Алексей Пехов
Шанс (сборник)
Наваждение накатило и исчезло. Лённарт осторожно перевел дух. Охотник отвел взгляд, улыбнулся, а затем нараспев продекламировал:
Я подарю тебе чудесную собаку, во Тьме которую добыл.
Огромен пес, да так, что с человеком сравниться может…
И более скажу – как человек умен: залает на врага, иль распознает друга,
Недобрый взгляд прочтет, что хитро отведен,
И, даже на мгновение не смутясь, он за тебя и жизнь свою положит.[6]
Посчитав, что вполне ответил на вопрос, Охотник замолчал. Дагни, не гнушаясь ролью хозяйки очага, принесла Изгою третью кружку. Он взял, но решил больше не пить. В голове начинало шуметь. Напиток оказался гораздо крепче, чем можно было предположить.
– Эти звери – духи зимы, – решил пояснить Расмус. – Во всяком случае, прими такой ответ. Он самый простой и понятный из всего, что я могу тебе предложить. Наелся? Согрелся?
– Да. Благодарю.
Ему действительно стало лучше. Мышцы больше не наливались свинцовой тяжестью, его укутало приятное тепло, в голове хоть и шумело, но лишь от выпитого.
– Вижу, у тебя есть еще вопросы. Не стесняйся. Я отвечу на них, прежде чем задать свои, раз уж Юрвьюдер оказалась столь любезна, что тебя привела.
Желтоглазая собака протяжно зевнула. Из мрака выступила туша Орвара. Поостывший толстяк, ни с кем не разговаривая, тяжело отдуваясь, уселся обратно, на кипу шкур, злобно зыркнул из-под насупленных бровей и, выудив из воздуха целую бычью ногу, начал неторопливо ее объедать. Мясо он запивал какой-то дрянью, после каждого глотка показательно морщась, словно ел кислые яблоки.
– Тот… человек, – Лённарт покосился на задумчивого мечника, который все так же, не отрываясь, смотрел в пламя, и по его неподвижной фигуре можно было подумать, что он задремал. – Кто он?
– А… – понимающе усмехнулся Расмус. – Он такой же чужак, как и ты.
– Приблудный гость! – выразил свое мнение Орвар, разговаривая с набитым ртом.
– Понимаешь ли… – Чернобородый нагнулся поближе к уху Изгоя и заговорщицки зашептал: – Он, в отличие от нас, из плоти и крови. Но у него большая проблема, парень. Гораздо более серьезная, чем та, что заставила тебя заглянуть на наши поздние посиделки. Он бессмертный.
– Разве это плохо? – удивился Лённарт.
– Для людей – да. Мы… хм… сущности, спокойно переносим вечную жизнь. А вот вы уже на третьем-четвертом веку теряете голову. То вам становится скучно, то начинаете страдать по любому пустяку, из-за любой смерти.
– Хлюпики, – безжалостно прокомментировал Орвар.
– Бессмертие, которое тебе кажется даром богов, на самом деле кара. Все зависит от того, сколько ты с ним прожил. Чем дальше, тем тошнее. Ингольф! – Он повысил голос. – Сколько лет ты приходишь к костру?
– Не помню, господин, – глухо ответил человек. – Долго.
– Веков семь. Или восемь, – сказал Орвар. – Каждый Отиг он здесь. Еще ни одного не пропустил. Когда тебе надоест его терпеть, Расмус?
– Ингольф не может умереть, – продолжил чернобородый, проигнорировав вопрос Большого Брюха. – И ты даже представить не можешь, человече, как ему надоело жить. О! Что он только не делал. Но самоубийством тут не поможешь. История, которая с ним произошла, на мой взгляд, очень поучительна. Он нарушил контракт. Вроде того, как ты сейчас нарушил свой. Поэтому какая-то добрая душа прокляла Ингольфа за его обман.
– Теперь он может найти смерть лишь в поединке. – Дагни накрыла Сив шерстяным пледом и вернулась на прежнее место.
– Не вижу с этим особых проблем, – недоуменно сказал Лённарт. – За восемьсот лет можно ввязаться в драку, из которой тебя вынесут вперед ногами.
– Это достаточно трудно сделать, особенно если Охотник стоит у тебя за спиной, – усмехнулся Расмус.
– То есть вы не даете ему умереть?
– Совершенно верно, – кивнула Дагни. – Его время еще не пришло. За все приходится отдать свою цену. Он пока не готов платить. А готов ли ты?
– Не понимаю.
– Какую цену ты готов заплатить, чтобы завершить дело, мальчик? – Ее темно-зеленые глаза смотрели серьезно.
– Вы и об этом знаете, – невесело улыбнулся Лённарт. – Видели его?
– Его? – состроил задумчивое лицо Расмус. – Да. Пожалуй, что видели. Он ушел за полчаса до того, как появился ты.
Изгой не ответил. Ждал продолжения.
– Ты человек не робкого десятка, Лённарт. Не испугался связаться с магом.
– Волшебники-нигири редко выходят из своей страны. Я не рассчитывал на такую встречу.
– Да какой волшебник?! – Орвар с презрением выбросил кость в костер. – Недоучка. Делов-то! На одну ладонь положить, другой прихлопнуть. Ничего он не умеет! Единственный фокус использовал, и то неудачно.
– До Мышиных гор недалеко, но ты еще можешь успеть, – сказала Дагни. – Догнать беглеца возможно.
– И вы хотите мне помочь?
Охотник потянулся, лег, положив голову на спину Фирну, произнес:
– Если ты желаешь завершить дело, за которое взялся, я могу предоставить тебе такую возможность.
– Зачем вам это надо?
– Я могу задать тот же вопрос. – Громила Орвар презрительно выпятил нижнюю губу. – Зачем это надо тебе? Ты что, и вправду дурак, раз решил затеять гонки во время Отига? Когда такие, как ты, лишь помеха на нашем пути. Что заставило твою задницу оставить дом, очаг, жратву, баб, тупые басенки и пуститься в дорогу?
– Я покажу, если тебе это интересно, брат, – сказала Дагни, легонько хлопая в ладоши. Воздух замерцал…
Корчма в Гунсе оказалась казенной, и это полностью устраивало Лённарта, экономившего скудное содержимое своего кошелька. Несмотря на то что охотник был вольной пташкой, добрый приятель из магистрата Строгмунда справил ему надлежащую бумагу, благодаря которой, когда монеты заканчивались, Изгой быстренько «переходил» на службу к королю и, пока не появлялись деньжата, пользовался щедростью его величества. Впрочем, на этот раз слово «щедрость» было явным преувеличением.
Гунс – маленький городишко, один из последних на тракте короля Густава, и ожидать от корчмы чего-то особенного, из ряда вон выходящего не приходилось. Маленькая, тесная, темная, плохо отапливаемая. С отвратительно вымытыми полами и столами, изрезанными ножами посетителей, она вряд ли кого-то могла к себе расположить. Особенно если остановиться на ночевку и поближе познакомиться с армией клопов, населяющих здешние матрасы.
Когда надо, Лённарт мог быть неприхотливым, но насекомые умудрились достать даже его. В итоге Изгой, выбравшись из клетушки, перешел в зал и, бросив плащ поближе к очагу, дотянул остаток ночи. Разумеется, когда наступило утро, он не преминул высказать хозяину заведения все, что думает о его домашних питомцах.
Теперь, невыспавшийся, а оттого мрачный и не слишком склонный к общению, он сидел на грубой шершавой лавке и без всякого аппетита ел стремительно остывающий пивной суп. Дверь со скрипом распахнулась, и вместе с холодом в зал вошел корчмарь с сыновьями. Они сгрузили в углу несколько вязанок хвороста. Лённарт придирчиво изучил плавающие в супе лук и яйцо, деревянной ложкой отогнал к краю тарелки имбирь и, откусив от большого, но, увы, уже успевшего немного зачерстветь ломтя хлеба, продолжил трапезу.
– Вы останетесь на время Отига, господин? Огонь будет гореть всю ночь.
– Нет, – не поднимая глаз, ответил Лённарт. – Иначе твои клопы выпьют из меня оставшуюся кровь к обеду.
Корчмарь скривил физиономию, но оставил комментарии при себе и занялся более важными делами. Изгой тем временем расправился с завтраком и попросил подбросить хвороста в огонь. Холодало.
Дверь на улицу вновь распахнулась. В корчму вошел высокий худой человек. У него было грубое, обветренное лицо, густые седые усы и большой утиный нос. Встретившись взглядом с Лённартом, он приветливо кивнул, оббил снег с сапог и, сняв бобровую шубу и шапку, небрежно кинул их на ближайшую лавку. Цепкий глаз охотника за головами сразу приметил пояс незнакомца. Из лосиной кожи, с потемневшей от времени серебряной пряжкой и выбитой на ней королевской короной.
В гости пожаловал староста Гунса. Он переглянулся с корчмарем, подтащил свободную лавку к столу Лённарта и сел напротив него, даже не соизволив спросить разрешения. Изгой дернул бровью, но решил промолчать и посмотреть, что будет дальше.
Хозяин заведения поставил между ними две кружки с пенистым пшеничным пивом, не чета тому, из которого был приготовлен суп, и две тарелки пышущей жаром гречневой каши с сельдью.
– Вам бы почаще здесь появляться, – хмыкнул Лённарт, не спеша прикасаться к угощению. – Стряпня улучшается на глазах.
Староста вежливо улыбнулся, и вокруг его серых глаз разбежались веселые морщинки. Он достал трубку с длинным мундштуком, сделанную из дорогого, редкого в этих местах бриара. Вопросительно посмотрел на собеседника, дождался кивка-разрешения и извлек из внутреннего кармана жилета кисет. Тот был не дешевым, хорошо сделанным, украшенным золотым тиснением. Старинная, памятная вещь.
Пока глава Гунса набивал трубку табаком, Лённарт налег на кашу и пиво. Староста прикурил от протянутого расторопным хозяином корчмы огонька, выпустил в воздух клуб едкого сизого дыма и прищурился.
– Меня зовут Халле. Как вы уже, наверное, поняли, город находится в моем ведении. Не буду ходить вокруг да около. Мне нужна ваша помощь. – Он помолчал и добавил: – И мне, и Гунсу, и всем его жителям.
– Даже не подозревал, сколь важная я персона.
– Не скромничайте.
– Мы знакомы?
– Нет. Но разве это что-то меняет? Вы Лённарт из Гренграса. Лённарт Изгой. Охотник за головами. Слава бежит впереди вас.
– А слухи о моем появлении, как видно, распространяются еще быстрее.
– Что вы хотите от маленького городка? – Халле небрежно пожал плечами. – Здесь живут исключительно слухами. У вас репутация серьезного и честного человека. Мы готовы хорошо заплатить.
– За что?
– Сегодня утром произошла кража. Грабитель сбежал, прихватив с собой похищенное. Я бы хотел, чтобы вы нашли преступника, наказали и вернули пропажу ее владельцу.
Лённарт отставил наполовину опустевшую кружку.
– Это задание не выглядит слишком сложным.
– Вор из народа Мышиных гор.
Изгой в ответ лишь дернул бровью, но староста поспешил продолжить:
– Наши люди уже бросились в погоню. Однако их немного. Да и не обучены они брать след и подолгу преследовать преступников. А вы человек умелый.
– Прошло уже несколько часов. Он, если не дурак, убегает на козле, а не пешком. Ведь так?
– Так, – нехотя признался Халле.
– Несмотря на небольшой рост, эти твари быстрые, проворные и легконогие. Не каждый конь за ними угонится. Думаю, вам придется забыть об украденном.
– Это дело принципа, господин Лённарт.
– Вашего принципа. Не моего. Когда он доберется до границы, люди окажутся бессильны. Нам нет входа в Мышиные горы. А он будет как у богов за пазухой, пускай те и спят последнюю тысячу лет. Благодарю покорно, но мне неинтересна погоня, в которой нет никакой возможности выиграть.
– Город хорошо заплатит.
– И что с того? – Охотник за головами и ухом не повел. – Отиг на носу. Мертвецам деньги не нужны.
– До Отига еще два с лишним дня. Уверен, если вы поторопитесь, то догоните ворюгу еще до Хуснеса, куда, как я слышал, вы и так направляетесь. Согласитесь, двадцать эре серебра – хорошая сумма за плевую работу.
– Если бы работа была плевой, вряд ли бы вы ко мне обратились. Нет-нет! – Он вскинул руки. – Я не набиваю себе цену. Просто в преддверии Отига деньги мало что для меня значат. Не в этот раз. Спасибо за еду. Мне пора в дорогу.
