Алексей Лишний
Сказки Унылой Депрессии
***
– Всё, Хендрик, свободен: смена закончилась! – Начальник в который раз подошёл с замечаниями. Здесь всё равно: день или ночь на улице. Есть огниво – будет свет. Работай хоть сутками. Но начальник даже и не надеялся, что Хендрик останется даже на пару лишних часов. – Сегодня побил собственный рекорд: вдвое ниже нормы. Вдвое!
– Я болен, Зиг…
– Ты вечно болен! – Начальник схватил Хендрика за плечи. – Знаешь, кто по-настоящему болен? Батя твой! Он подняться не может, а ты здоровый и молодой! Возьми себя в руки! Думаешь, я тебя кормить стану, когда отца твоего утянет в бездну Джаггар?!
– Как мне взять себя в руки?! Они дрожат! Что я могу сделать, Зиг? Гляди! Гляди на мои руки. Я кирку еле держу. Я ненавижу работать!!! – Голос Хендрика стал плаксивым. Инструмент упал на свечу и затушил её. Раздались всхлипывания. А потом жестокий свист.
– Ай! Зиг! Ненавижу!
Свист.
– Ай! Хватит! Хватит, Зиг!!!
Свист.
Стон. Всхлипывание. Кашель.
Хендрик почувствовал, как его приобняла сильная рука, услышал запах пива, а потом прикосновение жёстких волос бороды к щеке заставило поёжиться.
– Ты должен стать крепким, Умник, иначе умрёшь. Я забочусь о твоём отце, потому что он мой друг. О тебе никто не позаботится в целом мире. – Шёпот рядом с правым ухом, борода щекочет шею. – Тем более – твои книги.
Молчание. Удаляющиеся звуки шагов. Хендрик остался один в пустой тишине. Поискать кирку, что ли? Броситься вслед за начальником? Или уйти прямо сейчас? Уйти из смрадного застойного болота, где вчера похоже на завтра, а впереди ничего, кроме смерти?
А отец? Друзья?
Они-то, конечно, останутся. Предложи им жизнь хоть в столице, они всё равно останутся. Гномы низки ростом и длиннобороды, потому что их тянет к земле, к предкам, к корням. Гномов тянет Джаггар к себе в недра ещё с самого их появления на свет. Хотя какой тут свет?
Хендрик даже бороду брил. Сначала отец запрещал, морил голодом, но упрямый сын не сдавался.
– Ты бы в шахте так напирал, – сказал тогда отец тощему сыну и бросил чёрствый кусок пирога. – Меня хоть пожалей.
Отец в то время ещё не был болен.
А Хендрик уже тогда жил мечтой. Он и бороду брил, чтобы показать остальным: я не вы и не останусь тут навсегда. Он книги читал по вечерам, пока отец, освободившийся от этой ежедневной обязанности, поглощал уже по две пинты.
– Я уйду с рудников, – признался он однажды, надеясь, что старик поймёт.
– Сын, ты там пропадёшь. Там – океан, а ты – камень. Ты и должен быть камнем.
– Я уйду. Когда-нибудь. И стану великим учёным, как Тонью Светлый.
– Иди проспись…
С тех пор Хендрик понял, что здесь он совсем один.
Тем более сейчас: в пустой шахте, без света, без еды.
***
Старик смотрел на пустые запыленные колбы и вспоминал молодость. И вроде бы совсем недавно с азартом спорили друзья, есть ли способ создать эликсир бессмертия. Вспомнил разгорячённое лицо вечно спокойного Уилла Уиткинса, с пеной у рта доказывающего, что всё в человеке отмирает и этот процесс необратим. Эликсиры же, по его мнению, создают лишь иллюзии, ускоряют работу, но никак не восстанавливают мёртвое. Джейсон Котлби утверждал обратное: если есть в природе сила, умеющая заживлять раны, значит, можно получить её искусственным путём.
