Алексей Зимнегорский
НАСПАС. Настоящий пассажирский. Дорожные байки
Фото автора Voroand " Empty compartment in the train with a view from the window"
с сайта https://www.shutterstock.com
Предисловие
В этой книге нельзя найти ни одного сюжета, который бы уже встречался в интернете или в других книгах. Но, тем не менее, это не фантазии и не вымысел, это реальные истории о реальных людях в реальной стране. Наших людях в нашей стране. Иногда о наших людях не в нашей стране, изредка наоборот. Может быть, чуточку приукрашенные и домысленные, но реальные, по меньшей мере, реалистичные.
«Но почему мы об этом не читали, не слышали? Может этого и не
было вовсе?» – воскликнете вы. И будете отчасти правы. Ведь согласно вопросу-принципу, сформулированному Перси Танненбаумом из Калифорнийского университета в Беркли, «если в лесу упало дерево, а телевидение этого не показало, то упало ли оно на самом деле?»
Вопрос, конечно, философский. Но вместо того, чтобы долго и трудно его решать, мы просто решили восполнить пробел – написать немного о том, как живут люди Средней России на примере отдельно взятых попутчиков отдельно взятого поезда. Средняя Россия – не по широте и долготе, а по основательной срединности бытия. Наши герои – не крикливые болотные оппозиционеры, не важные депутаты заксобраний различных уровней, не домочадцы олигархов, не полубогемная тусовка завсегдатаев камеди-клабов, но в то же время и не жители сельских поселений депрессивных регионов, не представители исчезающих малых народностей Крайнего Севера, не маргинальные элементы без определённого места жительства.
Это жители крупных, но не столичных российских городов. Без пафоса и горячки они просто делают свое дело, а иногда и чужое, но делают его с искоркой, привнося в него изюминку, с выдумкой и юмором подходя к любой ситуации и превращая ее в нестандартную. Они не ищут легких путей, но с честью двигаются по нелегким. В итоге, они все-таки приходят, куда следует, и на них держится страна. По крайней мере, и на них тоже.
1. На поздних поездах
Дорожные споры – последнее дело,
Когда уже нечего пить…
Но поезд идет, за окошком стемнело,
И тянет поговорить.
Андрей Макаревич
Поезд
«Наспас» отходил от перрона Центрального вокзала в Верхнем Старгороде поздним вечером. Кстати, прошу не путать с родным городом Кисы Воробьянинова – тот просто Старгород, а этот – Верхний. Так вот, это был фирменный поезд, которым гордилась вся Верхнегородчина.
«Настоящий пассажирский» – расшифровывалось его название. В нем можно было найти места на любой вкус и кошелек: от сидячих кресел общих вагонов до одноместных люксов с индивидуальным душем. Не случайно железнодорожные рекламщики даже нехитрый слоган придумали: «Наспас» – нас спас!». Хотя местные острословы любили приговаривать: «Нас пас, пасет и будет пасти!»
Пассажиры – их было чуть более пятисот, едва забравшись в вагоны, начинали жить поездной жизнью: одни доставали тапочки и треники, другие – планшеты и нетбуки. Ехать предстояло почти одиннадцать часов – надо же с толком скоротать время.
Вот и я начал осваивать свое купе. Ничего особенного, четыре места, диванчики с голубой обивкой, столик, зеркало в двери. Тут вскоре и попутчики подтянулись – молодая семейная пара с девочкой лет восьми. Поскольку они были заняты собой, к общению никто из нас особо не стремился. Просто сидели и ждали, пока проводница билеты проверит. Кстати, чего там проверять с электронной регистрацией? Казалось бы, это уже анахронизм – собирать бумажные листочки, которые не у всех на руках имеются. Однако проводники с упорством, достойным лучшего применения, продолжают это делать. Видимо, это способ такой обозначить свое присутствие, а заодно и пассажиров изучить.
Так или иначе, начало пути для меня всегда немного тягостный процесс. Вроде бы уже не дома, но еще не погрузился в дорогу с головой. Этакое безвременье и безместье. В таких случаях лучшее средство от меланхолии – размышление. А о чем еще размышлять в поезде, как не о железной дороге?
На мой взгляд, у народа нашей страны уже сформировалась генетическая предрасположенность к поездам. Страна огромная, и сама растянулась с запада на восток, как поезд. А федеральные округа соединены в цепочку наподобие вагонов. На чем еще передвигаться? С тех пор, как в 1837 году построили первую российскую железную дорогу из Петербурга в Царское село, кстати, шестую в мире, популярность этого вида транспорта только продолжала нарастать.
