Николай Леонов
Восьмая горизонталь
Пролог
Трофим Иванович достал из кармана пачку облегченной «Явы», повертел ее в руках, тяжело вздохнул и вернул сигареты на место.
Как ни хотелось Таганцеву закурить, но самодисциплина важнее. Сегодня он уже выкурил три сигареты, суточная норма, назначенная самому себе, – пять штук, а до сна еще далеко. Уже лет пять он не мог заснуть раньше двух, а то и трех часов ночи. Это возрастное, ничего не поделаешь!
Пусть врачи вовсе запретили ему курить, но у него и своя голова на плечах имеется. Мало ли что в январе ему исполнилось восемьдесят шесть! Он еще крепок и на вопросы о здоровье и самочувствии может ехидно отвечать: «Не дождетесь!»
К собственной старости можно относиться по-разному. В том числе и как к привилегии, которая дается, увы, далеко не каждому.
Нет, все же шевельнулась при мысли о возрасте в душе Трофима Ивановича Таганцева легкая такая заноза. Он раздраженно засопел, поднялся со скамейки, неспешно зашагал по аллее Ботанического сада.
Внешность у Трофима Ивановича была запоминающаяся. Высокий, под два метра, и тощий, но худоба его не выглядела болезненной. Притом Таганцев совсем не сутулился, его отличала прямо-таки кавалергардская осанка, точно оглоблю проглотил. Он был лыс, лишь над ушами виднелись кустики седых волос. Под косматыми, как у мопса, бровями прятались маленькие водянистые глазки блекло-голубого цвета. Губы тонкие, плотно сжатые, подбородок резко выдается вперед.
Чем-то напоминал он портреты суровых испанских кондотьеров времен поздней Реконкисты.
Походка у Таганцева была… характерная. Строевая. Каждый шаг он будто бы вколачивал в землю. Он едва заметно прихрамывал на левую ногу: сказывались последствия старого ранения. В правой руке Таганцев сжимал набалдашник длинной и тяжелой трости красного дерева, но практически не опирался на нее при ходьбе.
Просто Таганцеву нравилась эта красивая вещь, с которой у него к тому же были связаны воспоминания о днях войны и победы. Трость была трофеем, когда-то она принадлежала одному из врагов. Фигурный набалдашник трости – голова оскалившейся рыси – был выполнен из серебра.
Тонкая работа: даже кисточки на ушах лесной кошки видны. Серебро старое, потемневшее от времени. А сколько человеческой кровушки серебряная рысь перевидала! Реки… Да и перепробовала, кстати, немало: вон, как язычок высунула… Сразу видно – замечательный мастер отлил серебряную рысь.
Одет Трофим Иванович был в темный костюм классического покроя и светло-серую рубашку, галстук подобран в тон и завязан строгим «виндзорским» узлом, отлично начищенные полуботинки сверкали.
Таганцев любил прохаживаться здесь, в Ботаническом саду Российской академии наук, особенно вечерами, когда народу на аллейках становилось совсем немного. Погода сегодня благоприятствовала прогулке: вся первая декада мая выдалась в столице довольно прохладной, но не пасмурной.
Вечерняя заря над Москвой рассыпалась брызгами ало-янтарного цвета и понемногу угасала. На восточной стороне горизонта загорались первые робкие звезды.
«Сколько помню, всегда на День Победы в Москве отличная погода, – думал Трофим Иванович, медленно шагая мимо темно-зеленой стены канадских елей. – Да… Завтра в шестьдесят первый раз буду отмечать великий праздник. Сколько же нас осталось, бойцов «Свитезя»? Хорошо, если человек пять… Считая меня. А ведь как помнится все, словно вчера было…»
Мысленно Таганцев вернулся туда, в Польшу сорок пятого года. Обычно Трофим Иванович не слишком любил вспоминать гданьские леса, но этим вечером, накануне Дня Победы, он, к своему удивлению, понял, что вспоминает о тех временах без привычной душевной боли, чуть ли не как о «золотых денечках»! Тогда, в мае сорок пятого, пережитое не казалось ему развлекательной прогулкой, но вот сегодня, издалека, оно приобрело даже некий блеск…
Все правильно… У памяти есть интересное свойство: мы лучше помним хорошее, чем плохое, и это прекрасно, иначе жизнь стала бы невыносимо тяжела.