Уилл умер от простуды в самом расцвете сил. Джейсон погиб на войне – матери привезли обгоревшее тело. Вот тогда и пригодились эликсиры, но только не эликсиры бессмертия: отвар из полыни, горицвета и тысячелистника.
Много ещё о чём спорили, словно судьбы мира решали. Получение золота из простых металлов, свойства освящённого серебра, сила слова при изготовлении препаратов… Споры ни к чему не вели, но они были… как жизнь: бурлили, заставляли искать, опровергать и думать. Золото и бессмертие, конечно, – предел желаний, но ни того, ни другого не получили тогда. Загубили время, материал, деньги. Правда, так хотелось быть тем, кто откроет заветную формулу, кто своим умом…
Под колбами лежали ветхие тетради. Старик боялся до них дотрагиваться. Нет, не потому что жалко. От пыли можно расчихаться на целый день.
Да… Ни бессмертия, ни золота тогда не получили.
И вот пришла любовь. Или даже не любовь, а понимание: пора заводить семью. Потом выгодный брак, дети, солидная работа. Через несколько лет (сейчас точно и не вспомнишь) уже член городского совета. И ни бессмертия, ни… Хотя нет – золота теперь хватало.
А вот сейчас… Сейчас вообще ничего не нужно. Неплохо бы молодость вернуть, когда всего на свете хочется. Когда есть силы, вера в людей и собственный ум, способный преодолеть любой барьер.
Мальчишка…
Вся эта меланхолия из-за него.
В его глазах старик увидел тот же блеск. Только теперь он стал называть блеск «безумием». Ведь сам сейчас многое понял. Или даже не понял. Пережил. Прожил.
А мальчишка пришёл к ним за знаниями, как сам сказал. Но не знания ему нужны, а рычаг. Эликсир бессмертия! Способ получения золота! То, с помощью чего он сможет управлять миром. Наивный…
И ведь не объяснишь ему. Ну а кто будет слушать старика, когда тот говорит об «истинных ценностях». Старика! Уже одно то, что он старик, говорит: ты потратил жизнь и не придумал эликсир бессмертия.
Хотя иногда кажется, будто жизнь – опыт алхимика: каждый пробует, смешивает чёрную жидкость с белой, добавляет красную, встряхивает, ставит на огонь, выпаривает… А потом понимает: он всё сделал не так, надо начать с нуля и по-другому. И так до тех пор, пока…
Эх, старость не радость. Даже не мудрость. Это болезнь, которую не вылечить.
А Совет ведь не дал мальчишке и шанса подобраться к рычагу ближе.
– Ересь! – возмущался отец Плюм, один из членов Городского совета. – Учить гнома – ересь! Недопустимо! А что потом? Учить гоблинов? Троллей? Открывать школы для упырей?
Старик тогда молчал. Крикливые всегда берут верх в спорах, потому что кричат, а остальные хотят лишь одного: их больше не слышать. Жалко мальчика… Какая разница: гном ты или человек, если есть в глазах искорка.
Раздался настойчивый стук в дверь.
Молчаливые сильны подпольной игрой…
Старик оторвался от созерцания колб и пошёл на стук. Сколько же он пробыл в раздумьях? Время словно поменяло скорость: час теперь не вечность, а два глотка чая.
Молчаливые не показывают на людях силу – они просто делают то, что кажется правильным. Суть не в словах, а в деле. Слово было только в начале, но это было пустое слово.
На пороге стоял мальчишка-гном, запыхавшийся, растрёпанный. За его спиной маячили вдалеке галдящие оборванцы.
– Здравствуйте, магистр Юлиус.
– Вот ты и пришёл… Что ж, заходи, отдохни, сынок. Теперь здесь твой новый дом. – Юлиус почувствовал себя снова молодым, как будто у него действительно появился ещё один сын.
