Алексей Пехов
Эринеры Гипноса
За монументальной дверью широко распахивался огромный, холодный, мрачный холл. Луна неплохо освещала его. Бросив взгляд наверх, я увидел круглую дыру в далеком потолке, сквозь нее просачивались внутрь рассеянные холодные лучи и падали редкие сухие листья, или дохлые ночные бабочки – издали не разобрать. Эти бледные ошметки устилали колоссальную лестницу, напоминающую величественную реку. Она брала начало с галереи, опоясывающей холл на уровне второго этажа, там два темных потока ступеней изгибались, чтобы слиться в единый каменный водопад перед нами.
Под ногами скрежетали и прогибались доски гниющего пола, под ними хлюпала вода, выплескиваясь сквозь дыры и трещины грязными фонтанчиками. Ступая по ним, Хэл пожалела, похоже, что поспешила избавиться от обуви.
Облупленная штукатурка покрылась плесенью и трещинами, мебель сгнила, напоминая о себе кучами трухлявых досок, истлевших обрывков ткани и черных обломков серебра.
На стенах висели портреты в тяжелых, громоздких рамах. Вернее, портрет. Одного человека. Черноволосый юноша с тонкими чертами. Одет он был точно так же, как я совсем недавно, вычурно и неудобно. Бледный, хрупкий, с изломанной линией бровей и узкими губами. Было в нем нечто отталкивающее, несмотря на внешнюю привлекательность. Чахлое, искаженное, гротескное, как и весь этот больной мир. То же самое неприятное ощущение пронизывало одежду и украшения, от которых мы с Хэл поспешили избавиться.
На первом портрете молодой человек позировал у столика, заставленного скрученными стеклянными сосудами, в другом любовался розами, в третьем сочинял стихи, четвертом – играл с собакой, на пятом читал книгу…
Мы проходили мимо, и казалось, темные блестящие глаза с десятков полотен внимательно следят за нами.
– Единственное уцелевшее здесь – картины. – Хэл рассматривала изображения, переходя от одного к другому, и, судя по скептическому выражению ее лица, увиденное не слишком вдохновляло мою ученицу.
– Это не картины, – отозвался я.
– Что же тогда?
– Зеркала.
Она стремительно оглянулась, ожидая увидеть прямо у себя за спиной столик на фоне портьеры или фрагмент цветущего сада, но там были прежняя рухлядь и запустение. В недоумении Хэл повернулась ко мне, и тогда я произнес громко:
– Может, пришло наконец время поздороваться с гостями?
– Гости вряд ли нуждаются в моем приветствии, – прозвучал в ответ мягкий, тягучий голос с едва заметным утомленным придыханием.
Хэл уставилась на ближайшее зеркало, откуда прямо на меня смотрел черноволосый юноша с книгой в руках. Не застывший портрет, а вполне живой человек. Он криво улыбался, и его нервные пальцы мяли обложку тонкой книги.
– Так это он?! – спросила моя гурия изумленно. – Дэймос, которого мы ищем?
– Приятно, когда о тебе вспоминают. Пусть даже поздно. – Он рассматривал меня не отрываясь, жадно и в то же время трусливо, пытаясь скрыть страх за высокомерием. – Я тебя не знаю. Ты ученик старого Нестора?
Хэл рядом со мной затаила дыхание, тут же ухватившись за первую ниточку полученной информации.
– Имеет значение, кто мой учитель? – осведомился я небрежно.
– У тебя моя вещь. Часть моего тела, если быть абсолютно точным. – Его пальцы продолжали терзать книгу, надрывая страницы, но он этого даже не замечал. – Справедливо, если я задам несколько вопросов, не находишь?
– Задавай. Отвечать или нет – мое право.
– Разумно, – процедил дэймос неохотно. – Как я могу к тебе обращаться?
– Мэтт.
– И…?
– И все. Просто Мэтт.
– Скажи мне, Мэтт, ты пришел, чтобы… Зачем ты пришел? – В его голосе звучали жгучая надежда и все тот же страх. Он боялся услышать мой ответ и одновременно страстно желал узнать правду.
Я молчал. Со стороны могло показаться, будто я наслаждаюсь своим положением, намеренно затягивая объяснение.