Пройдясь по аллейке, Таганцев повернул назад, к своей излюбленной лавочке, стоящей рядом с небольшим павильоном шахматного клуба. Клуб этот был неформальным, нигде не зарегистрированным, но шахматисты в ботсаду собирались весьма – по любительским меркам – сильные. Такие, как Трофим Иванович Таганцев. Ну, может, чуток послабее. Все же Таганцев по праву считался одним из лучших непрофессиональных шахматистов Москвы. Да-да, и возраст не помеха!
Сам Трофим Иванович пребывал в твердом убеждении: если у человека хорошие мозги, то они такими и останутся, проживи он хоть полтораста лет. А все разговоры про старческий маразм и возрастное слабоумие – глупые сказки. Страшилки для слабых духом трусов и неврастеников.
Мысли Таганцева приняли новый оборот. Он вспоминал последнюю партию, сыгранную позавчера с Сергеем Гараниным. Здесь, в ботсаду.
Недурственная получилась партия. Такую не стыдно записать в свой актив.
Таганцев играл черными свою излюбленную французскую защиту. Подорвав центр Гаранина кинжальным выпадом f7 – f6, он создал опасную инициативу на ферзевом фланге. Противник контратаковал на королевском фланге, серьезно, остро контратаковал, – от Трофима Ивановича потребовалась очень точная и аккуратная защита. Многим из болельщиков, обступивших сражавшуюся пару, показалось, что крепость черного короля не удержать…
Однако здесь, в сложном миттельшпиле, когда на доске кружится вихревой хоровод пешек и фигур, когда все «висит», когда решающей становится не голая техника, а интуиция, азарт и вдохновение, Сергею Гаранину было не совладать с ним.
Таганцев всегда питал пристрастие к многофигурному миттельшпилю за многообразие возможностей, динамичность и остроту этой серединной стадии шахматного поединка. Он любил сложную боевую игру, старался избегать разменов и упрощений, ему нравилась острая тактическая борьба, в которой фигуры соперников порой причудливо переплетаются и подолгу стоят под боем.
Трофим Иванович с некоторой иронией относился к тем из своих партнеров, кто пытался запоминать толстенные дебютные руководства, надеясь играть «как учит теория» чуть ли не до двадцатого хода. Солидные учебники и монографии, написанные знатоками эндшпиля – финальной стадии игры, – тоже не привлекали его внимания. Скучно! Но, к счастью, есть центральный, средний этап шахматной баталии, по которому руководства не напишешь… Здесь Таганцев чувствовал себя как рыба в воде. Хищная такая рыба, вроде щуки.
Вот уже полуоткрытая линия превратилась в открытую, и сдвоенные ладьи Таганцева прочно взяли ее под контроль, насквозь пробивая все пространство шахматной доски, а две висячие пешки Гаранина превратились из сомнительного позиционного преимущества в неустранимый дефект!
Трофим Иванович любил не просто выигрывать, а побеждать красиво. Говорят, что шахматы – это своеобразный синтез спорта, науки и искусства. Третий компонент этого сплава привлекал Трофима Ивановича больше всего, находил в душе Таганцева самый живой отклик.
Понятие прекрасного в шахматах многогранно. Специалисты с пониманием будут говорить о красоте, например, позиционных маневров или изяществе строгой эндшпильной техники. Но для Трофима Ивановича, как и для большинства шахматистов-любителей, ничто не в состоянии было в этом смысле конкурировать с красотой шахматных комбинаций. Таганцев обладал превосходным комбинационным зрением! Кроме того, он виртуозно владел искусством накапливать с виду мелкие позиционные преимущества, чтобы реализовать их ослепительным комбинационным ударом.