Халле задумчиво выпустил колечко дыма, искоса наблюдая, как Лённарт забирает плащ.
– И вы вот так просто уйдете?
– А есть тот, кто меня остановит? – сухо бросил Изгой.
– Послушайте! Я заплачу сорок эре серебром. Сорок. Потому что это нелюдь. Тварь, осмелившаяся нарушить наши законы.
Изгой усмехнулся:
– Печально, конечно, но этого мало для того, чтобы я носился по морозу перед праздником. У меня свои дела. С вором вам придется справляться собственными силами, господин староста. Кстати, что такого ценного он украл?
– Ребенка.
Лённарт нахмурился. Иногда народ Мышиных гор воровал человеческих детей. Это происходило крайне редко, Изгой помнил лишь два подобных случая, и оба они были очень давно. Похищенные обладали редкой среди людей предрасположенностью к магии. К настоящей магии, а не тем балаганным фокусам, которыми обычно хвастаются местные чародеи.
– У него был дар?
– Насколько я знаю – нет, – неохотно ответил Халле.
– Хм… Нигири не ссорятся с нами из-за пустяков. Зачем одному из них надо было идти столь далеко, чтобы заполучить обычного младенца? Хуснес, Федхе и еще с десяток деревень гораздо ближе к его стране, чем ваш город. Что не так с этим ребенком? Чей он?
– Управляющего королевской труппой.
Лённарт снизошел до того, чтобы едва слышно присвистнуть.
– Вот именно, – кивнул староста. – Актеры, к которым благоволит его величество, по его приказу приехали на север, чтобы дать в наших городах несколько представлений. Развлечь подданных перед праздником. Они уже собирались возвращаться обратно в Строгмунд, когда это произошло. Владелец театра – уважаемый и влиятельный человек. Вот почему город обратился к вам и готов заплатить серьезные деньги. Мы не хотим, чтобы король прогневался, а о Гунсе пошла дурная слава.
Изгой задумчиво постучал пальцами по столешнице.
– Подумайте. Похититель с каждой минутой удаляется от нас все дальше и дальше. Так что? Беретесь?
Лённарт неохотно кивнул.
…Морок потускнел и исчез.
Орвар рыгнул:
– Чем лично тебе досадил этот нигири? Мне просто интересно.
– Не люблю тех, кто крадет детей, – хмуро отозвался Лённарт.
Дагни сузила глаза. Охотник фыркнул и, не веря ушам, покачал головой. Орвар заржал во весь голос:
– Однако! Этот малый начинает мне нравиться! Вы слышали, а?!
– Мы слышали… не буди Сив, – попросил Расмус. – Ты испытываешь ненависть к народу Мышиных гор, Лённарт?
– Нет. – Он удивился вопросу. – Если бы похитителем был человек, я бы преследовал его точно так же, как нигири.
– И что будет, если поймаешь? – жадно прогудел Орвар. – Убьешь?
– Если не получится привести назад, к правосудию, то да – убью.
Обжора довольно хрюкнул:
– Я и мои друзья готовы предоставить тебе возможность догнать его.
– Как?
– Мы продадим тебе коня. Без него ты никогда не догонишь нигири.
– Я не вижу поблизости никаких лошадей.
– Ты слишком торопишься, мальчик, – пожурила его Дагни, огорченно цокнув языком. – Нет сделки, нет и лошади. Готов купить?
– Мне кажется, что вас не слишком заинтересуют деньги.
– Нет. Нас интересует твой меч.
– Что?! – вскричал Лённарт.
– Заметь, – спокойно продолжила женщина, – только меч. Нож можешь оставить при себе. Согласись, клинок за коня – не слишком высокая цена. Мы не требуем от тебя невозможного. Это не рука, не жизнь и даже не… душа.
– Не в моем случае, – глухо сказал Изгой. – Оружие мне понадобится.
– Это не так, – возразил Охотник. – Если беглец пересечет границу и уйдет в горы, твой тесак будет совершенно бесполезен.
Лённарт неприятно сжал губы. Без клинка в этих местах выжить тяжело. Но если он откажется, вернуть ребенка будет невозможно, тот навсегда останется с народом Мышиных гор. Среди застывших водопадов, ледяного безмолвия и свинцового неба.
– А что купил у вас нигири?
