Алексей Пехов
Страж
– А до тех пор вы будете просто сидеть и смотреть, пальцем о палец не ударите?
– Орден надзирает за тем, чтобы стражи не злоупотребляли своей властью и не добирались до дармовой силы. Чтобы Носители Чистоты не покидали своей страны, а если покинули, то не входили в просвещенные города. И чтобы Видящие не чесали языками направо и налево о том, кто иногда живет среди нас. Но мы не занимаемся магией и… скажем так, странными божественными проявлениями.
Ага. Вот как это теперь называется – божественные проявления. Господь Бог щелкнул пальцами, и скелеты пустились в пляс во славу нашего Иисуса. Притом что подобные танцы на могилах – темные проявления. Стоило бы натравить на Орден церковников. За богохульство. Просто так. В качестве небольшой встряски.
– Слышали великолепный лозунг: «Ne noceas, si juvare non potes»? Не навреди, если не можешь помочь. А в этой истории вы совершенно бессильны. Сделаете только хуже. Так что послушайте мой дружеский совет. Уезжайте. С проблемой справятся и без вас.
– Очень ценю ваше дружеское расположение, господин Александр, – с иронией сказал я. – Но я обожаю Вион и мечтал здесь пожить недельку.
Он усмехнулся, встал из-за стола:
– Что же – живите. Но это дело оставьте.
Я вернул ему усмешку.
Мы друг друга отлично понимали.
– Сколько вы набрали лет жизни, господин Людвиг? – участливо спросил он.
– Боюсь показаться невежливым, но это не ваше дело. – Мой голос стал холоден.
– Разумный человек должен уметь использовать отпущенные ему дни, страж. Иногда, даже накопив большие деньги, ростовщик забывает, что он смертен. Мы ведь понимаем друг друга?
Очень хотелось воткнуть кинжал ему под подбородок и посмотреть в его глаза, но я лишь счастливо улыбнулся:
– Конечно. Я серьезно подумаю над вашими словами. Мне начинает казаться, что в них есть глубочайший смысл.
– Отрадно видеть разумного человека. Позвольте оплатить ваш завтрак. Всего доброго.
Он бросил на стол несколько монет, довольно крупных для того, чтобы покрыть еще обед и ужин, и ушел, поскрипывая своими чудесными алыми ботинками.
Можно сказать, что я клокотал от ярости. Этот разряженный хлыщ посмел мне угрожать, и это несмотря на то что Орден Праведности имеет право лезть в мои дела, только если я нарушу законы государства и стражей.
От них всегда несло падалью. Законники никогда никому не помогали, считая себя выше этого, словно стояли над всеми нами, людьми со способностями. …Жрецы из Lex prioria живут и варятся в собственном соку, сидя на деньгах княжеств и королевств. Корольки платят им, потому что боятся таких, как мы, и считают, будто подданные с особым даром, служащие государству за деньги и власть, смогут контролировать природу магии.
Стражи вынуждены соблюдать законы государства, в котором находятся. В большинстве своем – это достаточно легко, особенно если правительство не лезет в наши дела и не требует от нас невозможного. Мы миримся с социальными и политическими обстоятельствами. Лишь иногда они – досадная помеха в нашей работе. Но когда рядом появляется кто-то из Ордена Праведности, день, можно сказать, испорчен. Потому что слово «помеха» здесь совершенно не подходит. Эти ленивые ублюдки иногда готовы сесть тебе на шею и оттуда высказывать «бесценные» распоряжения и руководства, прикрываясь правилами и законами.
Стражи душ стараются как можно дольше избегать внимания Lex talionis. И не злить этих господ. Чаще всего они знают и умеют гораздо меньше нас, но за ними государство, а этот зверь, даже если он всего лишь мелкое герцогство на задворках обитаемых земель, разорвет любого.
У Ордена есть силы, возможности и средства ловить тех, кого они считают преступниками. Деньги, людские ресурсы стражи и тайной полиции. Армия, наконец. Я помню, как в Южной Дискульте охотились на одного из нас, нарушившего негласные правила. Его обложили, словно волка, гнали к горам, а затем убили, и Орден повесил его голову на шест в самом центре столицы, чтобы все знали, что происходит с теми, кто идет против него.
