Николай Леонов
Обойма ненависти
День был по-летнему теплый. И несмотря на то, что на часах было всего половина седьмого утра, в приоткрытое окно уже тянуло теплыми запахами начала осени. Александра Лукьянова любила именно начало осени. Небо день ото дня становилось все глубже и прозрачнее. Воздух наполнялся пряными и томными запахами увядания. Она даже с нетерпением ждала, когда листья на ее любимой березке начнут золотиться.
Эту березу оставили на участке по ее настоянию, хотя приглашенный мужем ландшафтный дизайнер и пытался отговорить заказчиков. Саша понимала, что молодой и настырный «специалист» ничего индивидуального для их с Михаилом загородного дома не изобрел. Наверняка содрал с чьего-то проекта идею и наложил на конфигурацию участка Лукьяновых. А может, это был и его проект, только он применял его часто. Подозрительно быстро все подготовил и представил на рассмотрение заказчика.
Иными словами, Александре Лукьяновой вид участка не нравился. На ее взгляд, дизайн был каким-то шаблонным, почти казенным, без индивидуальности. Как у всех. Молодая женщина не отдавала себе отчета, что недовольство загородным домом лежит гораздо глубже, чем ей казалось. Она еще только начинала ощущать, что атмосфера в их семье неуловимо меняется. Внешне все было как и все эти годы, но улетучивалось какое-то душевное единение. Иногда Саше казалось, что она придирается к мужу, которому приходится очень много работать. Ведь она, занятая лишь воспитанием дочери, выпала из динамики мира большого города. Может, просто засиделась дома.
Надо было вставать, поднимать дочь и собирать ее в школу. Александра опять ощутила то непонятное волнение, которое ее одолевало вот уже третий день. Дочь Оля идет во второй класс, а мать волнуется так, будто это «первый звонок» в жизни девочки. Все ведь приготовлено еще с вечера. И плиссированная темно-синяя юбочка наглажена, и блузка с бантом. И цветы она поставила в воду еще вчера. Не замерзнет ли Оля в одной блузке? Нет, она же на машине ее повезет, и обратно тоже. Да и тепло сегодня. Только вот что-то щемит в груди…
Саша Лукьянова отбросила одеяло и спустила ноги на пол. Все, некогда рыться в своем самочувствии, пора дочку поднимать.
И начались привычные еще с прошлого учебного года хлопоты. Умывание, завтрак с обязательным стаканом натурального сока. Потом проверка ранца – все ли собрано. Потом веселая болтовня дочери про свой класс, новую подружку, про дурака Олега, который никогда не завязывает шнурки. «Они у него, наверное, развязываются?» – «Все равно дурак! Как маленький, не научился шнурки завязывать. А Елена Сергеевна у нас такая красивая! Ни у одного класса нет такой красивой учительницы». Дочь щебетала, пока Саша заплетала ее косу с бантом. И привычно крутила головой, мешая матери.
Потом они, держась за руки, спускались по ступеням к машине и весело щурились на утреннее солнце. С этой стороны дома у Лукьяновых было красиво. Выложенная двухцветными тротуарными плитками площадка перед домом для машин, расходящиеся в стороны подросшие и впервые подстриженные неделю назад газоны. И альпийская горка с ручейком и мостиком, и чаша бассейна с бетонными краями, которые весной будут застелены искусственным синтетическим покрытием, имитирующим газонную траву. Это задний двор пока еще выглядел неприглядно. Там красовался большой гараж на две машины, но без полов. Такого же красного кирпича хозблок с насосным оборудованием и автоматической поливной системой. В остальном территория было еще не облагорожена. Лукьяновы решили оставить до весны устройство патио и детской площадки для Оленьки.
