Алена Даркина
Ругару
…Благополучное разрешение этой проблемы придало Зинаиде сил. День, который раньше казался нескончаемым, прошел на редкость быстро, и сделала она довольно много. Зина немного пришла в себя. Зря она так волновалась. Или действительно ей примерещилась погоня? Как‑то неправдоподобно это всё. Если за ней следило так много агентов (или как их там называть?), то они должны были находиться где-то рядом. И в любом случае, зачем она им понадобилась, следить за ней? Или дело в талисмане?
Наконец Зина решила, что если, когда она выйдет с работы, ей опять привидится слежка, то она отправится прямиком к Елисею Чистякову. Если же нет – поедет домой.
И опять ее хорошее настроение улетучилось, едва она вышла на улицу. И дело было не в удушающей жаре, которая не спадала и к вечеру, а в том, что машина, стоявшая напротив входа, показалась очень уж знакомой. Поклясться она не могла – номера не запомнила, – но возникло стойкое ощущение, что именно эта модель красовалась утром возле ее подъезда. А уж когда следом опять потопал какой-то человек, она, нимало не сомневаясь, перешла дорогу и поехала в противоположную сторону от дома. Зина хорошо знала Казахскую улицу. Нужный дом найдет быстро.
Дальше всё происходило не хуже, чем в детективном сериале. Выйдя из маршрутки, она метнулась в нужный двор, а преследователь – немолодой кавказец – уже не таясь, припустил за ней. Подскочив к подъезду, Зина поняла, что не успеет набрать нужную квартиру на домофоне. А надо ведь не только набрать, надо дождаться пока снимут трубку и внятно объяснить, кто она такая, чтобы ее пустили…
Она беспомощно оглянулась. Мальчик, игравший в песочнице, встал во весь рост, изучающе ее рассматривая.
– Вы тетя Зина? – спросил он.
– Да, – она с тревогой взглянула на кавказца, тот стоял метрах в тридцати и словно прислушивался к разговору, но подходить ближе явно не собирался. – А ты Елисей? Я узнала тебя по фотографии. А почему ты один гуляешь?
– На меня можно положиться. Мама за мной иногда посматривает в окошко. Мы на четвертом этаже живем.
– Ясно. А папа? – зачем-то поинтересовалась она.
– Папа в Москву уехал деньги зарабатывать. Это не наша квартира. Ее маме дали, потому что она секретарем работает. А если уволится, нас выгонят. Мы много накопили. Папа годик поработает, и мы купим квартиру.
– Ясно, – повторила Зинаида. Глупая ситуация – не предложишь же мальчику: «Пойдем к твоей маме». Как она отнесется к такому вторжению? Повернуться и уйти она тоже не могла, потому что преследователь по-прежнему наблюдал и ей было страшно. Будто стоит ей отойти от Елисея, и ее сразу убьют. Глупости, конечно, но заставить себя поехать домой она не могла.
– Если вы хотите познакомиться с дедушкой… – заговорил малыш.
И тут Зинаиду будто что-то подтолкнуло. Она быстро сняла талисман и направилась к мальчику.
– Знаешь, давай так. Я тебе оставлю медальон, который получила в наследство от отца, а ты его покажешь дедушке. Если ему эта вещь знакома, значит, нам имеет смысл встречаться, а если нет – то ты мне напишешь письмо электронное, я приду и заберу медальон обратно. Хорошо?
– Хорошо, – Елисей смотрел на круглую медяшку, покачивающуюся на шелковом шнурке, с опаской. Но потом все-таки протянул руку и зажал ее в ладони. Тут же нахмурил лоб. – Он кусается!
– Да? – улыбнулась Зина. – Никогда не замечала, но всё может быть.
– Я пойду домой, – мальчик словно разом устал. Елисей сунул медальон в карман. Подойдя к металлической двери и прижав к металлическому кругляшку магнитный ключ, он дернул дверь на себя, одновременно обернулся и очень серьезно сказал: – До свидания!
Но прощался мальчик словно вовсе и не с ней, а с кавказцем за ее спиной.
«Ну и ушлая бабенка!» – воскликнул в очередной раз Пихлер и поцокал языком. От дома Чистяковых он ушел еще до того, как захлопнулась подъездная дверь. Когда Зинаида неожиданно не поехала домой, он обрадовался. Нарушение привычного маршрута всегда делало человека беззащитным. В такие моменты легче его подстеречь. Судьба давала замечательный шанс! Грех упустить его…
Но когда Севу озарило, куда она идет…
Выживание нелегалов на каторге зависело от того, насколько хорошо ты знал врагов и их диспозицию. Он занимался разработкой магов-надзирателей долго и кропотливо, поэтому точно знал, где ему появляться не следовало. Откуда Зинаида узнала, что ее спасение в этом доме, он даже предположить не мог. Но она знала. И предприняла единственный верный шаг – отдала ключ Елисею Чистякову. Теперь она могла спать спокойно. Ее жизнь и смерть не имели для Шаховича никакого значения.
Теперь надо думать, как добывать медальон. Что же за невезуха такая?
Но отчаиваться он не привык. Покрутившись среди каторжан и ссыльных, живущих неподалеку, Сева узнал две вещи. Первое: Гриши Чистякова в городе нет, он уехал в Москву. Второе: его жена – обычная женщина. Она понятия не имеет, кем работает муж, ничего не знает о каторжанах и особенностях каторги. Она даже не знала, что живет на каторге.
Эти известия Пихлера вдохновили. Кажется, дом мага-надзирателя не охраняли. Раз в неделю вроде бы заходил Борис Жангожин – друг семьи. Фигура опасная и влиятельная. Но за неделю можно столько успеть…
Не откладывая, Сева первым делом нанял вия13. Тот и обошелся ему недорого, потому что зуб у него был сразу на три поколения Чистяковых. Начиная от Олега и заканчивая Гришей. Затем по какому-то наитию он зашел на станцию скорой и пообщался с есхотом, отбывавшим там наказание. К его счастью, он тоже был зол на Григория Леонидовича, так что ему и платить не пришлось. Шахович только сказал:
– Ты это, братан… Если вдруг вызовут к Чистяковым… Не особо старайся, лады? Если там кто-нибудь умрет – будет в самый раз. Отомстишь и за себя, и за всех нас. Лады?
Есхот помолчал, искоса поглядывая на Пихлера – только так проглядывала истинная сущность Севы через человеческую оболочку.
– Лады, – наконец произнес он.
Сева ему не угрожал. В глазах парнишки читалось понимание: если он не выполнит этой невинной просьбы – смерть придет к нему самому.
«Тесей»
Комната в мансарде была крохотная. В полный рост Лекс мог стать лишь в ее центре да у самой стены. Дальше потолок резко шел на скос, как обычно в мансардах. Всё, что здесь умещалось – кровать рядом с деревянными перилами лестницы и небольшая тумбочка. Еще сюда для чего-то принесли старую табуретку, совершенно не вписывающуюся в интерьер дома, – будто ее забыли на чердаке до ремонта. Напротив кровати небольшое окно. В таких условиях он ни разу не жил, но всё равно не привередничал. Надолго он тут не задержится, а чтобы переночевать да в Интернет выйти много места не надо.
Сейчас он нашел новый фильм, поэтому старательно пялился в экран ноута, который держал на коленях, но сюжет проходил мимо сознания. Мысли занимало то, ради чего его вызвали в Волгоград.
Шахович только что позвонил и отменил встречу. Сказал, что с ключом вышла заминка, поэтому надо подождать денька два-три. Лекс не возмущался. Отдых он любил меньше, чем «работу», но и он был необходим. Такое чередование и нравилось. Он изучил схему дома, добытую Севой. На ней тоже зияли белые пятна: когда Пихлер посещал Юсифова в последний раз, ему экскурсию по дому не проводили. Но самое главное на ней отметили, и, как они добудут артефакт, Лекс примерно представлял. Он мог бы справиться с этим и без напарников. В крайнем случае нанял бы кого-нибудь из ссыльных или нелегалов. Но Сева потребовал, чтобы ему помогала команда Павла. Это непременное условие найма. Наверно, у него были на то резоны, поэтому Лекс не отказался. Деньги его мало интересовали, а вот необычное, сложное дело – очень привлекало. С людьми он ни разу не работал, почему бы и не попробовать?
