Алексей Леонов
Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны
Чарли Бассетту, исключительному астронавту, ушедшему раньше времени, и Джиму Ирвину, моему партнеру в полете на Луну, лучшему из лучших.
Д. С.
Сергею Павловичу Королёву, выдающемуся ученому XX века, великому гражданину России, основателю практической космонавтики, и Юрию Гагарину, моему другу, с которым мы начали путь в космос в один и тот же день – 4 октября 1959 года.
А. Л.
David Scott and Alexei Leonov
Two Sides of the Moon
Our Story of the Cold War Space Race
* * *
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
Copyright © 2004 by David Scott and Alexei Leonov
Foreword copyright © 2004 by Neil Armstrong
Introduction copyright © 2004 by Tom Hanks
This edition is published by arrangement with Ed Victor Limited and The Van Lear Agency LLC
© ИП Краснянский А.В., перевод на русский язык, 2020
© Дизайн обложки. Матвеева В.А., 2024
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024
Предисловие
В книге «Две стороны Луны» Дэвид Скотт и Алексей Леонов рассказывают о подготовке и проведении самого сложного соревнования в истории, не относящегося к войне. Каждому из них довелось сыграть в нем жизненно важную и ответственную роль.
Во всех значительных состязаниях успех приходит к тому, кто оказывается наиболее умелым и подготовленным, и к тому, кому перепадает немного удачи. Безусловно, все эти обстоятельства сильно повлияли на каждую из сторон. Читатель найдет в книге детальное описание принятых стратегических решений и успехов, к которым они привели, проблем и трагедий той и другой команды. Пожалуй, нельзя сказать, что лунная гонка сама по себе предотвратила войну. Но тем не менее она стала отвлекающим фактором, подменившим военную лихорадку начала 1950-х, из-за которой две страны балансировали на грани военного конфликта. Соревнование было отчаянным, и оно позволило обоим государствам сделать шаг вперед по пути к достижению целей науки и познания. В конце концов, оно послужило основой для зарождения механизма сотрудничества между противниками; этому механизму суждена была долгая жизнь, сотрудничество поистине дало невероятно много для решения задач познания наших космических окрестностей и самой планеты Земля.
Принято считать, что космическая эра началась из-за холодной войны между Западом, ведомым Соединенными Штатами, и коммунистическим блоком, организованным Советским Союзом. Это не вполне отражает истину. Началом космических исследований стало научное событие, названное Международным геофизическим годом. 66 стран объединились, чтобы изучить и проанализировать планету Земля и ее многочисленные среды и оболочки в области океанографии, метеорологии, исследований солнечной активности, геомагнитных полей, верхней атмосферы, космических лучей и метеоров. По плану Международный геофизический год должен был длиться с 1 июля 1957 года по 31 декабря 1958 года. Фактически это были полтора Международных геофизических года. Такое конкретное время выбрали потому, что оно совпало с максимальной активностью солнечных пятен. Предполагалось, что все виды необъясненных электрических, магнитных и погодных явлений были так или иначе с ними связаны.
Советские и американские ученые понимали: если удастся поместить рукотворный объект на околоземную орбиту, он станет идеальной платформой с датчиками и приборами на борту, способной измерять и записывать множество характеристик естественной среды, изучению которых и посвящался Международный геофизический год.
Тогда они не понимали, что тем самым начали новое соревнование, которое впоследствии стало известно как «космическая гонка». Советы в самом начале вырвались вперед, успешно запустив первый искусственный спутник Земли. Еще сильнее они «ушли в отрыв», совершив целую серию никем не достигнутых ранее прорывов: первыми запустили на орбиту живое существо – собаку; первыми отправили в космос человека; их космонавт первым вышел из корабля в открытый космос; советская женщина тоже в космосе оказалась первой; они же первыми вывели в пространство многоместный космический корабль и первыми отправили беспилотные зонды к Луне, Венере и Марсу.
Программа Америки явно отставала, но вовсе не застопорилась. Американцам было досадно, но они с готовностью включились в гонку, полные решимости добиться успеха. Президент Соединенных Штатов Джон Ф. Кеннеди потребовал от Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства[1] отчитаться о возможности успешно конкурировать с Советами. Чиновники NASA ответили президенту, что США первыми не смогут запустить в полет космическую лабораторию, но у них есть слабый шанс первыми облететь Луну и, если вся нация приложит согласованные усилия, первыми доставить человека на ее поверхность. И Кеннеди, несмотря на то что в происходящем на космической сцене разбирался слабо, заключил, что Соединенные Штаты должны участвовать в гонке и выступить в ней хорошо. Он получил поддержку Конгресса и народа Америки. И гонка к Луне началась.
