Алексей Слаповский
Страж порядка
Кто был никем – тот станет всем!
Э. Потье, перевод с французского А. Коца
© Слаповский А.И.
© ООО «Издательство АСТ»
1
Утром Эрих обнаружил, что мать умерла.
Он стучал в ее комнату, звал, она не откликалась.
Дверь была на задвижке.
Раньше она была без задвижки, несколько лет назад мать сказала Эриху, чтобы он привинтил задвижку. А то вечно все входят без спроса, сказала она, хотя, кроме Эриха, к ней некому было входить. Эрих купил и привинтил задвижку – маленькую, как мебельный шпингалет. Он знал, что рано или поздно придется ее вышибать. Теперь это время пришло.
Эрих ударил плечом, дверь распахнулась, ушко задвижки отлетело.
Он подобрал его и шурупы, сунул в карман.
Посмотрел на мать.
Она лежала с открытыми глазами и открытым ртом, руки вдоль тела.
– Мама? – спросил Эрих.
Но она и живая не сразу отвечала, а теперь тем более.
Он постоял и пошел в кухню. Позвонил отцу.
– Привет, такое дело, мама умерла, – сказал он.
– Ах ты, господи, – сказал отец и начал всхлипывать.
Эрих слушал и смотрел на часы. Ему на дежурство к десяти, сейчас без пяти девять.
– Мне на смену к десяти, – сказал он. – А уже почти девять. Давай приходи.
– Какая смена? – спросил отец. – У тебя мать умерла.
От этого напоминания он опять заплакал.
– За прогул уволят, – сказал Эрих. – У нас хоть сам умри, а приходи. Строго.
– Ладно, сейчас буду. Дождись, а то уйдешь, будет она одна лежать там.
– По-любому дождусь, у тебя ключей нет, – сказал Эрих.
Он пошел на балкон, где у него был шкафчик с инструментами и всякой мелочью, положил туда ушко и шурупы.
Вернулся в комнату матери. Огляделся – искал полотенце или чистую тряпку. Но в комнате не было ничего чистого, комната была очень грязной. Мать не убиралась лет пятнадцать, если не больше. Только иногда мела веником в центре, где ковер. На ковре видна протоптанная дорожка от двери к кровати.
Эрих пошел в ванную, где на полке хранились чистые полотенца. Полка была высокой, чтобы не достала мать. А то возьмет полотенце, унесет в свою комнату, и там оно пропадет. Там все пропадает. Так было бы, теперь не будет, ведь она умерла. Можно будет перевесить полку. И переделать многое другое. Заняться ремонтом в ее комнате. Всему свое время. Соседи купили собаку, бульдога. Щенка. Тот грыз плинтуса, углы, сдирал зубами обои, не слушался окриков, не действовало битье. Перестал сам, когда подрос, тогда соседи и сделали ремонт.
Эрих взял полотенце, пошел в комнату. Через полотенце приложил ладонь к глазам матери и провел вниз, чтобы веки закрылись. Подержал так, убрал руку. Теперь глаза были закрыты. Надо закрыть рот. Эрих сквозь полотенце взялся за подбородок, двинул его вверх. Подержал, отпустил. Рот медленно приоткрылся, но уже меньше. Эрих повторил, держал долго. Отпустил. Рот опять приоткрылся. Эрих обвязал голову полотенцем. Выглядело так, будто у матери болят зубы или голова.
Пришел отец. Плакал и всхлипывал.
– Эх, Юрик, – еле выговорил. – Как мы теперь?
Всегда называл сына не Эрих, а Юрик. Не любил имени, которое дала мать в честь любимого писателя Ремарка. Когда у меня фамилия Маркова, а я Мария, само просится, объясняла она тогда, когда еще объясняла свои действия. Потом перестала, считая правильным все, что делает, и неправильным все, что делают другие. Отец устал от этого и ушел из семьи. Очень давно, Эрих был тогда маленьким. Потом узнал, что у отца заранее была припасена одинокая женщина на той же улице, через четыре дома. Жили они плохо, со скандалами. Мирились, когда вместе выпивали. Но с похмелья ссорились еще сильнее. Потом она умерла.