Александра подвела дочь к машине и привычно нажала кнопку на брелоке. Дважды пикнула сигнализация, и выскочили из гнезд штырьки дверных запоров. Блаженное чувство! Эту машину – белый новенький «Понтиак» американской сборки – Михаил подарил ей прошлым летом. Саша закончила автошколу, уверенно сдала все экзамены и впервые выехала в город за рулем своей машины. Своей! Сама! Правда, первые несколько дней рядом сидел муж. Но потом он убедился, что Саше свойствен здоровый страх, что ездит она осторожно, тормозит заранее и не резко, не лихачит. И в тот памятный август она стала выезжать одна. Несмотря на занятость мужа на работе, она обязательно ему звонила после каждой поездки. Все хорошо, без приключений. Правда, попался один урод, который подрезал ее на перекрестке, рванув из правого ряда прямо перед капотом в левый поворот.
Машина была нужна Саше, чтобы возить Олю в школу в Москву из загородного поселка. Была у Лукьяновых и городская квартира, но после того, как выстроили загородный дом, бывать там стали редко. Подумывали сделать там ремонт и подарить дочери на совершеннолетие. В загородный дом «ухались» страшные суммы денег, как в прорву. Благо, гостинично-ресторанный бизнес мужа шел успешно, потому что на чиновничьи его доходы такого строительства они бы не потянули.
Олю в прошлом году определили в частную школу. Там дочь проводила время до пяти часов вечера. С утра – уроки с непременным вторым завтраком, калорийный обед, развивающие мероприятия. Дважды в неделю экскурсии. После обеда – приготовление домашнего задания, игры, спортивные занятия, полдник.
Сегодня Саша не стала ждать окончания торжественной части открытия учебного года. Утром мог позвонить муж и сказать, во сколько должна была прийти новая домработница. Разговаривать за рулем по мобильному телефону Лукьянова пока не рисковала и хотела в этот момент быть уже дома.
Свернув в переулке к воротам своего дома, она вышла из машины, приложила магнитный ключ и дождалась, пока отползет в сторону воротное полотно. Калитку она тоже отперла, чтобы не бегать потом и не встречать у ворот домработницу.
– Саша! – послышался сбоку из-за кирпичного забора женский голос.
– Вероничка! Привет! – отозвалась Лукьянова. – Я сейчас.
Эту калитку сделали в заборе сразу. Саша еще в начале строительства дома как-то сдружилась с соседкой – молодой генеральшей Вероникой Завадской. Женщины ходили друг к другу через нее в гости, обсуждали свои женские вопросы, обменивались семенами цветов, рецептами. И еще тысяча причин была у женщин одного круга, чтобы встречаться и что-то обсуждать. Одна беда – мужья у них не очень сходились между собой. У Завадского был свой круг, чисто военный, у Лукьянова свой – чиновники и бизнесмены.
Саша открыла калитку. Вероника была в домашнем халате и с мокрыми волосами.
– Привет, Вероничка! Ты чего такая всклоченная?
– Ты не представляешь себе, подруга! – возмущенно заявила соседка. – Я два часа как дура просидела у стилиста. Мы только цвет почти час выбирали – и вот, полюбуйся.
– Мокрые волосы всегда выглядят не так, как сухие. А что же ты там, не видела, что за цвет? По-моему, ничего, темненькие.
– Мне обещали с темно-каштановым отливом, – капризно надула губы Вероника. – Надо менять салон! Слушай, Саш, а ты в какой ходишь? Ты прямо конфетка.
– В «Гармонию».
– А где это? Дай телефон.
– Заходи, – предложила Лукьянова, посторонившись.
– Я тут подожду, Саш, – лениво махнула рукой соседка и томно улыбнулась. – У меня шезлонг новый, я еще его толком не обсидела и не облежала.
– Ладно, облеживай свой шезлонг. Я сейчас принесу. У меня где-то визитка «Гармонии» была.