– Ты намерен отступить? – прервал молчание Проповедник.
Я посмотрел на него с сомнением:
– Вроде ты уже давно ходишь за мной. Когда это я отступал без особой нужды?
– Думаешь, он спустит тебе неповиновение?
– Номинально я ничего не нарушаю. Как ты помнишь, городской совет сам нанял меня. Никаких преступлений. Он не может привлечь власти.
– Не будь наивным, Людвиг. Этот господин, дай ему волю, сам что-нибудь нарушит, а обвинит тебя.
– Я буду осторожен, – сказал я и поднял правую руку вверх ладонью, словно давал клятву. – Обещаю.
Мне следовало задуматься, почему Орден так всполошился лишь из-за появления стража в Вионе? Они настолько разнервничались, что снизошли до угроз – это дорогого стоит. Мне стало любопытно, какой у них интерес в этом деле? Неужели, действительно, боятся, что я напортачу и здесь станет еще хуже? Вряд ли. Очень вряд ли. Господин Александр знает мое имя, а значит, должен знать и репутацию.
Тогда что им нужно? Почему Ордену так важно убрать стража душ из города, раз они решили его припугнуть и даже не опасаются, что я доложу об этом своим?
Я не знал ответов на эти вопросы. Мне следовало быть поосмотрительнее и помнить о господине с жетоном высшего жреца.
Сенные ворота были заперты, что неудивительно. Кладбище возле часовни Святой Маргариты находилось за городской стеной, и стражники не желали, чтобы хоть что-то проникло оттуда сюда. Кроме засова какие-то ретивые люди додумались завалить врата бочками и перегородить телегами. Как будто это могло спасти их от мертвецов.
Воины сидели возле караулки и выглядели не слишком радостными оттого, что сегодня их направили торчать возле Сенных.
– Закрыто! – крикнул мне один из них, возившийся со смешным лохматым щенком.
Я показал ему кинжал:
– Открывайте.
Он крикнул начальника, уже немолодого сержанта с пропитым лицом. Тот лишь бросил взгляд на звездчатый сапфир, пожал плечами:
– Калитку откроем. Но возвращаться вам придется через другие ворота. Я не буду ломать голову, кто рвется с той стороны.
На том и договорились.
Стоило мне и Проповеднику выйти на дорогу, как стальная калитка за нами захлопнулась.
Чуть дальше, за большим мельничьим хозяйством, работающим даже сейчас, несмотря на близкое соседство с кладбищем, из-за березовой рощи, находящейся возле речного рукава, торчали башни Вионского монастыря малиссок.
Монастырь был богатый и известный. Не только в Вионе. И не только в этом княжестве. Поговаривали, что церковь ссылает в него прогрессивно настроенных женщин из других церковных орденов. Но с учетом того, что женщины эти обычно из очень обеспеченных семей, средств белым стенам не занимать.
Кладбище находилось по дороге к монастырю. Здесь уже лет двадцать никого не хоронили, и оно пришло в некоторое запустение. Заросло бурьяном, подорожником, крапивой и шиповником. Старая часовня с посеревшими от времени стенами и давно уже не отпираемой дверью смотрелась тут совершенно уместно. Такое же забытое богом место, как и все, что находится вокруг.
Кладбищенскую ограду красили, наверное, во времена, когда людей на земле еще не было, настолько ржавой и убогой она была. За оградой торчало Пугало, рассматривающее могильные кресты.
– Ну надо же! – удивился Проповедник. – Кто бы мог подумать. Привет, соломенная голова!
Пугало его проигнорировало. Повернулось к нам сутулой спиной и пошло бродить между могилами, пока не скрылось за серым склепом, накрытым сверху плющом, словно снегом.
Погост был разорен, могильные плиты расколоты, комья земли разбросаны. Часть крестов и памятников покосились, а то и вовсе упали. Я остановился возле куста шиповника, на колючей ветке которого висел желто-коричневый обрывок ткани – все, что осталось от погребального савана. Множество следов костлявых ног на сырой после дождя земле говорили о том, что веселье здесь разыгралось не на шутку.