Отец называет Эриха Юриком, а Эрих его – никак. В словах «папа, отец» что-то родное, а Эрих ничего родного не чувствует в этом человеке.
Они стояли над матерью. Отец перестал плакать. Будто стеснялся нарушить тишину смерти. Спросил:
– Не закрывается без полотенца?
– Нет.
– Нехорошо смотрится.
– А как еще?
– Ну, пусть. Все свои, ничего.
– Ты давай тут, а мне пора, – сказал Эрих.
– Что давать-то? Я не знаю, что делать. В полицию надо звонить, нет? В скорую? Или куда? В похоронную службу тоже. Или как?
– Набери в телефоне: что делать, когда умер человек, – посоветовал Эрих.
– Ладно. Когда придешь?
– После десяти.
– Смотри, я на ночь тут не останусь. Эх, Маша, Маша, вот ты не вовремя. Мне в поликлинику завтра. Хоронить послезавтра будем? На третий день положено. А можно в кремацию. У меня соседку снизу недавно там сожгли. Дочь жаловалась – очередь, неделю ждали. Но, говорит, дешевле. И насчет кладбища проще. Ячейки, как камеры хранения, маленькие. Сунул, цветок воткнул, и все.
– Нормально будем хоронить. На третий день.
– Тогда получится. Успею в поликлинику.
До работы Эриху – пятнадцать минут пешком. Это большое преимущество, потому что не надо ехать в транспорте и подвергать себя риску.
Эрих работает охранником в торговом центре, который называется «Депо-Молл». На первом этаже «Пятерочка», на втором – большой магазин бытовой техники и электроники и еще два десятка маленьких магазинчиков, на третьем – столовая «Му-Му». В «Пятерочке» своя охрана, на втором этаже тоже охранники, нет охранника в «Му-Му», но он там и ни к чему – еду не украдешь, ее подают из-за стойки.
Вроде бы охранник при общем входе не нужен, но это не так. Ночью все пустеет, другие охранники уходят, а тот, что в вестибюле, остается. А вестибюль освещен, охранника видно, никто не сунется, вот вам и польза от него.
Днем бывалет скучновато. Руководство охранной фирмы запрещает что-то смотреть или слушать с телефонов, и Эрих согласен, что это правильно. Пусть всякий, кто входит в торговый центр, сразу видит, что охранник не отвлекается, а наблюдает. Ночью смотреть и слушать разрешали. Эрих любит смотреть ютуб. В ютубе он любит смотреть аварии. Чаще всего причины аварии в самих людях, которые гоняют по дорогам, как идиоты. Если бы у Эриха была машина, он ездил бы аккуратно. Но гарантии все равно нет: ты едешь аккуратно, а в тебя врежутся, и ты точно так же погибнешь.
Любит он также смотреть кадры катастроф: наводнений, оползней, ураганов. Они доказывают, что человек ничто перед стихией, а стихия может случиться всегда.
Еще он любит смотреть фотографии красивых женщин. Смотрит иногда и порнографию. Без звука, потому что стесняется, что кто-то может услышать. Никого в вестибюле и во всем торговом центре нет, но мало ли. Может, кто-то где-то все-таки есть. Подслушает и будет потом посмеиваться над Эрихом. Эрих не терпит, когда над ним посмеиваются.
В порнографии ему нравится не то, что происходит, а сами женщины. Они бывают очень красивыми. Нет, много и некрасивых, которые неизвестно зачем снимаются. Ролики с такими женщинами Эрих тут же сердито закрывал. А красивыми любовался. В жизни он никогда таких не встречал. Люди в целом – уроды. Кто видит их тысячами каждый день, тот знает.
Но и аварии надоедают, и от красивых женщин устаешь, от их недостижимости, и Эрих половину ночи ничего не смотрит, а просто сидит или ходит туда-сюда.
Раньше было интереснее, Эрих работал при серьезной организации, где требовалось записывать в журнал фамилии посетителей. Начальство хвалило Эриха за отличный почерк. Эриху нравилось, когда у посетителей были странные фамилии. Многие он помнит до сих пор: Кожан, Солюстра, Перкуль, Амбиенко, Сцековский, Бедолай, Лембер, Чапчаков, Тубойда, Рацилло, Ворс, Берц-Ковалевич. Да у них и самих работала женщина по фамилии Штоль. Там Эрих сидел за столом, там разрешалось пить чай, читать. Но организация переехала в другое место, в «Москва-Сити», а Эриха перевели в торговый центр, где он работает уже девять лет. Зато близко к дому.