– Что происходит на твоем кладбище? – вмешалась Хэл, которой надоела роль безмолвной куклы.
Он не удостоил ее даже взглядом, нацелив все свое внимание целиком на меня.
– Зачем химеры выкапывают трупы? – продолжила она невозмутимо, но я видел – ее задевает надменное равнодушие пленника. – Планируешь бегство? Или решил исправить ошибки прошлого?
Дэймос дернулся, словно его ужалили, разодрал книгу пополам, отшвырнул прочь, а его голос завибрировал, наполняясь неожиданной силой.
– Я умираю! – кричал он, захлебываясь. – Глупая девка!! Не видишь, что я умираю?! Я размазан по этому гнилому дому, а зеркала бьются!! Когда разбивается следующее, я знаю – прошел еще год. И вместе с ними откололась часть меня – моего разума, жизни, памяти! И у тебя хватает наглости говорить о бегстве?!
Он запнулся, тяжело дыша. В зале повисла звенящая тишина.
– Полегчало? – холодно осведомилась Хэл, отстраненно наблюдая за беспомощной злостью пленника.
Дэймос рявкнул в ответ что-то нечленораздельно-грубое, запустил пальцы в черные волосы, растрепав гладкую, прилизанную прическу с косым пробором. Глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и спросил:
– Ты пришел для того, чтобы вытащить меня, Мэтт?
Прежний наигранно-утомленный тон плохо давался ему.
– Где находится твое физическое тело?
– Александрия, – произнес он с заносчивой небрежностью. – Трехэтажный особняк на берегу Нейлоса. В данный момент сижу в дорогом инвалидном кресле на мраморном балконе. Дряхлая, трясущаяся, полубезумная развалина с гниющим мозгом, в шелковых одеждах, с лысой головой, покрытой коричневыми старческими пятнами, вялым, перекошенным ртом, из которого постоянно течет слюна, высохшими скрюченными ступнями в роскошных, мягких туфлях. Воняющий разложением, мочой и смертью.
Хэл отвернулась, сделав вид, что ее заинтересовал полет мотыльков, устало шелестящих хрупкими крылышками. Острое, неуместное сострадание к дэймосу – вот что она чувствовала сейчас.
– Освободиться не пробовал? – спросил я.
– Я занимался этим много лет, – ответил он с надменной холодностью. – Но Нестор очень сильный танатос. Этот дом был от крыши до потолка в зеркалах, где отражалась вся моя жизнь. Но даже в те времена я не мог вырваться.
– Я могу помочь тебе, – сказал я, глядя на пленника.
– Как?! – Он рассмеялся, тихо и сдавленно, почти не разжимая губ.
– Разобью зеркала. Все. Сразу. Оборву затянувшуюся пытку.
Хэл повернулась ко мне, я почувствовал на себе ее горящий, недоумевающий взгляд. Она твердо запомнила урок – мастера снов не убивают людей. Никогда. Ни при каких условиях. Единственная наша задача в подобной ситуации – разведать обстановку: поставить диагноз. А затем дожидаться специалистов. Но опасения ученицы были напрасны. Реакция от пленника последовала вполне предсказуемая.
Дэймос поднес ко рту дрожащую руку, прикусил ноготь на большом пальце и уставился на меня с ненавистью и ужасом.
– Нет! Не смей! Ты не можешь!! Я хочу жить!
– Разве это жизнь, то, о чем ты рассказывал. Мучительное, унизительное угасание.
– Пусть! Хоть так. Лучше, чем совсем ничего. Не убивай, умоляю!
Кем бы ни был загадочный Нестор, он создал для своего врага идеальную тюрьму. Освободиться тот не может, а разбить зеркала никогда не решится, потому что боится смерти. Он был готов цепляться за свое полумертвое тело в реальности, лишь бы выцарапать себе еще пару лет существования, относительно напоминающего жизнь.
– Что ты хочешь взамен? – похоже, еще немного, и дэймос упадет передо мной на колени.
Хэл передернуло от отвращения. Никогда раньше она не видела человека, который ставит себя в столь унизительное положение.
– Ответь на мои вопросы.
– Спрашивай, – сказал он с торопливой готовностью.
– Кто ты?
– Я? – Дэймос дернул плечом, приподнял брови, словно не понимая, как я могу не знать, и произнес невозмутимо: – Логос.
