Алексей Маслов
Конфуций. Беседы с одиноким мудрецом
«Он редко говорил о человеколюбии»
Какое качество считается основным в благородном муже? Конфуций, а за ним и многие его последователи, именуют его жэнь (仁). Обычно это понятие на русский язык переводят как «гуманность», «человеколюбие», «милосердие», «благопристойность»; на английский его переводили как goodness (A. Walley), benevolence (D. Lau). Однако такое понимание этого термина можно назвать скорее устоявшимся для западных переводов Конфуция, нежели точным. Его полное значение значительно сложнее и многообразнее. Такой перевод, безусловно, верен в контексте традиционного подхода к учению Конфуция, но вряд ли полноценно передает изначальный смысл его слов. Это скорее попытка следовать в контексте морально-этической составляющей цзюнь-цзы: если цзюнь-цзы – это «благородный муж», то он обладает именно «человеколюбием».
Жэнь – понятие важнейшее как для Конфуция, так и для всей его школы; очевидно, что это основная характеристика правильной, добродетельной жизни. Четвертая книга «Лунь юя» содержит массу высказываний Учителя о «человеколюбии» в самых разнообразных контекстах и с самыми разными оттенками. Эта часть открывается словами: «Если в общине царит человеколюбие-жэнь, это прекрасно. Разве можно считать мудрым того, кто поселяется там, где не царит человеколюбие?» (IV, 1).
Для Конфуция человек является человеком лишь постольку, поскольку он живет в соответствии с правилами и ритуалом. «Человек – и без жэнь! Да о каком же ритуале может идти речь!» (III, 3) – восклицает он, показывая, что именно жэнь определяет меру ритуально-священной связи между человеком и потусторонним миром.
Что же такое жэнь? Непосредственно к «гуманности», «любви к людям» это понятие не имеет прямого отношения. Мы скорее определим это как способность постоянно сохранять связь с Небом и с духами предков. Это именно то, что характеризует всякого истинного мага и медиума – умение вступать в контакт с иным миром и передавать его веления и знаки в наш мир.
Конфуцианец Мэн-цзы понимает под жэнь способность «установить связь между родственниками» или «любить родителей». Как видно, собственно, ни о какой любви к людям речи не идет, то есть здесь нет места для абстрактного человеколюбия или тем более для «гуманности». Кажется, древний Китай вообще не оперировал понятиями морали. Это скорее технический термин, описывающий суть связи между человеком и Небом (включая мир духов), которая как бы матрицируется на Земле в виде «правильного отношения» человека к своим родителям – потенциальным кандидатам на пребывание в мире духов.
В «Лунь юе» этот термин упомянут 109 раз, а косвенно обыгрывается еще чаще. При этом ученики Конфуция, что составляли «Лунь юй», внезапно записывают поразительную фразу – оказывается, «Учитель редко говорил о выгоде (ли 齐U), о судьбе (мин 命)и о жэнь» (IX, 1). Это звучит странным диссонансом в традиционном представлении об Учителе – ведь именно понятие жэнь является, как считают многие, центром проповеди Конфуция. И вдруг он «редко говорит о жэнь»! Комментаторы попытались разъяснить ситуацию, предложив более десятка контекстуальных трактовок и скорректированных переводов на байхуа – современный китайский язык. Например, в одном из переводов фразу следует понимать так, словно Конфуций просто избегал «рассуждать о человеколюбии». Другие же считают, что Конфуций как раз «одобрял беседы о человеколюбии», при этом «избегал бесед о выгоде». Все эти трактовки имеют право на существование, но сам текст в свидетельствует лишь об одном – Конфуций действительно «редко говорил о жэнь».
Но ведь он же постоянно упоминает о жэнь в разных контекстах – и «Лунь юй», записанный теми же его учениками, ярко свидетельствует об этом! Ответ здесь, думается, заключен в причудливой связи трех понятий, заключенных в этой фразе: выгода, судьба и т. н. человеколюбие (жэнь). Конфуций редко разъяснял их смысл – именно так следует понимать намек его учеников. Он считал эти понятия невозможными для рационального понимания, они лежат за пределами объяснений. И неслучайно суть понятия жэнь он не разъясняет, а показывает на примерах. И именно из-за этой сокрытости непосредственной сути, а заодно и неудачного перевода на русский язык жэнь как «человеколюбия» или «гуманности» (прямого аналога в русском языке действительно нет) изменилось и само понимание сути проповеди Конфуция.