Скука кончилась, когда началась пандемия. Эриху объяснили, что в его обязанности теперь входит следить, чтобы все были в масках. А если у кого нет – не пускать. И Эрих вежливо напоминал, преграждал путь нарушителям. Были конфликты, были неприятные ситуации, несколько раз пришлось вызывать полицию, потому что охране запрещено самой задерживать людей и тем более применять к ним какие-то меры. Один пьяный пихнул Эриха кулаком в плечо, двое молодых людей потянули на улицу, чтобы там с ним поговорить, психованный пенсионер плюнул в грудь, старуха ударила по руке палкой. Эрих мужественно терпел и гордился опасностью работы. По-настоящему его задел лишь один случай. В торговый центр вошел мужчина в костюме. Сразу было видно, что он не из простых. За ним следовал высокий человек, тоже в костюме, и что-то говорил. Наверно, что не надо сюда ходить. Эрих догадался, что это телохранитель. Оба были без масок. Эрих встал перед ними. Он не успел ничего сказать, телохранитель прыжком оказался впереди начальника и убрал Эриха с дороги. Как что-то неодушевленное.
И никто вокруг не возмутился. Никто не вступился за Эриха. А это было в ту пору, когда маски носили все и делали замечания другим. Эрих читал и видел в ютубе, как нарушителей выбрасывали из маршруток, трамваев и автобусов, всем вагоном ругали в электричках. Вдвойне было обидно пережить унижение. Сколько уже времени прошло, а Эрих помнит обиду. Перебирает варианты, как можно поступить, если обидчик опять появится. Но он не появлялся. Он попал сюда случайно, одноразово. Обидчиком при этом Эрих считал не телохранителя, а начальника. Ты, начальник, виноват, что твои люди так себя ведут. Каков поп, таков приход.
Но в целом Эрих был почти счастлив, чувствовал себя как никогда нужным, полезным. Как-то он наткнулся в интернете на заголовок, где было выражение «страж порядка». Он и раньше знал это выражение, но оно было для него пустым. И вдруг наполнилось смыслом. Это про него. Он не охранник и не сторож, он не привратник, он – страж. Страж по работе, по должности. А есть стражи добровольные, по жизни. В том же ютубе Эрих начал смотреть ролики из серий «не на того нарвался», «проучил хама», «мгновенная карма» и т. п., где справедливость восстанавливалась смелыми людьми или самими обстоятельствами.
Он в это время забыл о фото и порно с красивыми женщинами. Смотрел очень редко. Сделал вывод: если мужчина увлечен серьезным делом, если появляется в его жизни важная тема, женщины не очень-то и нужны, даже красивые.
Все было хорошо, но Эрих с печалью думал, что пандемия кончится и все будет по-старому, скучно.
И тут новый всплеск, рекордные цифры заболеваний и смертей. Однако люди вместо того, чтобы по-хорошему испугаться и взяться за ум, именно в это время окончательно потеряли голову. Они сорвали маски и стали нарушать правила, будто бросили вызов эпидемии и самой смерти: на, жри.
Полноценно работать стало невозможно. Когда нарушают один-два человека, с ними можно как-то справиться, а когда половина без масок – что тут сделаешь? Эрих задал этот вопрос заехавшему в торговый центр начальнику их районного подразделения Васильеву, тот ответил:
– Забей.
– Но не отменили же масочный режим, – возразил Эрих.
– Он сам отменился, – сказал Васильев.
– Как это?
– А вот так. У нас все само происходит. Явочным порядком, – объяснил Васильев.
Эриха будто обокрали, причем отняли не вещь, а чуть ли ни смысл существования. Опять он торчит тут никому не нужной тенью, всеми видимый и никем не замечаемый.
Он оскорбился не столько за себя, сколько за тех, кто соблюдает правила. Почему они проявляют сознательность, думают и о себе, и о других, а этим другим – наплевать? Это нечестно и несправедливо.