– Соображает, – одобрительно осклабился Орвар.
– Я не скажу, что он приобрел, прежде чем ушел. – Расмус взял из рук Изгоя остывшую кружку, залпом выпил, смял ее, словно металл был бумагой, и швырнул в костер. – Но покажу то, чем он заплатил нам.
Углежог сунул руку за пазуху и на раскрытой ладони протянул Лённарту шарик – совсем небольшой, бирюзовый, с серебристыми искорками.
– Интересная безделушка, – безразлично заметил Изгой. – Не думал, что вас интересуют стекляшки.
– Открой глаза, человече! – возмутился Орвар.
– Он не может видеть, брат, – урезонила его Дагни. – Нигири заплатил нам остатками своей волшебной силы.
Почему-то Лённарт сразу ей поверил. Расмус между тем убрал шарик и хитро подмигнул:
– Как видишь, он дал нам гораздо более серьезную плату, чем мы просим от тебя. Отсутствие волшебства у нигири, на мой взгляд, вполне оправдывает потерю меча.
– Если знать, что вы ему продали.
– Тебе придется рискнуть.
Изгой помолчал, чувствуя на себе взгляды всех окружающих.
– Хорошо, – наконец кивнул он.
– Превосходно! – обрадовался Расмус, протягивая руку.
Изгой неохотно отстегнул меч, отдал его бородачу, и тот небрежно бросил оружие себе под ноги.
– Выбирай. – Он, не глядя, махнул в сторону, и Лённарт, повернувшись, обомлел.
Из мрака неспешно выступили четыре тени. В одной из них Изгой узнал Свего – своего коня.
– Они… – Охотник сглотнул. – Не кажутся живыми.
– Не волнуйся, – улыбнулась Дагни. – Ты не заметишь ровным счетом никакой разницы между живым и мертвым.
– Тогда Свего.
– Ну вот и решили, – одобрительно кивнул Расмус. – С рассветом можешь отправляться. А теперь тебе надо поспать.
И Лённарт из Гренграса, не успев ничего возразить, провалился в забытье.
Изгой не понимал, спит он или бодрствует. Все казалось очень явственным, реальным и в то же время слишком кошмарным для того, чтобы быть настоящим. Звезды, одна за другой, скатывались с небесного свода и, оставляя за собой широкие золотистые полосы, с шипением падали куда-то за горизонт. Из-за деревьев поднималось зарево. Пламя костра ревело, словно вырвавшийся из бездны огненный дух.
В лесу заиграл рожок. К нему спустя несколько мгновений робко присоединилась волынка. Затем вплела свое «я» арфа Клеверного острова. Застучала колотушка по бубну… Музыка, веселая и стремительная, пронеслась над заснеженным погостом, бросилась прочь, но, запутавшись в голых ветвях старых осин, осталась.
Земля легко вздрогнула. Где-то лопнула могильная плита. За ней другая. Кто-то со злым шипением царапал мешавшую ему выбраться на волю преграду. Лённарт сидел ни жив ни мертв. Он слышал, как во мраке ходят, как стучат костями и радуются свободе, наблюдая за бесконечным падением звезд.
Теперь огонь лизал не дрова, а груду человеческих останков. Пламя горело мертвенным бледно-голубым светом, и все, что окружало Изгоя, внезапно изменилось.
Вокруг больше не было лесной чащи. Охотник находился на вершине огромного заснеженного пика с острым гребнем. Одинокая гора довлела над обезумевшим, бесчинствующим, стальным морем, глухо и грозно рокочущим где-то внизу. Деревья превратились в пораженные болезнью, исполинские, тянущиеся к небу высохшие руки, а звезды – в человеческие души. Они – жертвы Отига, и прошлого, и нынешнего, и будущего, – с криками падали в бездну, чтобы больше никогда не подняться и остаться забытыми до скончания веков.
Среди сидевших у костра теперь не было Ингольфа, а остальные стали меняться. Лённарт смотрел на них во все глаза и желал проснуться.
Лицо Орвара, и без того неприятное, огрубело, обросло жесткими складками, глаза ввалились, рот растянулся от уха до уха зубастой щелью. Из плеч и локтей, разрывая засаленную собачью шубу, вытянулись черные шипы. Кость, которую он с аппетитом грыз, оказалась не оленьей, а человеческой.
