Алена Никитина
Чёрная нить
Часть 1. Пролог
Адское пекло, как же Янар умаялся! Веки слипались – до того долго соплеменники готовились к казни убийцы и захоронению павших. Хотелось взвыть: «Ну давайте, ненаглядные! Рожайте! Делайте дело или не делайте – всяко уже едино!» Едкие речи вились в уме, но с губ не срывались. Янар оглядел фениксов, оцепивших воронку вулканического кратера. Перехватил беглый кивок собрата, подсказавший, что с приготовлениями покончено.
И прокричал в черноту ночи:
– Да сгинут в огне рождённые в огне! Да омоются они пламенем и упокоятся на веки вечные!
Взрыв свистов и рукоплесканий заглушил эхо прогремевших слов. Поднялся гомон, задорный и весёлый, как застольная песнь. Другим в миг погребения павших подобало бы держать головы склонёнными и хранить молчание, но на Ифлога властвовали иные устои. Фениксы провожали собратьев в последний путь улыбками, пылкими возгласами и плясками под барабанный бой.
Земля задрожала, грозясь просесть и обрушиться. Тени сгустились и потемнели, когда из вулкана повалили клубы чёрного дыма, подсвеченные отблесками забурлившего в жерле пламени. Огненные струи скопом хлынули в затянутое смогом небо и рассыпались ворохами искр. Часть окропила столпившихся фениксов, но не оставила ожогов, не испепелила перья на алых крыльях.
Фениксы упивались лавовыми брызгами на коже. С наслаждением наполняли лёгкие раскалённым воздухом. Один переминался у двух мёртвых тел, завёрнутых в красные шелка. Другой держал кинжал у горла скованной цепями вырожденки – гарпии-нереиды. Вместо перепончатых крыльев на её спине остались сочившиеся кровью обрубки. На предплечьях не было чешуек – вырвали. Почти лишённая чар вырожденка едва держалась на ногах и обращала дурной взор к небу. Белые волосы липли к её изрезанным щекам.
Мало кто жаждет смерти. Вырожденцы – не исключение. Но за жизнь существует одна равноценная плата – жизнь. Девчонку неспроста приговорили к казни. Вчера она обезумела и задрала двух фениксов. Пусть ликует, что Янар снизошёл до жеста милосердия и решил не пытать её. Мог бы кости по одной выломать. Мог бы на куски разодрать, чтобы поджарить каждый в кипящем масле.
– Великий Умбра! – Голос Янара хлестал кнутом. – Сохрани пепел павших в своих владениях и смешай его с пеплом уже упокоенных детей огня! Кто вышел из пламени, пусть угаснет в пламени!
– Кто вышел из пламени, пусть угаснет в пламени! – поддержал его хор голосов.
Двое фениксов сбросили свёртки с телами в жерло, а третий подтолкнул к нему зашипевшую вырожденку.
Стерлись улыбки. Смолкли и барабаны, и затих бивший по ушам гул. Звякнули стискивающие девчонку цепи. Она споткнулась. Подковыляла к краю воронки, обветриваемая пепельным дымом. Вдруг запрокинула голову. Рассмеялась, и ветер разнёс хохот над вулканом.
– Жизнь за жизнь! – выплюнул Янар.
Чары огня покрыли глаза фениксов искристой краснотой. Сотни пылающих взглядов прожгли вырожденку. Надзиратель резанул кинжалом по её горлу, и багряный ворот окрасил хилую шейку. Рот девчонки приоткрылся в немом вопле. Обмякшее тело ослабло и осело наземь. Подогнанное сочным пинком, соскользнуло с края воронки и сгинуло в дымно-огненной круговерти.
Захлопали крылья. Друг за другом фениксы рванули ввысь и закружились над кипевшим жерлом, образуя ритуальный круг.
Янар не разделил повального веселья. Поднялся в воздух, понёсся вниз и приземлился у подножия вулкана. Вбежал по лестнице, утекавшей в его глубины, и вскоре распахнул врата правительственного зала.
Трон царствовавшей на Ифлога династии высился у противоположной стены. Его соорудили предки Янара – верховные заклинатели огня. К делу подошли с толком. Подвесили кресло на прикреплённые к потолку цепи. Спинку из неопалимого дерева эвено украсили с двух сторон распахнутыми крыльями и увенчали черепом мантикоры. Черепа пылились и возле трона, усеивали помост и пятиступенчатую лестницу, к нему примыкавшую. Фениксы как бы вбили их в пол. Замуровали.
– Жаркой ночи, ягодка. – Янар ощутил укол чужого взгляда и щёлкнул пальцами.
Десятки факелов вспыхнули и озарили зал. Теперь света хватало, чтобы Янар мог рассмотреть дриаду. Закутанная в плащ, она стояла в углу и скребла ногтями стену. Горящие огни выхватывали из теней капюшона лицо, смуглое, искаженное гримасой боли и блестящее россыпью испарин. Выдержка дриады дала трещину. Азалия не железная – за доспехами хладнокровия бьётся живое сердце. Занятненько. Поначалу-то казалось, что её ничем не пронять. Но нет. Она даже на вулкан не пожелала подняться. Не захотела смотреть, как казнят её подопечную.
Злой рок свёл Янара с Азалией пару месяцев назад, когда Янар уже плюнул на гиблую затею – приручение вырожденцев. И пожелал обратить пеплом тех десятерых, кого отловил и насильно приволок на Ифлога. Достали! Утомили! Казалось, они быстрее сердца себе выгрызут, чем согласятся поладить. А жаль.