Время сегодня тянулось очень медленно. Эрих вспоминал жизнь с матерью и не мог вспомнить ничего особенного. Она ведь давно заболела и занималась только собой, своим самочувствием. Раз в неделю вызывала скорую помощь. После врачей приторно пахло лекарствами. Одна врачиха, выходя из комнаты, сказала Эриху:
– Хоть бы убрали у нее.
– Не дает, – оправдался Эрих.
Позвонил отец и сказал, что звонил в полицию и скорую помощь. В полиции пообещали прислать участкового, а скорая приняла вызов и велела ждать. Спросил, как включить телевизор.
– Там два пульта, – сказал Эрих. – Белый от телевизора, второй от приставки. Сначала телевизор включаешь, потом приставку.
– Пробовал, не получается. Ладно, обойдусь. Да и говорят, что нельзя смотреть, если в доме кто-то… Обойдусь, ничего.
Через полчаса позвонил опять: достали похоронщики. Три фирмы предложили услуги. Наверно, им скорая сообщила. Эрих посоветовал не вступать с ними в переговоры.
– Найди государственную организацию.
– А сам не можешь?
– Я на работе.
– Все на меня взвалил, не совестно?
– Я на работе, сказал же.
Через час отец опять позвонил и сказал, что была скорая, все оформили, написали нужные бумаги. Пришел и участковый, что-то записал, но сказал, что ему тут делать нечего, женщина была давно больная и старая, все понятно. Меньше вам хлопот, сказал он, не надо везти в морг на экспертизу. Прямо из дома на кладбище повезете. И опять звонили похоронщики. А государственную организацию отец никак не найдет.
– Юра, у меня мозги кислые, я сам скоро помру, ты найди кого-нибудь, а то время идет, а ничего не делается.
– Ладно.
Эрих, не покидая поста, начал поиски. Он по-прежнему строго смотрел на входящих, чтобы они видели хотя бы упрек, если уж действия бесполезны, но время от времени скашивал глаза вниз, на телефон в руке, где искал нужную организацию. Тут же появилась реклама услуг. Картинки кладбищ, памятников, гробов. Один стоил два миллиона рублей. Выскочили заголовки: «Отпевание на дому по православному обряду». «Проводим с достоинством». «Возьмем на себя печальные хлопоты». Вскоре Эрих отыскал страницу справочной городской ритуальной службы, где все было подробно и понятно расписано – и как рассчитать стоимость, и как вызвать агента, и как договориться о похоронах, как оформить факт смерти в соответствующих инстанциях, как получить «гробовые деньги», вступать в наследство и так далее. Все довольно сложно и запутанно. Эрих позвонил по указанному телефону, ему дополнительно все объяснили и пообещали прислать представителя.
И тут появился тот самый человек.
Начальник, чей телохранитель отодвинул Эриха.
И Эрих понял, что все утро ждал чего-то в этом духе. Словно смерть матери не могла быть одна, без какого-то парного события.
И вот появился этот начальник. Виновник не только оскорбления, но и смерти матери Эриха, потому что он и ему подобные сделали так, что нет хороших лекарств и условий, и от этого продолжительность жизни людей в России меньше, чем в цивилизованных странах. Сам президент постоянно упрекает их за это, но они не слушают или игнорируют.
Все было так же, как и в прошлый раз: начальник явился, глядя вокруг, как какой-нибудь колонизатор на туземцев, с удивлением и любопытством видя непонятную нищую жизнь. И тот же телохранитель маячил за его спиной.
В Эрихе мгновенно вспыхнула решимость.
Он встал перед начальником и вежливо сказал:
– Попрошу надеть маску.
Телохранитель, как бросающийся в атаку солдат, выпрыгнул на Эриха с вытянутой рукой, чтобы отодвинуть его, но Эрих был готов, увернулся телом, и телохранитель отодвинул только воздух. И тут начальник придержал телохранителя. И неожиданно улыбнулся Эриху.
– Службу исполняем? Не даем послаблений?
– Да, – твердо сказал Эрих.