В последней партии с Гараниным ему в полной мере удалось блеснуть тактическим оружием. Партнер Трофима Ивановича потерял бдительность, допустил несколько незначительных просчетов. Наказание не замедлило последовать: Таганцев эффектно пожертвовал качество, а затем, переводя игру в русло форсированного варианта, еще и коня! Знатоки, собравшиеся около шахматного столика, восторженно загудели, зацокали языками.
Теперь у его противника стало на целую ладью больше. Только ему это материальное преимущество ничуть не помогло!
Нет, прямой атаки на белого короля не было, непосредственных матовых угроз не просматривалось. Вот только вскоре выяснилось, что следующий ход белым делать нечем и незачем. Белое войско задыхалось в безжалостных тисках цугцванга: нужно ходить, их очередь, но любой ход приведет к дальнейшему ухудшению и без того отвратной позиции.
От самой сильной фигуры Сергея Гаранина осталась лишь бледная тень: его ферзь уныло стоял в углу доски, на поле а1, вглухую заблокированный собственными пешками.
Недолго посопротивлявшись – для приличия, – Гаранин остановил часы. Сдался. Ничего другого ему в такой ситуации не оставалось.
И сейчас, спустя два дня, Трофим Иванович, вспомнив о недавней победе, не смог сдержать довольный смешок. Вот вам и возраст, хорошие мои, Гаранин-то почти на сорок лет младше!
Но почивать на лаврах рано. Трофим Иванович решил составить примерный план дальнейших сражений. Пусть не всех, но хотя бы ближайшего.
Следующую партию их мини-матча он играет белыми. Вечером, послезавтра. Какой дебют избрать?
Таганцев задумался. Две предыдущие партии, в которых у него были белые фигуры, Трофим Иванович начинал ходом королевской пешки. Оба раза Гаранин отвечал вариантом дракона сицилианской защиты. Одну из этих партий Сергей проиграл, другую с трудом свел к ничьей. Так что вряд ли он вновь попробует уцепиться за драконий хвост. А жаль: интересный вариант, с богатым комбинационным потенциалом. Очень в стиле Таганцева!
«Что если попробовать удивить Гаранина, который неплохо знает мою манеру игры и дебютные пристрастия, – неторопливо размышлял Трофим Иванович. – Двину-ка первым ходом на два поля вперед пешку ферзевого слона. Английское начало. Причем выберу самый активный план развития. А если Сергей ответит ходом королевской пешки, то получится та же сицилианка с переменой цвета. Вот и славно, коли так получится: этот дебют я с удовольствием играю что за черных, что за белых. Борьба в нем напряженная, игра обоюдоострая, чего ж еще желать? Главное – первому захватить инициативу. А если Гаранин попытается деблокировать центр, я тогда…»
Что он «тогда», Таганцеву додумать помешали. Из-за кустов бересклета, темно-зеленой стеной стоящих прямо напротив скамейки, на которой сидел Трофим Иванович, вышли двое мужчин.
– Папаша, сигаретами богат? – хрипловатым голосом спросил один из них, одетый в дешевые турецкие джинсики и камуфляжную куртку. – Дай-ка закурить, а?
– Это вы мне? – надменно поинтересовался Таганцев, хоть ни единого человека кроме него и этих двоих на аллейке не было. Трофим Иванович не терпел хамства во всех его проявлениях. Хоть большого удивления у него такая, с позволения сказать, просьба не вызвала.
– Тебе, старикан, кому ж еще, – голос второго отличался уже не хриплым, а каким-то визгливым тембром. – Давай пару сигарет. Не жмотничай. Целее будешь.
Таганцев резко, одним движением поднялся со скамейки. Что-то здесь было не то!.. Выламывалась сцена из классических канонов.
Он ведь не вчера родился, и житейский опыт у него был о-го-го какой.
Ощущалось в нахальной бесцеремонности этой парочки неестественное что-то. Словно бы они отрепетированную сценку разыгрывали.
