Алексей Шерстобитов
Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера. Полная версия. Книга 1. Книга 2
Однако всё переворачивалось с ног на голову, когда время подходило к моменту выстрела, а ведь искал я и находил многих, а стрелял в единицы. Но однажды настал день, когда что-то внутри меня более не позволило пересиливать себя, и я перестал плавным нажатием на спусковой крючок посылать смерть в сторону незнакомых мне людей. После моего «списка» в такое, наверно, трудно поверить, но я больше не видел хотя бы одну причину для того, чтобы пересиливать себя, делая это. Единственное, в кого я знал, что смогу выстрелить – в угрожающего моей семье. Но они не появлялись на горизонте, а я не собирался появляться в их поле зрения. Но это уже было после 2000 года.
Стези
Хотя эпоха больших сходок и кулаков уже подходила к концу, «Сильвестр» требовал солидности, цивилизованности и галстучно-пиджачной воспитанности. На дворе был 1993-й, через год он в приказном порядке всей элитной и околоэлитной массе предложил пересесть на Мерседес-Бенсы, в худшем случае – на BMW, по понятным причинам начав с себя. Его 140-й кузов-купе с объемом двигателя в 600 кубов пролетал на любые сигналы светофора, часто в гордом одиночестве.
Человек без страха и упрёка, вознесший себя до невероятных высот, имеющий на тот период сильнейшую армию и ведущий, как царь Агамемнон, не шутейные сражения, готовясь к, подобной с Троей, войне.
Один из его приближенных позже, в приватной беседе, с нескрываемой гордостью поделился «внутренней статистикой»: «С начала года уже 25 человек завалили – работаем!». А было, уважаемые господа, 25 января – Татьянин день, праздник замечательной святой, имя которой носила моя мама, и праздник всех студентов. Двадцать пять дней – двадцать пять убийств! И всё только начиналось: не только новый год после отпусков и отдыха, но и переделы, крупные дела и настоящие боевые столкновения, которые, слава Богу, касались, в основном, самих же группировок.
Я читал о цифре, которую повторил на моём судебном процессе обвинитель, и которую одобрил понимающим кивком судья, с 1990 года по 2000-й погибло более миллиона молодых мужчин в возрасте от 16 до 35 лет, это убитые и пропавшие без вести, покончившие с собой, погибшие в авариях и наркотических передозах. В такой статистике крепких и не достигших опытного возраста пассионарных людей есть и коммерсанты, и милиционеры, их родственники и даже чиновники, а также случайно попавшие в этот список. Но в основном – парни из параллельных криминальных структур, разбросанные по всей необъятной Российской Федерации. И все они жертвы субъективной жадности, алчности, гордыни, тщеславия людей, находящихся во главе чего-либо, а более всего – борьбы за деньги и власть единиц, тянущих за собой тысячи. Их жизни – на каждом из нас, выживших и бывших нашими и чьими-то товарищами, а то и друзьями. Вот они, кто были с нами, надеясь на жизнь лучшую, и шли тем же путём, споткнувшись о чей-то выстрел, петлю, нож или что-то ещё, что остановило их сердце.
Кто из них не канул в лесу или водоёме, были похоронены с блестящими почестями, уже не нужными мёртвым, но будоражащими чувства живых. Такие похороны, как у «Сильвестра» или «Культика», должны были сплачивать, давать представление о братстве и показывать, что все мы мощный кулак, не отдающий «своё», а на чужое, якобы, не зарящийся.
Все это действо начиналось с кавалькады машин, блестящих и дорогих, накупленных за малую часть от настоящей стоимости, отобранных за долги, украденных, с перебитыми номерами и так далее. Из-за почти полностью тонированных стекол на мир, покинутый усопшим, взирали спортивного вида бойцы, коротко стриженные, в кожаной униформе, с мужественными лицами и взглядами, говорящими о том, что их владельцы не только готовы на всё, но и всё это делали уже неоднократно. Это выглядело движущейся очередью, где четвертым-пятым ехал катафалк, иногда не один, а впереди едущие несколько машин перерезали движение встречных и боковых потоков, вне зависимости от ширины и значения дорог и трасс. Иногда это делали либо оплаченные, либо всё понимающие и входящие в положение ГАИшники (ныне представители ГИБДД) – все под Богом ходим. Но многие считали подобное недопустимым.
ПОГИБШИЕ ОТ РУК СВОИХ
ОТВЕТНЫЙ ВЫСТРЕЛ (осужденные)
ОСТАВШИЕСЯ НА СВОБОДЕ
Люди, стоявшие в образовавшихся пробках, поначалу выскакивали, кричали, сигналили, ругались, махали руками, находились предлагавшие деньги за проезд или угрожавшие молчаливо стоящим и сегодня спокойным «боевикам». Но появляющаяся процессия из сотни, а то и более машин, набитых теми, чьи имена, по крайней мере, некоторых произносили шепотом, заставляла рокот становиться тише и превращаться в негромкий ропот.
Проезжающие же ощущали свою силу, превосходство и далёкую отстранённость от этого мира, никогда не понимающего, но по-честному завидующего той категории людей – личностей, может, и не там применяющих свои силы, однако не боящихся не только делать запредельное, но и отвечать за это жестко, порой теряя и жизнь. Это вам, для сравнения, не сегодняшние в большинстве чиновники и все те, кому вы и мы несём взятки и о чем-то просим – причем не потому, что они из себя что-то представляют, а лишь потому, что занимают, волею случая, кресло, пост, а то и табуретку, специально поставленную так, чтобы заслонять вход. В отличие от первых, этих не убивают, не преследуют, не сажают. Нет, о них и их прегрешениях только говорят, грозя в их сторону пальцем, но твёрдо придерживая другой рукой, увеличивая их количество и, соответственно, ухудшая их качество!
Хотя не перевелись ещё и за своё и за чужое радеющие люди, которые могут где-нибудь у машины, у гаража или в подъезде невзначай спросить: «Уважаемый, зачем так ведёшь себя?!». И популярно объяснить, что если уж всех уважать не в состоянии, то пусть хоть научится видеть разницу, а для начала могут и дать ему хотя бы на одну треть от возможного максимума страдануть, скажем, спалив автомобиль, появившийся у владельца в виде очередной взятки (ведь не убудет!), и отвесить пинок, придающий инерцию для полёта метров на 5–6. А если жалобы со стороны населения возобновятся, увеличить давление еще на треть…
Отпевание в церкви, дорогой гроб, необычная музыка, красивые, многообещающие слова, клятвы о мести и обещания жене содержать пожизненно её и детей, как я уже неоднократно писал и повторяю в третий раз (ибо это было фоном, на который накладывалась вся основная жизнь, и пусть станет фоном для каждого, читающего эту книгу, чтобы проще понять происходящее): во всё это верилось и, частично, подтверждалось. По крайней мере, до моего откровенного разговора в конце 1994 года с Андреем Пылёвым, перед принятием мною решения об устранении Гриши, я свято верил (и это частично совпадало с моим мировоззрением, сформированном в годы обучения и службы) в то, что находили и мстили, таким образом, предупреждая «межклановые войны», а соответственно, и свои потери. Иногда это было так, но чаще, увы, были просто личные амбиции «Северного» (Гриши Гусятинского) – очень злопамятного человека.
«Иваныч», скажем, до такого не опускался, он и сам лично с любого спросить мог и никого не боялся. Но такой бизнес, манеры и средства его ведения были присущи тому времени. Он мог спустить обиду, простить, если извинялись, но не уступить или отдать своё. Раз сказав «нет» или «наше», уже не повторялся, а рубил с плеча, поэтому часто приходилось слышать: «Да если даже след этого человека в этом вопросе есть, то мы из уважения уступаем».