– И правильно, – одобрил начальник. И громко, во весь голос добавил, поворачивая голову туда и сюда, как прожектор, будто выступал перед избирателями и освещал их своими словами: – Вот все бы так себя вели, давно бы эпидемия кончилась.
И протянул руку к телохранителю:
– Дай-ка.
Телохранитель хлопал себя по карманам. Маски у него не было, искал для вида.
Подскочила старушка из тех, которые всегда находятся в подобные моменты.
– Возьмите у меня, у меня запасные, чистые. – Она достала из сумки пакет с масками.
Начальник взял пакет, вынул маски себе и телохранителю. Надевал не спеша, поучительно. Закрыл, как положено, лицо до самых глаз, в отличие от большинства масконосцев, которые нос оставляют свободным, глупо обманывая этим других и себя.
Ни на кого поступок начальника не подействовал. Люди или проходили мимо, не отреагировав на громкий голос: мало ли кто там кричит, или глянули на начальника, как на дурачка, и тут же забыли о нем.
А Эрих почувствовал такую благодарность, что даже слезы выступили на глазах. Впервые за последние недели его не только послушались, но и поддержали. Он опять оказался нужен и полезен. Хотелось сделать еще что-то, но непонятно – что.
И это желание в нем осталось.
И все, что случилось дальше, выросло из этого желания.
А также из странного, но уверенного ощущения, что за смерть матери нужно отомстить.
2
Кое-какие деньги на похороны у Эриха были, но он боялся, что не хватит. Было немного денег и на карте матери, которой она разрешала пользоваться Эриху. Он снимал деньги в банкомате, приносил ей, а она выдавала ему на продукты и лекарства. Выдавала мало, Эрих добавлял свои. Еще у нее были на счету в банке похоронные. Мать не раз говорила о них. А то закопаете в ямке даром, говорила она. Однако отец, помнивший, как хоронил жену, сказал, что эти деньги выдадут только через полгода. Можно сколько-то получить, если пойти к нотариусу со справкой о смерти. Нотариус выдаст разрешение на срочную выдачу денег. Эрих пошел к нотариусу. Полтора часа сидел в очереди, наконец попал в кабинет женщины-нотариуса. Ее звали Демидова Людмила Валерьевна. Это значилось на табличке на двери. Эрих сказал, подавая справку:
– Надо бы деньги за умершую получить, объясните, как и что.
Демидова объяснила. Она говорила ясно, четко, громко, будто глухому. Наверное, все посетители для нее слились, и, говоря Эриху, она говорила всем предыдущим и всем последующим. Она сказала, что может выдать постановление на экстренную выдачу денег в сумме до ста тысяч рублей, но ей нужны чеки, квитанции, договора с погребальной фирмой, которые подтверждают расходы.
– Нет еще ничего, – сказал Эрих. – Я только этим занимаюсь.
– Будут – приходите.
– Интересно получается. Я прошу, чтобы заплатить за похороны, а надо, выходит, заплатить за похороны, чтобы получить деньги на похороны.
– Уж так, – сказала Демидова с удовольствием, будто гордилась сложностью этих процедур. И добавила: – У нас, знаете ли, и жить непросто, и умереть хлопотно. Я вам посоветую, вы ведь сын, вы идите прямо в банк, вам напрямую выдадут. Если выдадут.
– Могут не выдать?
– Могут. Везде свои формальности. Вас, наследников, много? Братья, сестры, жена, дети?
– Я один.
– Молодой, симпатичный, – неожиданно сказала Демидова личным голосом, – а никого не найдете себе. Так и заскучать можно.
– Я не скучаю, – сказал Эрих. – До свидания.
Он ушел, а Демидова достала из ящика стола зеркальце и губную помаду. Она хотела чуть подкрасить губы, но увидела, что красить не надо, все хорошо. Полюбовалась собой и с усмешкой тихо сказала:
– Не скучает он, – и выругалась, назвав мужчину женским словом. Впрочем, может, она не его назвала, слово было без адреса – как оценка ситуации и жизни в целом. Демидова не ругалась при посторонних, но, когда оставалась одна, позволяла себе. Это с детства у нее было. Такая привычка.