Книга рассказывает историю межнационального состязания с точки зрения двух важных ее участников. Они уважали друг друга. По сути, они больше, чем кто-либо, осознавали проблемы, тяжесть испытаний и степень риска, который грозил сопернику. Участники гонки, изредка пересекаясь на международных встречах и технических конференциях, понимали, что не вызывают друг у друга враждебности, но, учитывая, что принадлежат к враждующим сторонам, не знали, могут ли друг другу доверять.
Книга «Две стороны Луны» рассказывает о переплетении тактических особенностей советской и американской космических программ. Читатель увидит, как планы, разрабатывавшиеся в тренировочных и оперативных центрах Москвы и Хьюстона, претворяли в жизнь космонавты и астронавты, которые в космических кораблях отправлялись в чуждое людям пространство, чтобы учиться существовать и выживать в нем.
На Дэйва Скотта и Алексея Леонова легла невероятная ответственность принять командование космическими экспедициями и представлять свои страны в самом захватывающем и дорогостоящем соревновании в истории человечества. И книга, которую вы держите в руках, – их необыкновенный рассказ об участии в той гонке.
Нил Армстронг, 2004 г.
Введение
Если бы одно или два исторических события пошли иным путем, советский космонавт Алексей Леонов и американский астронавт Дэвид Скотт могли бы жить в 1960–70-х, пытаясь убить друг друга. Леонов на МиГе и Скотт на «Супер Сейбре» взлетали бы тогда для воздушной схватки, стремясь взорвать оппонента в небе, в соревновании двух мощнейших наций Земли за политическое, военное и социальное доминирование.
Леонов и Скотт были крайне опытными и натренированными до уровня экспертов пилотами, владевшими самым передовым оружием из арсеналов своих стран. Каждый из них верил, что именно на его родине живется лучше, чем где-либо, и что в его стране сложилось самое совершенное из возможных общественное устройство. Оба активно стремились к карьерному успеху в конкурентной борьбе, желая гордиться ролью первопроходца, победителя или хотя бы отличника. К счастью для них и для всего мира, события так и не вывели их на путь убийственного противостояния и ни один из них не поднялся в небо, чтобы уничтожить другого.
Вместо этого русские и американцы поднялись в небеса иначе – гораздо лучшим и совершенным способом. Леонов, который в глубине души был художником, стал космонавтом – поистине первым человеком, который отправился в одиночный полет в открытый космос, единственным в то время, кому удалось увидеть любимую Землю и мать-родину с космической высоты лишь сквозь прозрачное забрало скафандра. Инженер и мечтатель Скотт стал командиром самой первой из экспедиций на Луну, в которых провести исследования было важнее, чем просто выполнить посадку, прогуляться по поверхности и собрать горстку камней. Он водил колесную машину по лунным просторам, ездил на ней день за днем в поисках геологических сокровищ, обладавших для ученых такой же неизмеримой ценностью, как для теологов потерянный Ноев ковчег, если бы его удалось отыскать.
Эти два человека сотни раз за свою жизнь обводили смерть вокруг пальца. И в детстве, в самый мрачный период советской истории, и тогда, когда он лишь начал летную службу, и во время тяжелейшей программы подготовки космонавтов, которая проводилась без всяких поблажек, Леонов легко мог бы погибнуть по серьезным или случайным причинам. Поломка механизации крыла или руля высоты, отказ клапана или неверный расчет давления в космическом скафандре – все это могло бы привести его к смерти; то же самое случилось бы, замешкайся или засомневайся он на секунду в опасной ситуации. Дэйв Скотт, уже набравшись опыта после сотен часов полетов на проверенных и неопробованных летательных аппаратах, едва выжил, когда космический корабль «Джемини-8» буквально взбесился в воздухе вскоре после старта. Его посадка на Луну могла закончиться очень плохо, ведь ситуация была действительно серьезной, но Скотт блестяще вышел из нее живым. И тот, и другой могли бы погибнуть в пламени взрыва, если бы ракеты, на которых они собирались лететь, сдетонировали на стартовых позициях космодрома Байконур в Советском Союзе или мыса Кеннеди в Соединенных Штатах, и тогда погибший не заслужил бы право называться космо- или астронавтом.