Разглядеть суть жэнь позволяет и само написание этого иероглифа – китайцы в древности научились очень точно выражать сакральную суть понятий не через многословные разъяснения, а через символический рисунок-идеограмму. Примечательно, что само написание иероглифа жэнь никак не связано с моральным фактором, зато непосредственно указывает на какую-то посредническую роль, возможно, между Небом и Землей. Иероглиф «жэнь» (仁)записывается как сочетание графемы «человек» U) слева и «два» (二)справа. По одной трактовке, это сочетание смыслов «человек» и «два» или «второй», «другой»; это можно понять во вполне рациональном стиле – «любить других, как самого себя». Даосский текст «Чжуан-цзы» III в. до н. э., по времени, скорее всего, более поздний, чем «Лунь юй», здесь ближе к этому значению: «Любить подношения людям – вот это и есть жэнь» (в главе «Тянь ди» – «Небо и Земля»).
По другой трактовке, человек здесь явно выполняет посредническую или, скорее, объединительную функцию между Небом и Землей, образуя в совокупности священную триаду Небо – Человек – Земля. Это можно понять как изображение человека, соединяющего собой Небо и Землю, как аналог «мирового древа» или «мировой оси». Вот он – медиатор, медиум. Именно тот, кто способен объединить собой Небо и Землю, пропустить сквозь себя их энергию, и обладает жэнь. Именно человек позволяет Небу совокупляться с Землей, он – канал небесных эманаций, благодатных энергий (дэ), которые снисходят на Землю. И именно это свойство жэнь и является основным, что отличает цзюнь-цзы от остальных людей.
Таким образом, жэнь – это способность установить через себя связь между Небом и Землей, опосредовать собой, своим внутренним состоянием связь с ушедшими предками. Однако далеко не каждый человек способен осуществлять медиативную функцию между Небом и Землей, т. е. обладать жэнь. Но вот поразительный факт: Конфуций признается, что ни совершенномудрый человек, ни благородный муж – цзюнь-цзы – ему в жизни не встретились (VII, 26). И в данном случае цзюнь-цзы оказывается именно идеалом традиции, абсолютным обладателем могущества-жэнь, которого уже нет в реальной жизни.
Примечательно, что жэнь – в отличие от многих других качеств – нельзя обучиться, его можно именно получить, достичь, воспринять: «Разве жэнь далеко от нас? Стоит устремиться к жэнь – и жэнь тотчас приходит». Примечательно, что жэнь приходит не из воспитания, столь ценимого Конфуцием, воспитание лишь открывает канал для этого жэнь. Как-то Конфуций обмолвился, что самые добродетельные люди древности Бо И и Шу Ци «искали жэнь и обрели жэнь» (VII, 15).
Это особое мистическое чувство, подобное переосмыслению и переощущению всего предшествующего опыта. Неслучайно мудрецы учат именно «вызреванию» человеколюбия внутри человека, а отнюдь не привитию его. Мэн-цзы замечает: «Пять злаков (т. е. рис, два типа проса, пшеница и бобы. – А. М.) являются наилучшими из всех. Но если же они не вызревают, то оказываются еще худшими, чем даже чертополох. Таково и жэнь – достигается оно, лишь окончательно созрев».
Как можно увидеть, именно к «человеколюбию», к «любви к людям» жэнь отношения не имеет; это скорее «способность к посредничеству», которая и характеризует истинного цзюнь-цзы. Сам же цзюнь-цзы, разумеется, не «благородный муж», но медиатор между священными силами Неба и земными делами. Собственно, Конфуций считал, что цзюнь-цзы выполняет важную миссию: установление ритуального диалога между Небом и Землей через свою способность жэнь: «Ибо ноша его тяжела, а путь долог. Он считает жэнь своей ношей – разве это не тяжело? И лишь со смертью его путь подходит к концу. Так разве не долог ли он?» (VIII, 7) Одному из учеников не удалось уловить смысл высказывания Учителя, и тогда Конфуций уточнил: «Воспитывай прямоту и избегай искривлений. И тогда сможешь даже кривое выпрямить». Жэнь – отнюдь не «качество для себя», для удовлетворения собственного тщеславия, оно необходимо «для исправления кривого», т. е. для служения людям. И в этом смысле оно может трактоваться как «человеколюбие».
Чтобы достигнуть жэнь, действительно нужен нравственный подвиг, который может потребовать от благородного мужа даже пожертвовать собой. Пожертвовать – но не унизиться. Один из ближайших учеников Цзай Во спросил Конфуция:
– Если обладающему жэнь скажут: «В колодец упал обладающий жэнь», – бросаться ли ему вслед за ним?
Кун-цзы ответил:
– Зачем же ему это делать? Благородного мужа можно заставить отправиться к колодцу спасать упавшего, но бросаться тотчас в колодец не стоит. Ведь его могут обмануть, и нельзя, чтобы он оказался обманутым. (Другой, не менее интересный перевод: «Он может даже показаться обманутым, но обманутым все же не будет».)
Очевидно, что под жэнь подразумевается отнюдь не моральная категория, а мистическое переживание, которое в буддийской культуре называется освобождением (цзето 解脫，санскр, virmoka), в даосской – озарением (мин 明，у 悟)и свидетельствует о наступлении измененного состояния сознания. Поскольку человеколюбие есть один из основных признаков «благородного мужа» конфуцианства, то оказывается, что цзюнь-цзы и есть человек, переживший мистическое озарение и заново осмысляющий этот мир уже как пространство мистического опыта. Разумеется – и это неоднократно подчеркивают и Конфуций, и Мэн-цзы – цзюнь-цзы может болеть, беспокоиться и даже сомневаться. В этом он абсолютно реалистичен и вновь прагматичен – в отличие от даосского мифологического идеала бессмертных, выросшего из практики действительно существовавших медиумов и шаманов.
«Лунь юй»: способность связать собой Небо и Землю
III, 3
Учитель сказал:
– Человек – и не обладает человеколюбием! Разве может он постичь суть Ритуала? Человек – и не обладает человеколюбием! Разве он способен постичь музыку?
Напомним, что человеколюбие (жэнь) для Конфуция – отнюдь не способность любить людей, а особое качество посвященного мудреца: способность слышать веления Неба и передавать их на Землю, тем самым воспитывая людей. Именно поэтому человек, что не обладает этим качеством проводника небесных сил, по сути, и человеком не является.
IV, 1
Учитель сказал:
– Прекрасно то поселение, где пребывает человеко
любие. Но можно ли назвать мудрым того человека, что поселился в местах, где нет человеколюбия?
IV, 2
Учитель сказал:
– Лишенный человеколюбия не может долго пребывать в бедности, но он и не сможет долго пребывать в радости. Человеколюбивый находит в человеколюбии покой, а мудрый извлекает из человеколюбия пользу.
IV, 3
Учитель сказал:
– Лишь тот, кто воистину обладает человеколюбием, способен и любить, и ненавидеть.
IV, 4
Учитель сказал:
– Если у кого есть искреннее стремление к человеколюбию, то такой не сотворит зла.
IV, 5
Учитель сказал:
– Богатство и знатность – вот к чему стремятся все люди. Если не установить им правил-Дао для достижения этого, то они этого и не достигнут. Бедность и презрение – вот что ненавидят все люди. Если не установить им Дао для избавления от этого, то они от этого сами так и не избавятся. Если благородный муж утратил человеколюбие, то как он может носить столь высокое имя? Благородного мужа даже на время трапезы не покидает человеколюбие – оно постоянно с ним: и в мирской суете, и в бедах.