Два бога: Тофос – дневной, Умбра – ночной, создавали мир и населяли его существами. Тофос сотворил народности, чья магия опиралась на силы света, Умбра сотворил народности, чья магия опиралась на силы тьмы.
Позднее появились гибриды – дети двух существ, принадлежавших к разным, но созданным одним Богом народностям. Появились вырожденцы – дети двух существ, принадлежавших к разным народностям, созданным разными богами с противоположной магией. Вырожденцев часто называли идеальными орудиями убийства. Только по их венам свободно текли чары двух несовместимых существ.
Вырожденцы сильны, но за силу взята плата: чем старше они становятся, тем отчаяннее внутри них разгорается бой двух непримиримых сущностей – светлой и тёмной. К двадцати пяти годам вырожденцы впадают в безумие и превращаются едва ли не в дикое зверьё.
Само собой, держать в клане выводок тварей, кипящих противоборствующими чарами, глупость еще большая, чем попытки их приручить. Потому-то Янар и готов был развести руками, мол, не дано.
Но тут свалившийся ему на крылья племянничек – Рубин – притащил на Ифлога лесную девицу. Не блудницу для увеселений, а считавшуюся издохшей дочь Стального Шипа – павшего дриадского тирана. За Азалией хвостом подтянулись чистокровные существа, отвергнутые кланами и принявшие её поддержку. Подтянулись вырожденцы, которых Азалия воспитывала чуть ли не с рождения.
Двукровные ублюдки заглядывали ей в рот. Без прикрас. Бегали за ней как детвора за кормилицей.
– Всё кончено? – не то хрип, не то стон соскользнул с губ Азалии. Она пошевелила ими, словно проверяя, не исчез ли шрам на щеке. – Шивани мертва?
– Казнена. – Янар пересёк зал. Уселся на трон и принялся раскачиваться. – Можешь выдохнуть.
– Ты можешь выдохнуть, – с нажимом произнесла Азалия. – А мне они как дети.
– Шивани свихнулась.
– Знаю. Но гибель дитя – не то, чему до́лжно радоваться.
Скрежет тронных цепей истязал слух и отражался от стен зала. Янар выдохнул из носа дым. Поначалу густое сизое облако потянулось к ощерившемуся копьями и алебардами потолку и расплылось завитками.
– Мы их теряем, Янар, – женский голос, твёрдый, резавший похлеще ножа, разогнал тишину. – Я теряю детей! У меня и так их немного осталось. Пока ты решишься дать океанидам бой, мои подопечные сойдут с ума – впору иных воспитывать. А фениксы твои не…
Азалия осеклась. Невысказанные сомнения в мастерстве фениксов-бойцов будто сгорели по пути на волю.
– Такая ты умная, пока пасть не раззявишь, – с напускной вежливостью прочирикал Янар. – Не?.. И что же скрывается за сим «не»? Не ровня океанидам? Думаешь, разумно заявлять о таком верховному заклинателю огня? Не боязно?
– Я смолчала. – Кривоватую ухмылку с лица Азалии будто ветром сдуло.
– Видишь ли, ягодка, – запальчиво, но чётко выпалил Янар, – дерзкий поступок начинается с того мгновения, как ты впускаешь в свою садовую головушку дерзкую мысль.
Он смежил веки. Стиснул кулаки и постарался обуздать гнев, пламенем растекшийся по венам.
Тщетно.
– Океаниды! – Восклик Янара будто из каждого угла загрохотал. – В печенках у меня сидят твои океаниды! Ходят строем – то ли укуренные, то ли из могил восставшие! Ночь к ночи зад Дуги́1 вылизывают. А что он? Он возомнил себя карателем неугодных! Ведёт своих вояк по остывшим следам пламени. По нашим следам! Великое бесчестие для Дуги́ – не лишить феникса чести! По миру молва ходит, дескать, где ледяной всадник проскакал, там огневик развеялся пеплом.
– Я согласилась прилететь к тебе по одной причине. – Золотые глаза Азалии оставались спокойными и ясными. – Рубин поведал, что ты помышляешь с океанидами поквитаться. Я поверила. Привела к тебе воспитанниц. И что же вышло? Почему ты медлишь, Янар? Почему не ведёшь бойцов в Танглей?!
– Да потому что я не смертник, придура ты этакая! – Крик Янара громом разнесся по залу.
Десять факелов потухли. Выжившие негодующе зашипели и выстрелили огнём в потолок, рассеивая жар и рассыпая искры.
Ещё немного, и Янар схватил бы Азалию за шкирку и швырнул в вулкан. Хотя её стойкость восхищала. По её лицу не пробежала и тень испуга. Азалия не отшатнулась от стены. Знала, зараза, что Янар её не тронет. Больно нужна. Потаскуха! Рассудила, как видно, что упрёки в бездействии распалят его, и он бросится в пекло – в обречённую на позорный провал бойню с океанидами.
Да как бы не так! Янар пока что не пропил мозги, чтобы идти на поводу у подстрекательств.
Из горла вырывались клубы дыма. Вздох за вздохом Янар собирал крупицы не испепеленного гневом самообладания.
– Мне понятна твоя суетливость, – проскрежетал он, силясь потушить внутренний пожар. – Супруг твой ненаглядный гниет в танглеевском узилище. Но спешка – враг успеха. Стальной Шип2 – яркий тому пример. Ты и сама облажалась в битве за Барклей и сбежала, поджав листья. Уж прости, но меня не прельщает столь безотрадное будущее.
Капюшон чёрной накидки сполз с макушки Азалии, высвобождая тёмно-коричневые локоны. Янар напрасно на неё покосился – язык прирос к нёбу.
М-м-м… