bannerbannerbanner
полная версияПрава человека

Алексей Михайлович Величко
Права человека

Полная версия

Как видим, тесная и взаимовыгодная связка «прав человека» с «правами гражданина» не просто необходима, она единственно обеспечивает существование «правам человека» и вместе с тем облагораживает закон и «права гражданина» высшим светом истины, данной Богом. Нет «прав человека» без закона, но и «права гражданина», скроенные без оглядки на высшие нравственные ценности, нередко становятся орудием самого изощренного цинизма.

IV

Но, как это нередко бывает, одна задача тут же порождает другую. Единая форма – закон, в которую «права человека» и «права гражданина» материально обрамляются и вступают в социальный мир, нередко приводит к тому, что они конкурируют между собой, а иногда и отождествляются. Причем последнее, конечно же, никак не следует из их различных природ – нравственной, с одной стороны, и публично-правовой, с другой.

Различия между ними слишком заметны, чтобы их можно было не замечать или игнорировать. Так, в отличие от «прав человека», «права гражданина» равенства не порождают и не признают; напротив, они копируют иерархичную структуру общества. Безусловно, некоторые из них принадлежат гипотетически всем гражданам, например, право на судебную защиту. Но уже пассивное и активное избирательные права знают естественные ограничения и изъятия, связанные с возрастом и судимостью, в частности, человека. Право социального обеспечения также варьируется по содержанию в зависимости от социального статуса лица и его финансовых возможностей. Нет равенства «прав» у ребенка и его родителей, например. Встречаются и довольно своеобразные виды «прав», как, например, «право свободной речи» – специальная преференция для самых близких членов семьи Византийских императоров.

Источником «прав гражданина» является государственный закон, принимаемый верховной политической властью. А «права человека», распространяющие свое действие на всех без исключения людей, даны непосредственно Богом, создавшего человека по образу и подобию Своему (Быт.1:26). Поэтому смешение двух разных по своей природе «прав», как это впервые публично и на государственном уровне было осуществлено в ходе первой Французской революции, методологически недопустимо. Более того, перекос в сторону «прав гражданина», равно как и нарушение гармонии их отношений, отождествление с «правами человека», всегда свидетельствуют о внутреннем нравственно-духовном кризисе, в котором оказалось общество. Степень отождествления или забвения «прав человека» – верное мерило глубины кризиса, определяющей степень разцерковления государства.

Будем объективны: и до 1789 г. данная тенденция никогда до конца не исчезала, хотя, согласимся, проявлялась вовсе не так прямолинейно и предопределенно, как это пытаются изобразить противники западноевропейской культуры. И, конечно, причина ее возникновения заключалась вовсе не в борьбе папства с императорской властью. Достаточно напомнить, что в Византии и в России бушевали не менее жаркие баталии между императорами (царями) и патриархами. А папизм, как явление, преследующее одной из своих целей обосновать и обеспечить на практике превосходство священства над царством, нередко на берегах Босфора или Москва-реки наливался таким могуществом, которому Римские понтифики могли лишь позавидовать.

В те века противостояние папской власти и власти государей на самом деле ни коим образом не означало появления жесткой, до смертного конца одного из противников, конкуренции между «правами человека» и «правами гражданина», «естественным правом» Церкви и государственным законом. Обе стороны издавали собственные правовые акты, но никому и в голову не приходило, что источником идей, положенных в основу их, было что-то иное, кроме Евангелия. Папа и государь издавали законы, но только как «заместители Бога», Который создал «естественное право». Да, понтифик и император формировали свои правовые системы, но сами же оказывались связанными собственными законами и должны были подчиняться им – наглядный пример господства права. Считалось даже, что папа, равно как и император (король), подлежит низложению (!), если нарушает закон21.

Даже во времена широкого распространения взглядов горячего идеолога этатизма Жана Бодена (1529-1596), когда единственным правом и предметом юридической науки признавалось только «человеческое право», исходящее от монарха и признанное им, «естественное право» оставалось высшей апелляцией к тому, что мы сегодня называем «традиционными ценностями»: культ Бога, справедливость к ближнему, необходимость наказания злодеев и т.п. Именно «естественное право», по мнению апологетов абсолютной монархии, выступает ограничителем верховной власти государя, по природе своей безграничной22. Пройдет еще несколько столетий, прежде чем монархи будут категорично запрещать судьям выносить приговоры не на основе действующих публичных законов, а на общем принципе справедливости.

Тем не менее нельзя отрицать, что уже в XIV – XVI вв. происходит процесс, суть которого сводится к переходу от принципа jus quia iustum («право есть право, поскольку оно справедливо») к jus quia iussum («право есть право, поскольку установлено властью»). Это имело далеко идущие последствия, затрагивающие сразу целый ряд политико-правовых аспектов.

Так, в первую очередь, меняется понимание верховной власти: от божественного орудия борьбы с грехом до оправдания ее в силу ее полезности для общества и индивида. «Общее благо» (Bonum commune) постепенно становится главной позитивной стороной осуществления власти.

Что касается правоведения, то по мере утверждения господства позитивной письменной нормы по отношению к божественно-естественному праву также происходят существенные метаморфозы. Для jus publicum (публичного права) уже не ищут оснований в «естественном праве», в сознании общества право исходит от верховной власти, создающей публичную сферу, в которой даже «права человека» оказываются некоторым образом охвачены и управляемы государством.

Происходит постепенный переход от космического порядка к историческому порядку, главным законодателем которого становится государство. Естественно-божественное право еще признается, но оно как бы из реального превращается метафизическое, внешнее для мира конкретного закона. «Рождается индивид, вырванный из цепочки существ, в которую он был ранее включен, и потому происходит переход от иерархической и кастовой концепции общества к динамической концепции, которая будет присуща современной эпохе, от homo hierarchicus («человека иерархического») к homo aequalis («человеку равному»)23.

