Алексей Сухаров
Не оставляй меня одного
– Как дела-то?
е2-е4, решает про себя Вова. Стандартное начало партии.
– Нормально, – отвечает Аля и неловко улыбается, как будто тоже подумав про типичную шахматную завязку. Они раньше много играли друг с другом. – А твои?
– И мои хорошо, – говорит Вова.
Он снимает с плиты сковороду, не в силах более на нее смотреть. Возможно, овощи еще не до конца готовы, а возможно, уже давно и безнадежно подгорели.
Вова побеждал чаще.
– Овощи будешь?
– Нет, спасибо. Мы с Крис забегали в кафе, там перекусили.
Вова выкладывает еду в тарелку, накалывает кусочки на вилку.
– Все еще предпочитаешь растительную пищу?
– Предпочитаю. Но не ограничиваюсь.
Когда работают челюсти, не так и сложно давить в себе смущение.
– Надолго сюда?
– Завтра вечером уже обратно. Работа все-таки.
– Как на работе? По зарплате не обижают?
– Ну, как у всех. На жизнь хватает.
Ничего не подгорело, удивляется Вова. А еще Крис была неправа: обсуждать им с Алей практически нечего. Вот опять – приходится молча пережевывать пищу, прятать глаза в тарелке и усиленно соображать, что же еще такого сказать, чтобы на сей раз завязать диалог потуже. Скорее всего, он и не завяжется – просто нужно оттянуть время до возвращения подруги. И кстати, что-то она задерживается.
Вова поднимает голову и кивает в сторону коридора:
– Мы, если что, с ней не спим.
Он сам не понимает, зачем ему понадобилось об этом заикаться.
– Да я знаю, – как-то совсем непринужденно, настолько, что даже обидно, отмахивается Аля.
Никакой ревности?
– Я и не подозревала, – уточняет она через паузу.
– Ну а вдруг. Живем же вместе.
– На пару вы совсем не похожи.
– Все так говорят.
– Скучали? – раздается одновременно с коридорным шумом.
Ну наконец-то. Крис на ходу скидывает сапоги, открывает холодильник и складывает туда две пачки молока.
– О чем болтали?
– Обо всем на свете, – обязательно острит Вова. Какое облегчение.
На стол аккуратно и с достоинством, как будто модель, шагающая по подиуму, опускается крупная бутыль легкого алкоголя.
– Посидим, выпьем. За встречу. Никто же не против?
– Все только “за”, – продолжает Вова, не сбавляя в иронии.
Крупная бутыль на то и крупная, что распивать ее можно долго и с удовольствием. Ребята вспоминают свои бурные студенческие годы и все, что с ними связано – глупые и смешные истории, строгих и с приветом преподавателей, тусовки, концерты, знакомства, судьбы. Заводилой, конечно же, Крис. Девчонки громко хохочут, а вот Вова несколько в стороне. Нет, он тоже улыбается, тоже поддакивает, где понимает, о чем речь, и даже вставляет что-то из своего – но вспоминается ему иное. Из той же оперы, из того же времени, но абсолютно под другим углом.
Он вспоминает, как впервые увидел Алю – они уже тогда дружили с Крис и часто ходили вместе по грязным от весенней слякоти коридорам университета. Вове запомнились ее сапоги и ее задница. С Кристиной он был знаком до этого, по общим семинарам, поэтому подойти и начать разговор труда не составило. Очевидно, что Вова Але совсем не понравился – но он никогда и не был мастером первого впечатления. Зато потом долго, красиво, настойчиво и самозабвенно ухаживал, чем сильно удивил своих друзей, ее подруг и самого себя – это совершенно не было на него похоже. В конечном счете, удивил и Алю. Покорил. Завоевал.
Время кусками проваливается в никуда. Алкоголь давно выпит, а бутыль сиротливо прислонилась к ножке столика. Между девчонок все еще смешно и весело, а вот Вова почти физически ощущает, как час, вслед за часом, пережевывается, перекручивается через мясорубку и никогда, ни за какие коврижки не сможет повернуться вспять.
А потом было много всего, много и как будто в один затянутый кадр: прогулки по ночному городу, шахматы, кафе, кино и чистый воздух, первые поцелуи и первые боязливые ночевки. Более недосягаемое для него единение с другим человеком. Уголки губ Вовы от этих воспоминаний утекают куда-то наверх, а смотрит он вперед и невидящим взглядом – ничего себе его разморило, с такой-то дозы, думает про себя Крис. Хорошо, что не пошли за второй.
– Постелю себе у телека, – говорит Вова, когда стало совсем уж поздно. – Может, гляну еще чего-нибудь.
Вова идет к шкафчику и достает заначку папирос – он не курил, но в редких случаях баловался, и на такие случаи держал курево при себе. Он открывает дверь на балкон и всей грудью вдыхает темень ноября. Девушки, впервые за вечер, замолкли, и тишина поздней осени молотком заколотила в уши.
А потом было то, что Вова вспоминать не любит – правда, оно лезет само, но он как может подавляет эти мысли. Все просто, понятно, и рассуждать тут нечего. Поступил нехорошо, отогнал, не послушал, не принял. Когда понял, что натворил, пошел на попятную – и тогда не послушала и не приняла уже она. В тот самый момент для Вовы, когда он больше всего в ней нуждался, он озвучил самую постыдную, самую жалостливую, самую беззащитную просьбу в своей жизни.