Контраст с прежним перепуганным, жалким пленником был разительным. Казалось, передо мной стоит совсем другой человек. Властный, заносчивый, с презрением относящийся к простым сновидящим, оказавшимся в поле его зрения.
«Логос», – повторил я про себя. Это имя в древней философии обозначало неизменную, неумолимую закономерность бытия. Человек, запертый в квадрате резной рамы, считал себя олицетворением закона нашего мира.
– Логос, – произнесла Хэл задумчиво, ее одолевали те же мысли, что и меня. – Это значит «слово», «мысль»?
– Для примитивного сознания. – Дэймос улыбнулся мне тонко и многозначительно. – Я тот, кто дает названия вещам и вызывает их тем самым из небытия.
Моя гурия переступила по мокрым доскам, забыв о грязной ледяной воде, заливающей ее ступни в изодранных чулках, подалась вперед, ближе к фанатично сверкающему глазами пленнику, чтобы не пропустить ничего из сказанного им.
– Я смысл всех вещей. Я провидение. Я высший Промысел. Я – Бог.
– Кто, прости? – переспросила Хэл, ошеломленная таким поворотом.
– Бог, – повторил тот сдержанно. – Один из немногих, кто управляет миром. Избранный. Но мне, к сожалению, не повезло. На моем месте мог оказаться другой. И тогда я насылал бы болезни на тех, кто не желает смириться и признать истинность веры в нас, и лечил того, кто готов склониться…
– Слушай, какой-то бред, – шепнула мне в ухо Хэл, приподнявшись на цыпочки. – Видно, он свихнулся здесь в одиночестве.
– Нет, во всем этом есть смысл. – Я внимательно слушал дэймоса, ловя каждое слово. Любое из них могло стать ответом на вопросы, которые не давали мне покоя уже давно.
– В реальности меня зовут Лонгин Сотер. Мои предки из великого рода Птолемея, диадоха[1] Александра Великого, завоевателя Эгиптоса. Я – дэймос, как ты уже понял. Ламнос – вызывающий болезнь. Меня пленил и заковал танатос по имени Нестор. Давно. Очень… – Он прервал горделивую речь и добавил уже совсем другим тоном: – Это все, что я помню.
– Где вы с ним встретились? С Нестором.
Логос скривился, словно от сильной боли, его губы задрожали, он крепко прикусил нижнюю, вдохнул и выдохнул несколько раз, и выговорил наконец:
– Ты пришел слишком поздно. Моя память изъедена червями. Я знаю только себя.
– Заметно, – едва слышно сказала Хэл. – Только себя ты и помнишь.
– Тот, кто пленил тебя, хранил твое отрезанное ухо.
Он непроизвольно потянул руку к голове, но тут же опустил ее, обхватил себя за локти.
– Трофей победителя.
– Как это произошло?
Логос дернул шеей, черные волосы упали на лицо, скрывая глаза. Тусклые огоньки засветились сквозь разлохмаченные пряди.
– Ты был в Полисе?
Моя надежда на то, что название этого города всколыхнет его память, не оправдалась. Дэймос молчал.
– Ты приезжал в Полис из Александрии?.. Встречался там с кем-нибудь?
Он резким, деревянным движением вскинул ладонь, провел по лицу, открывая его. На лбу вздулись вены от напряжения. Логос честно пытался вспомнить. Я видел – он действительно старался. Изо всех сил, но безрезультатно.
– Тебе говорит о чем-нибудь имя Альбинос?.. Анахарсис?
Я уже понимал, что все это бесполезно, но не оставлял попыток расшевелить дэймоса.
– Ты знаешь танатоса по имени Стикс? Быть может, ламию Спиро?
Логос не отвечал, его взгляд был устремлен куда-то вперед и вниз. Я присмотрелся и понял, что завораживает пленника. По стеклу медленно ползла трещина….Едва заметная, не толще волоса.
Хэл хотела что-то сказать, видно, ей на ум пришло еще несколько вопросов, но я схватил ее за руку, дернул в сторону, и сейчас же тюрьма дэймоса лопнула. Лавина грязных осколков, перемешанных с обломками деревянной рамы, хлынула на прогнивший пол, расплескалась грязью, стекла под доски, хлюпая и чавкая там.