Это видно хотя бы по русской литературе – вся она пронизана железнодорожным духом. Да, Александр Сергеевич, «наше все», по печальному стечению обстоятельств умер в том же 1837 году, за девять месяцев до открытия дороги, и не успел нам поведать свое мнение о ней. Зато его последователи и продолжатели с лихвой восполнили этот пробел. Из дореволюционных поэтов только ленивый обошел данную тему, а многие сочинили стихотворения с характерными названиями, например, «Железная дорога» Николая Некрасова или «На железной дороге» Александра Блока. То же и с прозаиками: у Льва Толстого в «Анне Карениной» поезд стал едва ли не самым общеизвестным персонажем романа.
В советские годы железнодорожная тема в литературе активно развивалась от соцреалистической пьесы «Бронепоезд 14-69» Всеволода Иванова до сюрреалистической поэмы в прозе «Москва – Петушки» Венедикта Ерофеева. Не отставали и поэты: чего стоит хотя бы сборник «На ранних поездах» Бориса Пастернака. Достойным продолжением литературы советской стала постсоветская. Взять хотя бы «Желтую стрелу» Виктора Пелевина, в которой герои воспринимают весь свой мир, как поезд, или поезд как мир – уж и не помню точно…
Через полчаса таких размышлений я слился с ранним поездом, примирился с железной дорогой, стал частью этой Желтой стрелы, идущей в Петушки, и осознал отчетливое желание прогуляться в вагон-бистро. Как-то в суматохе перед отъездом не получилось кофейку выпить, а проводница предложила только растворимый.
Поезд приходил в столицу на следующее утро, потому многие пассажиры традиционно позволяли себе расслабиться в пути именно в бистро: заказывали не только кофе, но и пиво, сухое вино, даже виски. Что делать – курить в поезде нельзя по новому закону, остается только алкоголь, а его в других вагонах употреблять тоже не рекомендуется. Однако, когда я вошел, столиков свободных было достаточно, ну я и выбрал тот, что с краю.
Не успел я сделать заказ, как бистро стало молниеносно заполняться. И когда все столики оказались кем-то заняты, к моему начали подходить попутчики. Те, кто пришел по одному, конечно же, выбирали пространство с минимумом едоков. Столики в бистро были на четверых. По странному стечению обстоятельств, все попутчики, как подсевшие за мой столик, так и за соседние, оказались мужчинами среднего возраста: с виду менеджеры среднего звена, уже не офисный планктон, но еще не акулы бизнеса.
А тут уж, как водится, и потекли неспешные беседы. Нигде больше человек не может так свободно говорить о себе и о жизни, причудливо сочетая правду и вымысел, как в поезде. В конце пути собеседники разойдутся, чтобы никогда больше не встретиться. Никто никому ничего не должен, отчего бы не выговориться. Даже православный на исповеди не может позволить такой свободы, ведь там надо говорить только правду и только о себе. Так что поездка в поезде – это такой коллективный российский психоанализ.
Сначала мы, конечно, познакомились, представились, попутно делая заказы. Меня, кстати, Дмитрием зовут. Если точнее, Дмитрием Тимофеевичем. По крайней мере, и коллеги, и студенты так обращаются.
Все начали чинно с кофе. Ну и, само собой, разговор завертелся вокруг сортов и способов варки.
– Жаль, здесь нет «копи лювак», – задумчиво произнес я, рассматривая меню.
– А что это? – заинтересовались попутчики.
– Это элитный сорт из зерен, пропущенных через желудок мусангов, таких зверьков пушных, которые в Индонезии живут и на Филиппинах. Самый дорогой, кстати, кофе в мире. У нас в России сто грамм обжаренного лювака стоит порядка двух штук в рублях.
– Ах, да, слышал про кофе из обезьяньего навоза, – отозвался Михаил, здоровый крупный парень из разряда доминантных самцов, одетый в джинсы и красную футболку с чудовищным принтом, – только не пробовал и названия не знал. И при этом он самый дорогой? Да, не все то золото, что блестит…
– Что уж говорить об элитных сортах, в этом бистро даже кофе без кофеина не предусмотрен. А это не есть хорошо, – заметил третий попутчик, представившийся Владимиром, крепкий мужчина лет сорока пяти с бритой лысеющей головой и в черной рубашке с расстегнутым воротом, открывавшим массивный золотой крест.
– Да ладно, зачем же употреблять суррогаты? Надо брать от жизни лучшее – коротко хохотнул Михаил
От темы кофе перешли к теме чая. А где чай там и тема чаевых – кому и сколько уместно давать, плавно перешли к гостиницам, где без чаевых редко обходится. Вскоре выяснилось, что москвичей среди нас нет, все едут в столицу в командировку. При этом, все жутко бывалые, проводящие в дороге и в отелях по полжизни. И начали делиться различными впечатлениями и историями о гостиничных соседях.
2. Ёршик
Ничего у нас с тобой не получится.
Как ты любишь голубой мукой мучиться.
Видишь, я стою босой перед вечностью,
Так зачем косить косой-человечностью.