И вновь ничего подобного не случилось. Оба сделали то, что делали все пилоты с того дня, как братья Монгольфье создали воздушный шар, способный поднять человека в воздух, – обвели смерть вокруг пальца. Они осознанно включились в азартную игру с единственной целью: получить заветное задание и выполнить его. Иногда им удавалось стать первыми. Часто они были самыми лучшими. И всегда они были блистательны.
Когда говорят о пилоте космического корабля (особенно это касается тех, кто участвовал в великой космической гонке между США и СССР), то, как правило, представляют его похожим на автомат, подстриженным бобриком парнем с ракетным топливом в крови, умом прямым, как логарифмическая линейка, и словарным запасом, состоящим из восклицаний «Ну и дела!» и «Все окей!» в ответ на вопросы. Как и любой стереотип, все это далеко от правды. Действительно, для того чтобы управлять самолетами, надо, в общем, разделять интересы с другими пилотами, но для того, чтобы заслужить право и ответственность выйти в открытый космос или на поверхность Луны, требуется обладать выдающейся индивидуальностью. Нужно не только хотеть сделать это по каким-то непостижимым уму причинам, но и уметь проделать задуманное с выходящим за пределы понимания навыком.
Леонов и Скотт много сделали для того, чтобы объяснить все необъяснимое в книге «Две стороны Луны». И, слава Всевышнему, у них это получилось. Леонов наконец рассказал о секретах советской космонавтики простыми словами – и знаете, что оказалось? Коммунистические космопроходцы, которых нам надлежало бояться, брали с собой в космический полет цветные мелки, чтобы лучше передать цвета орбитального восхода солнца. А американцам, которые с такой легкостью скакали, как мячики, по лунным равнинам, требовалось целых два часа лишь на то, чтобы надеть на себя скафандры, и их попытки вытащить бур из грунта чуть было не закончились провалом.
Ничего из того, что делают люди в космосе, не является рутиной, и в полетах Алексея Леонова и Дэвида Скотта тоже не было ничего рутинного. Каждая секунда тех пяти полетов, которые они в общей сложности совершили, была уникальной, прекрасной, полной смысла и опасно неопределенной. И все же всякий раз, когда они возвращались на Землю, ни один из них не заявлял, что вернулся иным, тем, кто был в космосе и видел… дух Вселенной.
Нет. Гораздо важнее, что из космических странствий они возвращались еще большими людьми, чем до того, как покинули наш мир с его воздухом, водой и сушей, чтобы увидеть Землю под собой или ее восход над горизонтом Луны. Такими до сих пор они и остались – художник Леонов и инженер-мечтатель Скотт. И оба они – Герои, Обманувшие Смерть.
Том Хэнкс, 2004 г.
Пролог
Планета есть колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели.
Константин Циолковский (1857–1935), отец русской космонавтики
Человек должен подняться над Землей, в верхние слои атмосферы и за ее пределы, – только так он полностью поймет мир, в котором живет.
Сократ (469–399 г. до н. э.)
Майор Алексей Архипович Леонов,
Военно-воздушные силы Советской армии
Пилот космического корабля «Восход-2»
ЗАПУСК: КОСМОДРОМ БАЙКОНУР, КАЗАХСКАЯ СОВЕТСКАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА, 18 МАРТА 1965 ГОДА; СКОВАННОЕ СТУЖЕЙ УТРО, ЛЕГКИЙ СНЕГОПАД
Безмолвие космоса нарушали лишь звуки моего сердцебиения и дыхания, приглушенные головными телефонами внутри шлема. Я повис в 500 километрах над поверхностью Земли, и с моим кораблем «Восход-2», который мчался над ней по орбите со скоростью 30 000 километров в час, меня соединяла лишь пуповина кабелей. И все равно казалось, будто я почти неподвижен и парю над огромным голубым шаром, на который натянута красочная карта. Подняв голову, я мог видеть, как искривлен земной горизонт.
– А Земля-то круглая, – тихо сказал я себе, и эти слова будто возникли откуда-то из глубин моей души. Какие-то мгновения я чувствовал себя полностью одиноким в этой первозданной новой среде и впитывал красоту расстилавшейся внизу панорамы взглядом художника.