Из соседнего зеркала послышался оглушительный вопль. Логос, задыхаясь, бился в новом осколке пространства, и стебли роз с хрустом ломались под его ногами.
– Я не знаю! – кричал он. – Я ничего не знаю! Не спрашивай! Я не могу вспоминать!
Боль и отчаяние исказили его лицо до неузнаваемости. Еще один фрагмент личности дэймоса был уничтожен, наши вопросы стали катализатором этой неизбежной реакции, или прошел очередной год отпущенного пленнику времени, уже не понять… Но медлить и надеяться на разумную беседу дальше не имело смысла.
Хэл отступила еще на шаг. И тут по всем портретам сразу потекли темно-бордовые потоки. Они смыли изображение собаки, опрокинули столик, обрывки бумажных листов плыли по ним ослепительно-белыми клочками, потянув за собой ткань, украшавшую задний фон одной из «картин».
– Что происходит?! – воскликнула Хэл, хватая меня за руку.
– Обширное кровоизлияние в мозг.
Липкие струи заливали лицо Логоса. Крича от ужаса, он пытался стереть их обеими руками, слепо метался из стороны в сторону, натыкаясь на невидимые стены.
Шансов не было. Но я все равно приблизился и осторожно коснулся стекла, направляя в точку, к которой прижимался мой палец, максимум силы. Зеркало было горячим и пульсирующим. По моей руке побежала кровь, обжигающая словно кипяток. Она лилась на пол, уходя под доски пола, и гулко клокотала там.
Зеркало стало проясняться, появилось бледное лицо Логоса. Бурые потеки исполосовали его кожу, пропитали одежду, в белых от ужаса глазах мелькнула безумная надежда.
– Целитель! – взвыл он и потянул ко мне трясущиеся руки. – Ты целитель! Вылечи! Спаси!
– Стой на месте! – рявкнул я, но дэймос не слушал.
Он схватил меня, прикосновение ледяных пальцев обожгло не хуже кипящей воды.
– Назад!
– Вытащи меня!!
– Осторожно! – воскликнула Хэл и очень вовремя присела, прикрывая голову обеими руками.
Стекла лопнули. Все оставшиеся зеркала почернели и осыпались на пол мелкой пылью.
В лицо мне полетели шматки разодранных книг, раздавленные плети роз, зазубренные стрелы осколков. Свет в зале начал меркнуть. Надвинулась тьма. Не та, предполагающая глубину ночи или лабиринт узнаваемых предметов в замкнутом пространстве комнаты, а беспросветная, черная глушь. Сознание человека гасло, мозг умирал.
– Все. Уходим! – Я схватил Хэл за предплечье и потащил за собой.
Дом начал трещать по швам, оплывать, словно мокрая глина. Беззвучно развалилась лестница, осели стены, провалилась крыша. В этом разрушении не было величественного пафоса смены декораций одного сновидения на другое. Мир, окружающий нас, исчезал безудержно и безвозвратно.
– Он умер? – спросила ученица.
– Да. У нас осталось несколько минут.
Мы выскочили на крыльцо.
Памятники рассыпались, химеры – порождение рассудка сновидящего – исчезли. Земля выплескивала на поверхность обломки давних преступлений дэймоса. Они напоминали призрачные тени, блуждающие в сумрачном мире Аида. Последние искры гаснущего разума.
Я старался запомнить образы, как можно больше. Молодая женщина с мелкими, бесцветными чертами держит за руку мальчика лет десяти. Он отдаленно похож на нее, но более яркий и выразительный. Пожилой мужчина с извилистым шрамом на щеке, юная девушка, почти девочка, с нездоровым румянцем и бледным, тонким профилем…
– Скорее, Мэтт! – теперь Хэл торопила меня.
Она бежала мимо призраков. Выбеленные волосы растрепанной кометой летели следом, оборванный подол черного платья шелестел и опутывал ноги, ступни проваливались в рыхлую землю. Но моя гурия не замечала ничего этого, спасаясь от тьмы меркнущего сознания.