V

Что же стало катализатором этого общественно-научного течения, все дальше и дальше отдалявшегося от традиционного христианского понимания права, власти и государства, если борьба за инвеституру между папой и императором нельзя назвать самодостаточной причиной? Очевидно, произошло соединение сразу нескольких исторических событий, совокупно выступивших в качестве строителя «нового общества». К таковым, без сомнения, в первую очередь следует отнести политический раскол христианского мира на две империи – Византийскую и Священную Римскую империю германской нации, который, несмотря на вековые попытки их воссоединения, так и не был преодолен.

Как следствие, политическое размежевание формализовало ранее наметившееся противостояние в церковной сфере, поделившее христианский мир на два владения – Римского папы и Константинопольского патриарха. Что, собственно говоря, и было закреплено актами Собора «В храме Святой Софии» 879-880 гг. Принимая на нем первый канон, гласивший, что никто из клириков, подвергшихся церковному суду папы, не вправе апеллировать к патриарху, и наоборот, т.е. признав их соответственно высшими церковными судебными инстанциями на Западе и Востоке, и отказав в едином центре церковной власти, Отцы Собора не знали, что вольно или невольно предопределили последующие трагические события.

Добившись своей «независимости» от Рима, Восточная церковь пошла по пути национализации, угасавшей ее вселенский дух («несть эллина и несть иудея» – Гал.3:28). Уже Византийскому императору Льву V Армянину (813-820) вменялось в вину, что он «доверил болгарам православную веру» и «метал бисер перед свиньями», влагая в уста болгар слова Писания24. В скором времени в Византии православное вероисповедание начало ассоциироваться исключительно с греческим этносом, который любили сравнивать с ветхозаветным Израилем.

 

А Западная церковь, спасающая вселенский дух своей паствы жесткой централизацией и администрированием, тем самым впала в обратную крайность, разрешить которую оказалась способной лишь контрреволюция против Реформации и знаменитый Тридентский собор (1545-1563). Едва ли кто-нибудь всерьез будет утверждать, что Реформация возникла на «пустом месте», а не стала следствием глубокого внутреннего кризиса, охватившего Римо-католическую церковь, включая «Авиньонское пленение» пап, «Великую схизму» XIV столетия, «многопапство» и «консиляризм» – движение, поставившее под сомнение исконные прерогативы понтификов.

Само собой разумеется, эти глобальные, в буквальном смысле слова планетарные явления не способствовали воцерковлению общества и поддержания в нем христианской этики и «естественного» правосознания. Напротив, нравственные, политико-правовые и социальные традиции постепенно утрачивались, хотя, по счастью, не исчезли до конца. Следствием этого процесса стало то, что «права гражданина» почти полностью слились с «правами человека», породив от этого искусственного соединения, как во времена языческого римского права, совокупность «субъективных прав» (примем для целей нашего повествования это устойчивое выражение с иным идейным содержанием), основание которых лежит исключительно в юридическом порядке, организованном государством25.

В итоге вместо духовного равенства всех людей на повестку дня был выставлен лозунг об уравнивании всех людей, в первую очередь, в социально-политических и публично-правовых сферах. Вслед за этим настал черед общего социального уравнивания, выразившегося в построении социалистического государства. Сегодня, как известно, материальный, плотский критерий применяется еще более широко: уже для уравнивания не просто мужчины и женщины, отца и ребенка, а всех людей под эгидой упразднения полового признака.

Однако в результате декларируемое публичное равенство привело не только к смешению природ и понятий, но и к образованию официально закрепленного неравенства. Получается, что вроде бы все люди равны, но каждый борется за свои «права». Уже не вызывают удивления призывы обеспечить отдельно «права рабочих», «права женщин», «права детей», «права мигрантов», «права больных», «права наркоманов» и представителей нетрадиционных меньшинств, «права животных» и даже «права компьютеров», потому что, как утверждают, «понятие “разум” постепенно естественным образом вберет в себя и человеческий, и электронный мозг. Стало быть, надо уважать гражданские права собрата по интеллекту». Более того, на повестку дня все активнее выходит проблема создания искусственного интеллекта, способного заменить собой человека26.

Очевидно, эти сомнительные, мягко говоря, нововведения никак не могут быть отнесены к группе «прав гражданина» – ведь они взывают хоть и к ложному, но все же нравственному началу. Однако и к «правам человека» не желают себя присоединить. При всей для кого-то внешней привлекательности в основе своей эти «права» базируются на суррогате богочеловеческого образа и востребованы для удовлетворения далеко не самых высоких устремлений и потребностей все более развращающегося в собственном самоупоении человека.

21Берман Гарольд Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М., 1998. С.278, 279.
22Шершеневич Г.Ф. История философии права. СПб., 1907. С.270-273.
23Проди Паоло. История справедливости: от плюрализма форумов к современному дуализму совести и права. М., 2017. С.164, 165, 166, 167, 170, 171, 178, 179.
24«Продолжатель Феофана. Жизнеописания Византийских царей». Книга 1, глава 20. СПб., 2009. С.26.
25Загурский Л.Н. Элементарный учебник римского права. Выпуск 1. С.212.
26Каданников А. Однажды мы начнем спать с роботами, а потом у нас появятся общие дети [Интервью с Рей Курцвейлом] // Комсомольская правда. 1999. № 205 (22184) от 3 ноября. С. 11.
Рейтинг@Mail.ru