Было и по-другому и по-другому заканчивалось, как скажем с «Птицей» и его «Птицинскими» при перестрелке у театра Советской армии и Музея вооруженных сил в 1994 году. Я не присутствовал, но во всех красках и подробностях знаю со слов нескольких участников, повествовавших мне об этом в разное время. Сейчас уже и не вспомню причин тех событий, только на «стрелу», среди прочих, ездили О. Пылёв, Гусятинский, Бачурин (Юра «Усатый»), Любимов («Женек» «лианозовсий»). «Культик» единственный ехал, зная, как она закончится, народу же просто сказали быть готовыми, впрочем, почти как всегда – по-серьёзному. Каждый приехал во всеоружии. Расставились, окружив место встречи и пути возможного отхода, периодически созванивались друг с другом или переговаривались по радиосвязи, что допускали крайне редко, опасаясь «прощупывания эфира». О действиях договорились заранее, хотя каждый и так знал, что делать, в крайнем случае, но, странно, не о ведении самих переговоров.
* * *
Подъехал Ананьевский («Культик»), поздоровался с тем, кто был открыт и поблизости, направился к идущим по лестнице оппонентам, тех было не более десяти – меньше нашего. Ничто не предвещало быстрой и грустной развязки, хотя «более удачного» места для нее найти было сложно – отходов море: два парка, две станции метро не более чем в километре, много трасс и дорог, общественных центров культуры, спорта и так далее. Место всем знакомое, а для нас вообще, родное. «Пыли» (так за глаза иногда называли братьев Пылевых) и Гриша постоянно собирали своих подчиненных на стадионе «Слава», а Селезнёвская улица была не только местом дислокации, но и районом, где они выросли и впервые увидели свет.
Всё произошло крайне быстро, протягивая и пожимая руку «Птице», Сергей «Культик», левой рукою вынул небольшой «ствол», как потом оказалось, мой подарок, и без тени сомнения, приставляя его ко лбу очередного «авторитета», спустил курок. Через секунду атмосфера пятачка, расположенного недалеко от памятника А.В. Суворову, разрезалась сухими хлопками выстрелов, ранящих и добивающих и, по-моему, даже не успевших дать отпор и не сопротивляющихся, чем-то перешедших дорогу тогдашнему «королю» преступного мира, так и не ставшему «вором в законе» – «Сильвестру». «Птица» лежал навзничь, холодеющий и ничего уже не представляющий. Взгляд, вперившийся в небо, смотрел на приближающуюся тьму, а душа отлетала, то ли пока еще ничего не поняв и сожалея о неудаче, то ли виня себя и свои действия, из-за которых души ещё троих соратников покидали вместе с ней мир земной. А может быть, в такие мгновения душу перестает интересовать происходящее в этом мире, а только предстоящие мытарства, «страшный суд» и приговор, ждущий каждого из нас, после которого лишь два выхода – на лестницу вверх, к свету, или вниз, к мразотной тьме?
Кому-то всё же удалось избежать такой же участи, и один из них, пробегая жигули седьмой модели, удачно припаркованные под выбранный заранее сектор обстрела с внимательно наблюдавшим за происходящим «Шарапом», тем самым парнем из «Крылатского», державшим наготове свой ПМ (8 патронов + один в стволе), разогнавшись без оглядки, не справился со скоростью, а может, от переизбытка адреналина и не заметив машину, со всего маха «въехал» в решетку радиатора, на секунду застыл в позе «Г», и не выпрямляясь, растерялся от вида направленного на него в полуметре, через лобовое стекло, дула ствола. Слишком резкое нажатие на спусковой крючок дёрнуло ствол вниз, влево, и ещё раз и ещё раз… Беглец стоял, как завороженный и согбенный, с выпученными глазами, уже представляя себя кошкой, у которой ровно столько жизней, сколько пуль изрыгнул пистолет. Происходящего не понял никто из них, оба были в шоке. Затвор уже находился в заднем положении, запертый затворной задержкой, что говорило об окончании боеприпасов, но палец упорно выжимал ещё хотя бы один. Первым опомнился безоружный, хотя и державший в руке пистолет, в суматохе то ли позабыв о нём, то ли от страха и неуверенности не подумал им воспользоваться, но рванул через машину, как показалось Александру, одним прыжком и вторым исчез восвояси – сушить портки и думать о смысле жизни.
Представляю величину комка в горле у «замечательного» стрелка, но ни взгляд, ни судорожно работающая мысль не давали объяснений, а делать что-то было нужно. Анус крепко вцепился через дорогие брюки в обивку сиденья, и отпускать не хотел. Ноги уже перебирались, как при беге, но ещё внутри салона. Понятно, что нужно было уходить, но глаза не могли найти ни одной дырки от пуль – если бы они были в исчезнувшем теле, то вряд ли оно могло бы двигаться с такой быстротой.
Это потом, через несколько часов, за множеством рюмок водки, «Шарап» понял, что ему, возможно, повезло не меньше, ведь парень мог так же разрядить свою пушку, но шансов промазать у него было меньше.
Несколько по-иному о том рассказывал Махалин, будто бы присутствующий на пассажирском сидении, но мне почему-то больше нравится именно этот вариант.
* * *
Воистину, Господи, чудесны дела Твои! Велика милость Твоя! Но какой вывод сделали и один и второй? Саня, по всей видимости, никакого, и об этом мы разговаривали на краю бассейна на вилле Андрея, принимая солнечные ванны и пуская колечки сигарного дыма. По прошествии многих лет, имея уже свои дома, входя в пятёрку основных представителей нашего «профсоюза», мы не то, чтобы жалели о содеянном, а уже вряд ли помнили о нём в полном размере!!! Сегодняшняя суета застила голос совести прошлого, но был ясен, хоть и часто слаб её голос в настоящем. Это отрезвляло, часто останавливало и, в результате, не дало сделать шаг для достижения самого дна пропасти и остаться, может, и содеявшим ужасное человеком, но человеком.
Завтра был «Миллениум» (в повествование ненадолго вторгся 2000 год), а сегодня мы наслаждались редкими семейными идиллиями, совместив сразу три семьи. Неоформленную официально пару представляли только мы, но я свято верил во временность этого положения, хоть и очень долго продолжавшуюся, и тратил массу времени и денег, чтобы когда-нибудь прийти к решению этого вопроса. Девчонки щебетали и приятно суетились, готовясь к предстоящему походу в ресторан. Красивые и безопасные места, дорогие машины и одеяния, вкусная пища и вино и беззаботные две недели с красивой и любимой женщиной – это была моя предпоследняя поездка в Испанию и вообще встреча на свободе с «Андреем» и «Шарапом». Через пять лет стезя жизни круто повернётся и нарушит наше существование, уже далеко отошедших от прежнего, людей, занимающихся своим бизнесом, а главное, прочно вошедших в около семейную идиллию с постоянным местом проживания, работой, а в моей ситуации уже, ещё чуть-чуть, и с женой. Но это после, а сейчас дышалось легко, здоровый, крепкий организм с трезвым разумом и огромным опытом по выживанию, просто наслаждался. Позади было двухдневное пребывание в Амстердаме, а впереди – солнце, удовольствие, свобода без напряжения, в России всегда чрезмерного. Мы вспомнили ту перестрелку, и Александр рассказал продолжение.
Очнувшись, он выбил ногой изнутри простреленное стекло, так и не найдя дырок – лишь после, через две недели, на сервисе они чётко определятся, зияющие черным на капоте, непонятно как не замеченные сразу. Схватив сумку, рванул как на «сотку» (на дистанцию 100 метров). Пару раз в неделю, приезжая со своими парнями, он отмечал про себя, что машиной, кроме шпаны, никто не интересуется, а через 15 дней увёз через подставное лицо, которому якобы принадлежал автомобиль, на сервис. Рейтинг всех участников, кроме трупов, дико поднялся, прежним остался у Ананьевского – у него он и так давно зашкаливал за все мыслимые границы. Кстати, иногда на стрелках он приговаривал, обращаясь к противостоящей стороне: «На мне восемь воров, за каждого готов ответить, кто желает спросить – подходите». Однажды этому я сам оказался свидетелем, причем нас было многим меньше, и мне подобное поведение показалось несколько безрассудным и нерасчётливым, я напрягся и, предвидя бойню, завел руки назад под пиджак, где крепились два пистолета и уже приготовился взводить курки… Но странно, желающих никогда не находилось, за «голубую кровь» никто не спрашивал, хотя должны были. Но видно на то были причины у небожителей криминального мира. Не мне судить.
Газеты пестрили заголовками о стрельбе в упомянутом месте и шести убитых, телевидение не отставало тоже, милиция в результате отрапортовала о разборке с участием «чеченцев», а все настоящие участники о ней забыли до тех пор, пока не стали арестовываться доблестными органами. Но эти истории для будущего…
Первая задача
Временная неизвестность, после покушения на «Филина», закончилась приглашением на чашку чая. Через час, прокатившись на такси, я трескал сушки, запивая крепким индийским чаем и слушая Гришино повествование о тяжестях и лишениях его жизни. Но, судя по выхлопу, всё было не так печально. Однако фраза о том, что в ближайшее время всем придётся перейти на осадное положение и съёмные квартиры, несколько напрягли. Ещё большее беспокойство вызвала просьба встретиться с «Усатым» – мол, он всё покажет и расскажет. Я молча понимающе кивнул. Уже прощаясь, он добавил, что всё необходимое нужно отдать списком лично ему, и всё будет сделано в течении суток. На том и расстались.
По словам шефа, разгорался нешуточный конфликт, и, скорее всего, будет много неприятностей, если первыми не успеть убрать некоего «Удава» (Игорь Юрков). Не имея понятия, кто это, но чётко уяснив, что многое теперь зависит от меня, поехал в район московского зоопарка. Отношения Юрия «Усатого» ко мне явно переменились на вежливо-учтивые снаружи, но явно ещё более негативные внутри. Моё восшествие ближе к начальству он воспринял болезненно, но считал временным, до первой оплошности, мечтая в своё время отыграться. Его положение «старшего» среди «лианозовских», было гораздо выгоднее и интереснее для него, но в то же время – тупиковым и бесперспективным, поэтому всеми возможными вариантами он рвался наверх. Паша был не только его человеком, которому Гусятинский, оказывается, сделал подобное моему предложение. Его поставили ко мне с другой задачей – страховать, контролировать.
Он был «корешем»[37], который взял на себя вину за общее преступление и отсидел за Юру и ещё кого-то. Поступок по тем меркам и понятиям, да что говорить, и по нынешним временам, благородный и достойный, но вряд ли оценённый. Был у «лианозовских» и второй «старший», по статусу выше – «Женёк». Опасный и умный человек, из-за денег и власти готовый на всё.
План к моему приезду уже был готов, и впечатлил своей нерациональностью и неразумностью, а так как исполнять его выпало мне, то и последнее слово оставалось за мной. Конечная выработка схемы покушения была отложена до момента определения графика появления здесь нужных фигурантов, выяснения их количества, машин, манеры передвижения, наличия и профессиональности охраны, вооруженности, а заодно и жизнедеятельности и особенности окружающих объектов – домов, учреждений и автостоянок.
«Работа» кипела, правда, заключалась именно в наблюдении и выводах, и картина ситуации наконец-то вырисовывалась. Арсенал мой пополнился ещё одной «Мухой», АК-74У не первой свежести, двумя «Тульскими Токаревыми» (ТТ), десятком РГД-42 (гранаты наступательного действия с небольшим радиусом разлета осколков), и чуть позже – АК-47, с которым, в своё время, «умирал» на учениях не один десяток бойцов. Короче, выбор был.
