Роман Злотников
Голос вождя
– Он отказывается пароль принимать, при женщине матерился, – наклонившись к уху Лермана, наябедничал я.
– Товарищ старший лейтенант госбезопасности, да я… да они… А у них документов никаких нет и вот такое оружие, явно несоветское! – возмущенно заорал «особист Паша». – Их в лесу разведчики поймали, а он мне только и твердит: «я батальонный комиссар», да талдычит про какой-то Брест.
– Оружие, кстати, совершенно советское – автоматический пистолет Ярыгина, – усмехнулся я.
– Паша, да ты, оказывается, дурак… – ласково произнес Лерман. – Впрочем, про пароль он мог и не слышать – когда циркуляр рассылали, он в Кременчуге уркаганов на колхозном рынке гонял, на фронт всего две недели назад попал. Но все равно – обязан был немедленно доложить мне о любых странностях! Пшел вон, балбес!
«Особист Паша» трясущимися руками упаковал в пижонистую кожаную папку листы бумаги со стола и вышел из палатки на негнущихся ногах.
– С кем приходится работать! – печально покачал головой Лерман. – Вы, Виталий Дмитрич, простите нас! Недоработка!
– А вас, Анатолий Абрамович, я смотрю, в звании повысили! Поздравляю!
– Спасибо! – Мне показалось, что Лерман стесняется. – Присвоили внеочередное, это верно. Еще и орденом «Знак Почета» наградили!
«Небогато! – подумал я. – Впрочем, особенными геройствами товарищ следователь и не отличился».
– Да что мы про меня! – вскинулся новоявленный старший лейтенант госбезопасности, носящий в петлицах две майорские «шпалы». – Вы-то тут как очутились? И не один, а с… дамой?
– Это не дама, а военврач Сморкалова! – утрированно суровым тоном произнес я.
– Простите, товарищ военврач! Не хотел вас обидеть! – немедленно извинился Лерман, как будто слово «дама» являлось оскорблением.
Светлана нервно хихикнула.
– Отвечаю на ваш вопрос, Анатолий Абрамович: я выходил из вражеского тыла после выполнения специального задания командования. По пути подстрелил пятерых фрицев, вот их солдатские книжки – зольдбухи. Еще я с них автомат снял, но его, кажется, разведчики отжать решили. Но и фиг с ним, пусть пользуются, мне не жалко. Скажите мне скорее, не томите: жив ли генерал Бат?
Лерман поперхнулся.
– С утра был жив!
– А после полудня?
– И после полудня тоже! – задумавшись буквально на несколько секунд, ответил Лерман. – Я слышал его голос по рации.
– Как мне с ним связаться? – нетерпеливо спросил я.
– Не знаю, – пожал плечами Лерман. – В эфире черт-те что творится, похоже, что не только мы «глушилки» используем, но и немцы свои включили. Но если судить по последним докладам с передовой, мы немцам врезали крепко. Гудериан отступает к Барановичам. О, я вижу, что вы ранены? Так вам в медсанбат надо!
– Товарищ… хм… старший лейтенант! – сказала Света по-строевому. – В медсанбат нужно мне!
– Вы тоже ранены? – недоуменно воскликнул Лерман.
– К счастью – нет! Но я врач! Хирург!
– Доктор медицинских наук! – добавил я значительно.
– О-о! – впечатлился Лерман. – Конечно, конечно! Я вас лично провожу.
Еще бы он не хотел проводить такую кралю, мысленно рассмеялся я. А краля тем временем выставила непременное условие:
– Только дайте мне что-нибудь вместо этих ужасных туфель!
– А-а… – растерялся Лерман, словно ядовитых змей рассматривая ее заляпанные грязью остроносые кожаные туфельки на высокой шпильке. – Мы вам что-нибудь подберем!
– Подберите и мне, Анатолий Абрамович! – уже в спину уходящему гэбэшнику сказал я. Тот только кивнул, не оглядываясь.
Не прошло и четверти часа, как Лерман вернулся, притащив чистый, но явно ношенный и со следами штопки танкистский комбинезон. Когда-то, видимо, черный, но сейчас, после многочисленных стирок, практически светло-серого цвета. Следом за ним худенький боец внес огромные яловые сапоги, явно сорок шестого размера, и кусок ткани.