***
– Тебе надо меньше работать. – Магистр деловито сложил руки за спиной замком и ходил из угла в угол, немного нервируя ученика. – У тебя порой не хватает сил понять элементарное. А ради чего ты работаешь? – Магистр достал из кармана потёртый золотой, походивший на кусок глины. – Вот ради него. Говорят, есть формула превращения металла в золото. Никто до сих пор не разгадал. Может быть, ты…
– Учитель, мне не нужно золото. Просто дайте знания.
Голова Хендрика болела. Сегодня он провёл день в вонючем подвале, ремонтируя гнилые трубы, а вчера вечером три подростка привязали его к дубу и кидались желудями, стараясь попасть в нос; позавчера… Какая разница, что было позавчера? И стоит ли того попытка превратить металл в золото?
– Знания, чтобы сделать мир лучше. Правильнее.
Юлиус задумался. Кажется, его заветные мечты юности не прельщали мальчишку-гнома. Безумие в глазах – да, было, но другого рода.
Нет, магистр не жалел, что взял ученика. Но очень трудно смириться с чужим взглядом.
Менять мир… Не стать во главе мира, а поменять его так, чтобы стало не нужно быть главным. Юлиус пробовал понять. Пробовал, но не мог. Чему учить юного гнома?
Казалось, Хендрик просил невозможного. Как научить менять мир?
– Чего же ты хочешь?
– О чём говорится в этих книгах? – Хендрик показал на книжный стеллаж, в подборе книг достойный лучших домов столицы. – Куда сейчас движется наука?
– Как всегда – к улучшению жизни. Люди хотят, чтобы труд стал легче, а отдых приятнее. Тебе ли не знать?
– Моего отца сгубил адский труд. Так жить нельзя, магистр.
– Хендрик, Хендрик… – Юлиус вытащил толстенный том с нижней полки. – Вот. Начнём с него. Фундаментальный труд по удобным приспособлениям. Потом перейдём к самому важному, к «волшебству», как его многие называют, но, по сути, оно лишь тень волшебства. Сила, которая окружает нас и которую можно укротить. Тогда человек может вообще ничего не делать… – Магистр нажал на педаль, и в комнате заработала миниатюрная мельница, перегоняющая застывший воздух из одного угла в другой. – Да, как раз примерно так.
***
– Пора спать, Хендрик! – Слабый голос учителя раздался откуда-то сверху. Зачитавшийся гном вздрогнул от неожиданности. – Тебе на работу с утра. Снова не выспишься.
Гном пролистал оставшиеся страницы. Всё понятно: ничего нового, одни отсылки к другим авторам, пустые разговоры – ну этого Флавия Борглота! Книг осталось ещё на вечность: две полки да сундук. Наверное, сам магистр Юлиус не читал здесь абсолютно всё: каждую страницу в деталях.
Хендрик протёр глаза, потянулся и побрёл к кровати.
– Хорошо мы с тобой придумали! – Старик усмехнулся, осторожно выключая «лампу»: большой круглый шар, сияние которого без запаха гари наполняло комнату светом. – Вот предтеча истинной магии. Свет только начало. Я верю в тебя, Хендрик. Ты сам как свет для нашего мира.
– Без вас, магистр, я так и остался бы в невежестве… – из своего угла ответил гном, словно повторял заученную фразу. Но Юлиуса даже это заставило улыбнуться.
– Свет только начало. Подумай, эта сила сможет двигать горы и осушать моря.
– Двигать горы? – В голосе Хендрика появился живой интерес. – Это было бы здорово. Надо подумать…
И в кромешной тьме он начал думать. Темнота возвращала Хендрика домой. Во тьме никогда не понимаешь: где ты и что тебя окружает, а в горных рудниках царила вечная мгла. Даже «лампы» там мало что исправят.
Пришла странная ностальгия. Отец, читающий сказки перед сном. Отважный Молот Анок. Неужели когда-то хотелось быть похожим на него? Быть тупой силой, без разбора крушащей врагов. Но что значит «враг»?