Невзрачный парень, Проклятый Охотник, стал крепче, мускулистее и выше. Кутаясь в черный балахон, он прятал лицо за берестяной маской. Его собак не было рядом, вместо них на земле свернулся тяжелыми толстыми кольцами серебряный змей с треугольной головой. Три глаза – синий, зеленый и желтый – немигающе уставились на Лённарта.
Сив все так же спала и казалась бледной, прозрачной, призрачной, словно утренний туман, вот-вот готовый отступить перед поднимающимся солнцем. Подле нее расположилась Дагни. Лицо, фигура и одежда прекрасной женщины остались прежними, лишь волосы, брови и ресницы превратились в живое, буйное, непокорное пламя.
Расмус постарел и осунулся. Его нос выдался вперед, брови окончательно срослись, белым мхом нависнув над глазами. Волосы седыми неопрятными патлами выбивались из-под помятой кожаной шляпы, свисая на спину и плечи. Он курил трубку, с прищуром наблюдая за падающими звездами.
Музыка стала оглушительной. Скелеты, взявшись за руки, танцевали безумную пляску вокруг вскрытых могил, гремя костями и сардонически ухмыляясь, а козлоногий пастух играл на свирели, все убыстряя и убыстряя темп. Мир начал дрожать и плавиться. Потом помутнел, потек красками и превратился в серое рубище…
Лённарт из Гренграса по прозвищу Изгой проснулся.
Отиг завершился. Наступало раннее утро. Горизонт едва-едва побледнел, до восхода солнца оставалось меньше часа. Небо затянули низкие лохматые облака. Шел слабый снег, и стояло полное безветрие.
Было так тихо, что охотник слышал, как медленно и неохотно стучит его сердце.
Он лежал на снегу, завернувшись в плащ, и, к своему удивлению, понял, что находится на поляне, окруженной молчаливыми елями, где-то на границе Йостерлена. Никакого забытого богами кладбища, развороченных могил, старых осин, разбросанных костей и погасшего кострища. Вокруг лежало ровное, никем не тронутое снежное полотно.
Лённарт сел. Поморщился – голова после сна все еще была тяжелой. Не удержался, достав флягу, сделал глоток. Скривился. Вкус показался ему отвратительным.
Изгой не страдал наивностью и не собирался убеждать себя, что случившееся «всего лишь ему привиделось».
Не привиделось.
Он был уверен в этом. К тому же охотник не обнаружил меча. Ни на поясе, ни поблизости от себя. Коня, правда, тоже не было видно. Впрочем, Лённ радовался уже тому, что пережил Отиг. Не многие могли похвастаться таким достижением.
Неожиданно за стеной деревьев тихо всхрапнули. Лённарт недоверчиво обернулся. На поляну вышел Свего и, остановившись рядом с хозяином, нетерпеливо фыркнул, выпустив из ноздрей целое облако горячего пара. Мужчина поколебался, но все-таки положил руку на шею коня. Она оказалась теплой, а жеребец – живым. На его шкуре не наблюдалось ни язв, ни черной плесени. Расмус Углежог вернул Изгою то, что обещал.
Охотник увидел, как на снегу, один за другим, появляются следы раздвоенных копыт, словно кто-то только что снял с его глаз пелену морока. Судя по скорости падающих снежинок и еще не исчезнувшим отпечаткам, козел проскакал здесь не больше трех-четырех часов назад.
И тут Расмус не обманул Лённарта. У охотника за головами оставался прекрасный шанс догнать похитителя, прежде чем тот пересечет невидимую границу и скроется в горах.
Больше не мешкая, Изгой прикрепил короткие лыжи к седельной сумке, потуже затянул ремешки и, оказавшись в седле, бросился в погоню, уже будучи уверенным, что сегодня она наконец-то завершится.
Йостерлен кончился, могучие ели остались позади, и Лённарт спустился в заросшую березами низину, продвигаясь вдоль едва угадываемого, скованного стужей речного русла. Места были незнакомые, но он держался следов. Козел нутром чувствовал скрытую под снегом тропу, поэтому Изгой, двигавшийся по уже проторенной дорожке, ни о чем не беспокоился. Разумеется, о галопе он даже не думал – берег лошадиные ноги, но скорость продвижения его не тревожила. Преследователь знал, что движется быстрее лишенного магии нигири.