Не закрывая калитки, Лукьянова повернулась и пошла к дому. Уже около ступеней она услышала, как на заднем дворе что-то упало. «Собака, что ли, забежала?» – подумала женщина. Она обогнула дом и стала искать глазами источник шума. Двор был пуст. Та же стопка привезенного кирпича у задних ворот, куча песка, лопата у калитки, гора щебня. Может, у лестницы в полуподвал, где котел? Лукьянова двинулась в сторону низкого входа с козырьком, и тут спину под левой лопаткой рвануло огнем. Женщина пошатнулась, хватая воздух широко открытым ртом. Еще два тупых удара толкнули ее в спину, заливая грудную клетку диким пламенем. Потом в глазах пропала резкость, дом поплыл в сторону, а перед лицом появилась земля…
* * *
О том, что у него день рождения, Гуров вспомнил сразу же, как только отступил сон и явь стала наполнять его сознание звуками автомобильных моторов за окном, запахом кофе с кухни и бормотанием телевизора. Маша уже встала.
Гуров с удовольствием потянулся под одеялом и повернулся на бок, уткнувшись лбом в подушку жены. От подушки приятно и знакомо пахло ее теплом, ее шампунем и немного ее лаком для волос. Подушка была уже холодной, значит, Маша встала давно. О, сладкий миг! Но и ты должен пройти. Потому что впереди другой миг – ежегодного ритуала утреннего поздравления. И хотя каждый знал досконально, как все будет происходить, будь то день рождения его, Льва Ивановича, или день рождения его жены, Маши, спектакль разыгрывался. Лев Иванович всегда узнавал, какой она собиралась сделать ему подарок. И всегда в соответствии с ритуалом разыгрывал удивление и радость. Впрочем, он не исключал, что и Маша, при ее-то профессии, тоже играла несказанное удивление. Но соблюдение ритуала – дело святое.
Как обычно, дверь в спальню неслышно отворилась. И каждый раз казалось, что Маша каким-то невероятным чутьем поняла, что Лева проснулся. Хотя желчный рассудок матерого сыщика тут же все портил, напоминая, что у жены перед глазами часы и она знает, во сколько нужно будить мужа. Тихо прошелестят шаги, звякнут по багетке колечки, и шторы распахнутся во всю ширь окна. И в спальню, наполненную теплом и уютом предутреннего сна, хлынет солнечный свет. Иногда, правда, врывался шум дождя и по причине отсутствия солнечного света зажигалась люстра. Но такое бывало редко. Обычно в день рождения Гурова погода баловала именинника солнцем.
Льву Ивановичу вдруг нестерпимо захотелось сегодня сломать все стереотипы. Он откинул одеяло и бодро уселся на кровати. На большее бодрости у него не хватило, и он снова сладко потянулся.
В такой позе Маша его и застала, неожиданно и тихо приоткрыв дверь.
– Ух, как сладенько! – нежным голосом умилилась жена. – Именинник наш проснулся.
Быстро подбежав, она заскочила с ногами на кровать и чмокнула мужа в щеку.
– С днем рождения! Ой, какой колючий… А мы это дело поправим!
Маша подошла к платяному шкафу, порылась в нем и извлекла коробку, обернутую блестящей подарочной бумагой и перевязанную ленточкой с бантиком.
– Муж должен быть гладеньким…
– Как поросенок, – продолжил Гуров мысль, с улыбкой принимая подарок.
– Поросенок, к вашему сведению, щетинистый и колючий.
– Я буду гладкий поросенок, – пообещал Гуров, разворачивая коробку.
Он прекрасно знал, что Маша напрягла его друга и напарника Стаса Крячко и затащила в магазин для квалифицированного выбора подарка. И выбрали они наверняка бритву. Потому что старая бритва Гурова уже не держала зарядку и ее приходилось заряжать каждый день. В условиях частых командировок это было не очень удобно. Так и есть – навороченный «Филипс» с самоочищающимися головками.
Гуров быстро позавтракал, собрался, побрившись новой бритвой, и, чмокнув Машу в щеку, убежал на работу. У жены откровенно закрывались глаза. Вчера у нее был спектакль, и возвращалась она в такие дни из театра далеко за полночь. Сейчас опять завалится на кровать.
Поздравлять и жать руку коллеги начали еще на улице. Уже в коридоре Гурова оглушила дудка футбольных болельщиков. Довольный произведенным эффектом, Крячко громогласно объявил, что виновник торжества наконец явился, и полез обниматься. На шум собралось человек шесть оперативников, которые, толкаясь и перебивая друг друга, лезли хлопать по плечам и снова жать руки.