Потом тишину наполнил голос:
– Внимание. Внимание.
Это был мой командир Павел Беляев; он обращался ко мне и, казалось, ко всему остальному человечеству тоже.
– Прошу вашего внимания, – очень серьезно произнес Паша. – Человек вышел в космическое пространство! Находится в свободном плавании!
Я не сразу понял, что он говорит обо мне.
Потом послышался другой голос:
– Как ты себя чувствуешь, Леша?
Он тоже звучал знакомо. Я не сразу понял, кто это, пока он не продолжил. Я его узнал – Леонид Брежнев. Меня потрясло и обрадовало, что он обращался напрямую ко мне. Никто не предупредил меня, что получу такую радиопередачу из самого Кремля, хотя и знал, что это был политически значимый момент. Я выполнял свою задачу в полете – совершал первый выход человека в открытый космос, – и ковал новый триумф Советского Союза после того, как четырьмя годами ранее мой близкий друг Юрий Гагарин стал первым человеком, совершившим космический полет.
Потом я узнал, что в Кремле установили специальные мониторы, чтобы ведущие руководители Коммунистической партии могли следить за нашим полетом по прямой связи с центрами управления полетами – в Москве и Крыму. Обращение Брежнева ко мне почти сразу же транслировалось по государственному радио и телевидению Страны Советов. И так же транслировалось, что́ я отвечал, хотя в то самое мгновение я плохо понимал, что же именно мне следует говорить.
– Спасибо. Чувствую себя отлично. Я сделаю все, чтобы выполнить полетное задание. Увидимся на Земле, – вот и все слова, которые я смог подобрать в ответ.
Наш радиообмен не мог продолжаться долго, потому что мне следовало выполнить определенную работу, и, как оказалось, гораздо более тяжелую, чем я ожидал. Все время, пока я находился вне корабля, я был повернут лицом к Солнцу. На меня обрушивался невероятной силы поток света и жар излучения. Я чувствовал, как на лице выступает пот и капельками собирается под воротом.
Скафандр, в котором я работал, был исключительно тугим и негибким, и мне приходилось изо всех сил напрягаться, сражаясь с раздутой резиновой оболочкой, чтобы суметь согнуть руки и ноги. Я находился в пустоте космоса, и на меня не действовала сила тяжести, способная дать мне опору. Даже малейшее движение требовало огромных усилий. Не планировалось, что проведу вне корабля так много времени. До полета очень боялись, что для выхода в открытый космос человеку придется преодолеть невероятный психологический барьер, поэтому меня опутали сетью датчиков, прикрепленных к моему телу. Они собирали информацию о моем пульсе, кровяном давлении и даже альфа-ритме мозга, и ее постоянно отслеживал Паша внутри корабля и Центр управления.
Пока я был еще самым первым в этом новом для человека царстве, мне хотелось хоть каких-нибудь приключений. Я с силой оттолкнулся от корабля, и тут же начал беспорядочно вращаться, кувыркаясь через голову. И лишь моя «пуповина», страховочный трос с кабелями, не давала мне уплыть в далекий космос. Когда она развернулась до конца, меня ощутимо тряхнуло, и я остановился. После этого я с трудом вернулся к кораблю вдоль по тросу, перехватывая его ладонями в перчатках.
Когда я поравнялся с «Восходом-2», температура тела у меня поднялась еще выше, я очень устал. Я знал, что мне пора возвращаться внутрь корабля. В открытом космосе я провел уже больше десяти минут. На спине у меня был рюкзак с автономной системой жизнеобеспечения. Кислорода в ней хватало еще на 40 минут работы, и мне отчаянно хотелось пробыть снаружи как можно дольше. Но я знал, что не могу так рисковать. Не только потому, что нарушил бы приказ, но и потому, что через пять минут наш корабль, двигаясь по орбите, должен был уйти с освещенной стороны планеты в темноту ночи. А мне еще предстояло проделать путь внутрь корабля через воздушный шлюз – узкий эластичный тоннель, стенки которого образовывали сомкнутые цилиндры из прорезиненной ткани и пройти через который было достаточно нелегко и без дополнительных трудностей работы в темноте.