Не могу сказать, что всё это вкупе смертельно, в эмоциональном смысле, напрягало меня, раз приняв решение, я не привык обдумывать его и мучиться правильностью или неправильностью. Оставив три позиции, над которыми нужно думать: безопасность семьи, свое выживание, подготовка и выжидание момента «Х», когда, при появлении необходимых обстоятельств, нужно будет «соскакивать» с сегодняшнего положения вещей, не оборачиваясь, и никогда больше не возвращаясь. Сегодня же – работать и ждать. Душа казалась дремлющей, а совесть – усыпленная безысходностью.
Может, это была и неверная постановка задач, зато надёжная. Другое дело, что она вела прямиком в царство бесчувствия и забвения. Наверное, так и было бы, но то ли моё творческое сентиментальное и переживающее доброе начало, то ли в своё время появившаяся женщина, воплощавшая саму жизнь и потому ставшая постоянной укоризною моему пути, которая какими-то невероятными силами, но совершенно незаметно спихивала меня с этой тёмной стези.
Итак, офис фирмы находился в жилом доме, напротив входа, в который стоял высокий железобетонный забор, ограждавший здание телефонного узла, стоящего торцом, соответственно, с выходящими окнами лестничных клеток и несколькими застеклёнными витражами непонятного назначения. Проверив все варианты, стала понятной, возможность появления случайных свидетелей через них. Рядом, огороженная таким же забором, развернулась огромная строительная площадка с только что начинающими вырастать из-под земли железобетонными основаниями. С этой точки мог открываться хороший сектор обстрела, если бы не огораживающее препятствие. Выход был найден в пробитой ночью небольшой дыре на высоте 2/3 от низа ограждения. Это было неудобным, так как требовалась лестница, чтобы иметь возможность прицеливаться через это отверстие. Неудобство состояло ещё и в том, что автомат приходилось держать одной рукой за боевую рукоять, второй же точкой упора была металлическая ступень лестницы, на которой приходилось стоять и удерживать равновесие второй. Стройка была объемной.
Единственным быстрым отходом был путь, пролегающий через всю площадку к КПП строящегося объекта, наводненного большим количеством рабочего персонала. Было опасение, что звук громких выстрелов привлечет к месту их произведения и, соответственно, к нам, рабочих и служащих, но, как оказалось, на подобное никто никогда не обращал внимания, даже если был поблизости.
Одежда наша соответствовала униформе окружающих, даже удалось приобрести точно такие же, как у местных строителей, робы, пластиковые каски и специальные сапоги. В результате сомнений не было, и волновал меня только мой, извечно нервирующий попутчик-водитель и он же, по совместительству, надсмотрщик. Пока я был занят наблюдением и находился почти на изготовке, он часто вынимал и поглаживал свой ТТ – неудивительно, вещь ему понравилась и доставляла эстетическое наслаждение – мужчина, есть мужчина! Но мне спокойствия эти действия не прибавляли. Иногда, исподтишка наблюдая за ним, мне казалось, что он не всегда полностью отдаёт себе отчёт, в чем участвует и что делает, хотя все опасные части мероприятий делать не хотел и отлынивал от них при первой возможности, а находить их он умел, чем, обнаружив это, я и начал позже пользоваться, чтобы иногда освобождаться от назойливого сообщника.
Если вдуматься, то выбор моего напарника был для Гусятинского непростым, но удачным и хорошо обдуманным. Он прекрасно знал моё отрицательное отношение к «блатному» обществу и вообще к криминальной среде. Мы пару раз говорили с Гришей по этому поводу, и он утверждал, что недолог век человека, который, будучи преступником, не любит преступный мир. Такое противоречие в самом себе я и сам не могу объяснить, но эта двойственность, чем дальше, тем сильнее укреплялась во мне. Разумеется, это ничего не оправдывает, даже если большинство людей, павших от моей руки, сами убийцы или заказчики, принесшие не меньше моего бед и печалей, и могущие ещё принести их в будущем… Если бы оно у них было.