– В ознаменование двух знаменательных дат, простите за тавтологию, – торжественно произнес и поклонился публике Крячко, – мы хотим приподнести имениннику наш скромный и памятный подарок!
С этими словами Стас извлек из стола пакет и протянул его Гурову. Лев Иванович боязливо принял подарок. От изобретательного и неугомонного Крячко можно было ожидать любого сюрприза.
– А какая вторая знаменательная дата? – поинтересовался Лев Иванович, взвешивая пакет в руке. Кирпича там явно не было.
– Вторая? – изумился Крячко. – Так день рождения же у тебя сегодня! Я не перестаю удивляться Гурову. Как он при такой рассеянности смог…
– Ладно, ладно, – рассмеялся Гуров, поняв, что снова попался на очередную хохму Стаса. – А первая знаменательная дата?
– Вот я и говорю, – мгновенно среагировал Крячко, – при рассеянности полковника Гурова, который не помнит, что по четвергам у нас спортдень, нам ничего не оставалось, как взять и напомнить об этом самим подарком, который обязан не только сегодня, но и ежечетвергно напоминать нашему коллеге…
Громкий хохот тех, кто не был в курсе, заглушил словоблудие Стаса. Гуров держал перед собой развернутую серо-синюю футболку, на которую методом какой-то там печати было нанесено изображение полковничьих погон и форменного галстука. Как и следовало ожидать, спортивные трусы комплекта были с офицерскими лампасами и изображением кобуры справа от поясницы.
Естественно, посыпались шутки и комментарии. Прошлись по возможному аналогичному варианту ночной пижамы и вообще необходимости сходить в салон тату, для увековечивания данных атрибутов прямо на теле. Крячко тут же опроверг эти поползновения намеком, что папа именинника дослужился до генерал-лейтенанта, поэтому не следует ограничивать перспектив карьерного роста. Делать дорогие подарки в главке было принято лишь юбилярам, по круглым датам. Тогда начальство выделяло некую сумму, сослуживцы добавляли, и торжество проходило по полной программе. То есть с накрыванием стола. В иные даты обычно дарили что-нибудь памятное, больше для веселья и поднятия настроения. Наибольшей изобретательностью отличался Крячко, к которому бегала половина сотрудников за советом.
Гомоня и посмеиваясь, оперативники потянулись наконец в коридор. На утреннюю планерку опаздывать было не принято.
– Ну, именинник, дай пожму руку! – вышел из-за стола генерал Орлов. – Поздравляю, присоединяюсь.
Около одиннадцати, когда Крячко уже уехал работать по своему плану, а Гуров сидел за бумагами, зазвонил внутренний телефон. Орлов пригласил Гурова зайти к нему срочно. Сыщик давно изучил все интонации голоса своего начальника. Прозвучавшая сейчас означала, что случилось нечто неприятное. Преступление – всегда штука неприятная, но сыщики к этому привыкли по роду своей работы. А вот когда случается нечто, после чего следует звонок сверху и когда голос сверху интересуется ходом розыска и просит (или рекомендует, что гораздо неприятнее) сделать все возможное и невозможное по раскрытию данного дела, потому что… Преступления разные, а вот эти «потому что» всегда одинаковые. Потому что это наш долг, потому что подняли руку на власть, на человека, который так много делает или сделал, который… и так далее и тому подобное.
– Юрово знаешь? – без всяких предисловий задал вопрос Орлов, когда Гуров вошел к нему в кабинет.
– Коттеджный поселок, – ответил сыщик, вглядываясь в лицо Орлова и пытаясь понять степень грозящих лично Петру Николаевичу неприятностей. В том, что звонок сверху уже был, можно не сомневаться. – Не Рублевка, конечно, но можно назвать его и элитным. Большое ЧП?
– В загородном доме час назад обнаружено тело женщины со следами огнестрельных ранений.