И на шпанистых хулиганов не похожи. Возраст не тот. К тому же в сгущающейся темноте Таганцев, зрение которого осталось столь же острым, как в молодости, успел заметить на тыльной стороне ладони визгливого синюю наколку: садящееся солнце с лучами разной длины. Ага, понятно. Этот молодчик побывал в гостях у «хозяина». И не единожды: число лучей равно числу ходок в зону. Такие субъекты хулиганкой обычно не балуются…
А потом что-то – шестое чувство, интуиция, которой подполковник Таганцев славился среди своих соратников еще тогда, на войне, – подсказывало Трофиму Ивановичу: эта парочка подошла к нему неспроста. С явно недобрыми намерениями. Какое тут, к лешему, «закурить»! Нет, это не просто отморозки, которых развелось, что мух над падалью! Все куда серьезнее и может обернуться для него весьма невесело.
И точно: тип в камуфляжке шагнул вперед, толкнул Таганцева в грудь, пытаясь заставить того вновь опуститься на скамейку. Второй же сунул правую руку в карман пиджака. Миг – и в багровом свете заката тускло высверкнуло лезвие ножа…
Надо же, какие игры пошли! Танцы с волками. Или шакалами? Шакалы порой куда страшнее волков бывают. У «серых разбойников» – любой зоопсихолог подтвердит! – есть изначальное понятие о чести и порядке. Пусть бандитском порядке, только лучше он, чем полный беспредел.
…Таганцев был не из пугливых. Он давно отучился бояться кого бы то ни было. Ветеран великой войны привык, что боялись, как правило, его. Ведь служил Трофим Иванович – было дело! – отнюдь не в батальоне аэродромного обслуживания, не в тыловых частях, не штабным «чижиком», не денщиком и не адъютантом…
Ох, как еще служил!
И где… И когда… Забыть бы, так не забывается.
В специфических «до чрезвычайности» и весьма серьезных войсках довелось пройти войну этому человеку. Особых войсках. Лучше бы их, таких вот войск, никогда, нигде и ни у одной державы не существовало…
Да, шанс выиграть у него был. Даже неплохой. Никак два негодяя не могли ожидать, что глубокий старик окажет им такое грамотное и активное сопротивление. А удивить врага, обескуражить его – это половина победы!
Мягким полуоборотом Таганцев ушел от толчка.
Тут же, ловко перехватив трость под концевую резиновую нашлепку, он ударил серебряным набалдашником на противоходе, целясь в локоть нападающего урода.
Попал, конечно же.
Еще бы он не попал! Трофима Ивановича учили в свое время на совесть. Знали бы мерзавцы, с кем довелось связаться, очень бы задумались…
Оскаленная рысь с хрустом врезалась под сочленение лучевой и локтевой костей.
Урод зашипел от боли, выронил нож себе под ноги, в густую траву. Но все же сделал еще один шаг вперед! Настырным оказался, что тоже подтверждало: никакой он не хулиган. Тот, получив такой отпор, быстренько смотал бы удочки.
А Таганцев уже разворачивался к первому, тому, что в камуфляжке, чтобы достать его, используя энергию разворота. Он собирался угодить мерзавцу в солнечное сплетение концом трости. Должен был угодить!
Но промахнулся. Совсем на немного промахнулся. Все из-за того, что движение Таганцева оказалось недостаточно стремительным и его враг успел уклониться от удара. Трость лишь скользнула по ребрам.
Эх, если бы Трофим Иванович был лет хоть на десять помоложе! Совсем по-другому сложилась бы тогда эта скоротечная схватка рядом с шахматным павильончиком… Но восемьдесят шесть лет – это восемьдесят шесть лет, даже для такого железного человека, как Таганцев. Скорость движений и быстрота реакции уже совсем не те. Не те мышцы, связки… Подводит изжеванное годами тело своего хозяина.
Природа Таганцева оставалась львиной, но львом он был старым. Очень старым, а таких, случается, загрызают гиены.