Судя по все тем же следам, винторогий с каждой минутой терял силы. Он едва плелся, а не скакал, взлетая над снегом, и вряд ли мог продержаться достаточно долго.
Тусклое, бледно-серое ледяное солнце неохотно, словно по принуждению, выползло из-за горизонта и не спеша, едва заметными шажками стало забираться на небо. Начались пустоши Рьякванда – граничащая с Мышиными горами холмистая область. Холмы – невысокие, покатые, расположенные далеко друг от друга, – заросли хлипкими, почти невидимыми из-за снега вересковыми кустами. Тропа проходила далеко от склонов, петляя меж базальтовых каменных наносов, оставшихся здесь еще со времен прихода древних ледников.
Миновал еще час. Но, несмотря на сложную дорогу, конь оставался бодрым и полным сил, словно его напоили водой из мифического источника Жизни.
…Охотник нашел тарвагского козла за очередной базальтовой грядой. Черный зверь с острыми, закрученными в спираль рогами, большой, косматый, едко пахнущий мускусом, лежал на земле. Снег уже припорошил лохматую шерсть, круглые темные глаза остекленели. Нигири загнал животное до смерти.
От трупа на север уходила цепочка следов. Судя по их размеру и расстоянию между ними, беглец оказался невысокого роста. Ступал он тяжело, глубоко проваливаясь в снег, как видно стесненный своей ношей.
Холмы сгладились, превращаясь в заваленную камнями равнину с застывшими блюдцами многочисленных озер. На горизонте показались молочные пирамиды Мышиных гор. Изгой, привстав на стременах, прищурился. Несмотря на тусклое солнце, снег все равно слепил глаза, и темную точку на белом полотне он увидел не сразу.
Зловеще усмехнулся, чмокнул губами, заставляя Свего мчаться вперед, но тот неожиданно уперся. Нахмурившись, Лённарт прикрикнул на него, ударил пятками, однако конь лишь укоризненно всхрапнул, не желая двигаться дальше.
Внезапный порыв ветра закрутил снег, спиралью поднял его в воздух, и Изгой увидел, что путь ему преграждает высокий мужчина. Широкоплечий, остроносый, рыжеволосый и сероглазый. Лённ никогда не видел его лица, но узнал одежду и меч в опущенной руке.
Ингольф – человек, которому не дают умереть.
Теперь стало понятно, за что нигири заплатил Расмусу. Можно не надеяться, что вставший на тропе боец так просто позволит пройти мимо себя. И, как назло, у Лённарта теперь нет меча, а конь стал совершенно бесполезен. Понимая, что случится дальше, охотник спрыгнул на землю.
Глядя в неприятные, бесстрастные глаза, он снял варежки и, оставшись в перчатках, взял в правую руку длинный нож, а в левую, расстегнув застежку, тяжелый плащ. Это хоть немного уравнивало его шансы.
Лённарт не раз и не два принимал участие в кабацких драках и схватках в узких переулках Строгмунда, где нож был предпочтительнее меча, но сейчас ситуация сложилась совсем иная, поэтому он не собирался вести честный бой.
Изгой шагнул вперед, но в последний момент прыгнул в сторону, разминувшись с двумя локтями синеватой стали, которой Ингольф, не мудрствуя, ударил противника в живот. Охотник за головами оказался сбоку от начавшегося разворачиваться воина и дважды быстро ткнул ножом, метя в печень. Тут же проворно отпрыгнул назад, избежав рубящего удара снизу вверх.
На клинке Лённарта осталась кровь, но Ингольф не почувствовал ранения. На одно краткое мгновение Изгою показалось, что за спиной мечника мелькнул полупрозрачный силуэт в берестяной маске.
Бессмертному не давали умереть. Даже в поединке.
Лённарт затравленно зарычал. Он начал отступать перед рассекающим воздух клинком, все дальше и дальше отходя от коня, пока по колено не провалился в снег. Двигаться сразу стало тяжелее, впрочем, и врагу было не проще. Трижды Лённарту удавалось отбить меч, один раз он попытался набросить на голову Ингольфа плащ, но тот с легкостью уклонился.
Бессмертный молчал, на его холодном, каменном лице не проявлялось никаких эмоций. С грехом пополам, уже порядком запыхавшись, охотнику удалось выбраться на тропу. Он вертелся вьюном, каждый раз оказываясь на секунду быстрее, парировал ножом и, наконец, вновь перешел в атаку.