– Пашка совсем тебя бросил! – сначала на лестнице появилась голова Леси, потом ладони с зажатым в пальцах диском, а затем и вся она, опять в черном. – Это никуда не годится, – посокрушалась девушка и села рядом с ним на кровать. – Я тебе диск принесла. «Дело было в Пенькове» видел?
– Нет, – лаконично ответил он.
– Ну вот, глянь. Тебе должно понравиться. А что ты делаешь? – девушка заглянула в ноутбук. Переносной модем Лекс купил дорогой, тариф тоже, так что мог свободно смотреть фильмы онлайн. Сейчас он загрузил «Пять невест»14. – Можно с тобой посидеть? – спрашивала так, будто в положительном ответе не сомневалась. Как тут откажешь?
– Поставить сначала?
– Нет, не надо, – запротестовала она. – Я в общих чертах знаю, в чем там суть.
– Ладно, – он ногой подвинул табуретку и поставил на нее ноут. Чуть откинул крышку. – Так видно?
– Да, спасибо, – Леся уставилась в экран и на гостя больше внимания не обращала.
Лекс всё так же смотрел будто сквозь экран, не мог сосредоточиться. Забавно придумали, но очень уж неправдоподобно. И абсолютно не похоже на его родину. Самолеты в тыл с фронта не летали. Рядом с эльфами вообще техника глючила, только поэтому набирали новых и новых солдат. А то бы устроили ковровую бомбежку – и нет эльфов. Потому как они с техникой не дружат совсем. У них магия. Это на каторге остроухие водят машину, служат в спецназе с автоматом в руках. Но, скорее всего, это был какой-то другой подвид, не с Везиофеи.
Никакие женихи с фронта не приезжали. Они женились прямо там, на таких же фронтовичках с автоматом. Это удобнее. И не придется девушку, которой повезло, и она не попала в призыв, тащить в опасное место. Безусловно, не было деревень, в которых бы жило много женщин и почти не осталось мужчин. Всеобщий же призыв. Да и для воспроизводства нужны оба пола, а фронту постоянно новобранцы требуются. Там, в центральном комитете, не дураки сидят, всё прекрасно понимают, поэтому солдат набирают грамотно.
Старые фильмы – «Богатая невеста», «Трактористы», «Стряпуха» – нравились тем, что позволяли заглянуть домой. Не по‑настоящему, конечно. Не мог он узнать, что с его родителями, где братья, вышла ли замуж Танюха. Но ощутить всей кожей, всеми внутренностями обычную, спокойную жизнь он мог. Поэтому пересматривал фильмы снова и снова. Иногда натыкался на что-то новое, как с «Кубанскими казаками». Но удачных находок было мало.
Вот и к этому фильму можно особенно не приглядываться, а поразмышлять о своем. Например, об Олесе. Что с ней делать?
Павел категорически запретил гостю общаться с сестрой. Лекс выполнил бы эту просьбу не из-за страха перед Токарем, а чтобы избежать ненужных ссор. Но девушка сама к нему прицепилась. И это не первый раз. Так было в родном колхозе. Так было у наблюдателей. И если дома он еще мог предположить, чем привлекает женщин, – все-таки молодой, веселый, ухаживать умеет, заботится о том, чтобы женщине было хорошо, – то сейчас это было совершенно необъяснимо. После потери Лаэртель, он словно впал в кому. Жизнь потеряла вкус, он делал всё механически. И так же механически отмахивался от девушек, потому что свидания с ними превратились в нудную, абсолютно ненужную ему обязанность. Он предпочитал занятия, которые загружали мозги, а не только тело. Нет, если его напоить, то всякое с ним можно делать. Можно взять измором, приставая снова и снова. Он уставал тратить силы на бессмысленную борьбу. Вам это так нужно? Получите и отстаньте. Когда они умирали, он не испытывал ничего, кроме недоумения. С таким же недоумением он отдал себя правосудию, не делая ни малейших попыток оправдаться. И лишь гораздо позже пришла обида. Словно люди завели себе забавное домашнее животное, а потом наигрались и отправили его в приют, не утруждая себя какими-либо объяснениями. Найди они хоть одну улику, подтверждающую его виновность, Леша бы признал, что ссылка справедлива.