Отделение банка было на обратном пути, Эрих зашел, чтобы узнать, какие потребуются документы. Ему объяснили. Дома Эрих искал документы в сумках и сумочках матери, которых было очень много. В первую очередь нужен был договор с банком, но его он как раз не мог найти. Зато была объемистая сумка с квитанциями об оплате коммунальных услуг. Квитанции двадцатилетней давности и даже за девяностые годы. Эрих отправился в банк, спросил, как быть. Ему сказали, что деньги со счета матери он может снять через полгода, у них же есть договор с нею. Но снять срочно без ее договора не получится. Предложили оформить кредит на похороны. Эрих отказался.
Приехала девушка, представительница ритуальной организации. Выглядела красоткой, предлагающей продукцию парфюмерной фирмы. Назвала свое имя – Карина. Достала черную папку с золотыми виньетками, оттуда листы.
– Вот наш прайс, ознакомьтесь.
Эрих ознакомился.
– Мне по телефону меньше говорили, – сказал он.
– Меньше и будет по результату, вам компенсация положена. Вот, смотрите. – Девушка, держа телефон в пальчиках с лаковыми ноготками, листала и показывала. Ноготки были разного цвета – желтые, фиолетовые, зеленые, красные. Каждый охотник желает знать, где сидит фазан, вспомнил Эрих то, чему учила его мать. Это было трудное учение для обоих.
– Каждый охотник желает знать, где сидит фазан, – говорила мать. – Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Цвета радуги, цвета спектра. Повтори.
– Каждый охотник хочет.
– Желает.
– Увидеть.
– Знать.
– Где прячется.
– Сидит. Ты тупой у меня, что ли? В отца, что ли? – сердилась мать. – Проверить тебя надо, странный ты у меня. Как бы тут, а как бы нет.
– Смотрите, – говорила Карина. – Вот, все официально, сайт департамента торговли и услуг. За все компенсация – за гроб, покрывало, даже за тапочки, все учитывается. И перевозка, и погребение, минусуете от нашей суммы эту, получите то, что реально заплатите. Видите, внизу итоговая цифра? Восемнадцать тысяч четыреста семьдесят рублей девяносто восемь копеек, до копейки все посчитано. Видите?
Эрих видел ее ноготки, ее щеку, слышал ее голос и вдыхал аромат ее духов, которые на него сильно и несвоевременно подействовали.
Смерть возбуждает, вспомнил он чьи-то слова, которые когда-то где-то читал или слышал. Тогда не понял, теперь стало ясно. Не сама смерть возбуждает, а оставшаяся жизнь. Особенно такая, как эта девушка.
В день похорон все было фальшиво и нечестно.
Работники ритуальной службы приехали очень рано. Объяснили: мы всех выносим или рано, или вообще ночью. Такое указание – чтобы не беспокоить жителей.
Вынули тело из гроба, положили на черное пластиковое полотнище, завернули. Эрих спросил, почему не в гробу, ему и это объяснили: с четвертого этажа гроб сносить сложно, можно и уронить, а главное, чтобы на улице никого на травмировать видом гроба, на это тоже есть указание. И без того люди стали нервные и подав-ленные. Гроб отдельно быстренько вынесут, никто не заметит.
Действительно, подумал Эрих, давно уже я не видел, чтобы из домов выносили покойников, будто никто вокруг не умирает. Вот, значит, почему.
Грузчики несли по лестнице черный бесформенный куль, пыхтя и топоча ногами, негромко покрикивали: «Заноси. Держи выше. Поворачивай».
В катафалке сняли пластик, уложили в гроб.
На кладбище подъехали к церкви.
– Зачем? – спросил Эрих водителя.
– Отпевать разве не будете?
– Надо бы, – сказал отец.
– Ладно, – сказал Эрих.
Провожающих мужчин было только двое, отец и Эрих. Эрих доплатил грузчикам, чтобы они занесли гроб в церковь. Отец и Эрих тоже несли. При входе Эрих дал денег за отпевание какой-то женщине в платке. В церкви гроб поставили к двум другим, поп отпевал всех разом. Эти умершие были, наверное, как и мать Эриха, одинокими, вокруг них было мало людей.