Кстати говоря, был у Трофима Ивановича еще один шанс успешно отбиться от напавших на него негодяев. Но его Таганцев упустил несколькими мгновениями раньше. Надо было бить не в локоть хрипатому верзиле, а в голову. В висок, так, чтобы убойно. Вот тогда смерть камуфляжного ошарашила бы его напарника, отбила бы охоту завершать задуманное. Пожалуй, и в бегство обратила бы. А уж с милицией Трофим Иванович как-нибудь разобрался бы: вот нож, на ноже отпечатки нападавшего, Таганцев действовал в пределах необходимой обороны…
В марте 2002 года вступили в силу поправки в УК РФ. В результате было расширено право человека на защиту своей жизни от преступных посягательств. Теперь закон закреплял норму, согласно которой не является преступлением причинение любого вреда нападающему, если нападение угрожало жизни.
Так что смело можно было Трофиму Ивановичу бить насмерть.
Почему он не поступил именно так? Ведь чем-чем, а избытком гуманизма и голубиной кротостью Трофим Иванович никогда не страдал. Может быть, потому, что Ботанический сад это не леса под Гданьском, и год на дворе 2006-й, а не 1945-й? Кто знает…
И все же пиковая ситуация могла еще разрешиться для ветерана благополучно: из-за поворота аллейки показалась компания молодых парней. Шесть человек. Слегка поддатые, но совсем не агрессивные, веселые и чем-то очень довольные. До них было метров пятьдесят, и двигались парни как раз по направлению к шахматному павильончику. Продержись Таганцев еще секунд десять-двадцать…
Увы, этого времени ему не дали. Тот, кого Трофим Иванович задел по ребрам, оказался проворным: теперь уже в его руке сверкнула отточенная сталь.
И снова Таганцев опоздал на мгновение: не успел сблокировать удар. Нож вошел ему прямо под сердце. Смерть была мгновенной; Трофим Иванович конвульсивно дернулся всем телом и тяжело рухнул на землю, под ноги убийце. Изо рта Таганцева плеснуло кровью, черной в последних закатных лучах.
А парни, весело перебрасывающиеся между собой какими-то шутливыми фразами, заметили: впереди происходит что-то неладное! И даже – надо отдать им должное! – ускорили шаг. Не все москвичи превратились в трусов, как черт от ладана шарахающихся от всего, что хоть немного пахнет опасностью для собственной драгоценной шкуры. Остались еще люди, способные вступиться за старика, женщину, ребенка.
Двое же убийц повели себя предельно странно. Тот, которому Трофим Иванович сломал локоть, сдавленно матерясь от боли, сунул здоровую руку в карман камуфляжной куртки, вытащил небольшой кусок бумаги и уронил его на труп Таганцева. Скорее даже положил! Второй же, тот, который нанес Таганцеву смертельный удар, извлек из кармана цифровую фотокамеру «Cannon». Убийца направил объектив на тело жертвы. Дважды полыхнула режущим светом встроенная фотовспышка. На это ушло буквально три секунды.
Опять же – поражала согласованность и деловитость действий двух негодяев. Словно они реализовывали заранее продуманный план.
– Рвем когти! – скомандовал «фотограф». – Быстрее, Хобот!
– Амбал, я перо выронил! – прерывающимся от боли голосом откликнулся тот, кого убийца назвал «Хоботом».
– Хрен с ним!!! Захомутают ведь, всех не положим!
Шестерка парней перешла на бег. До них оставалось не более десяти метров, когда двое мерзавцев нырнули в заросли бересклета, растворились в подступающей ночной темноте. Трое из шестерки молодых ребят кинулись было вдогонку… Но куда там!
– Толик, вызывай милицию, – скомандовал один из парней, обступивших труп. – Никому ничего не трогать! Детективов, что ли, не насмотрелись?! Нет, Артем, ему не поможешь уже. Сразу видно: холодный. Несчастный старик!
Белобрысый Толик с побелевшим лицом достал сотовый телефон:
– Милиция? Тут… Выезжайте, в ботсаду человека убили. От центральной аллеи направо. Да встретим мы вас на центральной!.. Какая вам разница, кто звонит?!
… Да, не довелось Трофиму Ивановичу Таганцеву в шестьдесят первый раз отметить годовщину Победы.
И шахматный мини-матч с Сергеем Гараниным так и остался недоигранным.
Глава 1
Лев Иванович Гуров, полковник, старший оперуполномоченный Главного Управления уголовного розыска МВД РФ пребывал в самом скверном расположении духа, что, вообще говоря, было для него нетипично.