Другие девушки были ему не нужны, но с Олесей всё было иначе. Она с первого взгляда чем-то привлекла, и сейчас, исподтишка посматривая на нее, сидевшую рядом с диском в руках, он сообразил чем. При всей внешней несхожести: Лаэртель – блондинка и почти ребенок, Олеся – жгучая брюнетка и худенькая, но вполне сформировавшая женщина, – была в обеих детская доверчивость и любопытство. Беззащитность. Она ведь пришла сюда не потому, что хочет его соблазнить. Ей интересно, что это за необычный экземпляр. Хочет его исследовать. От этого в душе разливалось давно забытое умиление.
Леся хихикнула, когда главный герой устроил сцену ревности девушке-шоферу. Искоса взглянула на Лекса. Он тоже вежливо улыбнулся.
Когда фильм закончился, Олеся повернулась к нему. Черные глаза точно буравили черепную коробку, стараясь узнать, что он за фрукт.
– Ну как? – потребовала она. Но собиралась прочесть правду по выражению его лица, а не доверять словам. А почему? Боится, что соврет? Хотя, с другой стороны, так трудно беседовать с теми, кто не знает о каторге. Так и приходится себя сдерживать, что-то умалчивать, что-то смягчать, то есть всё же врать. В прошлый раз она заставила его крутиться, как пехотинца под эльфийской магией. Сейчас такое же начнется.
– Забавный фильм, – вежливо произнес он. – Добрый.
– Но? – она правильно уловила его интонацию.
– Но правды мало. Его сняли, чтобы развлечь.
– А может, у каждого своя правда? – поддела она. – Как у Шолохова и Пырьева?
Лекс не поддержал шутливый тон, категорически возразил.
– Нет. Здесь вообще ни в чем нет правды. Сама история… – он хотел сказать «лживая», но смягчил: – Неправдоподобная. Полет с фронта… Погоня за летчиком по деревням. Ты правда думаешь, что там было так мало милиции, что они не могли поймать одного человека? И с житейской точки зрения. Нельзя проехать на грузовике по деревням и набрать девушек, которые непременно станут хорошими женами. Вот у главного героя сложится. У остальных – нет.
– Как ты суров! – притворно осудила его Олеся, в голосе опять слышалась ирония. – А как же любовь с первого взгляда? Ладно, шучу, – тут же пошла она на попятный. – Но неужели совсем ничего хорошего в этом фильме нет?
– Почему же, – возразил Лекс. – Не все люди кино для правды смотрят. Тут есть настроение, надежда… Это тоже многого стоит. Главный герой очень хорош. Неплохо сыграл. И выглядит очень… правдиво, как ни странно.
– На тебя чем-то похож!
Опять подкалывает. Но это даже забавно.
– Вовсе не похож, – отказался Лекс, радуясь, что они перешли на другую тему.
– Похож-похож! Правда, еще больше ты похож на Генри Кавилла.
– Кто это? – с опаской поинтересовался он. Историю своего мира он знал неплохо. Историю каторги изучать не было ни малейшего желания, поэтому он часто попадал впросак из-за того, что путал имена, которые известны чуть ли не каждому школьнику. Однажды его подковырнули: «А в 1917 какая-то заварушка была. Не слыхал? Вроде сильно громыхнуло». Девушки – сотрудницы банка – смеялись, а он понятия не имел, что на каторге было в семнадцатом. Тут бы в президентах не запутаться. А то как-то отмочил. Упомянули об убийстве Кеннеди, а он изумился: «Неужели его убили?» Все смеялись до колик в животе. Но он‑то был уверен, что Джон Кеннеди – действующий президент США!
На этот раз Леся нисколько не удивилась, что он не знает Кавилла.
– Этот актер не на слуху, – утешила она, – но мне он очень нравится. Ты, наверно, его вспомнишь. Он играл главную роль в фильме «Война богов». Тесей.
– Тесей, это… – он помедлил, предчувствуя, что сейчас опять окажется в глупом положении. – Древний Рим? – осторожно предположил он.
Предчувствия его не обманули.
– Мифы Древней Греции! – с упреком произнесла Олеся. – Кино не видел, что ли? Давай покажу.
– Не надо, – попытался Лекс остановить ее, но не получилось.