– Ясно, – кивнул Гуров. – А муж большая «шишка»…
– Почему обязательно шишка? – недовольно осведомился Петр Николаевич, но без большого энтузиазма. Кажется, Гуров не ошибся. – Убийство – это по нашей линии.
Гуров не стал возражать, решив, что начальству самому виднее, как все объяснить. Поселок Юрово на Машкинском шоссе недалеко от Ленинградки – это зона Киреева и Петухова. С молодым лейтенантом Петуховым Гурову работать приходилось. Толковый паренек, но опыта у него мало. Майор Киреев в МУРе уже лет пять, но человек он, при всей своей основательности, медлительный и флегматичный. И очень любит спорить с начальством. И очень не любит, когда его торопят. Орлов с этим мирится, но в таком деле возможны контакты сыщика и с кем-то сверху. Ох и наслушается Петр Николаевич, доведись кому из министерства встретиться с Киреевым и попытайся кто из них пошевелить майора. Да и дело пахнет, похоже, не заурядным убийством на бытовом уровне.
Но, опять же, это дело МУРа. Почему Петр решил подключить сотрудников возглавляемого им Главного управления уголовного розыска МВД? Значит, опять политика внутри министерства.
– Убита некая Александра Лукьянова…
– А кто муж? – тут же поинтересовался Гуров.
– Лукьянов Михаил Александрович, второе лицо Северо-Западного округа. Супруга убита тремя выстрелами в спину. Имеет место проникновение в дом. Сейчас там работают эксперты.
– Муж наверняка еще и бизнесом занимается?
– Давай не будем гадать на кофейной гуще, – не столько сделал замечание, сколько попросил Орлов. – На месте работает группа. Найдешь опера – капитана Сузикова. Подключайся.
– Сузиков? – удивился Гуров. – Такого в МУРе я не знаю. Из новеньких?
– Заодно и выяснишь.
– Крячко…
– Позвони и введи в курс дела. Утром я разгружу вас с ним от части дел.
– Спасибо, – улыбнулся Гуров. Такие подарки начальство делает нечасто. В исключительных случаях. Лишний повод думать о важности этого дела.
– Должен будешь, – скупо усмехнулся Орлов. – Возьми оперативную машину.
Спускаясь по лестнице во двор, Гуров попытался составить первое впечатление исходя из имевшейся информации. Заставят гнать дело – неизбежно. Стрельба в загородном поселке, где имеют дома солидные люди, – значит, стреляли с глушителем. Значит, преднамеренное убийство. Три выстрела – для киллера многовато, хотя все зависит от обстоятельств. Например, он ее подкарауливал, а на него бросилась дворовая собачонка. Женщина могла обернуться, поэтому пришлось стрелять навскидку, а собака мешала целиться. Если киллер – то заказное. Если ограбление, значит, дом пасли, примеривались. Могут быть аналоги. Муж чиновник, бизнес имеет. Не наказание ли за несговорчивость? Или предупреждение от конкурентов…
Необходимости, а тем более пользы в этих рассуждениях не было никакой. Просто мозг привычно стал прокручивать возможное развитие событий исходя из обстоятельств. Скорее всего, эти мысли в голове сыщика можно было назвать разминкой перед предстоящим соревнованием с преступником. Тот пытается все предусмотреть и скрыть свое участие. Сыщик пытается найти то, чего преступник не предусмотрел. То, что поможет определить преступника и изобличить его. И вот так всю жизнь. Только иногда эти «соревнования» попадают в рамки «показательных выступлений». Это когда дело на контроле «вверху» или когда на оперативников давят иные инстанции. Тут себя и начинаешь чувствовать, как на стадионе перед трибунами. Все на тебя смотрят, все тебя оценивают, каждый твой шаг. Даже те, кто в этом «виде спорта» ничего не понимает. Тот, кто не понимает, больше всего и давит.
* * *
Межшкольные соревнования по волейболу заканчивались вместе с короткими зимними каникулами. Последняя игра ничего уже не могла изменить в рейтинге. Команда мальчиков 1024-й школы выходила на первое место.