Бывает так: ничего особенно поганого вроде бы не случилось, но досадные и раздражающие, словно зудящие комары, мелочи выбивают из равновесия и отравляют настроение.
Всего-то и дел: выходя из подъезда своего дома, Гуров заметил, что дверь изнутри снова испоганена похабными граффити и матерщиной. И не маркером постарались, а натуральной масляной краски кто-то не пожалел! Третий раз за последний месяц… Поймать бы этого рисовальщика «на месте преступления», да провести с ним воспитательную работу! Включающую в себя меры физического воздействия…
А когда Гуров захлопнул за собой злосчастную дверь, он, не успев сделать и двух шагов, поскользнулся на банановой кожуре и чудом удержал равновесие.
«Растет благосостояние, – злобно подумал Лев Иванович. – На чем можно было поскользнуться раньше? Разве что на кошачьем дерьме и картофельных очистках…»
Гуров двинулся к своему серенькому «Пежо», припаркованному рядом с подъездом.
Захлопнув дверцу машины, повернул ключ зажигания. Тихо заурчал мотор. Обычно Лев добирался на работу пешком, до Управления было рукой подать, но сегодня что-то подсказало ему: лучше быть при своих колесах.
«Нет, что-то неладное творится со страной, – мрачно размышлял Гуров, автоматически ведя машину. – Как это в песне из моей молодости пелось? «С чего начинается Родина?» Так вот с этого она и начинается: с похабных рисунков в лифтах и подъездах, с мусора под ногами, со всеобщего бытового бардака и расхристанности. Ну почему так?! Грудью на амбразуру – это всегда пожалуйста. Особливо при большом стечении народа. А вот просто вести себя порядочно, без хамства и раздолбайства… Это не к нам! И пока положение не изменится, никакие законы, постановления, указы и самые распремудрые решения не помогут и не сработают! Все уйдет водой в песок. Бытие определяет сознание, как марксисты утверждали? Да вот черта лысого! Все с точностью до наоборот.
Была у Льва Ивановича еще одна причина для недовольства и плохого настроения. Еще со вчерашнего праздничного вечера. Обычно Гуров телевизор не смотрел. Принципиально. Разве что новостные программы и спортивные передачи. Да и то изредка… А вот вчера вечером угораздило. Любопытно стало Гурову – что скажут светочи российской демократии, чем оправдаются? Да и Маша настояла.
Жена Льва Ивановича, прекрасная актриса, одна из признанных звезд столичного театрального истеблишмента, Мария Строева последнее время начала интересоваться политикой. Хоть ей-то вроде зачем?
Лев Иванович за голову хватался. Ведь блестяще реализовалась, профессией владеет, как мало кто…
«Замазалась по залепушке», – так порой выражались его «клиенты» из блатных.
Ничего, пойдет гастрольный сезон, вышибет из Маши всю дурь. Нет лучшего средства от любых невзгод и «замазок», чем любимая работа.
Но пока…
– Лева, ты обязан посмотреть эту передачу. И не смей отказываться! Один спорт на уме. Да, из десяти дураков один непременно прыгнет выше всех или поднимет больше всех. Но неужели тебе так важно, какой именно? А в этой передаче о будущем страны речь пойдет!
Ну, не ссориться же с любимой женщиной из-за такой мелочи… Посмотрел. Послушал.
Не такая уж мелочь оказалась. Лучше бы он этого похабного репортажа не видел.
* * *
Плохое настроение нужно оставлять за порогом служебного кабинета, эту нехитрую максиму Лев Иванович давно усвоил.
– День добрый, ясновельможный! – поздоровался он со своим заместителем и самым близким другом Станиславом Васильевичем Крячко. – Чем порадуешь с утра?