Я едва успевал цеплять взглядом – девочка на качелях, два подростка, сидящие рядом на траве. Женщина средних лет с измученным лицом и худым, костлявым телом, завернутая в темную одежду с головы до пят. Девушка в черном струящемся одеянии… все эти люди могли быть рядовыми жертвами, но, вполне возможно, кто-то из них имел важное значение. И лучше я буду помнить…
Призраки рассеялись, мгла повисла над нами каменной плитой, готовой обрушиться в любой миг и придавить обломками.
– Мэтт, куда дальше?!
Яма, из которой мы выбрались недавно, была на прежнем месте, не засыпана, не исчезла вместе с фрагментом сна. Черный, гостеприимно распахнутый провал в земле. Хэл затормозила на самом краю, взмахнула руками, удерживая равновесие, но я крикнул:
– Вниз!
И она без вопросов и сомнений прыгнула. Слетела в темноту, только мелькнули светлые волосы и белое пятно сосредоточенного лица. Прежде чем шагнуть следом за ней, я оглянулся и увидел последний силуэт на фоне мертвой безмолвной пустыни…
Глава 2
Арахна
Опыт – не пережитые ошибки прошлого, как думают многие. Это знания, которые помогут избежать ошибок.
Феликс постарался донести до меня эту мысль своими словами и действиями.
Не нужно ошибаться самому. Достаточно понаблюдать за другими. Сделать правильные выводы из их неправильных поступков.
Но сейчас я понимал, что готов сорваться с верного направления, чтобы начать разгребать последствия своих опрометчивых действий.
Мне надо в Александрию. Сегодня. Сейчас. Чем быстрее, тем лучше.
Картинка, выхваченная из недавнего сна, стояла перед глазами. Мутная ленивая река, ползущая сквозь заросли папируса. Мошки над водой, запах гнили и цветущих лотосов. Черная туша буйвола в антрацитовой грязи. Белые колонны дома, возвышающегося над Нейлосом. На балконе в кожаном кресле древнее божество из мира снов. Когда-то оно внушало ужас. Теперь мертво…
Я обосновался в гостиной и был занят отчетом для Тайгера. Подробным, четким, со всеми мелкими деталями, отступлениями и краткими зарисовками.
Хэл не сиделось на месте, она кружила вокруг меня и не могла удержаться от комментариев.
– Про химер указал?
– Угу.
– Полное имя Логоса не забудь. Может, у Тайгера есть какая-то информация. Я в Сети ничего не нашла. Ну, кроме общеизвестных фактов. Например, что Птолемей спас тяжело раненного Александра во время боя, за что получил прозвище Сотер[2]. Отсюда и пошла их знаменитая фамилия.
– Да.
– И напиши про лекаря дэймосов. Это важно.
– Хэл, – не выдержал я наконец, поворачиваясь к ученице, – чрезвычайно высоко ценю твою помощь, но не могла бы ты заняться чем-нибудь другим? Отвлекаешь.
– Вообще-то ты забрал мой планшет, – заметила она, но больше не вмешивалась.
Достала свой дневник и задумалась над собственным рассказом о недавнем погружении, запустив пальцы в растрепанные волосы.
После бегства из разрушенного, умирающего мира Логоса мы очнулись одновременно. Некоторое время лежали не двигаясь, не думая, не анализируя. Ждали, когда привычная реальность начнет вытеснять фантасмагории сновидения. Шерстяной, щекочущий запах пледа, упругий матрас, не мягкий, не жесткий, такой как надо, душноватый теплый воздух комнаты, уютная тяжесть Хэл, привалившейся к моему левому боку.
Ладонь сжимает обрывок сухой человеческой плоти.
А в другом городе, на другом континенте замер, скрючившись, мертвый сновидящий, возомнивший себя божеством.
Ученица отстранилась, растирая затекшую руку, и произнесла с легким разочарованием:
– Не думала, что у великого человека могут быть такие жалкие потомки.
– Дело не только в людях. – Я приподнялся и положил на комод трофей, в котором больше не было никакого смысла. – Сам город изменился, вместе с живущими в нем.
– Ты был в Александрии? – Тень прежней, жаркой любознательности мелькнула в пригашенной от усталости ученице.
– Был. – Я встал, распахнул форточку.
Ледяной воздух с улицы ворвался в душную комнату ударом копья, разгоняя сонную одурь и видения чуждого мира.