– Никогда не видел пляску смерти, – сказал Проповедник, с некоторой осторожностью взглянув в ближайшую от него разверзнутую яму.
– Значит, тебе повезло. Радость на подобном празднике напускная. Кости веселятся до той лишь поры, пока поблизости нет живых. Они утягивают прохожих в танец, а затем уводят за собой в могилу.
– Разумеется, кроме таких, как ты.
– Стражи им не по зубам. Плясать мы не слишком горазды.
Проповедник понимающе усмехнулся, провел сухим пальцем по своей окровавленной щеке.
– Впрочем, все, что я сказал выше о плясунах, относится лишь к стихийным порождениям силы. Когда она не направлена.
– Например, на город, – понял он.
– Ну, тут, скорее, все было наоборот, – подумав, произнес я, поглядывая на дыру в заборе и протоптанную через кустарник тропу. – Но в прошлом, когда Псы Господни еще не везде протянули свою длань, ведьмы натравливали пляшущие кости на неугодных.
– Прекрасно помню гравюры, где скелеты уводят епископа, девушку, короля и нищего за собой.
Между могилами снова появилось Пугало. Оно шло медленно, все так же сутулясь, и остановилось недалеко, прислушиваясь к нашему разговору. До моих ушей долетел отдаленный колокольный звон. Били полдень в центральном городском соборе. Клич его громкого, тяжеловесного колокола подхватили другие церкви, а затем, почти с минутным опозданием, загудели колокола в монастыре церковного ордена малиссок.
Пугало поежилось, ему было не слишком приятно ощущать этот звон, но, как я и думал, оно оказалось куда сильнее многих встреченных мною одушевленных. Впрочем, ничего удивительного, раз оно шастает по святой земле и не тает от этого.
Проповедник затянул «Oratio ad Sanctum Michael»,[7] взяв за основу популярную в моем княжестве пастушью песню, но изменил свой голос на пару октав, отчего тот зазвучал очень жалобно и дребезжаще. Он смог завладеть вниманием Пугала, которое не ожидало такого поворота событий и теперь таращилось на горе-певца из-под надвинутой на «лицо» шляпы.
Я с сомнением покачал головой:
– Гореть тебе в аду, приятель.
Проповедник даже не думал прерываться. Он любил петь и занимался этим, как только ему приспичивало прочитать молитву. На мой взгляд, по нему плакали все балаганы. Они потеряли потрясающего клоуна. Впрочем, боюсь, что долго Проповедник выступать бы не смог. За такие выкрутасы его б точно упекли в сумасшедший дом. Или сразу отправили к отцам-дознавателям.
Я внимательно изучил кладбище, обошел его по периметру, убедился, что все до одной могилы пусты. По сути дела, с места снялась и куда-то уперлась целая прорва мертвецов, никого не предупредив.
Одно я мог сказать точно, душами здесь и не пахло. А вот темной магией – сколько угодно. Это был аромат сырой дубовой коры и дегтя, едва ощутимый даже для меня, но, наверное, любой представитель инквизиции почувствовал бы его, не дойдя до ограды ста шагов.
Пугало зачем-то залезло в одну из могил, потопталось в ней, с шумом выбросило оттуда разваленные, гнилые доски и комья земли. Проповедник пожал плечами. Он не понимал, что происходит.
Я еще немного побродил по кладбищу, отмечая, что сторожка смотрителя выглядит столь же запущенной, как и весь погост. Затем нарисовал несколько фигур, орудуя мелом по уцелевшим поверхностям могильных плит, и смог выяснить, где использовали магию подъема.
Нигде.
Судя по фигурам, никакого ритуала здесь не проводили, и стихийный всплеск произошел по совершенно неясной для меня причине.
– Вид у тебя такой, словно ты обнаружил в карманах пропажу денег.
– Что-то в этом роде. При подобных всплесках totentanz не выходит за пределы погоста. Но, как видишь, мертвецы ушли. Такое бывает только во время ритуалов или если ограда не освящена.
– Она освящена.