«Ясновельможным» Гуров не просто так Станислава называл. В шутку, конечно, однако…
Были у полковника Крячко великолитовские корни, числил Станислав Васильевич среди своих отдаленных предков кого-то из «староржечевой шляхты». Правда, по материнской линии. Чуть ли не Понятовских. Или Радзивиллов…
– И тебе здравствовать. Только не порадую. Огорчу, – хмуро откликнулся «друг и соратник», отрывая взгляд от монитора «Пентиума». Чувствовалось, что настроение у Станислава Васильевича было ничуть не лучше, чем у Гурова. – Вот, получил, – последние новости из Минюста. С межведомственной коллегии. Озаботились переслать по мейлу. Да, на твой адрес. Под фирменным паролем, но я-то его знаю. Спасибочки! Кисунчику под хвост вся наша работа. Отделается Боярин детским приговором по статье «Незаконное хранение огнестрельного оружия». Условка! Это если по максимуму. Адвокат у него хороший, может и начисто отмазать. Нет, как хочешь, а обидно! На, почитай… Собачья наша жизнь, недаром клиенты легавыми называют. Так намотаешься, а в результате…
– Как же так? – Гурова предельно возмутила эта новость, хоть и ожидал Лев Иванович чего-то подобного. – А свидетели? А коммерсанты из «Трейд-плюс», которых он доил? А общество взаимного кредита «Русич»?
– Берут свои показания назад. Дружно отказываются от всего, что говорили на предварительном следствии. Трусят. И я их отлично понимаю. Кто их прикроет от дружков Боярки? Обвинение разваливается. Вот такие веселые дела. Прямо как на панихиде.
Речь шла о судебном процессе, центральной фигурой которого был известный рэкетир и шантажист, один из лидеров подольской ОПГ Сергей Бояринов. В начале апреля Лев и Станислав взяли его, причем на горячем. И вот…
Как начиналась эта среда погано, так и продолжалась!
– Петр уже в курсе? – спросил Гуров.
– Нет еще. Успеем Петра огорчить. Даже говорить ему об этом не хочется, он такие проколы последнее время очень болезненно воспринимает. И я его прекрасно понимаю. Руки опускаются, и работать не хочется. Да и что может сделать Петр? Это он у нас величина первого ряда в МВД. А Минюст и прокуратура – чужие делянки…
Сыщики говорили о Петре Николаевиче Орлове, генерал-лейтенанте МВД РФ, возглавлявшем Главное Управление уголовного розыска МВД, своем непосредственном начальнике и близком друге. Гурову и Крячко повезло с начальством. Сколько же сейчас развелось дураков и карьеристов в штанах с лампасами и погонах с большими звездами! Надутых бездарных болванов в больших чинах, исполненных высокомерия и заносчивости. Талантливым, хватким и нестандартно мыслящим сыскарям работать под таким руководством не сладко.
К генералу Орлову это ни в малейшей степени не относилось. Как раз наоборот.
Начинал Петр Николаевич простым районным оперуполномоченным и за почти сорок лет непрерывной работы в сыске дорос до начальника одной из самых мощных структур российской милиции. За все это время Орлов ни разу не поступился офицерской честью, не угодничал перед вышестоящими и на сделки с собственной совестью не шел. Такой характер, такая «старорежимная» верность определенным принципам вели к тому, что многие из коллег, сослуживцев, начальников и подчиненных Петра Орлова любили, некоторые терпеть не могли, и все безоговорочно уважали.
Да, у Орлова был неуступчивый характер. Компромиссов он не признавал и на полумерах останавливаться не умел. Если Петр Николаевич был убежден в своей правоте, то шел напролом. В работу, если она представлялась ему интересной, он погружался с головой, словно пьяница в запой, и вкалывал на износ, до изнеможения, с безудержным рвением.
Далеко не всегда его служебная карьера складывалась удачно: слишком ершист и несговорчив оставался Петр Николаевич, независимо от того, кто там сидит на самом верху милицейской пирамиды. Например, в конце правления Щелокова – Чурбанова дело дошло почти до отставки Орлова. И ладно, если бы Петру Николаевичу дали уйти «по состоянию здоровья», куда худшие варианты просматривались на горизонте. Те, кто помнит историю «щелоковской катастрофы», легко поймут, почему. Да, почти до отставки…
Но только почти! Потому что даже враги Петра Николаевича понимали: отличные сыщики и организаторы подобного масштаба, хватки и способностей на дороге не валяются. «Уйти» такого неудобного человека, конечно, можно, только кто преступников будет ловить? Подхалимы и лизоблюды?..