IV, 6
Учитель сказал:
– Мне еще не доводилось видеть тех, кто в полной мере любит человеколюбие и ненавидит то, что лишено человеколюбия. Любящий человеколюбие – нет никого превыше него! Ненавидящий то, что лишено человеколюбия, проявляет человеколюбие и не допускает соприкосновения с тем, что лишено человеколюбия. Может ли кто-нибудь целый день оставаться человеколюбивым? Я не видел людей, у которых не хватило бы на это сил. По-видимому, такие люди есть, но я не видел их.
VI, 23
Учитель сказал:
–Мудрый наслаждается, глядя на воды, человеколюбивый наслаждается – глядя на горы. Мудрый ценит движение, человеколюбивый – покой.
Мудрый обретает счастье, человеколюбивый – долголетие.
Здесь хорошо видно, что Конфуций одновременно и разделяет, и объединяет мудрость (способность прозревать дела прошлого) и человеколюбие – способность быть посредником между Небом и Землей. Они соотносятся между собой как Инь и Ян, как части классического китайского пейзажа «горы и воды».
VI, 30
Цзыгун сказал:
– Вот если бы нашелся человек, который, щедро одаривая народ, мог бы помочь всем! Что бы Вы сказали о нем? Можно ли его назвать человеколюбивым?
Учитель сказал:
– Не только человеколюбивым, но и непременно мудрым.
Ведь об этом пеклись даже Яо и Шунь. Что же такое человеколюбивый? Если он хочет крепко стоять на ногах, то делает так, чтобы и другие крепко стояли на ногах. Если он хочет, чтобы его дела шли хорошо, он делает так, чтобы и у других дела шли хорошо. Быть в состоянии смотреть на других, как на самого себя, – вот кого можно назвать овладевшим искусством человеколюбия!
Яо и Шунь – легендарные мудрецы и первоправители прошлого, которых высоко почитал Конфуций.
VII, 30
Учитель сказал:
– Разве человеколюбие далеко от нас? Стоит лишь устремиться к человеколюбию – и человеколюбие приходит.
XII, 1
Янь Юань расспрашивал о человеколюбии. Учитель объяснил ему:
– Преодолеть себя и вернуться к Правилам – в этом заключается человеколюбие. Если однажды преодолеешь себя и возвратишься к Правилам, то вся Поднебесная назовет тебя обладающим человеколюбием. Быть или не быть человеколюбивым – зависит от самого тебя; разве может это зависеть от других?
Янь Юань вновь обратился с вопросом:
– Позвольте узнать, как этого добиться?
Учитель ответил:
– Не смотреть на то, что не соответствует Правилам. Не слушать то, что не соответствует Правилам. Не говорить то, что не соответствует Правилам. Не делать то, что не соответствует Правилам.
Янь Юань ответил:
– Хоть я и недостаточно сообразителен, позвольте мне отныне следовать этим словам.
Янь Юань (顏淵), или Янь Хуэй (顏) – уроженец царства Лу; его отец Янь Лу был одним из первых учеников Конфуция. Янь Юань был младше Конфуция на 30 лет, пришел к нему в ученики очень рано и считался его любимым учеником. Уже в 29 лет «волосы его были белы», и он рано умер. В 1530 г. император присвоил ему почетный титул Фушэн – «Продолжатель Мудреца».
XIII, 12
Учитель сказал:
– Если у власти в государстве окажется истинный правитель, то всего лишь через поколение в нем воцарится человеколюбие.
XIII, 19
Фань Чи спросил о том, как ведет себя человеколюбивый муж. Учитель ответил:
– В своем доме веди себя скромно, к делам относись со вниманием, с людьми будь искренним. И даже если отправляешься к варварам – и там не забывай об этих принципах.
XIII, 27
Учитель сказал:
– Если человек тверд, решителен, прост и не бросает слов на ветер, то он близок к человеколюбию.
XIV, 1
Сянь спросил:
– Что постыдно?
Учитель ответил:
– Думать лишь о жаловании, когда в государстве царит Дао, и продолжать думать о жаловании, когда государство лишилось Дао, – вот это как раз и постыдно.
Сянь сказал:
– Когда я смогу избавиться от тщеславия, самомнения, злобы и алчности – можно ли считать это человеколюбием?