Павел же был интеллигентен внешне, имел свою философию, не похожую на философию человека, полжизни вращавшегося в криминале, с неплохо поставленным произношением, говорящим без «мурки», и производящим приятное впечатление своими манерами и здоровым чувством юмора.
В принципе психология преступника немногим отличается от психологии обычного человека. Многое в мотивациях человека вообще объясняет желание испытать приятные ощущения, для многих этим становится адреналиновая зависимость. Выросших на преступлениях тянет не само действие и не только нажива, а адреналин и удовольствие от них. Со временем содеянное исполняется всё искуснее и искуснее и, в конце концов, начинает считаться им уже творчеством, если, конечно, человек, преступающий закон, не конченый отморозок, совершающий свои действия из злобы или невозможности удержать безусловные рефлексы, или наркоман, идущий на что угодно ради приобретения очередной дозы. Здесь я говорю о людях творческих, знающих свою границу, через которую они никогда не переступят, знающих и признавших свою стезю, и никогда с нее не сворачивающих.
Непросто выглядит и моральная сторона, ведь она должна соответствовать и выделять хорошие качества, затеняя отвратительные, на взгляд самого преступника, – то есть основную роль здесь играет оправдание своих поступков и образа жизни. Не скажу, что это какое-то колоссальное различие с другими людьми, ведь все без исключения оправдывают, и прежде всего перед самими собой, свои шаги и поступки. Если хотите, у каждого есть шкаф, причем далеко не с одним скелетом. Со временем, косточки перемешиваются, так и норовя вывалиться, заставив краснеть, оправдываться или отвечать перед тем, кто потребует ответа. И чем богаче и состоятельнее человек, чем выше его социальный статус или должность, тем больше «гора» костей, а то и шкафов. Если подходить гипотетически, то преступниками, то есть преступившими закон (либо как прыгун в длину, всего лишь чуть заступивший кончиком кроссовки на деревянную дощечку и тем самым потерявший попытку, либо как стайер, убежавший от законной черты на десятки километров), можно назвать всех, если нет – то только попавшихся.
Разумеется, каждый может «отважиться» на что-то своё, один – по необходимости, другие – по безвыходности, третьи – под воздействием количества алкоголя, или от скуки, или что бы проверить в себя, но тот, кто считает это своей работой, – по-настоящему клиент Уголовного кодекса, и имеет, по сравнению с «любителями», меньше оправданий перед законом. (Можно так же отметить, что, зачастую, «любители» получают более суровые приговоры, нежели «профессионалы» и это кроме шуток)…
Время неумолимо отсчитывало последние дни и часы человека, которого я совсем не знал, но чьё существование несло нам, как коллективу, так и каждому из «бригады», опасность. Наступило время манифестаций и расстрела Белого дома, которые чуть было не остановили весь процесс. Было невозможно попасть к этому офису на машине, а оружие через кордоны пронести необходимо. Никакие приведённые причины, вызванные уличными беспорядками, не могли успокоить или переубедить Гусятинского в невозможности что-либо предпринять. И всё же моя настойчивость тоже чего-то да стоила. Он сказал, что завтра всё решит, это вызвало очередное беспокойство, ведь перетаскивать «оборудование», отрабатывать и уходить в условиях наводнённости этого района представителями всевозможных силовых структур у Дома правительства и у офиса рядом с зоопарком придётся мне, а не какому-нибудь мифическому герою.
Каково же было моё удивление, когда я уже на следующий день держал удостоверение сотрудника какого-то управления МВД (впрочем, насколько оно было настоящее, не существенно) с моей фотографией. Фото я действительно ему давал, сейчас уже не припомню, зачем, но такого поворота и так быстро я не ожидал. Откуда такие возможности?! «Ксива» действовала убийственно на всех, кто ей интересовался, и я с большой сумкой, буквально набитой оружием, прошёл в необходимое мне место. Но как оказалось, можно было не рисковать, всё состоялось позже, в день, который ничего не предвещал.