Тяжелый плащ змеей обвил ноги врага, Лённарт дернул его на себя, заставляя потерять равновесие, тут же оказался рядом, перехватив руку с мечом. Пырнул в подмышку, затем под грудину, провернул нож, навалился всем весом, рухнул сверху, подмяв под себя.
Ингольф не удержал клинок, тот выпал у него из руки, и оба мужчины покатились по снегу. Лённарт, не переставая, бил ножом, но, несмотря на обилие крови, текущей из ран соперника, тот не собирался умирать. Незримый Охотник крепко держал свою жертву.
Наконец Изгой пропустил сильный удар кулака, задохнулся, ослабил хватку и оказался сброшен на землю. Что-то твердое садануло его теперь в челюсть. В глазах Лённа потемнело, мокрый от крови нож выскользнул из пальцев. Он пытался нашарить клинок в снегу, и к тому времени, как пальцы сомкнулись на деревянной рукояти, Ингольф успел сходить за обороненным оружием. Теперь воин возвращался назад с твердым намерением завершить дело.
В этот момент Изгой увидел, как человек в берестяной маске, словно дождавшись чего-то, внезапно отступил от бессмертного и исчез. Ингольф вздрогнул, недоверчиво обернулся через плечо и в тот же миг рассыпался черным пеплом. Ветер подхватил его, закружил и развеял по снежной равнине.
Торопиться было некуда. Бессмертный искупил вину и освободился от проклятия, а значит, нигири достиг своей цели. Лённарт из Гренграса тяжело встал с колен и облизал разбитые губы. Он проиграл, но не чувствовал злости от того, что не убил беглеца. Лишь сожаление, что так и не удалось спасти ребенка.
Убрав нож, он поднял плащ, отряхнул его от снега, набросил на плечи. Спрятал в седельную сумку пропитавшиеся кровью перчатки, надел варежки. Оказавшись в седле, Изгой в последний раз посмотрел на север – туда, где начинались Мышиные горы, – и недоуменно нахмурился.
Темная точка на белом полотне не слишком продвинулась к спасительной границе. С замершим сердцем охотник послал коня вперед, с шага заставив перейти на рысь и рискуя сломать животному ноги. Ему казалось, что горы приближаются ужасающе медленно, словно издеваясь над ним, и не спускал глаз с неторопливо разрастающегося черного изъяна в белизне снега. Нигири не двигался.
Душераздирающий и бесконечный крик младенца Лённарт услышал задолго до того, как добрался до цели. Шагов за двадцать до лежащего на снегу тела он остановил коня, спрыгнул в снег, на ходу доставая нож. Ребенок орал не переставая. Нигири не шевелился.
Изгой присел на корточки, покосился на кричащий сверток и, не спеша прятать оружие, убрал опушку капюшона, скрывающую лицо беглеца.
Похитителем оказалась женщина.
Черный узор татуировки на лбу и впалых щеках совершенно не портил ее застывшее, спокойное лицо. Глаза оказались закрыты, словно она спала. Обнаженной ладонью он осторожно прикоснулся к пушистой щеке одной из народа Мышиных гор – та была еще теплой. Изгою все-таки удалось расправиться с вором, за два дня бесконечной погони загнав того до смерти. Но отчего-то он был не рад, что победил в этой изматывающей гонке.
Закрыв мертвое лицо, он неумело взял горластый меховой сверток. Покачал в руках. К его удивлению, наступила тишина. А затем раздалось довольное щебечущее чириканье.
Сердце стукнуло и провалилось в ледяную бездну.
Стараясь унять дрожь в пальцах, Лённарт развернул первый слой многочисленных одеял младенца и увидел беличьи ушки с пушистыми венчиками кисточек и синие, точно тысячелетний лед Грейсварангена, глаза. У него не было сил даже на то, чтобы выругаться.
Староста Гунса не врал. Но и всей правды не сказал.
Вор действительно украл ребенка, но своего ребенка. И теперь уже неважно, каким образом эта кроха попала в руки к людям, в королевский зверинец. Ничего нельзя исправить, даже если он возвратится в Гунс и выбьет из тех, кто его нанял, истину.