Антон Филиппов поймал мяч, брошенный ему со стороны противников. Дважды стукнув его об пол, он привычно нашел безымянным пальцем точку ниппеля, покрутил мяч вокруг своей оси. На задней линии противников стоят два слабых игрока. Они только что бездарно не взяли мяч с его подачи, понадеявшись друг на друга. Антон решил, что снова стоит наказать их. Мяч взлетел над головой, короткий удар основанием ладони. Команда противников шевельнулась на своих местах, пытаясь определить точку падения. Мяч взлетел по высокой дуге и пошел в конец площадки. Оп! Левый игрок присел, рассчитывая, что мяч улетит за границу площадки. Как бы не так! Мяч аккуратно ударился в игровое поле почти на линии. Лопухи!
Антону нравилось играть в волейбол, потому что у него это получалось. Особенно хорошо у него удавались подачи. Внутри все млело, когда он вот только что слышал, как девчонки из местной школы пискнули обреченно:
– Опять «десятый» подает!
Еще бы. Три подачи, и каждый раз он «воткнул» по мячу. Любил Антон, когда его хвалили.
Хлопнув небрежно по рукам своих пацанов, Антон со своим закадычным другом Мишкой Лукьяновым отправился домой. Разгоряченные игрой, переполненные впечатлениями, мальчишки решили, что лучше всего пройтись по морозцу пешком.
– Разнесли мы их в пух и прах! – довольно заговорил Антон. – Местные заметили, как я встаю на подачу, так все, собирай мячи.
– Ладно, мы тоже не без дела стояли, – пихнул друга локтем Мишка. – Если бы мы в поле лопухались, то грош цена твоим подачам. Только три подачи и проиграли!
– Ну, вообще-то да, – вынужден был согласиться Антон.
– Да не «вообще-то», а точно. Главное – тактика в игре. Ты вот на подаче хорошо играешь, а на розыгрыше слабоват. Надо везде уровень иметь.
– Кто бы говорил, – ехидно заметил уязвленный Антон. – Что же ты больше одного мяча никогда не подаешь?
– Между прочим, для современного волейбола подача такой роли уже не играет. Уровень вида спорта стал выше. Лет тридцать назад японские команды на подачах вылезали, тогда это было в новинку. А сейчас все научились и подавать, и брать любые подачи. Теперь в игре главное – тактика, розыгрыш мяча. Борьба тактик, борьба комбинаций…
– И это, по-твоему, красивая игра? – усмехнулся Антон. – Тысяча обманных прыжков, обманных ударов… Красиво, когда бьешь, а твой мяч взять не могут.
– Не могут олухи, которые сегодня с нами играли, – снисходительно ответил Мишка. – А чуть посерьезнее противник – и грош цена твоим подачам.
– Что ты заладил – «грош цена» да «грош цена»? – начал злиться Антон.
– Да ладно, что ты! – примирительно засмеялся Мишка и толкнул друга на накатанную ледяную дорожку на тротуаре. – Это я так. Объясняю просто, чтобы не сильно обольщался.
В этом был весь Мишка Лукьянов. Огорошит, пнет ногой по любовно выстроенному воздушному замку, разрушит все, а потом начнет объяснять, что так правильно. На все у него есть ответ, по любому поводу у него есть свое мнение. Причем отличное от взглядов Антона. Это немного обижало, но и забывалось быстро. Главное, что они были друзьями, а других друзей у Филиппова не было. Как-то Антон сильно обиделся на друга, решил даже не здороваться с ним на следующий день и попросить пересадить на другое место в классе. Неожиданно угрюмые размышления на эту тему привели к страшному открытию. Если Антон перестанет дружить с Мишкой Лукьяновым, то он останется один. Просто один. Отношения с другими одноклассниками у него были ровными, нормальными, но не более того. Его не отвергали, не прогоняли, когда он пытался примкнуть к той или иной компании, группе. Просто через некоторое время Антон начинал ощущать себя там инородным телом, пустым местом. Он, как личность, никого не интересовал, кроме Мишки.