Учитель ответил:
– Ты свершишь трудное дело, но вот достигнешь ли ты человеколюбия – я не знаю.
Сянь, или Юань Сянь （原憲）（512— ？）, также известный как Цзысы （子 思）,был учеником Конфуция, уроженцем царства Ау. Отличался скромностью и честностью, был секретарем Конфуция, когда тот состоял на государственной должности. Умер в бедности и безвестности.
XIV, 4
Учитель сказал:
–Тот, кто действительно обладает добродетелью, непременно произносит правильные речи. Но не всегда тот, кто произносит правильные речи, добродетелен. Обладающий человеколюбием непременно отважен, но отважный не обязательно человеколюбив.
XV, 9
Учитель сказал:
– Если служивый муж по-настоящему целеустремлен и обладает человеколюбием, он не будет пытаться сохранить жизнь ценой отказа от человеколюбия. Более того, он пожертвует собой ради достижения человеколюбия.
XV, 10
Цзыгун спросил, как стать человеколюбивым. Учитель ответил:
– Истинный мастер, желая хорошо сделать свое дело, прежде всего должен наточить свой инструмент. Поэтому в каком бы царстве ты ни был, служи лишь мудрейшим из сановников и дружи лишь с теми служивыми мужьями, кто человеколюбив.
XV, 35
Учитель сказал:
– Человеколюбие народу нужнее, чем вода и огонь. Мне случалось видеть, как люди гибли от воды и огня, но никогда не видел, чтобы погибали от человеколюбия.
XV, 36
Учитель сказал:
– В человеколюбии не уступай даже своему учителю.
XVII, 6
Цзы Чжан спросил Конфуция о том, кого можно назвать человеколюбивым. Конфуций ответил:
– Того, кто способен следовать пяти добродетелям, Поднебесная назовет человеколюбивым.
– Позвольте спросить о них.
Учитель ответил:
–Это – почтительность, великодушие, правдивость, сообразительность, доброта. Если человек почтителен, то его не презирают. Если человек великодушен, то его поддерживают. Если человек правдив, то ему доверяют. Если человек сообразителен, то он добьется успеха. Если человек добр, то он может использовать людей.
Цзычжан (子張), личное имя – Чжуань-сунь Ши (顓孫師) (503–?) – выходец из известной аристократической семьи; был выдающимся учеником Конфуция, сопровождал Учителя в его путешествиях. Позже основал свою конфуцианскую школу.
4. Китай, который застал Конфуций
Что представлял собой Китай времен Конфуция? Прежде всего – это страна, раздираемая распрями, расколотая на множество царств. Царства заключают между собой союзы против других царств, союзы эти быстро распадаются, прежние друзья превращаются в противников. Все это свидетельствовало о том, что «Поднебесная утратила гармонию» и, как считал сам Конфуций, золотой век «высокой древности» остался в прошлом. Идеал его – возвращение к стабильности прошлых веков, поиск идеального правителя, подобного мудрецам давних лет, которые «жили в соответствии с Небом». По сути, это поиск правителя-мага, который, находясь в неразрывной связи с Небом, транслирует на Землю небесную благодать. Это и призыв к каждому человеку соблюдать определенный набор ритуальных правил и даже определенный характер мыслей, которые позволяют постоянно поддерживать небесно-земную связь.
Эпоха Чжоу (1046— 256 гг. до н. э.), в период которой жил Конфуций, распадается на два отдельных периода, традиционно называемых Западная, или Ранняя Чжоу (1045— 771 гг. до н. э.) и Восточная, или Поздняя Чжоу (770–256 гг. до н. э.). В свою очередь, Позднюю Чжоу принято разделять на два периода: Чуньцю (春秋)– «Весен и Осеней» （771–476 гг. до н. э.） и период Чжаньго （戰 國）– «Сражающихся царств» （V в. – 221 г. до н. э.）. Первый период получил такое название по имени летописи «Чуньцю» – «Весны и Осени», приписываемой Конфуцию, которая излагает события, происходящие в домене Чжоу （周）.Период «Сражающихся царств», как несложно догадаться из его названия, оказался связан с непрекращающимися военными и политическими столкновениями между десятками крупных и мелких царств, возникших тогда на территории Центральной равнины.