– Нестор. – Хэл уселась на кровати, подтянув к груди колени, и обхватила их руками. – Похоже, это учитель Феликса.
– Может быть, да, а может и нет. Пока у нас ни одного доказательства. Лишь домыслы.
Я с силой сжал виски, чувствуя, как в памяти, переполненной десятками образов из мира Логоса, один за другим мелькают «файлы», которые нужно осмыслить, когда начнет лучше работать голова.
Я не верю, что в увиденном мной сегодня нет совсем ничего ценного.
Поэтому старательно записывал каждую мелочь, вспыхивающую в сознании. Все образы до мельчайших деталей.
Про Феникса мы больше не говорили, но его непроизнесенное имя продолжало звучать где-то на границе рассудка, и я знал – рано или поздно мы вернемся к нему.
Уже второй час Хэл старательно систематизировала свои впечатления, сидя напротив меня за столом, – и ее юное лицо становилось строгим и отрешенным.
Когда нашу работу прервал громкий настойчивый стук, ученица огляделась с недоумением.
– Это мой телефон, – сказал я, не отрываясь от файла. – Сообщение.
– Может, поменяешь сигнал на входящие? – осведомилась Хэл, выбираясь, чтобы встать. – А то такое чувство, будто дэймосы уже в стену долбятся.
Она принесла коммуникатор и положила передо мной. Я взглянул на экран. Там высвечивалась одна-единственная строчка. «Приезжай. Срочно. Виктор».
Я захлопнул крышку на чехле планшета.
– Хэл, вызывай такси. Мы едем в Полис.
Не задавая лишних вопросов, она схватила телефон, мгновенно отправила запрос, сообщила мне:
– Машина через две минуты.
И бросилась одеваться.
Мы выехали спустя пять минут.
Хэл устроилась на переднем кресле, рядом со мной, посмотрела на адрес, который я забивал в навигатор, и вопрос о пункте назначения отпал у нее сам собой, однако возник другой:
– Как думаешь, что случилось?
У меня были кое-какие предположения, но я не стал их озвучивать.
– Узнаем на месте.
Она кивнула, открыла планшет, несколько мгновений смотрела на экран, потом шумно выдохнула и спросила с досадой:
– Мэтт, ты что, спартанец?!
Это явно не было комплиментом моей мужественности. Спартанцев, как известно, воспитывали воинами – но при этом они были лишены таких навыков цивилизованности, как умение писать или читать, их обучали только воинскому мастерству, искусству стратегии и, конечно, развитию физических навыков: мощных мышц, грубой силы. Поэтому в нашем обществе спартанцем обычно называли плохо образованного человека.
– Сбил все настройки. Как тебе это удается?!
Она потратила довольно много времени, устраняя причиненный мной ущерб, но письмо Тайгеру все же было отправлено еще до того, как мы нырнули в тоннель Гиперпетли.
В центральном Полисе по-прежнему было тепло. Оглушающая жара летних месяцев и начала осени схлынула, оставив свежесть. Прозрачные тени от ветвей платанов лежали на мостовых.
Мне захотелось спуститься на древнюю набережную Тибра и не спеша пройтись по ней, вдыхая аромат быстрой воды, послушать шум перекатов, посидеть на нагретых солнцем каменных плитах, любуясь цаплями, охотящимися на мелкую рыбешку. Можно медитировать часами, путешествуя во времени не сходя с места. Весь Полис от древности до настоящих дней тут можно охватить одним взглядом. Река – самая первая, была здесь с начала времен, по ее берегам скитались еще племена этрусков. Набережная, широкая, укрепленная, в гранитном парапете тяжелые бронзовые кольца – швартовать лодки.
Мост Элия, построенный в сто тридцатых годах, за ним белые храмы. Особенно впечатляет мавзолей Адриана, с бронзовой фигурой императора в образе солнечного бога Аполлона.
Над ним возвышались постройки пятисотых – чуть грубоватые, мощные, напоминающие крепости, стилизованные под античность, с теплым оттенком штукатурки на стенах. Мои любимые цвета – терракота, сливочно-желтый, приглушенно оранжевый.
А выше – сияющие вершины современных зданий, в дымке подвесных садов и тонком кружеве портиков, вознесенных на необозримую высоту…
– Хорошо бы пройтись, – сказал я негромко сам себе, глядя в окно на проносящиеся мимо платаны, растущие вдоль реки.