Приблизившись к обрезу выходного люка, я понял, что у меня серьезная проблема. Скафандр так раздулся в пустоте, что ступни выскочили из сапог и пальцы не дотягивались до концов перчаток, прикрепленных к рукавам. Ни один из инженеров-создателей скафандра не предвидел такого; его испытывали в барокамере, где имитировалось давление, характерное для гораздо меньшей высоты, и он так не деформировался. Теперь же мой «костюм» настолько утратил прежнюю форму, что я не мог войти в шлюз ногами вперед, как на тренировке. Просто не мог. Мне нужно было найти другой способ попасть в корабль, и не мешкая.
Казалось, единственное, что мне оставалось, – протиснуться в шлюз головой вперед. Но даже для этого мне нужно было уменьшить размеры скафандра, стравив лишний кислород через встроенный дренажный клапан, что, однако, грозило мне кислородным голоданием. Если бы я стал советоваться с Центром управления, такое сообщение, без сомнений, всех бы там встревожило, да и времени на разговоры не оставалось. Проблему мог решить только я сам, и я знал, что решать ее следовало быстро.
Входя в корабль таким образом, я должен был перевернуться в шлюзовой камере, чтобы закрыть за собой выходной люк. Это заняло бы гораздо больше времени, чем по первоначальному плану, и я не был уверен, что моя система жизнеобеспечения долго протянет. Радостное возбуждение, которое я чувствовал минуту назад, глядя на Землю подо мной, рассеялось. Я был заперт в раздувшемся скафандре, по лицу катился пот, а сердце было готово выскочить из груди. Я знал, что паниковать нельзя. Но время было на исходе…
Майор Дэвид Рэндолф Скотт,
Военно-воздушные силы США
Пилот космического корабля «Джемини-8»
ЗАПУСК: МЫС КЕННЕДИ, ШТАТ ФЛОРИДА,
16 МАРТА 1966 ГОДА; БЕЗОБЛАЧНОЕ, ЯСНОЕ НЕБО
День заканчивался, начиналась ночь. Она продлится лишь 45 минут, потому что мы мчались по орбите вокруг Земли в 20 раз быстрее скорости звука. Это был уже пятый наш закат со времени старта на «Джемини-8», и я знал, что в темноте, которая скоро должна была наступить, мы вновь потеряем чувство движения в неподвижном океане космоса.
В начале предыдущего краткого дня я четко ощущал наше движение, когда глядел сквозь одно из двух маленьких окошек корабля и наблюдал феерию воздушного свечения, вызванного сиянием солнечных лучей, проходящих через насыщенную влагой земную атмосферу. Когда солнечный свет забрезжил далеко за горизонтом планеты, ее широкая дуга увенчалась темно-синей каймой. Она быстро сменилась переливчатой цветной радугой – в ней по очереди появились голубой, фиолетовый, красный и оранжевый, пока красочные оттенки не померкли в ослепительном сиянии солнечного шара.
Но теперь, когда траектория полета убегала от восточного побережья Африки на просторы Индийского океана, контуры Земли под нами тускнели в гаснущем свете. Тут Центр управления впервые передал нам через контрольно-измерительную станцию Тананариве на острове Мадагаскар тревожную информацию.
– Если что-то пойдет не так и «Аджена» сойдет с ума, отправьте команду 400, чтобы ее отключить, и управляйте дальше при помощи систем «Джемини-8». Как поняли?
Мы переглянулись с командиром Нилом Армстронгом, но ничего не сказали друг другу. За семь месяцев с того дня, как нас отобрали для полета, мы провели столько времени вместе, что развили способность общаться, используя минимум слов. Мы практически научились читать мысли друг друга, как профессиональные игроки в баскетбол, которые умеют делать пас не глядя, то есть отправляют мяч в сторону, не обращая туда взгляд, потому что точно знают, что там появится партнер по команде.
Мы оба понимали, что́ такое сообщение могло значить: с ракетной ступенью «Аджена» что-то не так; а именно с ней мы буквально только что выполнили самое первое в истории сближение и стыковку двух объектов в космосе. У аппарата под названием «Аджена», который теперь жестко соединялся с передним концом нашего космического корабля, была скверная репутация: несколько таких ступеней отказали во время испытаний, а у других начались серьезные проблемы после старта. Поскольку отправлять команды на борт «Аджены» входило в мои обязанности, я осмотрел панель управления ракетной ступенью и отозвался на сквозивший беспокойством запрос ЦУПа.
– Так точно, поняли, – передал я по радио на станцию Тананариве.