Вспомнился Зиг. Злость на него давно прошла. Скорее наоборот: теперь Зиг казался идеалом. Вырасти в гномьих шахтах и не сломаться, помогать другим, вытаскивать из ямы…
И снова в памяти всплыл образ отца. Больной, еле ноги переставляет по комнате, словно младенец. Наверное, Зиг приносит ему еды… Сам он просто должен был уйти. Да, так и надо думать!
Но отец… Есть ли цель в бесконечном мучении? Разве жизнь дана, чтобы её просто пережить, поливая вечерним пивом? Спуститься с утра с заветной киркой в шахту, долбить до потери сил, мечтая об одном: прийти домой и завалиться спать. Спать! Не лучше ли уснуть навсегда, чтобы не спускаться больше с утра в шахту?
Так попросту нельзя!
Но если некуда деваться?
Можно же что-то сделать. Что-то! И больше не думать, будто твоя жизнь – уже начало мучений у Джаггара на самом дне.
Идеи зарождались в голове, сначала сопротивляясь, сражаясь с воспоминаниями. Но всё-таки шли. Нет, не зря он обучается у старого алхимика…
***
Каррах знал его ещё малышом. Глупым таким, клянчившим у отца деньги на конфеты. «Сладкое развивает мозги», – любил говорить гном-работяга. Каррах смеялся: зачем гномам мозги? Когда киркой крошишь камень, всё равно все растрясёшь.
И вот Хендрик вернулся. Его отец уже не разговаривал два года, походил на овощ: молчит, спит, ест, пьёт. Правда, пьёт теперь только воду. Хендрик же бросил его, смылся, руки боялся пачкать, подтирая за ним.
Теперь, видите ли, вернулся. Конечно уж, не к отцу.
Каррах вспомнил заветную встречу. Гномы угрюмо смотрели на отщепенца, пока он с натянутой улыбкой что-то плёл о новшествах. Новшествах!
Думает, прибыл из столицы, так всё, очень умный. Умник. Кто поумнее сразу ведь пронюхали гнилую суть: не зря же такое прозвище дали.
Новшества! Кому нужны эти новшества? Родился, так продолжай дело отцов и дедов, дело их жизни. Уважать надо предков, а не позорить род. Отец Умника, бедолага, хоть не видит, как сын с катушек едет.
Сначала забросил работу, где-то шлялся по столицам и вот вернулся. Мол, сказал, завтра всех удивит. Ага, удивит: норму, что ли, выполнит наконец?
Каррах, как и все гномы, ждал возможности посмеяться над изгоем. Ну родился ты больным – признай и терпи. Зачем остальных заражать?
Утром Каррах пошёл в шахту с приподнятым настроением. Хендрик ещё не показывался.
– Ну что, ребят, поехали? – Каррах перекинул кирку через плечо и направился к рабочему месту. Раздалось привычное постукивание. Гномы последовали его примеру. Мысли привычно сосредоточились на одном: что приготовят женщины на обед? Вчера была рыба. Довольно сухая и пресная, будто и не рыба вовсе, а ломоть чёрствой булки. Пожаловаться бы, да стыдно.
Его размышления прервал громкий рёв и стук. Гномы оборачивались на звук и видели Хендрика. В руке тот держал диковинный предмет, не похожий ни на что. Оно с силой впивалось в камень, кроша его почище любой кирки. Каррах читал на лице Умника торжество. Но это было такое торжество, как и раньше, у малыша, который выпросил у отца монетки на кулёк сладостей.
Джаггар бы забрал этого ребёнка!
За обедом никто не сел рядом с Умником. Тот бы поглощал тушёную свинину в одиночестве, если б не один дотошный начальник, которому захотелось разузнать про новое «чудо» – дробилку. Так уже успели окрестить изобретение гномы.
– Кому невмоготу самому бабу ублажить, пусть дробилкой пользуется, – пошутил седой гном, казалось, работавший в шахте с самого её появления. За словом он в карман никогда не лез. Шутка быстро разошлась по сухой пещере-столовой.
– Мы ещё киркой махать не разучились.
– Подлецы вечно придумают что-нибудь, лишь бы не горбатиться, – раздавались недовольные реплики.