Чжоуские лидеры не могли, да и не стремились объединить все территории Китая под своей властью, к тому же само Чжоу постепенно превратилось в одно из многочисленных царств на Центральной равнине. Большинство этих царств некогда были наследственными владениями, выделенными правителем Чжоу – ваном （王）– своим родственникам или ближайшим сподвижникам. Однако постепенно они начали обособляться, не признавая над собой власть вана, и вести борьбу за гегемонию. Сам же домен Чжоу постепенно превращался в небольшое, хотя и развитое в культурном отношении царство. Некоторые лидеры царств формально признавали власть домена Чжоу, хотя ему не подчинялись, большинство же открыто игнорировало его. Царства дробились и враждовали между собой, вступали в стратегические союзы, которые быстро распадались. Ряд этих царств, располагавшихся на Центральной равнине, принято объединять под названием Срединные царства, или Чжунго （сегодня именно таково самоназвание Китая）, где постепенно сложился костяк китайского этноса – этническая общность хуася （華 夏）.Не проходило и года, чтобы между царствами не возникали стычки. В некоторые периоды число таких царств достигало нескольких сотен, наиболее же влиятельными из них считались чуть более десятка, среди которых выделялись «семь гегемонов» – «семь сильнейших» （ци сюн 七 雄）:Цинь （秦）,Чу （楚）,Ци （齐）,Хань （韩）,Чжао （赵）,Вэй （魏）и Янь （燕）.
Существовал еще целый ряд мелких царств, например, Чжоу, Сун, Лу （魯）（откуда происходил Конфуций）, Се и другие. Многие государства оказались поглощены более сильными соседями. Так, царство Лу, где родился Конфуций, попало под власть мощного царства Чу. Масштаб царства отнюдь не находился в прямой зависимости от его культурного развития – например, наиболее высокоразвитое в этом отношении царство Чжоу, столицей которого был город Лои (ныне город Лоян в провинции Хэнань), являлось одним из самых мелких. Однако именно там были сосредоточены многие архивы, туда стекались знатоки ритуала из соседних царств, и именно там, как утверждает предание, произошла встреча между Лао-цзы и Конфуцием.
Страна, раздробленная на противоборствующие владения, вела долгие, изнурительные и бесполезные войны. Сложилась даже особая категория бродячих мудрецов, особых служивых мужей (ши), которые, переходя из одного государства в другое, пытались уладить конфликты между правителями.
И именно в этот период позднего Чжоу начали закладываться основы практически всех духовных школ и мистических учений Китая, многие из которых дошли до наших дней, в том числе и учение Конфуция. Для этого было две основных причины. Прежде всего – причина внешняя, социальная и очевидная. Она заключается в поисках объяснения того хаоса, который сложился в царствах на Центральной равнине, а также причин разрушения традиционных общин и статусов.
Издревле китайская социальная система была четко поделена на уровни, каждому из которых предписывались свои строжайшие нормы поведения, причем эти предписания порой касались даже мелочей. Существовал принцип: «Кто знатен – тот богат». Незнатный не мог быть не только богатым, но даже зажиточным. Но использование железных сельскохозяйственных орудий и постоянные переделы земли нарушили гармонию общественных отношений, позволив людям, не обладающим знатностью, богатеть за счет обработки новых земель. В результате возникли так называемые сильные дома. Казалось, золотой век китайской государственности остался позади; в страну приходят «смута и хаос».
Нет уже великих мудрецов древности – Яо, Шуня, Хуан-ди, Чжоу-гу-на – способных возвратить Китай в лоно вселенской гармонии. Да разве найдется сегодня тот, кто передаст правление не по наследству, а по заслугам – самому достойному, как великий правитель древности Яо, вручивший трон Шуню? Нет, нравы измельчали, все власть предержащие заботятся лишь о собственном достатке и страдают неумеренными амбициями. Китай раскололся на множество мелких царств, непрестанно враждовавших между собой.