Дикая тоска навалилась на Антона, когда он осознал, что его нормальная и комфортная жизнь в классе была связана только с Мишкой. Только ему он мог рассказывать о своих мыслях, только с ним можно было говорить и быть услышанным. Только у него было желание проводить с Антоном время. У Мишки это было потребностью. В причинах этой потребности Антон не пытался разобраться. Он даже не думал о них. Ему было важно наличие друга, важен сам факт этого.
Они были очень разными. Миша Лукьянов уже в десятом классе хорошо знал, чего он хочет. У него не было еще конкретной цели в жизни, но общее направление уже сформировалось. Для того чтобы чего-то достичь в жизни, нужен приличный аттестат. И не только это. Чтобы поступить в вуз, нужны знания, нужно успешно сдать вступительные экзамены. И Лукьянов старательно учился, спокойно и методично. Правда, он уделял такое серьезное внимание не всем предметам, а только основным – тем, которые ему понадобятся в будущем. Зачем ему география, биология, химия? Это все второстепенные предметы, которые никак не могли повлиять на будущее. А вот математика, физика, история, русский язык и литература, английский язык – это те предметы, которые входят в состав перечня вступительных экзаменов практически любого вуза. Хоть университет, хоть технический вуз, хоть экономический, хоть юридический. И по этим предметам Лукьянов буквально блистал на уроках, радуя учителей.
Да и спортом Михаил занимался без фанатизма, а лишь «для общего развития». Его никогда не интересовали такие виды, как легкая атлетика, борьба, бокс. Этим нигде не блеснешь, разве только в драке, а драться руками Лукьянов и не собирался. Драться нужно головой, в переносном смысле, конечно. И Миша научился хорошо и правильно играть в волейбол, баскетбол, футбол. То есть учился тому, что позволяло бы ему быть на высоте на отдыхе в приличной компании. Он с удовольствием занялся бы большим теннисом, но найти такую секцию было сложно. Это Лукьянов оставлял на потом.
И книги Михаил читал правильные. Вдумчиво и старательно читал классику, что входила в школьную программу. Читал зарубежную классику, которая была на слуху, о которой говорили, рассуждали, на которую ссылались взрослые солидные дяди. Знать которую, как он считал, было правилом хорошего тона. И он читал. Старался понять, прочувствовать, запомнить. Но исключительно для пользы дела. Опять для «общего развития».
Антон был другим. Нельзя сказать, что он был лодырем. Нет, просто он любил заниматься только тем, что ему нравилось. А то, что ему нравилось, редко совпадало со школьной программой. Когда по истории проходили древние и Средние века, Антон читал запоем не только учебник, но и детскую энциклопедию, художественные книги. Отвечая на уроке домашнее задание, он порой поражал учителей и одноклассников удивительными и незнакомыми подробностями. Потом пришло время изучать Новую и Новейшую историю, и интерес Антона угас.
В восьмом классе неожиданно из школы ушла учительница математики, и классу дали другого – пьющего мужчину, от которого иногда и на уроке попахивало алкоголем. Но уроки проходили так интересно, что Антон полюбил алгебру, удивительное превращение одних формул в другие. Он с большой охотой и с блеском решал у доски огромные уравнения. Решал и получал «пятерки». Но с началом нового учебного года пришла другая учительница, и уроки математики снова стали скучными, непонятными, тоскливыми.
Тогда же в десятом классе Антон увлекся рисованием. Сначала это были какие-то фантасмагорические наброски на полях учебников и черновиках. Потом появились отдельные тетрадные листки, и на каждом из них присутствовали фантастические монстры в дикого вида скалах или искореженных лесах. На этих монстрах восседали или сражались с ними мускулистые герои с не менее фантастическим оружием. Преимущественно холодным. Такие же полуголые девицы с впечатляющими формами помогали героям. Или герои спасали их из страшных когтей.