Юрий Кукин
Гостиница
– А у меня, мужики, вот такой был случай, – начал рассказ Михаил. – Я когда приезжал в Средневолжск, всегда останавливался в одной и той же гостинице. Там меня уже все знали, и даже любили по-своему. Номер я всегда брал одноместный со всеми удобствами, разумеется. Без шика, но добротный. И на чаевые не скупился.
И вот, как-то раз приезжаю я в Средневолжск в очередную командировку. Прихожу, естественно, в привычную гостиницу, прошу номер. А сотрудница на рецепшене и говорит: «К великому нашему сожалению, тут недалеко проходит крупная конференция, они и забронировали у нас все синглы. Могу предложить только дабл из двух одноместок с общими удобствами. А в одной уже поселился мужчина. С виду тихий такой, скромный. Вас устроит?»
Ну что мне оставалось делать? Не ехать же на поиски другой гостиницы из-за отсутствия персонального сортира. Согласился, скрепя сердце. Поднимаюсь в номер, а там в общей прихожей стоят ботинки сорок шестого размера. Ну, думаю, крупный сосед попался. Если что, такого из душа трудно будет выгнать. Я, конечно, тоже парень не слабый. Но размер у меня сорок третий.
Однако вечером я его так и не увидел. А утром, услышав, что сосед уже принял водные процедуры и вернулся к себе в комнату, я тоже решил совершить утренний туалет.
Ну, посидел на унитазе, встаю, начинаю смывать. А оно не смывается никак. Что в таких случаях делают? Правильно, взял я ёршик и совершил вторую попытку смыва. И надо же, как на грех, ёршик сломался. Ручка у меня в руках осталась, а ершистая часть соскользнула в унитаз.
Может быть, я бы все так и оставил. Но у меня же сосед! А если он снова зайдет, неловко как-то будет. Резиновых перчаток поблизости не наблюдалось, да и взять их было в общем негде.
И тут меня осенило! На рецепшене всегда продавались презервативы. Можно же использовать их вместо перчаток. Сам-то я не покупал раньше, но как другие покупали, видел. Стремглав сбегаю вниз, спрашиваю:
– Презервативы есть?
– Конечно, – отвечают, – специально для Вас немецкие контексы, есть классика, и супертонкие. Вам какие?
– Классику, говорю, давайте. Она покрепче будет, понадежней. Купил два презерватива и умчался на свой этаж.
Надел презерватив на руку, и полез в унитаз – ершик чинить. И только вроде стало получаться, как один презерватив лопнул, даром, что классика, и я уронил его внутрь. Надел второй, доделал дело, почистил все, и он выскользнул туда же.
А мне уже и по делам пора двигать, и дверь соседской комнаты начала открываться. Бросил я все, как есть, и вышел в прихожую. А там маленький мужичонка, коренастый, с лицом изрытым оспой, страшный как смертный грех. Мне почему-то описание касимовского хана Шаха Али вспомнилось из летописей – когда на истфаке учился, читали: «зело был взору страшного и мерзкого лица и корпуса, имел уши долгие, на плечах висящие, лице женское, толстое и надменное чрево, короткие ноги, ступени долгие, скотское седалище».
Ну, познакомились мы с ним и пошли вместе на завтрак, оживленно беседуя. С завтрака тоже вместе возвращались, повеселевшие и довольные, раскланиваясь со знакомыми из гостиничной обслуги.
И вдруг я вижу, навстречу мне идет уборщица, пожилая женщина. Она меня давно знала, мы с ней шутками добрыми обменивались. А тут она отводит взгляд, смотрит в пол и говорит тихо: «Михаил, я все убрала».
– Ну ладно, – говорю,– Рашида-апа, убрала так убрала, и славно.
А она не уходит, мнется, и говорит заговорщическим голосом: «Я все-все убрала», – поднимает на меня глаза и краснеет.
И тут я тоже начал краснеть. Понял, как восприняли гостиничные мои действия: номер на двоих, общий душ, срочно потребовавшиеся презервативы, причем, оба лежат в унитазе измазанные фекалиями, и мы, довольные, шествуем вместе с соседом.
С тех пор я в эту гостиницу ни ногой. И всюду вожу с собой пару резиновых перчаток.
3. Где мальчик?
– Да был ли мальчик-то,
может, мальчика-то и не было?
Максим Горький
Жизнь Клима Самгина
– Можно к вам подсесть? – вдруг вежливо обратился к нам от соседнего столика еще один персонаж, лет сорока, в хлопковом песочном пиджаке в стиле casual, без галстука, с округлой, полноватой фигурой, вьющимися волосами и мягкими плавными движениями. –Услышал вашу историю про ёршик . Меня Лёвой зовут. Я вот обычно в командировке попадаю в купе с теми, кто в процессе дорожного романа. Иной раз думаю: ну ладно, женщины в дороге – дело опасное, еще неизвестно чем наградят, а с мужчинами хоть поговорить можно. Но прихожу в купе, а там мужчины уже с женщинами перемигиваются, не до меня им.