Каррах улыбался, глядя на пунцового от стыда Хендрика. Что, съел, да, Умник? Умник…
Начальник ещё пытался выведать секреты, но Хендрик отвечал односложно. Видно, дошло до него наконец.
– Мужи воюют мечом и топором, а трусы – луком со стрелами. – Чересчур буйный гном подключился к общей кутерьме и даже достал из-под стола старый топор. – Хочешь долбить, так долби нормально, а ерунду свою уноси!
Каррах испугался немного – это уже чересчур. Это открытый вызов, ультиматум. Как бы потом не получить от начальства. А если так, то Хендрик окажется в почёте у них, под защитой.
Умник покинул своды. Болтливый начальник вышел следом.
Ладно, всё обошлось. Каррах был счастлив: зазнайка получил своё. Как земля таких вообще носит? Даже бороду бреет, гад, начисто. Скользкий червяк…
***
– Послушайте! Да что с вами такое?! Вы чем вообще думаете? Жопой или головой? – Зиг стоял около Хендрика, а вокруг – негодующая толпа. Бородатые коренастые работники собрались здесь по одной причине: отменили послеобеденный труд. Но даже такая радостная весть не смягчила суровые лица. Почти прямоугольный каменный выступ иногда служил трибуной для ораторов, иногда был местом вечерних сходок любителей долгих бесед. – Думаете, мне этот хиляк по душе? Он худший из тех, кого я только знал. Но он вернулся. И теперь работает лучше всех вас. Он втрое превысил норму. С его дробилкой ни один из вас не сравнится.
– Ну так оближи его! Расцелуй!
– Он может за нас всех работать!
– Да пошёл этот задохлик в драную… – Не успел договорить ругательство пожилой гном, как Зиг прервал недовольство взмахом кирки. Казалось, сейчас она полетит в кого-то из говорунов.
– Тихо вы! Я не досказал. Хендрик вернулся не для того, чтобы вас унизить.
– Унизит он, ага! Сами его…
– Он пришёл, – продолжал Зиг, не обращая внимания на возгласы, – чтобы помочь всем нам. Если каждый выйдет на работу с дробилкой, мы все будем делать втрое, в пять раз больше нормы! Ведь вы куда выносливее Умника! Да?!
Видимо, Зиг ожидал радостного рёва в подтверждение слов. Рёва не последовало.
– Нам их не надо, начальник, – ответил гном, весь перепачканный сажей, опираясь на огромный топор.
– А что вам вообще надо? – Зиг разглядывал инертную толпу. Можно было заработать уйму золота. Только им-то зачем ещё золото, когда и так на серую жизнь хватает? – Вам хотят сделать лучше.
– Если батрачить будем вдвое быстрее, тогда до обеда управимся. А потом – баста, по домам? – хитро сощурился Каррах.
Нет. Это невыгодно. Зиг понимал: ни один начальник не согласится на такие условия. Да и что гномам делать без работы? С ума сойдут от безделья или сопьются здесь, в кромешной тьме. Уйти с головой в работу – это бегство от себя, от мыслей, от темной пустоты.
У Зига есть дети, молодая жена… Он поставил цель – скопить состояние. Чтобы навсегда уйти отсюда в большой город, построить огромный дом, стать уважаемым. Чтоб даже люди с ним считались…
– Нет, не до обеда. Но плата вырастет…
– До обеда было бы разумнее, – подал голос Хендрик. – Ведь мы договаривались…
– Это потом, Умник, потом… – шикнул Зиг, делая намёки замолчать и ждать решения толпы, которая уже начала шушукаться – верный признак замешательства. Отлично! Надо продолжать давить:
– Что вы теряете, подумайте? Сейчас мы сложимся на сырьё, Хендрик смастерит дробилки…
– Не только дробилки, – уже громче вмешался Умник. – У меня масса других идей. В общем, мы должны выбираться со дна. Стать чем-то большим, обрести себя. Будет время на чтение, на всякие хобби…
– Да-да, Хендрик, мы поняли, – прервал его мечты Зиг, заметив ухмылки гномов при слове «чтение». – Но пока нас волнуют именно дробилки. Сколько нужно денег для первой партии?