Она быстро притянула к себе ноут и что-то вбила в гугле, приговаривая:
– Я же тебе не фильм показываю. Только фотки, чтобы ты убедился. Вот…
На этот раз Лекс подбирал слова долго. Потом все-таки вымолвил:
– Я, конечно, был когда-то таким же чумазым и изможденным… Но в целом, по-моему, не очень похож. Волосы у него темные, у меня… сама видишь какие. Глаза у него карие у меня… вроде янтарные, так кто-то выразился.
– Ой, Леш, ну причем здесь цвет? – возмутилась Олеся. – У тебя фотошоп есть? я тебе сейчас эту картинку отфотошоплю, сделаю волосы седые и короткие, а глаза, – она вгляделась в него, – действительно янтарные, – пробормотала вполголоса. – Вот такие и сделаю. И ты увидишь: копия! А уж тут… – она ткнула в фотографию, где Тесей был обнажен по пояс, – тут ты не только лицом похож, а целиком. Вылитый просто! – Лекс отчего-то смутился. – Ну, есть фотошоп?
– Нет.
– Ладно, я на своем компе сделаю.
– Не надо… – в который раз попытался возразить он. – Раз ты так считаешь…
– Что значит, «я так считаю»? Мне не нужно, чтобы ты согласился из вежливости. Я хочу доказать.
– А если не докажешь? – он не выдержал и ухмыльнулся.
– А если не докажу, то ты упрямый… – она явно собиралась сказать «осел», но заткнула себе рот. – Упрямый, – произнесла она более спокойно. – И комплексов у тебя куча. Тебя надо со знакомыми психологами свести, пусть они порадуются. Ладно, побежала я, спасибо за кино!
Босые ноги весело прошлепали по деревянным ступеням. Он заметил, что она не любила носить тапки. Лаэртель тоже обувь не признавала. Как и брюки, впрочем. В отличие от Олеси.
Грузовик отчаянно рычал, будто не желал выезжать на дорогу, но Лешка, как всегда, шепнул ему:
– Давай, родимый, – и он сдался.
Они бодро пылили по грунтовке, Лешка пропустил нужный поворот, где в поле уже ждали его машину, и снова отрешенно подумал: «Через полчаса пошлют гонца Устинычу. Еще минут сорок будут искать по ближайшим сараям. Когда поймут, что меня вообще нет? Через два часа? Или сначала в “Сером брате” пошукают? Сколько у нас есть времени, прежде чем объявят в розыск?» И снова шевельнулось беспокойство о втором выговоре и армии, но теперь он со злобной радостью задавил его. «Выговор? А вот хрен вам. Поймайте сперва». И так же стремительно, как уходила под колеса дорога, пришло другое убеждение: «Какой на хрен выговор? Расстрел на месте за пособничество шпионке». И снова ожесточение: «А вот поймайте!»
Они проехали километров двадцать, когда девчушка, так съежившаяся на соседнем сиденье, что словно превратилась в белого пушистого кролика, резко выпрямилась, вгляделась вдаль.
– Я выйду здесь, – вроде бы она не приказывала, но он резко ударил по тормозам и чудом успел вывернуть руль, чтобы не улететь в кювет. Второй раз он бы так быстро не выбрался.
– Что случилось? – он еще не отдышался.
– Дальше я пешком.
– С ума сошла? – изумился он. Тут же покаялся: – Прости. До Панкратова пятьдесят километров. Ты же не дойдешь.
– Мне не в Панкратов надо. К своим, – она уже открыла дверцу, чтобы спрыгнуть на землю.
– Через линию фронта? Логично. Только не доберешься ты одна, – он постарался произнести это скучающим тоном, чтобы не решила, что навязывается. – Почему не хочешь, чтобы подвез?
– Потому что там, на дороге, милицейский кордон. Они тебя не пропустят, – она не торопилась, будто не решалась вновь остаться в одиночестве.
– Да? – изумился Леша. – Ну, кордон заметила – ладно. У эльфов зрение острей. И чутье тоже. А то, что мы не сможем прорваться, это ты нагадала?
– Ты сможешь прорваться? – поинтересовалась тихо-тихо, неверяще.
– Смогу. Потому что знаю, как это делается. Едем?