– Знаю. Уже проверил. Что заставило уйти кости – смогут понять только слуги Церкви. Они большие специалисты в делах борьбы с колдовством и чертовщиной.
Подошло Пугало, поманило меня за собой с загадочным видом, скалясь своей застывшей, жутковатой улыбочкой.
– Не слишком разумно, Людвиг! – предупредил Проповедник. – Я бы сказал, даже опрометчиво. Разумеется, для тебя.
– Пугало право. Следует прогуляться по лесу.
– Не желаю видеть мертвых в таком ничтожном и несчастном виде. Не по-божески это, зреть детей Господа в столь жалком состоянии.
– Считаешь, что, когда придет Судный день и наступит Всеобщее воскрешение, они будут выглядеть лучше? – с иронией спросил я.
Вместо ответа он пропел, кстати говоря, достаточно мелодично:
– Lacrimosa dies illa qua resurget ex favilla judicandus homo reus…[8]
– Ну, так оставайся здесь или иди на постоялый двор, – не выдержал я.
– Учти! Помрешь, останутся твои кости среди берез и осин! – кричал он мне уже в спину.
Я махнул ему рукой, и он, повысив голос, начал петь гимн с самого начала. Странное зрелище для тех, кто видит. Душа священника с окровавленным лицом бродит по разоренному кладбищу и вдохновенно поет о Дне Гнева. Хочешь не хочешь, а поверишь во Второе пришествие.
Лес жил своей жизнью. Шелестели старые березы, журчал чистый, начинающийся с ключа на заливном лугу ручей, полз мимо корневищ рогатый жук с лаковым панцирем, слышался отдаленный крик кукушки.
Вот уж кто – пророчица смерти. Плохая птица. Темная. Куда хуже тех же самых ворон, которых принято ругать и относить к слугам Дьявола. По мне, так кукушка может принести бед гораздо больше, чем целая стая черных птиц. Надо всего лишь задать неправильный вопрос, а потом расхлебывать последствия. Если, конечно, успеешь их расхлебать, прежде чем на тебя обрушатся глад, мор, саранча и какая-нибудь озверевшая душа в придачу.
Тропа от сотен прошедших ног никуда не делась. Петляла в подлеске, уводя меня в самую чащобу. Был яркий день, так что я не слишком опасался каких-нибудь неприятностей, лесных духов или иных существ, планируя выбраться отсюда еще задолго до заката.
Пугало тащилось следом за мной, шагах в двадцати, то появляясь из-за деревьев, то отставая. Странное оно все-таки. Пользы от него, скорее всего, ни на грош, но я был рад его компании и тому, что здесь не один.
Из-под ног выскочила серая крыса, вильнула голым розовым хвостом и скрылась в траве. Было видно, как пригибаются травинки там, где она бежит. Что же. Значит, не одни мертвые подались в леса. Крысы из Виона тоже решили немного побыть в единении с природой.
Лес стал гуще, пропали залитые солнечным светом полянки и просеки. Перестали встречаться вырубки. В большом количестве появились звериные тропы и следы. Местность постепенно менялась, начались осины, я стал спускаться в низину, как раз вдоль ручья. В некоторых местах она оказалась заболоченной, пришлось искать обходной путь.
Первое бело-желтое пятно я увидел совершенно случайно, когда повернул голову направо. Присмотрелся, прищурив глаза, и разглядел сидевший на пеньке скелет. Тот не двигался. Поправив пояс, чтобы кинжал был под рукой, я поспешил в эту сторону и был вознагражден нелепой картиной.
Лес был запружен мертвыми. Старые кости, непонятно как соединяющиеся друг с другом, находись везде, куда ни кинь взгляд. Некоторые лежали, словно спали, – часть из них оказалась присыпана серыми, прошлогодними листьями. Другие стояли, третьи сидели, а четвертые даже висели, зацепившись руками или ногами за нижние ветви деревьев, словно постиранное, а теперь сушащееся белье. Где-то поодиночке, а где-то и группами, мертвые захватили этот участок леса, не желая спокойно лежать в могилах.
Никто из них не шевелился, хотя мой дар позволял чувствовать, что они не совсем мертвы. Я шел, поглядывая по сторонам, скорее с любопытством, чем с опаской или отвращением. Некоторые скелеты оказались большими оригиналами и застыли в величественных позах, или совершенно смешных, или гротескных.
Вот мыслитель сидит на камне, подперев костяным кулаком желтую скулу. Здесь – юноша фехтует невидимым клинком, застыв в Bedrohe mit Zornort.[9] А эта парочка самозабвенно целуется, слившись в костлявых объятиях и соприкоснувшись друг с другом оскаленными улыбками. Там, дальше, поэт декламирует свои вирши на радость десятку восхищенных слушателей. А возле кособокой осины беседуют о чем-то два почтенных мужа. И рядом с ними, упав крестом, замаливает грехи какой-то монах. Чуть дальше – пахарь с невидимым плугом, сразу за ним, рядом с покрытыми мхом камнями, женщина баюкает несуществующего младенца.
Их было чертовски много, этих мертвецов.
Когда я проходил мимо, несколько черепов повернулись в мою сторону, и теперь я шагал, провожаемый взглядами пустых глазниц. Пожелтевший скелет, где-то потерявший левую руку и большую часть ребер, увязался следом за мной, привлек внимание еще двоих, судя по позам, резавшихся в кости, но эта троица довольно быстро отстала, отвлекшись на порхающую между деревьями бабочку-капустницу.
Некоторые из «лесных гостей» были обряжены в остатки погребальных саванов, но большинство скелетов оказались просто голыми. На них не было видно даже малейших признаков плоти.
Достаточно далеко от того места, где я находился, между деревьями я заметил женщину. Она была невысокой, крепко сбитой, в сером жилете и длинной юбке. У нее были грязные, немытые, растрепанные седые волосы, крепкие руки с облупленными ногтями и творожисто-белое, рыхлое лицо, на котором не оказалось ни глаз, ни носа, лишь обрюзгший рот – на гладкой, словно коленка, коже.
Я цокнул языком. Убавляющая мясо. Экая неприятность. Вот уж кого не думал здесь встретить. В любом другом случае я не оставил бы ее у себя за спиной и исполнил бы свою работу, но сейчас, уничтожая душу, я рискую взбаламутить это тихое царство. Неизвестно, сколько придется успокаивать пляски и хватит ли у меня на это сил.
Поэтому я прошел мимо, дав себе слово вернуться и прикончить мечущуюся душу прежде, чем она кого-нибудь убьет. Но, к большому удивлению, впереди, прямо на своем пути, я увидел еще двух убавляющих мясо. Они играли в чехарду, с каким-то остервенением прыгая через спины целой вереницы скелетов. Пугало ими нисколько не заинтересовалось, прошло мимо, направляясь в самую густую часть чащобы. Туда, где мертвых было особенно много.
Заметив меня, души перестали развлекаться, переглянулись и сделали шаг в мою сторону. Я без суеты достал кинжал. Увидев черное лезвие, они остановились, еще раз посмотрели друг на друга. Было понятно, что между ними происходит какой-то разговор.
Наконец, они отошли в сторону, уступая мне дорогу, и вновь занялись своими странными играми. Я чувствовал их голод и желание убить меня, но также – их страх. Убавляющие не слишком разумны, в том смысле, что некоторые другие злые сущности предпочитают убраться как можно дальше, если я оказываюсь рядом. У этих же тварей чувство самосохранения почти отсутствует.
Я помянул Дьявола, когда увидел сидящую в траве четвертую убавляющую. Эта полировала снятый с ближайшего скелета череп, нежно протирая его краем подола своей изодранной юбки. Четыре души вместе, когда их и по одной-то редко встретишь. Что могло заставить подобных созданий собраться?
Я резко обернулся и увидел, что к тем, что играли в чехарду, присоединилась первая, и теперь все трое смотрят на меня. Впервые я почувствовал себя несколько неуютно.
– «Уходи, пока цел», – прозвучал у меня в голове голос Проповедника.