– Это мне в медсанбате вручили. Комбез хоть и не новый, но выстиранный! – объяснил гэбэшник. – А сапоги только такие были и сорок первого размера. Маленькие мы Светлане Алексеевне отдали, а эти вам.
Пока я переодевался, худенький красноармеец, достав складной нож, располовинил принесенную ткань и положил куски рядом со мной. Мне потребовалось почти пять секунд, чтобы догадаться – это портянки.
Штанины оказались коротковаты, но вкупе с сапогами – некритично. А верхняя часть комбинезона была даже несколько широковата, что мне понравилось – не люблю одежду в обтяжку. Сапоги, к моему удивлению, пришлись почти впору. Форменного ремня мне не принесли, и я застегнул на талии свой «тактический» пояс с пистолетом. Правда, за счет оливкового цвета он смотрелся несколько чужеродно, но лучше так, чем ходить расхристанным.
– Удалось связаться с комдивом! Генерал жив и почти здоров! – порадовал Лерман, критически оглядев мой новый облик и удовлетворенно кивнув.
– Что значит: почти? – немедленно взвился я.
– Легкое ранение, как он сам сказал! Товарищ Бат скоро вернется в расположение штаба.
– А как обстановка в целом?
– Мы победили, но у нас очень тяжелые потери. Генерал сказал, что немцы отступили на Столбцы, бросив раненых и всю поврежденную технику, но сохранили боеспособность. Попытка преследования была пресечена контратакой.
Я грустно кивнул. Чтобы разбить 2-ю Панцеркампфгруппу, усилий одной дивизии, даже гвардейской, даже такой, которую создал Бат, – мало. Тут впору танковой армией бить. Да только где ее взять?
Если верить той самой военной энциклопедии, Бату удалось ликвидировать прорыв немецких танков и прочего Вермахта, и это было максимально возможным успехом. Да, искусству войны нам еще учиться и учиться…
– Товарищ Дубинин, вы меня простите, но я вынужден буду вас покинуть, – напомнил о себе Лерман. – Надо несколько вопросов по службе решить. Пленных много взяли, а особисты у меня… Ну, сами видели – за ними пригляд постоянный нужен. Я пойду, а вы здесь посидите. Вот я вам бойца оставлю. – Гэбэшник махнул рукой в сторону худого красноармейца. – Его зовут Федор, фамилия Емельяненко. Что будет нужно – поесть или попить или по нужде – он обеспечит. Это не конвой, упаси… хм… бог! Просто даже после переодевания вы… мало похожи на военнослужащего РККА, а люди в штабе после боя нервные…
– Да я все понимаю, Анатолий Абрамович, – кивнул я. – Не буду бродить по расположению, здесь посижу.
Солнце в затянутом дымом небе начало ощутимо клониться к западному горизонту, когда с той стороны показалась обляпанная грязью полноприводная «эмка» и с заднего сиденья неуклюже выбрался, как медведь из берлоги, живой и визуально невредимый генерал-майор Владимир Петрович Бат.
У меня чуть сфинктеры не сработали от облегчения.
– Дубинка! – взревел Бат и набросился на меня.
– Батоныч! Осторожно, бегемот, меня в левую цапануло!
– И меня! Ровно в одиннадцать нуль-нуль! Я как раз на часы глянул, и тут – раз! – болванка в башню. И мне осколком брони по руке, как бритвой – ших! Ха-ха!
– Это надо же, а? И меня в одиннадцать! Только пулей.
– Это знак!
Расцепившись, мы с улыбкой посмотрели друг на друга.
– Виталя!
– Володька!
– А ты уже слышал, как мы им врезали?
– Я так даже и видел! Мы как раз на опушку леса вышли, а на поле прямо вторая «Прохоровка» шла!
– Погоди, кто это – мы?
– Я не один провалился! – усмехнулся я. – Я с… женщиной провалился.
– Опаньки, узнаю друга Виталю! – расхохотался Батоныч. – Познакомишь?
– Она сейчас в медсанбате.
– Ранена? – с тревогой в голосе спросил Володя.
– Нет, она врач. Сама вызвалась твоим медикам помочь.
– Молодец! – искренне похвалил Бат. – Пошли туда, мне все равно надо нормальную перевязку сделать, да и тебе не мешает повязку сменить.