Не это ли знак утраты гармонии в Поднебесной, о которой говорил Конфуций? Среди духовных учителей и служивых мужей идет мучительный поиск способов восстановить утраченное равновесие, и основной идеей Конфуция станет возвращение старых правил, ритуалов и – что самое главное – той постоянной и осознанной гармонии с Небом, которая была присуща правителям прошлых эпох.
В китайской истории ранний период правления Чжоу считается едва ли не идеальным временем в жизни людей и государства, когда все жили в достатке и каждый «знал свое место». Как сказал бы Конфуций, «правитель был правителем, а подданный – подданным».
Основатель Чжоу – Чжоу-гун (周公) – представлялся мужественным, трудолюбивым и добродетельным человеком. Он выгодно отличался от своего неудачливого предшественника, последнего правителя династии Инь, который погряз в разврате. Именно Чжоу-гуну история приписывает лозунг: «Уважать добродетель и оберегать народ». Многие мудрецы, в том числе и Конфуций, называли его образцом лучших нравственных качеств, подтвержденных временем. Учитель ставил Чжоу-гу-на выше всех правителей древности, указывая на то, что он «полностью овладел культурным началом», а значит, и «ритуальными» нормами поведения, в которых Конфуций видел основу вселенской гармонии.
Вторая причина почти одновременного появления (точнее, проявления) десятков духовно-философских школ значительно менее очевидна, но не менее важна. По сути, то, что проповедуют философы «ста школ» （бай цзя 百家）– иначе говоря, многочисленных интеллектуальных групп, складывающихся вокруг духовных наставников, – является переработкой неких мистических культов и идей, вынесенных «на люди», окультуренных, приведенных в относительное логическое единство. Жизнь этих людей – разрыв со старым медиумизмом и оккультной практикой, из которой они выросли, их проповедь – переложение идеи мистического единения с Небом и духами на язык светского служения государству и обществу. Для Конфуция формой такого единения является сложнейший набор форм поведения и состояний сознания, которое он обозначал как ли （禮）– ритуал, или Правила.
Сильнейшие социальные и духовные кризисы, разрушение идей архаического оккультизма и потеря веры в духов – все это способствовало рождению совсем иного типа философии. Итак, вторая причина заключена в десакрализации мистической традиции, выходе ее на уровень широкой проповеди.
В этой проповеди высший небесный дух-правитель шанди （上帝） постепенно уступает место другому началу – Дао, или Путь （道）– не имеющему антропоморфного воплощения и не требующему никакого поклонения. Происходит постепенный отрыв от ранне-архаической традиции предыдущего периода Шан-Инь （XVI–XI вв. до н. э.） с ее верой в многочисленных духов и антропоморфными представлениями о Небе. В Китае в этот период формируются все основные философские и духовные школы, лидерами которых становятся Конфуций, Лао-цзы, Ян Чжу, Чжуан-цзы, Мэн-цзы, Хань Фэй-цзы и другие. Кто-то оставляет после себя обширные труды, записи бесед с учениками, как, например, Конфуций или Хань Фэй-цзы, высказывания же других – таких как Ян Чжу – встречаются лишь во вторичных источниках, и мы не можем с уверенностью сказать, насколько они точно передают слова мудреца.
Для многих духовных наставников, воспитанных в традициях магической практики, дробление царств означало дробление благодатной силы （дэ 德）правителя. По представлениям, характерным для Древнего Китая, правитель обладал огромной духовной мощью, которая дарована ему Небом, а основная функция такого правителя – опосредовать связь между Небом и Землей, передавать благодатную энергию подданным. Представление о ней сложилось еще в глубокой древности, когда мир понимался как место встречи людей с духами и поэтому был пропитан особой «энергией». Именно благодать правителя стала позже одним из ключевых моментов учения Конфуция о государстве и роли в нем правителя. Безраздельная власть требовала одновременно и особой нравственной чистоты, добродетельности, личного духовного совершенства вана, к чему и призывал Конфуций.
Что-то разладилось в Поднебесной… Разрушился стержень взаимоотношений между людьми. Неужели великую страну ожидают хаос и смута?