– Леша, – Лаэртель дотронулась до его предплечья, и у него чуть башку не снесло от этого прикосновения. Он даже не знал, чего хотел больше: зацеловать до беспамятства, чтобы забыла, кто он, а кто она, и стала его женщиной; или рухнуть на колени и ползти за ней на край света, разрывая каждого, кто хотя бы взглянет на девчушку неодобрительно. Чудовищным усилием воли он подавил оба желания, только расширил глаза, подрагивая всем телом от сдерживаемых чувств. А она держала узкую, необычно холодную для жаркого дня ладонь на предплечье и увещевала: – Ты понимаешь, что обратного пути не будет? Ты не сможешь вернуться в свой колхоз. Ты станешь изгоем.
– Ясен пень, – губы тронула злая усмешка и, не спрашивая ее мнения, он завел грузовик и поехал дальше, молясь, чтобы она не убирала руку. Но она убрала. Тогда он сообщил на всякий случай. А то испугается малышка, что он ее ментам хочет сдать. – Я буду ехать как обычно, будто по делам в город поехал или в соседний колхоз. Километров шестьдесят в час, – зачем-то уточнил он. – Когда рядом будет кордон, они ничего не заподозрят, но проверять всё равно будут. Будут «волшебными» палочками трясти. Я еще сбавлю скорость, примерно до сорока километров. Они совсем успокоятся. И вот тогда дам по газам. Грузовичок – зверь. Заградительные препятствия сметет не фиг делать. Ментов тоже жалеть не буду. Отскочат – их счастье. Потом они сообразят, будут стрелять. Но если колесо прострелят – это ничего. Километров десять протянем, пока они нормальную погоню организуют…
– Я могу вывести из строя их технику, – робко предложила эльфийка. – Мне только оружие огнестрельное неподвластно.
– Если выведешь – еще лучше! Значит, вовсе погони не будет. Сумеем оторваться…
Теперь и он видел, что дорога перегорожена. Правда, не так уж непроходимо. Шлагбаум, милицейский воронок. Если его ударить по носу, он отлетит в сторону, никакого ущерба не причинит. Леша машинально перевел машину на соседнюю полосу. Мент в темно-зеленой форме выставил перед собой черную в редкую красную полоску палочку (у военных форма тоже зеленая, но пятнистая, а палочка точь-в-точь такая же). Леша, как и обещал, поехал медленнее. Сообразил, что не сказал девочке, чтобы пригнулась или села на пол. Ни к чему ей светиться. К тому же они и раньше стрелять могут начать. Металл двери – какое-никакое, а прикрытие. Искоса глянул на Лаэртель. Она и сама сообразила. Умничка. Только веки как-то не хорошо прикрыты, будто она в обмороке. «Колдует!» – догадался Лешка и с радостью нажал на педаль. Машина взревела, менты бросились врассыпную, на бегу выхватывая пистолеты. Из машины выскочил шофер. Леша задел его краешком бампера и, не задерживаясь, рванул дальше по грунтовке. Вслед неслись выстрелы и матюги: поняли, наверно, что ни одна машина не заводится.
Лаэртель снова села на сиденье, но уже выпрямив спину. Свободно, торжествующе. Она улыбнулась благодарно, и сердце снова пустилось вскачь, а в голове затуманилось.
– Спасибо, Леша, – она произнесла это так проникновенно, что пришлось отвернуться и сделать глубокий вдох, чтобы прийти в себя.
Он ответил после паузы, но всё равно хрипло.
– Один я бы не справился. И ты бы не справилась. Только вместе. Дойдем, не бойся.
На этот раз в ее улыбке сквозило недоверие.
Беда
– Скорая? Скорая?! – кричала Оля в трубку, словно во время революции дозванивалась в Кремль. – Пожалуйста, скорее! – она не выдержала и заплакала. – Мой сын, шесть лет. Судороги, температура. Он и кричать не может. Мне кажется, дыхание останавливается! Казахская 15а, квартира 16, – на том конце провода терпеливо расспрашивали: фамилию, имя, но она, ничего не соображая, закричала: – Боже мой, да приезжайте же скорее! Я здесь всё расскажу, только спасите его.
Опустив трубку, она вцепилась в руку ногтями, разрывая кожу до крови. Это чтобы успокоиться. К Елисею надо вернуться спокойной, ему и так тяжело. Сморгнула слезы, несколько раз глубоко вдохнула и поспешила в спальню.