Гномы молчали. Кажется, снова за них всё решили. Вот он, ненавистный Умник. Вот в руках держит нелепый инструмент. А с них возьмут золото на сырьё – взамен обещания лучшей жизни. Всё как всегда.
Говорят, они ничего не теряют.
Конечно, не теряют.
Только им и не нужно ничего.
Гномы расходились, недовольные, но согласные. Пришло время порыться в закромах и наскрести золотишка. Внести свою лепту в сомнительное предприятие.
– Наживутся они больше нашего, – Каррах поделился сомнениями с седым гномом, надеясь, что тот начнёт гнуть свою линию.
– Наживутся, черти. На ком им ещё наживаться? – сплюнул седой. И всё… Больше ничего не сделал.
Гномы разошлись.
Наверное, самое время для вечернего пива.
***
Бернар разжигал костёр.
Хендрик даже и не думал помогать: сразу сел рисовать что-то в маленькой книжице. Бернар поворчал слегка, но смирился и стал собирать хворост.
Начальник Зиг просил сопровождать Умника до города людей и обратно. Как будто Умник маленький – дойти не может. Дошёл же как-то до столицы. И тут бы справился…
Хотя, может, ему не доверяют. Гномьи сбережения несёт – кто знает, чего ему пообещали в столице. Люди – они ушлые, зубы заговорят кому угодно. А этому Хендрику лапшу на уши грех не повесить.
Хендрик рисовал и размышлял о планах на будущее. Казалось, черту пересёк: гномы поддержали идею. Осталось повести их за собой в новую жизнь. Камешек за камешком будет долбить он эту стену из упорства гномов и жадности начальников.
Конечно, отцу здоровья это не купит… Но гномам, ещё юным и крепким, принесёт пользу. Куда большую, чем Отважный Молот Анок, если он и существовал когда-то. Или даже больше, чем Тонью Светлый, что светил одной лишь голой науке.
Начало простое: всего лишь заменил кирку на дробилку. А потом… он поведёт гномов к новой жизни. Как Леопано повёл людей. Тот подарил им власть над миром. Леопано вывел их из дикого варварства. Рискнул. И не только своей жизнью…
Гномы же не рискуют ничем. Потому что мир сейчас изменился. Сила, варварская сила Молотов Аноков, ушла на второй план. А значит, он, Хендрик, может стать тем, кто изменит мир.
Размышления прервал свист.
Из темноты вырвались тени, затоптали костёр, повалили Бернара на землю. Тот даже нож достать не успел.
Сердце Хендрика бешено заколотилось. Почему сейчас? Почему с ним? Ну почему?!
Деньги лежали в кармане – надо бежать! Хендрик бросился наутёк. С громкими визгами, словно охотники, заметившие оленя, тени выскакивали из темноты и мчались следом. Ноги вели гнома куда-то сами, перенося через препятствия. Надо убежать: на карту поставлено будущее мира!
Хендрик быстро устал. Грудь, казалось, вот-вот взорвётся от распиравшего её холодного воздуха. Надеясь на удачу и богов, гном юркнул в кусты, кубарем скатился по склону и плюхнулся в болото. И замер. Всё: найдут – стало быть, судьба такова.
– Слышали? Вода! Он уплывает!
– Чёрт бы вас побрал, бестолочи! – Голос главаря. До омерзения хриплый.
Не найдут. Не найдут. Пойдут по течению…
Сердце допрыгивало до горла – наверное, услышали стук.
И нашли.
Гном перестал верить в богов.
Его грубо поволокли наверх две пары рук. Разбойники обосновались у того самого костра, заново разведённого. Бернар лежал без чувств под деревом: руки распластались по земле, будто он ползёт, только не двигались руки, не шевелилась голова, ноги прямыми линиями тоже замерли. Наверное, навсегда.