Именно в этот момент многие мудрецы, философы и мистики, страшась «великой смуты в Поднебесной», размышляли над способами, которые могли бы привести страну к покою и процветанию. На этой волне возникло множество духовных, философских и политических учений. Некоторые из них угасли за несколько столетий или даже десятилетий; другие – такие как конфуцианство, легизм, даосизм, – настолько внедрились в культуру Китая, что китайская цивилизация сегодня просто немыслима без них.
Казалось, духи, которым поклонялся Китай, более не способны привести страну к гармонии. Наступил кризис архаического сознания, духообщение уже не давало человеку полноты истины, а человек стремился именно к ней, его больше не устраивало просто спасение от бед и несчастий. Не случайно Конфуций однажды заметил, что «если утром постигнешь истину, то к вечеру можно и умереть». В мир должны прийти «благородные мужи» (цзюнь-цзы), способные поддерживать своим поведением гармонию в Поднебесной.
«Лунь юй»: Как заставить народ повиноваться
II,19
Ай-гун спросил:
– Как заставить народ повиноваться?
Конфуций ответил:
– Если возвышать честных над бесчестными, народ будет повиноваться. А если возвышать бесчестных над честными, то народ слушаться не станет.
Ай-гун – правитель царства Лу (494–466 гг. до н. э.), в котором жил Конфуций.
XIII, 6
Учитель сказал:
– Если сам правитель прям, то народ все исполняет и без приказов. Если же правитель не прям, то народ не будет повиноваться, сколько бы приказов ни издавалось.
XIII, 11
Учитель сказал:
– «Сто лет у власти в государстве добрые люди – и вот уже нет здесь жестокостей и казней». Как верны же эти слова!
XIII, 15
Дин-гун спросил:
– Можно ли за счет лишь одного слова достичь процветания страны?
Кун-цзы ответил:
– Одним словом такого не свершить. Впрочем, говорят: «Быть правителем очень трудно, да и сановником быть нелегко». Если правитель понимает, сколь трудно его управление – разве это не близко к тому, когда всего лишь одним словом можно достичь процветания страны?
Тогда Дин-гун вновь спросил:
– А можно ли одним словом погубить государство?
Кун-цзы ответил:
– Одним словом и такого не свершить. Впрочем, говорят: «При управлении государством нет у меня иной радости, кроме той, когда никто не перечит ни единому моему слову». Если никто не перечит праведным словам, разве это плохо? Но если никто не перечит неправедным словам, не близко ли это к тому, когда всего лишь одним словом можно погубить государство?
XIV, 19
Учитель, рассуждая о правителе царства Вэй Лин-гуне, сказал, что он сошел с Дао. Канцзы спросил: – Если так, то почему же он не потерял царство?
Учитель ответил:
– У него Чжуншу Ю ведает приемом гостей из других царств, Чжу То – жертвоприношениями, Вансунь Цзя – военными делами. При таких советниках как он может потерять царство?
Правитель царства Вэй, Лин-гун, процарствовал 42 года (534–493 гг. до н. э.); отличался беспутством и неправедным поведением. Но его достойные чиновники сумели сохранить его правление – здесь Конфуций выделяет роль добродетельных служивых мужей, которые даже при недобром правителе могут исправить положение.
Канцзы, или Цзи Канцзы – главный министр царства Лу, где жил Конфуций и которому Конфуций служил в поздние годы в качестве советника.
XIX, 10
Цзыся сказал:
– Благородный муж прежде всего должен добиться доверия народа, и только после этого он может понуждать его трудиться. Не добившись доверия, он обрекает себя на роль насильника. Сначала он добивается доверия правителя и только после этого может его увещевать. Если не добьется доверия, его увещевания посчитают за злословие.
Цзыся (子夏), или Бу Шан (卜商) (507–420 гг. до н. э.) – выдающийся ученик Конфуция, прославившийся как философ и знаток культуры. Он стал одним из пяти ближайших учеников, на которых была возложена ответственность передавать наследие Учителя дальше. Создал свою школу в царстве Вэй.