Когда мы вышли за пределы досягаемости контрольно-измерительной станции, я переключил освещение кабины на полную яркость и записал текущее время. Было ровно семь часов «от Земли» – именно столько времени мы провели в полете со старта, с нашей опорной отметки для всех этапов экспедиции. Отведя взгляд от часов, я глянул на «восьмерку»[2] со стороны Нила, особый прибор, показывавший положение нашего корабля, и он показывал, что мы движемся с креном в 30 градусов.
– Эй, Нил, мы накренились, – сказал я, и командир быстро кинул взгляд на такую же «восьмерку» на моей панели: она показывала то же самое.
– Ты прав, – подтвердил он. – У нас вращение.
Движение было столь медленным, что мы ничего не чувствовали. До определенных пределов тонкий механизм равновесия во внутреннем ухе человека не способен обнаруживать вращательные движения, и мы не могли увидеть, глядя в окно, что положение корабля изменилось, поскольку уже оказались в полной темноте. Но мы знали, что должны были двигаться прямым курсом без каких-либо вращений и отклонений. Так что явно что-то шло не так.
После сообщения от Центра управления мы оба заподозрили, что крен вызвала проблема со ступенью «Аджена». Поэтому Нил, приказав мне выключить ее реактивные двигатели ориентации, стал выравнивать оба соединенных друг с другом аппарата при помощи системы управления «Джемини-8». Сперва показалось, что мы были правы, а «Аджена» вновь повела себя в соответствии со своей подмоченной репутацией. Когда корабль и ракета-мишень прекратили вращаться, я отдал дополнительную команду, чтобы остановить все программы на «Аджене». Но после этого мы снова начали вращаться.
– Я думал, ты выключил «Аджену»?.. – обратился ко мне с вопросом Нил, и я подтвердил, что все сделал.
– Тогда включи ее обратно, – приказал он, и я тут же послал ракетной ступени команду отменить предыдущее действие с кодом 401. Но мы все равно продолжали вращаться. Ситуация явно становилась угрожающей.
– Теперь выключи ее снова, – вновь потребовал Нил. Я отправил команду 400, и он получил возможность управлять обоими аппаратами посредством двигателей одного только «Джемини». Вращение вновь прекратилось, и мы стали внимательно изучать приборы, чтобы понять, в чем неисправность. Еще десять минут мы не могли связаться с Центром управления, и только попав в зону досягаемости следующей контрольно-измерительной станции, расположенной на судне «Костал Сентри Квебек», которое крейсировало у берегов Китая в западной части Тихого океана, смогли бы сделать это. Мы все еще занимались проверками, когда вращение началось снова. И опять Нил приказал мне выключить систему управления «Аджены».
– Она выключена, – подтвердил я. – Но я снова пошлю команду 400.
На сей раз то же действие ничего не изменило. Встревоженно глядя друг на друга, мы стали понимать, что скорость вращения начала расти. К этому времени мы уже возвратились на дневную сторону Земли и теперь своими глазами видели то, о чем нам говорили приборы. И то, что мы видели, выглядело угрожающе. За кромкой круглого корпуса ступени «Аджена», жестко закрепленной перед нами, виднелись две половины линии земного горизонта, похожие на стрелки гигантских часов: по одну сторону горизонта чернело небо, а по другую была глубокая синева родной планеты. «Стрелки» сначала двигались по кругу медленно, но потом стали вращаться быстрее, как если бы кто-то решил быстро подвести время на часах.
Нил пытался бороться с этим движением с помощью ручки управления. Но теперь мы вращались уже по всем трем осям: вращение по крену совместилось с качанием вверх и вниз «по тангажу» и вправо-влево «по рысканию». Впечатление, что мы смотрим на громадные часы, рассеялось, когда космический корабль нырнул носом вниз, продолжая вертеться, и голубая Земля сперва затопила все поле зрения, потом внезапно пропала, и на ее месте оказалась чернота космоса – и так снова и снова. Теперь казалось, что мы сидим в здоровенном и замысловатом серебряном жезле, который швырнула в космос марширующая на параде исполинская девушка-мажоретка, и он летит, вертясь.
Это стремительное движение порождало сильное напряжение в стыковочном кольце, соединявшем «Джемини-8» и «Аджену». Мы не видели ничего подобного тому, что с нами происходило, даже во время имитационных тренировок. Корабль потерял управление и стремительно вращался в пространстве. И через мгновение нас ждало нечто похуже…