– Что? – Хэл подняла голову, отрываясь от новостей, которые пролистывала на планшете.
– Хочу прогуляться здесь.
– У нас же нет времени.
– Потом, когда-нибудь. Когда это время появится… если вообще появится.
Машина обогнула исторический центр, свернула на переплетение улиц, и спустя несколько минут мы оказались возле дома.
Дверь в квартиру Виктора была приоткрыта. За ней слышался приглушенный гул голосов. Я тихо вошел первым. В нос ударила странная смесь запахов. Дезинфекция, мокрая глина, озон, плесень, и еще что-то…
За углом длинного коридора сверкали белые вспышки и слышались сухие, частые щелчки фотоаппарата. Ни с чем не перепутаю этот звук.
Я направился прямо туда, Хэл не отставала, но не успели мы сделать и нескольких шагов, как мне навстречу вышел высокий мужчина с растрепанными светлыми волосами и хмурым, сосредоточенным лицом. Увидел меня, и в его серых холодных глазах мелькнуло узнавание.
– А ты как сюда попал?
– Виктор прислал сообщение.
Он хотел спросить меня еще о чем-то, вернее, готов был вцепиться и не выпускать до тех пор, пока не получит ответы на все стихийно возникшие сомнения. Но его окликнули:
– Неарк, подойди. Ты здесь нужен.
– Не уходи, – велел мне эринер. – У меня есть к тебе пара вопросов.
И удалился на зов.
– Удивительно, – тихо произнесла Хэл, – он очень похож на Герарда.
– Ничего удивительного, – отозвался я, – это его внук.
Ученица изумленно застыла, сопоставляя образ эринера и сновидящего. Я же снова направился вперед, но опять не смог добраться до цели, столкнувшись со вторым представителем защитников правопорядка.
Марк выглядел точно так же, как и в последнем сне. Широкоплечий гигант, не уступающий комплекцией оракулам, с мрачной, слегка опухшей физиономией. Даже контур римского орла, выбритый на затылке, остался неизменным.
– Ты-то мне и нужен, – заявил охотник, цапнул меня за плечо, взглянул на удивленную Хэл и слегка улыбнулся ей. – А ты посиди пока вон там.
Кивнул на кушетку в прихожей и потянул меня за собой.
В небольшой комнате, скорее напоминающей склад старых неудавшихся скульптур, разместился стол на круглой ноге, с треснувшей деревянной столешницей, и единственный стул. Гипсовые изваяния богинь, героев и мифических чудовищ сдвинули в угол, часть завесили тканью. Пахло пылью и каким-то химическим средством.
Я сел. Марк остался стоять, прислонившись к стене.
– Я говорил с Тайгером, – произнес он, закончив прожигать меня тяжелым, мрачным взглядом. – Он мне рассказал о трех могилках в одном переделанном мире. Из-за которых начался весь этот переполох.
– Вообще-то их было четыре, – заметил я.
Значит, Тайгер счел возможным поделиться со своим ближайшим учеником информацией о некоем перекованном дэймосе.
Марк правильно понял смысл моего молчания.
– Я сам догадался, кто ты такой. Сомнения возникли после того, как я поработал с тобой в первый раз. И укрепились после второго. Тайгер всего лишь ответил на мои вопросы.
– Ни у кого больше подобных подозрений не возникало.
– Ни у кого нет такого опыта работы с дэймосами, как у меня. Кроме учителя, естественно. Как ты оказался здесь?
– Виктор попросил приехать. Марк, что случилось и почему тут эринеры?
Он помолчал, потом оттолкнулся от стены и кивком велел следовать за собой.
Кушетка оказалась пуста, можно было не рассчитывать, что Хэл станет примерно сидеть, дожидаясь, когда ей позволят встать. Ученица растворилась где-то в глубине квартиры.
Прежде просторное жилище архитектора как будто стало меньше. Продвигаясь следом за Марком, я постоянно натыкался на посторонних людей. Двое в форме эринеров, смутно знакомый парень со значком сновидящего…
В комнате Коры на кресле полулежала незнакомая мне девушка. Вокруг нее хлопотали два медика. Не целители.