И вот один раз, милостивые государи, сел я в купе, смотрю – семья. Муж, жена и мальчик лет пяти-шести – прямо-таки семейная идиллия. Ладно, думаю, не буду мешать укреплению ячейки общества. Вещи оставил, да и ушел в вагон-ресторан.
Посидел, покушал, телевизор посмотрел, выпил немного. А винцо, скажу я вам, неожиданно оказалось превосходным – прямо-таки амброзия чистая с нектаром сладким, вот и позволил себе чуть больше обычной моей нормы. Возвращаюсь в свое купе поздно и немного под хмельком, а там уже спать легли и свет выключили. Ну что делать: залез я на свою верхнюю полку, и перед тем, как раздеться, осмотрелся. Внизу спят муж и жена, а мальчика нет напротив. Я в чужие дела обычно не суюсь, но и пройти мимо беды, путь даже и латентной, равнодушно не могу. Вот и воскликнул негромко:
– А где же мальчик?
Никто не ответил. Странно, что они не беспокоятся о сыне. Ну, может в туалет вышел, хотя маловат, конечно, но дети нынче сплошь индиго, самостоятельные. Все равно тревожно на душе, не сплю, жду, когда мальчик вернется. А его все нет и нет.
Но, похоже, своим восклицанием я их все же разбудил. Смотрю – мужчина с нижней койки, которая под моей была, слез и перебрался к женщине напротив. Ах, думаю, голубки! Вот этот прочность семейных уз! Даже в поезде улучили миг, пока сынишка вышел в туалет, и пообниматься решили, укрепить свою ячейку общества. Между тем поцелуями дело не завершилось. Парочка ритмично задвигалась, страстно задышала. Но вот поезд притормозил, стук колес стал тише. Парочка внизу тоже сбавила темп. Когда звуки поутихли, я воскликнул негромко:
– Мальчика нет!
Внизу притихли. Никакого ответа. И тут поезд вкатился на неведомую ночную станцию с ярко горящими фонарями. Сквозь щели в неплотно прикрытых жалюзи упал луч света, и я увидел голову мужчины – длинноволосого, а не аккуратно стриженного бобриком, как тот отец семейства.
Меня осенила страшная догадка: я попал по ошибке не в то купе.
Теперь надо было выйти потихоньку, но парочка вернулась к своим упражнениям. Я замер на полке, боясь пошевелиться. Может быть, они меня не заметили и не услышали, раз вели себя так, как будто одни во всем мире. У меня, как человека интеллигентного и воспитанного, не хватало наглости спуститься к ним, поставив их, да и себя, в неловкое положение. На всякий случай, я замаскировался, спрятавшись за подушку и одеяло, и стараясь слиться с ними.
Ну, хорошо, скоро все закончится – утешал я себя, – я и выскользну. Но парочка была неутомима. В них накопилось столько страсти.
– Может быть это и был Ваш друг Андрюха – сказал Лёва, повернувшись ко мне, – который отрабатывал свою карму.
– Наконец, наступил миг, когда, казалось бы, все закончилось. Из звуков снизу я различал только мерное дыхание. Кажется, уснули. Хотя, как можно было уснуть на одной купейной койке вдвоем, мне было решительно непонятно. Однако я потихоньку привстал и уже начал сползать со своего места, как все повторилось: поцелуи, ритмичные движения, хриплые вздохи.
Я так и замер на полпути, не решаясь ни лечь обратно, ни спуститься окончательно. При этом мое тело приняло позу дервиша ордена «Мавляви», остановленного во время кружения. Помнится, у Гурджиева была для учеников такая команда «ист», когда требовалось замереть в любой, даже самой невозможной позе. Когда читал об этом, и подумать не мог, что такое придется пережить.
Так продолжалось еще раза три. Каждый раз, когда мне казалось, что все завершилось, и возлюбленные уснули, я делал одно движение. Но они начинали двигаться, и я принимал еще более неудобную позу – то крадущегося тигра, то затаившегося дракона. Наконец, застыл в асане, которую йоги определили бы как дикую помесь врикшасаны – позы дерева с гарудасаной – позой орла. Уже перед рассветом, измученный и утомленный, дождавшись, когда они, наконец, разошлись по своим местам, я смог освободиться из невольного плена.
С тех пор я уже не так самоуверен в поездах, как прежде. Всегда стараюсь запомнить номер своего купе, и, возвращаясь, тщательно проверяю на двери – тот ли. А еще, конечно, не позволяю себе лишнего в ресторанах, чем бы там не потчевали.
6. По душам