– Так-так, кто тут у нас? – Знакомый хриплый голос. Пальцы впились в подбородок, перед глазами Хендрика в отблеске пламени предстало обезображенное опухшее лицо. – Купец? – Пальцы отпустили подбородок и полезли в карманы. – Хоть деньжата на месте. А то у дружка твоего не было их. Как он сказал. Мы ему не поверили. А зря. Честный, оказывается, был малый. Зато у тебя, сказал, целое состояние. Не так ли?
– Вы… Вы не-не понимае-ете, – стуча зубами от страха, Хендрик решил идти на крайность. Пускай это опасно: на кону судьба мира. – Деньг-ги нужны, чтобы с-сделать мир луч-чше. Будут машины. Маш-шины заменят труд гномов, людей. Новое время, оно придёт, надо сделать первый ш-шаг, помочь мне переступить черту.
Молчание. Неужели дошло? В мерцающем свете костра не видно лиц под капюшонами.
Главарь засмеялся. Его примеру, конечно, последовали другие головорезы.
– Малец! – Атаман щёлкнул Хендрика по носу. Умудрился точно попасть. – Какой же ты малец…
– А вы просто тупые! – Хендрик покраснел даже от своей смелости. Но обида жгла сердце сильнее страха: провёл за книгами столько времени, а какой-то идиот смеет называть его мальцом! – Людям будет проще жить, говорю вам. Всё будут делать машины!
– Знаешь, кто ты? Ты вот – моя машина!
Атаман снова ткнул в нос Хендрика указательным пальцем. Грязный ноготь двоился в глазах гнома. Что-то хрустнуло.
– Все вы, трудяги, – вы наши машины, просёк?! – Атаман оттолкнул Хендрика. Тот полетел на поваленное дерево. Голова кружилась от удара. Смутные тени разбойников постепенно таяли. Гном проваливался в забытье.
Ему снилось будущее.
Машины… Светлое будущее…
Гномы лежат на поляне.
Гномы отдыхают.
А вокруг, здесь же, на полянке, с ними мёртвые и мертвецки пьяные товарищи.
Гномы отдыхают.
Только лица гномов осунувшиеся, усталые. Печать отвращения ко всему во взглядах.
Тут есть и веселье, в этом будущем: семь гномов невдалеке ещё держатся, распивают ром и горланят песни. Они веселятся, сидя на трупах. Они поют песни и боятся заснуть, потому продолжают лить в глотки ром.
Угрюмые гномы с омерзением смотрят на весельчаков: завтра эти «оптимисты» вернутся в утомлённое стадо. Хотя, может, будут продолжат веселье, пока не присоединятся к другому стаду, мёртвому.
Около озера собирались любители оргий. Ежедневные сборы.
Пока ещё силы есть. Пока не начало тошнить от безысходности.
Несколько трудоголиков до сих пор горбатятся в шахтах. Но и они там ненадолго – все присоединятся к обществу угрюмых. Потому что все приходят сюда. Устают толкать ненужный камень в гору.
Машины приносят еду.
Машины убирают дерьмо.
Машины создают другие машины.
Машины делают всё, потому что гномам нужно лишь радоваться жизни. Каждому её мгновению. Без надзора, без контроля. Просто радоваться полям и лесам, речкам и озёрам, холмам и горам. Просто радоваться…
– Почему до сих пор не придумали машины для выноса тел? Почему тела всегда здесь, рядом? – Один из угрюмых вдруг засмеялся. Сумасшедшим, диким смехом. Он смеялся и смеялся, не переставая.
Его улыбка расширялась, превращаясь в звериный оскал. Лицо менялось. Это был уже не гном.
Смеялся атаман разбойников. Он дразнил Хендрика ухмылкой Джаггара.
– Теперь всем проще жить, Умник. Все-е-е-ем!
И смеялся дальше, не переставая, словно скоморох на ярмарке.