Медсанбат находился метрах в пятистах от штаба. И зрелище представлял пугающее – все пространство вокруг двух больших палаток с красными крестами занимали сотни лежащих, сидящих и ковыляющих людей, замотанных в окровавленные бинты. И где в этом царстве скорби искать Светлану? К счастью, искать «фройляйн Сморкалову» не пришлось – женщина стояла возле входа в палатку. И тоже пугала своим видом – белый халат заляпан кровью так, словно его хозяюшка побывала на бойне. Впрочем, по сути, так оно и было. Мало того – между тонких пальчиков Света изящным жестом держала дымящуюся папиросу. И издалека было заметно – руки врача дрожат, горящий кончик папиросы скачет вверх-вниз.
– Ты ведь не куришь? – полуутвердительно-полувопросительно сказал я, когда мы подошли.
– Не курила… – устало ответила Света. – Но тут не то что закуришь – запьешь! Ты же видишь, что вокруг творится, – и все эти парни еще не прошли обработку. Мы не успеваем, зашиваемся… Я сделала восемь операций… Трое не выжили…
Одной затяжкой докурив папиросу, Сморкалова втоптала окурок в грязь под ногами и подняла на нас глаза.
– Это и есть твой друг? – Увидев Бата, женщина через силу улыбнулась. – Здравствуйте!
– Здравствуйте… – проговорил Батоныч с запинкой и решительно протянул руку: – Владимир Петрович!
– Светлана Алексеевна. Очень приятно.
– А уж мне как!
Наступила неловкая пауза, но ее очень быстро прервали – из палатки вышел молодой мужчина, в таком же, как на Свете, заляпанном кровью белом халате.
– Ефрейтор умер на столе… – глядя сквозь нас, сказал мужчина. – Все тело – сплошной ожог…
– Я предупреждала, Игорь Моисеевич… – бесцветным голосом ответила Света. – Сердце не выдержало?
– Да… – почему-то несколько раз кивнул мужчина и только сейчас, казалось, увидел нас. Разглядев комдива, он попытался принять строевую стойку. – Товарищ генерал-майор! Во вверенном мне подразделении…
– Отставить, товарищ военврач! – голосом и жестом Бат остановил доклад. – Я все вижу, Игорь! Вижу, что раненых много, вижу, как вы самоотверженно работаете. Спасибо тебе, сынок!
И Батоныч, не испугавшись замызгаться, по-отечески обнял молодого врача.
– Это наш главный спаситель! – повернувшись ко мне, сказал Володя. – Игорь Моисеевич Фидельман. Был ведущим хирургом Первой градской, на фронт пошел добровольцем.
Главврач устало улыбнулся.
– Игорь, я вижу, что вы заняты, но мне и товарищу комиссару тоже требуется медицинская помощь.
– Да-да, конечно, товарищ генерал-майор! Пойдемте в палатку! – пригласил Фидельман.
– Давай, сынок, сделаем по-другому: отпусти на время Светлану Алексеевну, она уже на ногах нетвердо стоит. Пусть отдохнет пару часов, а перед этим нам с комиссаром перевязки сделает. Дай ей бинты и… что там еще нужно!
– Я не пойду! – упрямо сжав губы, сказала Сморкалова. – Тут сотни раненых, им всем нужна помощь!
– Светлана Алексеевна, я все равно хотел предложить вам отдых, иначе вы с непривычки начнете ошибаться, – негромко сказал Фидельман. – Товарищ генерал верно решил: возьмите санитарную сумку и ступайте. Жду вас к полуночи!
Света, кивком дав понять, что доводы услышаны и приняты (видимо, действительно умоталась до почти полной потери сознания, а спорила из чистого упрямства), машинально сделала шаг в нашу сторону, но главврач поймал ее за рукав.
– Снимите халат, умойтесь.
– Мы вон там в сторонке подождем! – махнул рукой Батоныч.
Пробираясь назад между раненых, Бат то и дело останавливался и перебрасывался с бойцами парой слов: с кем-то шутил, кого-то беззлобно поругивал, кого-то хвалил. Казалось, что комдив знает всех чуть ли не по именам! Настоящий «отец солдатам»! Батоныч был в своей стихии – сражался с врагом, командуя крупным танковым соединением, и сражался вполне успешно. Я заметил, что, несмотря на раны, танкисты были бодры и веселы. На позитивный настрой людей сильно повлияла сегодняшняя победа. Все буквально рвались в новый бой. Ждали только своей очереди к медикам, «легкого ремонта», как выразился один из молодых командиров.