Разумеется, никакого Проповедника и близко не было, он остался далеко на кладбище, а все это – лишь мое разыгравшееся воображение, но я решил принять превентивные меры. Достал из кармана мелочь, не глядя, бросил ее себе за плечо, скороговоркой пробормотав нужные слова. Теперь, если они пойдут за мной, монеты их остановят.
Полировавшая череп оторвалась от своего занятия, ее безликое лицо оказалось покрыто отвратительными язвами. Меня так и подмывало прикончить убавляющих, но и эта агрессии не проявила, поэтому я, повернувшись к ним лицом, отступал спиной, пока все четверо не скрылись из виду.
Черт знает что происходит! Столько тварей раньше я видел только на полях сражений. Им здесь нечего делать. Ни плоти на мертвых, ни беззащитных живых. Впрочем, вполне возможно, что они обитали на старом кладбище, и пляска смогла закружить и их, притащив в лес.
Кажется, я пришел в самый центр сборища мертвых, потому что количество черепов на поляне превышало все возможные пределы. Словно грибы после дождя. Затхлый запах костей заглушал другие ароматы. Пугало, не шевелясь, торчало у кромки леса, отвернувшись от меня и склонив голову набок, словно к чему-то прислушивалось.
Понимая, что ходить мимо костяков можно довольно долго, я спросил у первого же скелета:
– Я ищу вашего короля. Где он?
Тот щелкнул челюстью, даже не повернувшись в мою сторону. Зато его сосед поднял руку, указав мне нужное направление.
Король totentanz при жизни, наверное, был рыцарем. Во всяком случае, в руке он держал ржавый фламберг, а на голове его торчал помятый хундсгугель с поднятым забралом. Да и осанка у его величества была прямой, словно в позвоночный столб вбили кол.
– И что вам в земле не лежится, как всем приличным мертвецам? – спросил я у него. – Город перепугали, кладбище стоит пустое. Нехорошо.
– Не стражу нас учить, что делать и как спасать себя, – прозвучал у меня в голове шелестящий шепот короля. – Мы не вернемся, пока это не кончится.
– Не кончится что? – не понял я.
– Не кончится то, зачем они это делают.
Добиться вразумительных ответов у меня не получилось. Точнее, король не собирался их давать. Я поборол раздражение, подбирая в голове подходящие слова. С подобным явлением я мог только разговаривать, как какой-нибудь обычный человек. Оно не обязано мне подчиняться или отвечать на вопросы. Я не Пес Господень, чтобы кости при моем приближении прыгали как шелковые и выполняли любой приказ, в том числе и «марш обратно в могилу».
Но спросить я ничего не успел, потому как из-за деревьев появились четверо убавляющих плоть. Еще три, те самые, которых я видел раньше, вышли с другого конца леса. Одна отсутствовала, моя мелочь ее все-таки задела.
– Беги, – равнодушно сказал король мертвецов.
Я, оскалившись, ничуть не хуже, чем он, крутанул кинжал меж пальцев.
Семеро! Развелось рядом с Вионом гадин! От них уже не скроешься. Догонят, выпьют жизнь, и поминай как звали.
Одним движением руки в воздухе я расчертил на земле широкого «осьминога». Король, кажется, усмехнулся, но говорить ничего не стал. Пугало как назло куда-то делось, впрочем, помочь бы оно мне не смогло при всем своем желании. Очень немногие одушевленные умеют причинять вред душам. Да еще таким сильным и злобным.
Они уже неслись на меня, выставив руки со скрюченными, грязными пальцами. Я хлестанул по воздуху кинжалом, начертил спираль, и передо мной появился длинный золотой шнур. Схватив его, я что есть сил дернул на себя, и пространство с одного бока собралось складками, выпятилось пузырем, искажая вид всего, попадающего в него. Я тянул и тянул, напрягая мышцы, а затем, когда троица почти добежала до останавливающей фигуры, отпустил шнур.
Пространство распрямилось с потрясающей скоростью, разгладилось и тут же громко хлопнуло. Оно стало тетивой, а злобные души арбалетными болтами. Им хорошенько врезало, и они полетели в обратном от меня направлении. Что с ними стало дальше, я не смотрел, потому что четверка с другой стороны уже достигла нарисованного «осьминога».