– Елисеюшка, как ты? – склонилась над постелью. Сын был страшно бледен, просто салатного цвета, который она так ненавидела. И не отзывался. Только маленькая ручка сжала ее указательный палец, да дыхание, замершее на мгновение, вырвалось с всхлипом, а потом опять утихло. Ей хотелось вскочить, достать зеркальце, приложить к его носу, чтобы убедиться, что он дышит, только еле слышно, но было страшно убрать ладонь и никогда не ощутить его тепла. И она сдержала себя. Сидела рядом, мерно раскачиваясь.
В детской всё было обставлено с любовью, несло покой и радость, передавало ребенку заботу родителей, даже если их не было рядом. Кроватка с полупрозрачным пологом, на котором нарисованы золотые звезды. Удобный стол для компьютера: на полочках аккуратными стопками лежат диски, все подписаны, чтобы не приходилось перерывать целую кучу в поисках нужного. Рядом стол для учебы. По бокам полки для книжек, в тумбочке место для тетрадей. Есть и игрушки. Часть из них – самые красивые и любимые – разместились на подоконнике среди роз и гиацинтов, на книжных полках и у Елисея в кровати. Под кроватью большой ящик с теми игрушками, которые использовались реже. Свет в комнате регулировался, можно включить ярко и приглушенно, надо только покрутить ручку, точно громкость убавить. А в новой квартире, Оля обязательно сделает теплые полы, чтобы можно было ходить босиком и не бояться простудиться.
В новой квартире… Она чуть опять не зарыдала. Если с Елисеем что-то случится, никакая квартира ей будет не нужна. Как она с Гришей встретится? Он, конечно, никогда и ни в чем ее не обвинит, он не такой. Но куда ей от себя деться? Где она его упустила, где? В школе какая-то эпидемия? На улице что-то подхватил?
Приедет скорая или нет? Что если они обиделись, что она не назвала полные данные и не приедут? Может, еще раз…?
В дверь требовательно позвонили, и она рванулась в коридор.
На пороге стоял белобрысый парнишка лет восемнадцати. Почему‑то в камуфляже и с шипастым браслетом на запястье. Но он держал обычный медицинский чемоданчик, и единственное, о чем могла думать Оля: «Неужели не могли прислать кого-нибудь постарше?»
– Скорую вызывали? – голос у него был приятный, а на душе сразу стало спокойней. Будто кто-то разом вынул из нее переживания.
– Да, проходите, пожалуйста, – она отступила.
– Вам плохо? – он пригляделся к женщине.
Оля знала, что нравится мужчинам. Внешность у нее была пусть и неброская, но необычная. Не зря же Гриша прозвал ее Белоснежкой. А уж если она захочет, то произведет фурор, превратившись в женщину-вамп. Только ей это не нужно – навязчивое внимание всех мужчин, кроме ее мужа, раздражало. Но не в этот раз.
Оля понимающе кивнула мальчику-фельдшеру и извиняющимся тоном пробормотала:
– Нет, не я. Мой сын. Он в спальне, пойдемте.
– Сын?! – он был так удивлен, словно у нее в принципе не могло быть сына. – Я думал… – смешался парнишка. – В вызове не указано… Не важно! – он прошел в комнату, чуть ли не наступая ей на пятки.
Сел на табуретку, взял двумя пальцами запястье Елисея. И сынок вдруг открыл глаза и взглянул на врача чистым, ясным взглядом. Ольга еле сдержала рыдания.
– Здравствуй, малыш, – произнес парнишка. – Как тебя зовут?
– Елисей, – он еле шептал, но всё же заговорил!
– Очень приятно. А меня тоже на букву «е» – Ефим. Расскажи, что у тебя болит, Елисей.
– Всё! – скривился сын.
– Это плохо, – обеспокоился Ефим. – Тогда скажи, где больше болит.
– Ноги, – начал мальчик, и парнишка тут же положил ладонь на ноги и провел по каждой вверх-вниз.
В любое другое время Оля тут же бы заподозрила в пришедшем педофила. Но сейчас было ясное понимание: это не интимный жест, он убирает боль. Необъяснимо, как он убирает ее руками, но он это делает!
– Теперь где?
– Грудь… – опять легкое движение ладонью.
– Так легче?
– Да! – Елисей заговорил громче. – Еще голова!
Рука легла на лоб.
– Совсем хорошо, – скользнула робкая улыбка.