Любой психолог сделал бы, глядя на эти рисунки, однозначный вывод о неуверенности художника в себе, о стремлении уйти от проблем окружающего мира в мир воображаемый, где он лидер и личность. И о склонности к депрессиям на почве собственных многочисленных комплексов. Но под рукой психолога не было, и рисунков Антона практически никто не видел.
* * *
В загородный дом Лукьяновых Гуров приехал, когда тело убитой собирались увозить. Капитан Сузиков был румяным щекастым парнем с веселыми глазами. Сыщику почему-то подумалось, что капитан должен обладать той же особенностью, какой обладал в его возрасте сам Гуров. Краснеть при любом удобном случае.
Надо отдать должное выдержке молодого капитана. Ни словом, ни движением брови он не выдал своего удивления по поводу приезда знаменитого «важняка» из главка. Раз приехал, значит, дело на контроле. А то, что приехал именно Лев Иванович Гуров, было даже хорошо. Вряд ли в Москве можно было найти опера, который не слышал бы о полковнике Гурове и полковнике Крячко. Матерые сыскари!
Пожав руку полковнику, Сузиков подвел его к телу женщины.
– Три пули с близкого расстояния, – прокомментировал капитан и ткнул пальцем в землю слева от себя. – Стреляли примерно вот отсюда. Одна пуля, вероятно, пробила легкое, вторая попала в сердце, третья – в позвоночник.
– Именно в таком порядке? – усмехнулся Гуров.
– Н-нет, – смутился Сузиков и покраснел. – Я к тому, что два ранения из трех были смертельными.
– Любишь ты, Никита, как я погляжу, спешить с гипотезами…
– Товарищ полковник, – теперь Сузиков покраснел от возмущения. Румянец залил обе его щеки полностью. – Я не первый день в милиции…
– А какой? – улыбнулся Гуров запальчивости молодого капитана. – Ладно, шучу. Для удобства меня зовут Лев Иванович.
– Я знаю, – неожиданно заявил Сузиков.
– И это знаешь? Ладно, Никита, валяй с выводами, только, будь добр, аргументированно.
– Судя по положению тела, – тут же начал капитан, – погибшая не успела сделать ни шага после первых же выстрелов и тут же повалилась на землю лицом вниз. Дальше. С учетом того, что открыты все три калитки на территории участка – к соседям, рядом с воротами у въезда и вот эта калитка, ведущая на пустырь, – убийца должен был опасаться, что его увидят, если кто-то неожиданно войдет с улицы.
Гуров крутил головой, присматриваясь к перечисленным капитаном объектам. Он не успел осмотреть всю территорию и досконально место происшествия, поэтому молчал и слушал сыщика, который все это сделать успел.
– Соседка сидела в шезлонге на своем участке в десяти метрах от калитки. Задняя была открыта, я предполагаю, самим убийцей. Значит, опасаться неожиданных свидетелей ему нужно было только с лицевого фасада дома. Вот и смотрите, где он мог встать. А ему ведь еще нужно было где-то и спрятаться в ожидании своей жертвы. Кроме как вон за тем штабелем кирпичей у забора, не спрячешься. Только оттуда самое короткое расстояние в двенадцать метров до точки, откуда можно было стрелять. Вот и все.
– Логично, Никита, – кивнул Гуров. – Только смысла в таких умозаключениях я не вижу. Будут результаты вскрытия, будет заключение баллистиков-трассологов. Что это все тебе сейчас дает?
– Сейчас мне это дает версию об ограблении, совершенном человеком, который был вхож в этот дом. Это не профессиональный киллер, хотя стреляли наверняка из оружия с глушителем.
– Отсутствие контрольного выстрела в голову?
– Разумеется, Лев Иванович. Если это заказное убийство, киллер обязательно бы поставил надежную точку. Согласитесь, что три пули могли не оказаться смертельными. Сантиметр в сторону от сердца, полсантиметра от позвоночника… Да и целых три выстрела в туловище, знаете ли, наводят на размышления.
– И еще знал, где прятаться, знал, как открыть заднюю калитку, – добавил Гуров. – Ты это имеешь в виду?