Как только первая из них пересекла границу, так сразу начала «дымиться». Фигура пила из души ее силу, то, что сдерживает убавляющую в нашем мире. Но слишком медленно. Чтобы исчезнуть, призрачной женщине требуется находиться на этом месте больше двух минут, а у меня нет столько времени.
Я с разбегу ударил ее плечом, а затем локтем, и взятый обратным хватом кинжал вошел в ее тело. Она взвыла и перетекла в клинок.
Мгновенная дрожь в руках, легкий приступ тошноты, звон в ушах. Некогда обращать внимание на такие мелочи.
Три ее товарки уже были в круге. Резко подняв руку, я направил на них открытую ладонь, и ближайшая ко мне убавляющая тут же упала на землю, дергаясь и пытаясь встать. Из-под нее вверх уходил пар, словно она была рыбиной, попавшей на раскаленную сковороду.
Вторая бросилась мне в ноги, и я ударил ее в лицо сапогом, одновременно воткнув кинжал в шею третьей.
«Остались пятеро!» – промелькнуло у меня в голове.
На плечи рухнула тяжесть, я почувствовал, как ломит виски, как двоится зрение, скороговоркой произнес фразу, взмахнул руками, плеснув невидимым для человеческого глаза пламенем на тех, кого отправил с помощью золотого шнура прочь и кто слишком быстро успел вернуться. Кинжалом резанул повисшую у меня на плечах, что есть сил крутанулся, освобождаясь от хвата, перекатился по земле и вбил свое оружие в сердце той, что была пригвождена к земле.
Сверху на меня упала еще одна тварь, обхватила руками шею, пытаясь задушить. Я взревел, видя, как к ней спешит подмога. Ситуация складывалась – хуже не придумаешь. Я терял силы, словно пробитый пулей бурдюк с водой, а их все еще было много. Чертовски много.
На пределе своих возможностей, встав на ноги, я тут же рухнул на спину, придавливая душу к земле, заставляя ее всем телом ощутить начертанную фигуру. Помутневшее зрение отметило прыгнувшую тень. Машинально я выставил кинжал, позволив ей напороться на него, ощущая, как клинок трясется от переполнившей его силы. Кто-то вцепился мне в ноги и я, теряя сознание, активировал фигуру, созданную мной еще накануне вечером.
Земля просела от удара, взвыло, в воздухе закружились знаки, каждый из которых падал на души, впивался в их плоть, ослаблял. Ту, что сидела на моей груди, снесло. Я почувствовал, как захват на шее ослаб, саданул назад локтем, поднялся и, развернувшись, опустил кинжал на гадину.
Это потребовало от меня, порядком выпитого душами, просто нереальных сил. Так что я почти сразу упал опять, уже зная, что уцелевшая меня точно прикончит. Надвинулась чернильная тьма, с воем, криком, диким хохотом и громом барабанов. А затем мрак рассеялся, пришли серые сумерки, и я, все еще удерживая кинжал влажной ладонью, попытался разглядеть, что происходит.
Быстро начало светлеть, колдовство, упавшее на лес, стремительно рассеивалось.
И я увидел девушку.
Ее одежда была ослепительно-белой. Белый берет, короткий мужской камзол, рубашка с кружевным воротником и рукавами, штаны для верховой езды и даже сапожки. Тем более впечатляюще смотрелись красные вкрапления, словно кровь, пролившаяся на нетронутый снег. Алое фазанье перо в берете, алая рубиновая брошка на горле, алая строчка по воротнику, рукавам камзола и сапогам.
Она шла по дымящейся земле, держа в руках, затянутых в белые перчатки, черный кинжал с сапфировым набалдашником. Остановившись рядом с последней, почти развоплотившейся душой, девушка подняла на меня светло-карие глаза и спросила:
– Не возражаешь?
Я покачал головой и вытер кровь, текущую из невесть каким образом разбитой губы. Кинжал спасительницы добил последнюю из убавляющих.
– Привет, Синеглазый, – сказала девушка.
– Здравствуй, Гера, – поприветствовал я ее. – Вот уж кого не ожидал встретить, так это тебя.