Как всегда, а «революция» к тому времени закончилась, и «спасители демократии» расслабленно почивали на лаврах, мы подъехали, оставив машину «Opel Cadet Adam», чёрное спортивное купе, за два квартала. Надо отдать должное: Павел – отличный водитель, который прекрасно разбирался в автомобилях и всегда имел скоростные и красивые марки. Особую зависть вызывал Mersedes-Вenz 126 с двигателем 5,6 литра. И дело не в том, что я не мог себе этого финансово позволить – я не имел права привлекать к себе внимание.
Одели робу сверху одежды, уже подойдя к месту, облегчённо выдохнули – строительство продвигалось полным ходом. Не прошло и часа, как подъехал тёмный Mersedes Вenz 124, из него появился крепкий, красивый, молодой человек в длинном плаще, одетый в заправленный в брюки свитер. Волосы тёмно-русые, правильные черты лица, взгляд, выражавший уверенность не только в своих силах, но и своих поступках, подтверждаемую твёрдой походкой. Глядя на него, чувствовалось, что жизнь удалась.
Мурашки, пробежавшие по телу, заменились чувством свинцового спокойствия и, откуда-то, твёрдым пониманием того, что всё произойдёт сегодня. Начал готовиться не спеша, хотя и так был уже готов. Откопал короткоствольный, со складным прикладом автомат, упакованный в специальный брезентовый пакет, вынув из которого, вставил магазин, дослал патрон в патронник, поставил на предохранитель, хорошенько осмотрел строительную площадку, ничего подозрительного не заметил и взобрался на лесенку, периодически заглядывая в прорубленное окошко забора.
Послышался звук открывающейся двери подъезда, из него вышли и остановились три человека – «Удав» и двое из его окружения, вставшие по краям. Этих не зацеплю, а более никого не было… В голове белым мягким шумом таилась пустота, но где-то вдалеке слышался монолог. Кто-то еле слышно повторял и сам же отвечал: «Почему он должен умирать? – Потому что, если не он, то кто-то из наших!». Это было созвучно с воспитанным в армии чувством постоянной близости плеча сослуживца, с круговой ответственностью за товарищей и подчинённых, оно подстёгивало и здесь. Возможно, параллели, по соизмеримости удаления друг от друга, некорректны в этой ситуации, но если вдуматься, всё укладывается в одну фразу: «Наших бьют!».
Ничего личного – это было не то, потому что как бизнес эта работа никогда не воспринималась, иначе «валил» бы всех подряд, всегда и без разбора, набирая чужой кровью свой авторитет. Несколько же раз я упускал момент умышленно или вообще, отказывался по разным причинам, которые даже не пытался объяснить руководителям, понимая, что понят буду вряд ли. В результате, часто слышал, в особенности, от Григория, выговариваемое: «Вот если бы ты тогда и этого…» или «…Зря ты не стал стрелять, хрен с ними, с лохами, одним больше, одним меньше…».
Перекрыть сектор обстрела никто не мог, я отсёк два выстрела, и видимые до того в «амбразуру», сквозь прицел, голова и плечи исчезли – так выглядела смерть этого человека, оставшись в памяти всплёснутыми руками и слега задранной головой, обрамлённая кусками бетона забора, сквозь который последний миг и запечатлелся. Послышалась ругань и удаляющиеся шаги бега. В результате я был уверен и проверять не стал, меня больше беспокоило, куда смотрит Пашин ствол, а он смотрел в мою сторону, мои же руки, в свою очередь, направляли ещё дымившееся железо на его грудь. Сообщник был растерян и нервничал, ТТ быстро исчез за поясом, «отработанное» оружие полетело в траву рядом, на всякий случай разряженное и поставленное на предохранитель, с отсоединённым магазином. Мы не спеша прошли через КПП, отвечая на приветствие входивших строителей и улыбкой на оскал уставшей вахтёрши. Думаю, удалось затеряться среди десятков, а то и сотен проходящих мимо на обеденный перерыв и обратно.