Подъехали к кладбищенской конторе. Служитель подошел договариваться. Могила вырыта на дальнем конце кладбища, сказал он, но можно ближе, если доплатить. Могила одинарная, но можно двойную, учитывая будущих родственников, которые умрут, если доплатить. Дай бог всем здоровья, но никто не вечный, сказал служитель, с симпатией глянув на отца Эриха. Крест поставят стандартный, деревянный, но можно сразу основательный, гранитный, если доплатить. Осадку грунта учтем, будем поправлять, не волнуйтесь. Ограда тоже стандартная, быстро проржавеет, хоть и окрашенная, но можно чугунную, вечную, если доплатить.
Эрих отказался от всего, сказал, что стандартные варианты устраивают, а если захочется потом что-то изменить, он сам решит, что надо. Но все равно итоговая сумма за услуги оказалась намного больше той, которую объявляли. Эрих не стал спорить, заплатил, но запомнил это.
Он все стал запоминать подробнее, чем раньше, ведь теперь запоминать больше некому. Раньше мать, когда была здорова, многое запоминала и напоминала. И когда болела, тоже иногда что-то помнила, чего не помнил Эрих. Теперь лишь он один, на отца надежды нет. На поминках он только плакал и выпивал, и заснул за столом.
Поминки были в квартире. На них были Эрих с отцом, две соседки, двоюродная сестра матери, которую Эрих впервые видел и которая передала соболезнования от каких-то Сениных, и какая-то знакомая отца. Соседка его или кто, Эрих не понял. Непонятно, зачем отец ее пригласил. Она молча пришла, молча поела, выпила и ушла.
Потом были разные дела по оформлению жилищных и прочих документов.
Потом Эрих взялся убираться в комнате матери.
Выяснилось, что мать хранила:
не поддающееся подсчету количество разномастных стеклянных банок, от самых маленьких, из-под сметаны и майонеза, купленных и съеденных еще в советское время, и из-под джемов и конфитюров, до средних, из-под какой-нибудь баклажанной или кабачковой икры, и больших, двух- и трехлитровых, с крышками и без;
множество пластиковых контейнеров разных размеров;
два десятка бутылок из-под воды;
сложенные в кипы пакеты – на подоконнике, на стульях и под стульями, под диваном, на шкафах, в комоде;
в книжном шкафу и на полу в углу возле него – пачки старых газет, комплектов журналов «Работница», «Огонек» и «Здоровье», все комплекты кончались девяностым годом;
и много, очень много коробок, которые громоздились друг на друге вдоль стен, доходя чуть не до потолка. В них были старые и негодные кувшины-фильтры для воды, которые Эрих собирался выкинуть, но не успел, два неработающих утюга, два электрочайника с коростой накипи на дне, новый мини-пылесос, ни разу не использованный, старая обувь матери и Эриха, детские игрушки Эриха, его школьные тетради, учебники и дневники, обрезки тряпок и тряпочек, клубки шерсти (мать когда-то вязала), а чаще всего в коробках была лишь скомканная бумага или совсем ничего, пустые коробки, которые могли для чего-то пригодиться.
Эрих купил в хозяйственном магазине дюжину мешков и начал все в них выносить. В мешках и удобно, и никто не видит остатков чужой жизни. Сначала вынес весь этот упомянутый мусор, потом одежду матери и всякие ее вещи, потом журналы, книги. В его комнате тоже были книги, несколько штук, он давно не читал и их, а эти точно никто не будет читать. Эрих несколько раз видел у контейнеров мусорки груды книг, которые никто не брал. Зачем хранить то, что никому не нужно? Для лицемерия, показать, что ты образованный? Все книги давно есть в интернете. Читать там намного удобнее, а в старых книгах желтая бумага и мелкий шрифт.
Но все же он не просто вынимал книги из шкафа и засовывал в мешки, он сначала осматривал их. Вот Стендаль, собрание сочинений. Двенадцать зеленых томов. Анатолий Иванов, тоже зеленый, но светлее, веселее. Пять томов. Евгений Федоров, «Каменный пояс». В трех серых толстых томах. Неплохо человек заработал. Черный Ромен Роллан. Девять томов. Морковного цвета Бальзак. Восемь томов. Бледно-голубой И.С. Никитин. Два тома. Кто такой, неизвестно. Коричневый Чернышевский. Пять томов. И еще несколько собраний сочинений разных писателей. Грин, Гайдар, Островский (тот, который «Как закалялась сталь»), Шолохов, Серафимович, Тургенев, Лесков, Чехов, Салтыков-Щедрин, Хемингуэй. Все новенькое, нетронутое. А еще книги одиночные, не собраниями: «Толковый словарь русского языка», «Вегетарианское питание», «Энциклопедия домашних заготовок» и так далее.