– Признаться, и я не думала, что мы столкнемся. Извини, надо успокоить их. – Она убрала кинжал в ножны.
Скелеты, которых встряхнула магия и схватка, бушевали, щелкали челюстями, стучали костями, собирались в круг для танца. Король, положив фламберг на плечо и опустив забрало шлема, готовился отдать приказ начинать пляску. Не знаю, что делала Гертруда, но получалось у нее хорошо. Уже через минуту костяки вновь начали расползаться по лесу, застывать в самых нелепых позах, впадать в спячку.
Эта девушка не только страж душ, но и колдунья. Ведьма, если хотите. В классическом смысле этого слова. То есть при нужде может и метлу оседлать, и проклятие наслать.
Король вернулся на свое место, демонстративно отвернувшись от меня, и забрало поднимать не спешил. Бой на поляне и мои фигуры основательно повредили множество скелетов. Часть костей рассыпалась без всякой надежды быть собранными вновь.
Я уже поднялся, хотя меня все еще мутило и в ногах была гадкая слабость. Гера, ни слова не говоря, протянула мне маленькую фляжку.
– Только не алкоголь.
– Это молоко, Людвиг. Пей.
Сразу же стало легче.
– Подумать только, Синеглазый совершил еще одно чудо – расправился за один раз с толпой убавляющих плоть? Сколько их было всего? Шестеро?
– Семь. Если считать и ту, что ты прикончила.
В ее глазах что-то сверкнуло, но я не был готов поручиться, что угадал эмоцию.
– Такие подвиги только магистрам совершать.
– Ну, я не магистр, – проворчал я. – И без тебя я бы не выжил. Ты здесь какими судьбами?
– Если честно, то совершенно случайно. Ехала в столицу, но почувствовала этих, – последовал кивок в сторону скелетов. – Решила посмотреть, что такое. А нашла тебя. Насмешка судьбы.
– Да уж… – Вот и все, что я мог сказать.
– Идти можешь? – спросила она.
– Конечно. Ты пешком?
– Оставила лошадь на дороге. Я их усыпила ненадолго. Потом начнут буянить. Не отставай.
Она пошла вперед, а я поплелся за ней, любуясь ее гибкой фигурой. За то время, что мы не виделись, Гера отрастила короткую косу, вплела в белые волосы алую ленту. Во всем остальном она ничуть не изменилась с момента нашей последней встречи. Точнее расставания. И надо сказать, расстались мы не в самых лучших отношениях. На самом деле я чудесным образом избежал превращения в жалкую гусеницу. До сих пор не знаю, что остановило вспыльчивую колдунью.
С того времени я не видел Гертруду, хотя пытался отыскать ее, но каждый раз мы оказывались в разных странах, занятые собственными делами. И вот теперь встретились.
Она обернулась и с подозрением поинтересовалась:
– Чему ты улыбаешься?
– Рад тебя видеть.
Она фыркнула, но комментировать это не стала. Сказала лишь:
– Поначалу я тебя даже не узнала. Раньше ты бороду не носил. Похож на пса. Смешного. И лохматого.
Я машинально потрогал недельную «щетину». Росла она совершенно бесконтрольно, да еще отчего-то разных цветов. От светло-песочного до темно-русого, цвета моих волос. Действительно, словно пятнистая дворняга.
– Вернусь в Вион, побреюсь.
– Не надо. Мне нравится. Ты забавный.
Я озадаченно промолчал.
– Признала только по кольцу. Польщена, что ты все еще его носишь.
Кольцо сделала мне она. Я носил его на безымянном пальце левой руки – три плоских полоски из белого, красного и желтого золота, завитые несложной спиралью. На каждой полоске выбиты руны крапивы, руты и толокнянки. Ведьма говорила, что когда-нибудь это кольцо спасет мне жизнь. Я и верил и не верил. Вот уже второй год оно у меня на пальце, но пока еще ни разу не помогло. Впрочем, и не помешало тоже.
– Мне нравится.
Она резко остановилась, потянулась к кинжалу, но я поспешно сказал:
– Не тронь его. Это мой.