– Держат фасон ребятки! – каким-то неживым голосом сказал Батоныч, когда мы отошли от раненых на пару десятков шагов и встали под деревом. – Гвардейцы! Орлы! Золотые парни!
Мне показалось или в глазах Володи блеснули слезы? Генерал отвернулся от меня и простоял почти минуту. А потом, не поворачиваясь, снова заговорил тихим монотонным голосом:
– Потери просто чудовищные! Сам видишь, здесь раненых примерно три сотни, а ведь не всех еще собрали. А сколько убитых, сгоревших всем экипажем? Да, мы победили, настучали Гудериану по сопатке. Но он, сука такая, отошел в полном порядке, сохранив костяк потрепанных дивизий. Да, мы разменяли один наш танк на три немецких. Но даже такой размен для нас – пиррова победа, ведь танки можно наклепать, а погибших танкистов не вернешь! Многих я сам два месяца назад обучал, а сейчас они остались вот там! – Володя резко махнул рукой в сторону дальнего поля, где до сих пор виднелись столбы дыма. – Нам бы сейчас ударить вдогонку, добить немчуру, а нечем – выбита примерно половина матчасти, а уцелевшая техника нуждается в разной степени ремонта. И люди… люди смертельно устали! А если не завтра, то через пару дней точно эти твари перегруппируются и снова попробуют нас на зуб. Учитывая, что здесь три танковые дивизии и две моторизованные против одной нашей – я не уверен, что моя гвардейская устоит! А с севера прет Гот! Боюсь, что Минск мы не удержим! Правда, товарищ Сталин на это и не рассчитывал, эвакуация госучреждений идет с пятого сентября.
– А население, промышленность?
– Населения почти не осталось, а эвакуация промышленности закончена две недели назад! – устало усмехнулся Бат. – Ее начали, как только немцы к УРу подошли… Фрицев ждет пустой город…
– Не верили, стало быть, что укрепрайон устоит? Я ведь сам проходил через него месяц назад – там немцы столько войск подогнали – в ближнем тылу яблоку негде было упасть!
– Да он бы и неделю не устоял! – хмыкнул Батоныч. – Невзирая на героизм бойцов и толщину бетонных стен! Фрицы – известные мастера штурмовых действий. Спасало то, что почти каждый день наше командование бросало во встречные бои свежесформированные дивизии. А активность немецкой артиллерии парировало грамотной контрбатарейной борьбой – не давали безнаказанно ДОТы расстреливать. Так и держались, пока… немцы отсюда ту прорву войск, которую ты видел, не увели на север и юг. А три дня назад – вернули! И всего лишь за двенадцать часов прорвали линию укрепрайона на всю глубину. И вот сегодня на рассвете ввели в прорыв танки. У меня был приказ просто задержать фрицев на сутки. Мы его слегка перевыполнили, разгромили и отбросили немецкий механизированный корпус. Но дальше – снова придется отступать или положить здесь всех!
– Не переживай, Володь! – Я положил руку на плечо друга. – Вы действительно сделали невозможное! Я ведь смотрел результаты твоих действий – это наилучший результат по итогам всех наших провалов! Война будет закончена уже в 1943 году, представляешь?
– Представляю… – кисло улыбнулся Батоныч. – А сколько мы солдатиков в сырую землю уложим, ты в энциклопедии посмотрел?
– Общие потери, военные и гражданские, составили почти восемь миллионов, – вздохнул я. – Но это всяко меньше той цифры, с которой я «начинал» свой вояж!
– Да, я помню, ты говорил при нашей первой встрече – двадцать семь миллионов! Все лучше и лучше, да, Виталь? – угрюмо глянул на меня Володя, словно это я был виноват, что потери не свелись к нулю. – Ладно, прости… я после сегодняшнего боя никак не отойду. Ты реально многого добился.
– Да и ты, дружище, не подкачал! – Я шутливо толкнул Батоныча кулаком в плечо. При этом мы синхронно поморщились от боли в ранах. – На пустом месте создал мощное танковое подразделение! Я вычитал, что его структуру копировали не только наши и не только во время войны, но и на Западе, и даже в семидесятые годы.