До сей поры генерал Орлов сохранял отличную оперативную хватку, дополненную громадным опытом. Да и аналитиком Петр Николаевич оставался отменным, не потеряв ни остроты ума, ни спокойной точности мышления.
И репутация у Орлова, как уже отмечалось, была безукоризненной. Петру Николаевичу удалось создать отличную команду профессионалов, но никому он не доверял так полно, как полковникам Льву Гурову и Станиславу Крячко, ни к чьему мнению не прислушивался так внимательно.
Да, к Станиславу Крячко и Льву Гурову отношение у Петра Николаевича было особенным. Оба оперативника работали под его началом очень давно, чуть ли не с первых дней своей службы в милиции. За эти годы Орлов превосходно изучил друзей. Он, с полным на то основанием, числил их в золотом фонде Управления, считая Льва и Станислава одними из лучших сыскарей Москвы, если не России. Гордился ими: все же его ученики! И, как уже было замечено, всецело доверял им. Хоть и распекал иногда за излишнюю лихость и риск.
Лев Гуров – а он был все же ведущим в их с Крячко блистательной паре, задавал тон – никогда и не скрывал своей приверженности к авральным методам сыскной работы. К некоторому – в хорошем смысле слова! – авантюризму.
Генерал Орлов называл такой фирменный гуровский стиль «ковбойщиной» и не раз выражался в том смысле, что Россия начала третьего тысячелетия все же не американский «Дикий Запад» времен фронтира. Равно как полковники МВД Лев Гуров и Станислав Крячко – не героический шериф с помощником. Сам же Лев Иванович любил фразу: «Без ведома руководства, рискуя лампасами».
Именно так они с Крячко порой и действовали. Довольно часто генерал Орлов узнавал о том, как была спланирована операция не до, а после ее проведения. Нарушение субординации, конечно…
Методы, что и говорить, не бесспорные, однако судить надлежит по плодам. Плоды же были что надо! Простые дела Льву и Станиславу давно не доставались, генерал Орлов был не из тех, кто гвозди микроскопом забивает. Нет, Льву и Станиславу доставались задачи штучные, особой сложности. Тем не менее Гуров и Крячко сумели сделать так, что их редкие, единичные неудачи становились настоящими сенсациями. В милицейской среде они считались суперасами, сыскарями вне разрядов. Некоторые из коллег даже утверждали полушутя, что друзья знают некий особый сыщицкий секрет, за обладание которым чуть ли не душу продали! Ну, не может же им так везти!
Лев Иванович над такой сыскной мистикой просто смеялся. Конечно, их с другом секрет – вовсе не секрет. Просто далеко не всем такой стиль сыскной работы подходит и не всех устраивает. Помимо смелости, ума, профессиональных навыков и опыта, еще и оперативный талант нужен. А он, как и любой талант, штука загадочная. У кого-то есть, а у кого-то нет, и ничего с этим не поделаешь.
…В дверь кабинета негромко постучали.
– Войдите! – Гуров встал из-за стола, шагнул навстречу вошедшему. – О, Петр! Здравствуй, господин генерал! Что называется, легок на помине. Никак соскучился по подчиненным?
Общаясь с глазу на глаз, без посторонних, Лев, Станислав и Петр Николаевич называли друг друга на «ты».
Станислав кинул на Гурова быстрый взгляд, тот чуть заметно пожал плечами. Дело было в том, что издавна повелось: Петр Николаевич заглядывал к ним в кабинет, когда хотел поставить перед друзьями какую-то особо сложную задачу.
– И вам здравствовать, сыщики, – генерал Орлов пожал протянутые руки.
По тону, которым Петр Николаевич поприветствовал их, Гуров и Крячко, прекрасно изучившие своего начальника за годы службы, поняли: ничего хорошего генерал им не скажет. Не просто так он зашел, а с какой-то неприятной новостью.