Действо продолжалось минут пятнадцать и с каждой секундой, отсчитанной настенными часами, уходила тревога, а из ее сына уходила боль. Они уже о чем-то мило беседовали. Елисей рассказывал о том, как прошел день: что они изучали в подготовительном классе, какой мультфильм показала ему бабушка. Он был слабенький, но не как больной, а как у ребенок, уставший за день. Наконец он сладко зевнул.
– Спать хочешь? – тут же ласково поинтересовался Ефим.
– Да, – охотно закивал мальчик. – Я так устал…
Раньше ее смешила эта фраза, а теперь она готова была расплакаться от облегчения.
– Тогда отдыхай, – ладонь скользнула на глаза мальчика, и буквально через минуту Оля услышала тихое, сонное дыхание.
Она не могла поверить тому, что видела. Чудеса какие-то да и только! Оля никогда не любила передачу «Битва экстрасенсов», потому что считала, что это полная чушь и обман. Но, кажется, она ошибалась.
Ефим поднялся, подхватил медицинский чемоданчик, который даже не открыл, и направился к Оле, наблюдавшей за ним у двери.
– Пойдемте куда-нибудь заполним документы, чтобы его не разбудить, – предложил он.
– Да, – еле дыша, согласилась она. – Давайте на кухню, там стол свободен.
– Полис у него есть?
– Я всё приготовила, и полис, и свидетельство о рождении, и мой паспорт на всякий случай.
– Хорошо.
Для кухни она выбрала теплые тона. Зимой, когда на улице стоят морозы не менее суровые, чем волгоградская жара, так приятно, если тебя окружает цвет огня. От одного взгляда согреваешься. Бордовый гарнитур поблескивал в свете лампы, занавески – прозрачно белые с алыми маками колыхались из-за кондиционера. Вместо табуреток – удобные стулья с мягкими темно-красными сиденьями из прочного дерматина. А в новой квартире она обязательно положит кафель – темно-коричневый, под цвет дерева.
Ольга тут же рассердилась на себя – далась ей новая квартира. Она быстро убрала сахарницу и солонку с перечницей на другой стол. Села спиной к окну, Ефиму предложила место напротив, подала документы. И опять себя отругала: по правилам хорошего тона гость не должен сидеть спиной к двери. Хотя это же не гость…
То ли медбрат, то ли фельдшер устроился на табуретке, заполнил бумажки, чуть шевеля губами, точно проговаривая слова. Ее паспорт отложил, записал только данные Елисея, потом подвинул Оле бумажки.
– Вот, распишитесь.
И едва она скользнула ручкой, засобирался.
– Подождите, – опешила Ольга. – Вы не отправите нас в больницу? Я не хочу в больницу, и вы только что совершили чудо, но что это было? А если его болезнь вернется, как только вы выйдете за порог? Я ведь боялась, что мы даже скорой не дождемся, настолько ему было плохо, – ее тираду Ефим выслушал, застыв, как изваяние и уставившись взглядом в одну точку. – Сколько вам лет? – неожиданно завершила она пламенное выступление.
– Мне двадцать пять, Ольга Евдокимовна, хотя все считают, что около семнадцати, – обстоятельно и серьезно доложил парнишка. – Я почти окончил Медицинскую академию. Пока вот стажируюсь на скорой, – Оля уже открыла рот, чтобы заново задать вопросы о сыне, но он не дал ей такой возможности. – О болезни Елисея я не могу сказать вам ничего конкретного. Я не знаю, что это. Могу только предположить. Но и в больницу вас забрать я не могу. И объяснить, почему я вас не забираю, тоже не могу. Скажите, а где Григорий Леонидович? – закончил он так же невпопад, как и она.
– Гриша? – вылупила глаза Ольга. – Причем здесь Гриша? Он в Москву уехал на заработки. Обещал через месяц вырваться денька на два к нам, – она сама не знала, почему информировала не менее обстоятельно, чем Ефим. Наверно, потому, что она впервые в жизни слышала, чтобы ее мужа называли по имени-отчеству. Или потому, что этот парень откуда-то вообще знал и ее отчество, и отчество Гриши, хотя она имя свое не называла. Вот дурочка! В свидетельстве о рождении полностью имена родителей написаны. Совсем голова не соображает.