– Да я-то тут при чем? – притворно удивился друг. Но чувствовалось, что похвала ему приятна. – Ты же, наверное, догадался, что я тупо скопировал штат обычной советской танковой дивизии. К сожалению, без необходимой самоходной артиллерии. Но уже с мотопехотой! Бэтээры новые видел?
– Видел, все видел! Ты и в историю вошел как изобретатель БТР-41.
– А «сушки» новые видел? Астров с Грабиным постарались – всего за два месяца производство наладили! – не унимался внезапно разволновавшийся Батоныч. – Сегодня самоходки в первый раз в бою участвовали!
– Я видел их работу с опушки! Отлично исполнено! Вот только…
– Что?! – излишне резко спросил генерал.
– Ты их использовал как противотанковые самоходки, хоть и во второй линии. А ведь это должно быть средство качественного усиления… ПЕХОТЫ!
– Ну ты, блин, даешь, пя́хота! Только бы на себя одеяло перетянуть! – В Бате снова проснулась «корпоративная конкуренция» родов войск. – Впрочем… Ты, конечно, прав! Но, сам понимаешь, так сегодня карты легли, что пришлось этот козырь на игровой стол шлепнуть!
– Да я все понимаю, Володя… Я ведь не в упрек!
– Ладно, проехали… Ты вообще когда провалился-то? И Сталину успел позвонить, и наш бой увидеть…
– Около десяти утра, кажется… – почесал я в задумчивости затылок. – Точно не помню, на часы не смотрел – не до того было! Все вообще как-то быстро произошло – вот только звонок от Вождя и сразу – бац! Перенос! Между ними, наверное, и пяти минут не прошло!
– А чего Верховный так конкретно посоветовал мне не лезть на рожон? Ссылаясь на тебя?
– Погибнуть ты был должен сегодня, Володя! Вот на том самом поле между двух рощиц. Сгореть в танке вместе со всем экипажем. То ли во встречном бою с панцерами Гудериана, то ли от бомбы пикировщика.
– Во как! – Батоныч пустыми глазами посмотрел на красное полукружие уже почти севшего за горизонт солнца. – Прошла, значит, мимо, костлявая… А чего ты дергался-то? В первый раз, что ли? Ушел бы на «перезагрузку», как ты это называешь…
– Я не был уверен, что без моего присутствия эта самая «перезагрузка» для тебя сработает! Хрен знает, как эта «небесная механика» действует!
– Понятно… – пробормотал Володя. – В общем, спасибо тебе! И за меня, и за ребят моих, за экипаж! Они ведь тоже должны были со мной… А ведь ты их дольше моего знаешь – мехводом у меня старшина Баранов, а башнером мамлей Гаврилов.
– Матвеич и Степа? Конечно, я их прекрасно помню! Познакомился с ними, когда вместе из-под Клецка выходили. Моя третья «ходка», если память не врет. А потом ты их учил «семьдесят вторым» управлять, когда мы дивизию Моделя чихвостили!
– Н-да… Были приключения… – кивнул Батоныч. – Нам бы сейчас сюда мой любимый танк… А лучше роту! Сейчас бы уже Гудериана на березе вешали!
– Да вы и без «Т-72» неплохо справились! И это я тебя не утешаю, а просто констатирую факт.
– Ладно, ладно… Льстец! – Батоныч тоже шутливо толкнул меня кулаком в плечо. И мы снова синхронно поморщились от боли. – Вон уже твоя… гм… знакомая идет. Угораздило же девушку с тобой… гм… познакомиться…
Я обернулся. В какой-то хламиде защитного цвета (это такое платье?), перепоясанная брезентовым солдатским ремнем, в косынке на светлых волосах, в яловых сапогах сорок первого размера Светочка смотрелась… божественно! Прямо-таки глаз не оторвать. Немудрено, что при ее движении через толпу раненых воинов замолкали любые разговоры и головы «орлов» и «героев» немедленно поворачивались вслед за спустившимся на землю ангелом.
– Э-э-э… хм… давайте пойдем в мою палатку! – Чувствовалось, что на Батоныча тоже подействовала «женская магия» доктора медицинских наук. – Там и перевязку сделаем, и… потолкуем о… делах наших скорбных!