Потом Эрих взялся за мебель. Первый шкаф, книжный, с застекленными дверцами, разобрал аккуратно, вынес и поставил у контейнеров на виду, поставил рядом и коробочку с крепежными деталями. Может, пригодится дворникам- таджикам? Но никто не польстился, дворники стали разборчивы или давно укомплектовались: из окружающих домов постоянно выносят устаревшую мебель. И Эрих перестал церемониться, он просто разбивал молотком и раздирал на части сервант, платяной шкаф, комод, письменный стол, кровать, стулья. Это оказалось непросто: мебель при социализме делали некрасивую, но крепкую.
Он не оставил ничего, кроме сумки с разными документами, альбома со старыми фотографиями и настольной лампы, которая была тоже старая, но хорошая: на тяжелой ножке, возможно, бронзовой, с белым стеклянным куполом-абажуром.
Теперь предстояло сделать ремонт. У себя в комнате Эрих давно его сделал: сам заштукатурил и побелил потолок, поменял окно на пластиковое, оклеил стены приятно-бежевыми обоями, снял с пола так называемую паркетную доску – квадраты с дощечками, вытертыми, вылинявшими, во многих местах отскочившими, залил пол цементной стяжкой, положил на нее ламинат цвета «бук Бавария». Стало чисто, красиво, уютно. Каждая вещь на своем месте, ничего лишнего. Мебель простая, темнее пола, цвет – «орех итальянский».
Понемногу после этого он преобразил и прихожую, и санузел, и кухню. Работал урывками: мать на каждое изменение реагировала болезненно. В старый кухонный шкаф вцепилась, как крестьянка в последнюю корову. Пусть старая и не дает молока, но – любимая. Какой-то фильм Эрих видел о деревне, отсюда и сравнение. Все наши сравнения теперь не из жизни, а откуда-нибудь.
Кое-как Эрих все-таки отремонтировал санузел и кухню, заменил трубы, краны, раковины и унитаз, в кухне навесил и поставил новые шкафчики, у себя же мать не разрешала трогать ничего.
Начать надо с самого трудоемкого: снять паркетную доску. Придавленный раньше мебелью, пол теперь под ногами прогибался, трещал, дощечки ломались и вылетали.
Эрих взялся за пол с угла, что был за стоявшей тут кроватью: квадрат паркетной доски возвышался над полом. Он был похож на люк или крышку тайного хранилища. Эрих легко вынул его и даже не очень удивился, когда увидел под ним пакет. Будто этого и ждал. Он развернул пакет и увидел пачку денег и маленький матерчатый мешочек. Пересчитал деньги. Их было 76 тысяч. Как мать их скопила, непонятно. Наверное, начала копить давно, когда еще выходила из дома и сама получала пенсию. Большинство купюр были тысячные, но были и сотенные, и пятидесятки, и даже бумажные десятки, которые давно не в ходу. И пятерок несколько было, Эрих уже забыл, как они выглядят. 2002 год на них обозначен. Интересно, принимают ли их? Позже выяснилось – принимают.
А в мешочке оказались драгоценности: золотой перстень с камешком, золотой или позолоченный браслет и две сережки – в центре фиолетовые большие камни, по кругу белые. Никогда Эрих не видел их на матери, никогда она их не носила. Возможно, это все осталось от бабушки Эриха, которой он не видел, она умерла до его рождения. Она родила его мать поздно, мать тоже поздно родила Эриха, ей было тридцать семь лет.
Вдруг это антикварные вещи? Вдруг они дорогие? Для кого мать хранила их, зачем? А деньги зачем? И спрятала в самом глупом месте, тут проходит труба отопления, а дом старый, трубы старые, запросто могло прорвать и залить.