Ее шея была густо залита биоклеем, к запястью тянулись трубки капельницы. На бледном до синевы лице сверкали серо-зеленые глаза.
– Это София, – сказал мне Марк, – одна из моих оптимизаторов.
– Что произошло? – спросил я тихо, но сновидящая услышала.
– Ударила в шею спицами. – Ее голос звучал сдавленно и сипло. – Если бы я не почувствовала движение за спиной и не повернулась, она бы проткнула меня насквозь.
– София работала с ламией, – пояснил Марк, – и до сегодняшнего дня все было прекрасно.
– Где Кора? – обернулся я к охотнику.
Он кивнул в сторону узкого коридорчика, где только что прекратили мерцать вспышки. Оттуда вышел мужчина с камерой, висящей на шее. Он был сосредоточен и деловит. Движения скупы и энергичны.
– Я закончил. Она ваша.
Он посторонился, пропуская меня.
Это снова была ванная комната. С крюка люстры спускалась грубая серая корабельная веревка. На ней, с тугим узлом над левым ухом висела Кора. Багровое от прилившей крови лицо едва узнаваемо, выпученные мутные глаза глядят прямо на меня, черный язык вывалился изо рта.
Старая Арахна в своей последней паутине. Древний миф в новой интерпретации. Проиграв Афине[3], она убежала и повесилась со стыда. Но сначала ударила богиню мудрости своими спицами.
– Снимайте, – прозвучал рядом голос Неарка. – Мы заберем ее, если сновидящие не против.
– Возражений нет, – корректно откликнулся Марк.
«Мы не работаем с мертвыми телами и вещами, снятыми с мертвых тел», – мог бы сказать он, так же как и любой из нас. Но для эринеров труп ламии мог прояснить некоторые важные вещи.
– Ну, и какие мысли у мастеров сна? – спросил Неарк, отворачиваясь от мертвой ламии, пока его коллеги вынимали ее из петли.
– Самоубийство, – ответил охотник сдержанно. – На первый взгляд. К чему пришли эринеры?
– Рабочая версия – самоубийство, – повторил внук оракула ту же самую гипотезу. – После вскрытия можно будет сказать точнее.
Пока они негромко обменивались репликами, я медленно отступил, стремясь не привлекать к себе внимания. У меня возникла собственная теория, касающаяся всего происходящего, и надо было успеть проверить детали.
Хэл обнаружилась очень быстро. Ученица сидела на кухне, за столом, напротив Виктора. Они беседовали вполголоса, доверительно наклоняясь друг к другу, разделенные двумя объемными чашками, над которыми поднимался легкий пар.
Я зашел, осторожно и тихо, чтобы не прервать разговор. Мельком оценил помещение – оно было стилизовано под старину: гриль, оформленный как очаг, ряды медной посуды на открытых полках, фреска по белой стене, изображающая виноградную лозу, покрыта мелкими трещинками. Тяжелые резные стулья, массивная столешница…
– Они сдружились с Софией, – говорил Виктор, и в его словах звучало неподдельное недоумение. – Я никогда не видел, чтобы Кора так сходилась с людьми. Повеселела, перестала цепляться к мелочам, стала лучше себя чувствовать. И она не притворялась, я видел, ей действительно нравилась эта девушка… а потом вдруг это все… – Он неловко мотнул головой в сторону коридора.
Затем увидел меня. Поднялся. Расстроенное лицо просветлело.
– Мэтт, – он крепко пожал мне руку. – Спасибо, что приехал.
– Как ты?
– Ошеломлен, – ответил архитектор честно, потом криво усмехнулся. – Расстроен, но не до горя. Наши отношения с Корой трудно назвать гладкими.
Он помолчал и поинтересовался сухо:
– Она была дэймосом, ламией?
– Да. Кто сказал тебе?
– София. Обрисовала в общих чертах… – он неопределенно повел рукой и снова опустился на стул. – Теперь многие странности матери стали понятны.
Я сел рядом с Хэл. Во взгляде ученицы читалась многозначительность и легкое нетерпение. Ей хотелось поделиться со мной новостями и собственными выводами.
– Зачем Кора это сделала? – спросил Виктор. – Почему вдруг?
– Пока есть только предположения. Например, затяжная депрессия, которая закончилась самоубийством.