– Владимир Петрович, вы меня простите, но я только пять минут назад сообразила… Это ведь вы Герой Советского Союза генерал Бат! – смущенно сказала Светлана, глядя на Батоныча как-то… по-новому.
– В смысле? – оторопел мой друг. – Ну да, это, конечно, я… Героя пару месяцев назад дали за разгром Моделя.
– Я же местная… Родилась и училась в Минске. Так в детстве я ходила в школу имени генерала Бата, а после… гм… замужества переехала на проспект Генерала Бата. Вы же настоящий герой! Спасли город от неожиданного захвата немцами, что помогло эвакуировать почти все население. В младших классах нам про ваш бой рассказывали. А я и забыла, представляете? Вернее – не поняла сразу, не сопоставила, что генерал Бат – это вы! И тот самый бой – это же… сегодняшний бой, правда?
Последний вопрос, похоже, адресовался мне – Света глядела на меня и хлопала своими длинными ресницами.
– Тот самый, правда… – кивнул я.
– И Владимир Петрович действительно должен был сегодня погибнуть – я теперь все вспомнила! – дрожащим голоском сказала Светлана. – И про 1-ю гвардейскую танковую дивизию – тоже! В школе на первом этаже большой стенд висел – там на карте был боевой путь нарисован. И заканчивался он… – женщина наморщила свой лобик, – в Вашингтоне!
– Где? – охнул от удивления Батоныч.
– В Вашингтоне, Володя, в Вашингтоне! – усмехнулся я. – Будет Третья мировая война, наши танки дойдут до Миссисипи!
Батоныч поперхнулся:
– Виталя, ты мне это потом все подробно расскажешь, ладно? В спокойной обстановке! Надеюсь, ядрен-батоном не махали?
– Нет, обошлось! Амеры до него даже не додумались – просто некому было. Всех нужных людей из Европы сотрудники товарища Берии выдернули. А наши не стали применять, хотя были желающие среди генералов – Сталин не разрешил.
– И про это тоже расскажешь! Пошли! – Батоныч решительно, но галантно взял Свету под руку и повлек к штабу. На полпути он обернулся ко мне и спросил: – А Боря? Наш Очкарик? Он как? Выживет?
– Боря всех переживет! – ответил я и рассмеялся. – Войну закончит полковником. Кавалер многочисленных боевых орденов… Дважды Герой Советского Союза и Герой Социалистического Труда! Единственный в истории главный маршал войск связи! Лауреат Нобелевской премии в области физики, знаменитый поэт-песенник!
– Виталик, да ты гонишь! – в свою очередь, рассмеялся Батоныч. – Лауреат Нобелевки – могу поверить, голова у лейтенанта Карикова светлая, но… поэт-песенник? Сейчас он на «разбор полетов» явится – спросим, какие такие песни он сочинил!
– Маршал Кариков тоже здесь? – Света даже остановилась. – Мы его песни и в школе, и в институте пели – он автор более сотни произведений! Вот эта была моей любимой в институте…
И, подняв глаза к темному небу, доктор медицинских наук запела красивым сопрано:
Медленно ракеты улетают вдаль.
Встречи с ними ты уже не жди!
И хотя Америки немного жаль,
У японцев это впереди![16]
Мы с Батонычем переглянулись и синхронно заржали. Сморкалова посмотрела на нас с возмущением.
– Это же гимн РВСН! Написан в середине Третьей мировой, когда все висело на волоске! – с каким-то надрывом в голосе сказала женщина.
– Прости, Света, но это… – я могучим усилием заставил себя прекратить смеяться. – Это…
– Хорошая песня! – вдруг серьезно сказал Батоныч. – Хоть и плагиат! Правда, кто настоящий автор – история умалчивает.
Военврач удивленно посмотрела на него и перевела взгляд на меня. Я пожал плечами, а генерал почесал в затылке здоровой рукой и сказал:
– Колись, Виталя! Светлана имеет право знать – она теперь с нами в одной лодке, и, мне кажется, неспроста.
– Вы о чем? – Соболиные брови Сморкалой встали домиком. Впрочем, ее лицо тут же разгладилось, и Света сказала очень деловым тоном: – Давайте уже куда-нибудь придем и займемся вашей перевязкой!
– Простите, Светлана! – Снова галантно взяв красавицу под локоток, генерал повлек ее по узкой тропинке и буквально через три минуты вывел в расположение штаба. Быстро оглядевшись по сторонам, Бат кивнул на стандартную палатку, стоящую в общем ряду. – Милости прошу к нашему шалашу!
Обстановка в генеральской палатке оказалась спартанская – раскладушка, сколоченный из досок стол, заваленный картами. На пустом снарядном ящике, изображавшем комод или бюро, стоял телефон – черный провод утягивался прочь. На центральном шесте висела керосиновая лампа типа «летучая мышь».
– Присаживайтесь. – Бат галантно предложил даме единственный табурет.
– Сами садитесь, – скомандовала дама, аккуратно пристраивая медицинскую сумку на углу стола. – Кто первый? Разоблачайтесь!
– Он, – указал я на Володю. – У него звание выше!
– Иди ты… – буркнул Батоныч, но тут же стянул с себя куртку и присел.
Сморкалова быстро сняла с него самодельную грязную повязку, обработала рану, забинтовала по новой.
– Следующий! – скомандовала докторица, и мы с генералом поменялись местами.
– Легкая у вас рука, Светлана Алексеевна! – поблагодарил Бат.
Светлана улыбнулась в ответ, но как-то механически – ее внимание уже переключилось на мою рану. Пальчики запорхали над повязкой, снимая пропитавшийся кровью бинт… И вдруг красавица отрывисто спросила:
– Так что я имею право знать?
– Мы с тобой из разных миров, Света!
– Чего? – Сморкалова даже прекратила свои манипуляции.
– Я ведь тебе уже говорил, что проваливаюсь в прошлое не первый раз?
– Да! – кивнула Светлана, и ее пальцы вернулись к исполнению своих служебных обязанностей – принялись аккуратно отдирать присохший бинт.
– Так вот: я не из твоего мира в прошлое «проваливался»!
– Как это? – не поняла Светлана.
– После каждой моей «перезагрузки» я возвращаюсь в новый мир. И сначала я все потерял – друзей, работу, квартиру… Угодил в лапы бандитам… – при этих словах Батоныч как-то смущенно кашлянул. – Но потом приобрел гораздо больше! А главное – история меняется в лучшую сторону от раза к разу. В моем мире война закончилась в 45-м и погибло двадцать семь миллионов наших!
– Этого не может быть! – Света, услышав страшную цифру, снова замерла.
– Но это было! – с чувством сказал я. – И СССР у нас развалился в 1991-м… А-а! Много чего случилось, гадского и бл… к-хм… нехорошего… В сравнении с моим миром – у вас просто рай!
Сморкалова слушала как зачарованная.
– Получается так, что некая сила будто бы стремится закрепить такую историческую последовательность, в которой и СССР сохранится, и войну мы быстрее закончим, и потери сведем к минимуму! – вывел я. – А мы этой цели как раз и добиваемся. Сначала я один такой был, «закрепляльщик», потом нас трое стало, а теперь и ты здесь.
Светлана закончила пеленать мое плечо и сказала задумчиво:
– Цель вполне себе благая. Но что это за сила?
Я пожал плечами и сморщился от боли в ране.
– Понятия не имею!
Сморкалова молча кивнула. Я встал и принялся носком сапога отгребать в сторону окровавленные бинты.
– Виталь, а ведь я тебя вспомнил! – внезапно сказал Батоныч.
– В смысле? – удивился я. – Так ты вроде не забывал!
– Нет, ты не понял… Я тебя… из прежней жизни вспомнил! – замялся Володя и продолжил, сопровождая свою речь большими паузами: – Представляешь – прикемарил я пару дней назад, когда мы в Брилевичах стояли… А до того дня три не спал – пока дивизию под Минск перебрасывали. И мне словно… пригрезилось… Но такая картинка яркая была, словно я это по-настоящему когда-то видел, а тут вдруг вспомнилось! Словно мы с тобой в каком-то большом помещении, похожем на канцелярию. Вот только я знал, что зовется оно смешным словом «офис». И ты сидишь за столом, заваленным какими-то бумагами вроде бухгалтерских, и со Сталиным по телефону разговариваешь. А вокруг стоит полдесятка мужиков и тебя слушают. И вроде бы я начальник над всеми вами. И вот разгоняю я их по своим рабочим местам, а тебе тихо говорю: будь у меня такая возможность, я бы такого…
– Насоветовал… – закончил я его фразу и в некотором обалдении добавил: – Этот случай действительно был… в моей первой реальности. Тогда звонок от Вождя поступил на мой служебный телефон, и я минут сорок Сталина инфой грузил, а услышав наш разговор, половина офиса сбежалась.
– Был, значит, такой случай… – Володя выдохнул с явным облегчением. – А то я уже подумал, что крыша от переутомления поехала! Тогда, может быть, и вторая картинка правдой окажется… Прошлой ночью, когда мы на рубеж атаки вышли, меня прямо в танке на пять минут сморило и… Увидел я, как мы с тобой сидим в большой брезентовой палатке. И на нас какая-то странная военная форма, с накладными карманами на бедрах и рукавах бушлатов. На ногах вместо сапог – высокие ботинки, сплошь жирной коричневой грязью перемазанные. На плечах – какие-то хлястики, но с зелеными звездочками – у тебя по четыре маленьких, у меня по одной большой. Стол самодельный, чуть аккуратней, чем сейчас здесь стоит, а на столе бутылка пластиковая с разведенным спиртом и банка тушняка. И вот пьем мы спиртягу из жестяных кружек и по очереди из одной банки закусываем… А вокруг палатки – горы Кавказа! Это я почему-то точно знаю. И еще знаю, что рядом мои танки стоят и твои мотострелки.
– И это тоже было, Батоныч! – потрясенно сказал я. – Мы с тобой в Чечне познакомились, в разгар второй войны. Ты, майор Российской армии, танковым батальоном командовал, а я, капитан, мотострелковой ротой. Мы почти полгода рядышком стояли, не раз так посиживали.
– Выходит, ты мне не соврал, когда сказал, что мы вместе воевали! – кивнул головой генерал.
– А ты до сих пор сомневался? – хмыкнул я.
– В общем, нет, конечно… – смутился Бат. – Но одно дело – выслушать рассказ, а другое – увидеть собственными глазами. Хотя и во сне!
– Война на Кавказе? В Чечне? – с любопытством спросила Света. – Это как вообще такое может быть? Я там была несколько раз, в отпуск ездила – там очень милые и гостеприимные люди живут!
– Да уж… милые… – грустно вздохнул я. – У нас они в начале девяностых годов прошлого века независимость от России объявили. И после первой войны Россия их независимость признала. Но этого им показалось мало, и через несколько лет они напали на соседей – дагестанцев. Так вторая чеченская война началась…
От неприятных воспоминаний меня отвлек раздавшийся снаружи палатки жизнерадостный голос:
– Тащ генерал, разрешите?!
Входной полог хлопнул, и в освещенный керосинкой круг света как-то бочком влез Очкарик, сразу заполнив, как показалось, половину внутреннего объема.
– О, так у вас, тащ генерал, гости? Добрый вечер! Эге, да ведь это товарищ Дубинин! Какими судьбами, Виталий Дмитрич?
– Здорово, Боря! – Я протянул здоровяку руку. – Рад тебя видеть, дружище! Вот, познакомься: поклонница твоего поэтического таланта – Светлана Алексеевна Сморкалова.
– Оч-чень приятно! – пророкотал Кариков.
Женщина церемонно кивнула будущему маршалу и лауреату и сказала даже как будто с некоторым испугом:
– Не ожидала, честное слово!
– Чего не ожидали? – оторопел Очкарик.
– Не ожидала, что в жизни вы такой… громадный! – объяснила Света. – На фотографиях вы выглядите… гораздо более…
– Маленьким? – съехидничал Батоныч.
– Нет, нормальным! – добавил я со смешком. – Я видел те фотки – он там на человека похож!
– Простите… Борис Ринатович, – смутилась Светлана, – неправильно выразилась. Просто я… не ожидала вас здесь встретить…
– И вы меня простите, Светлана Алексеевна, но… я вас не припоминаю! – почесав лоб над бровью, сказал Очкарик.
– Немудрено, Боря, она с тобой заочно знакома, как поклонница твоего таланта! – продолжал прикалываться Бат.
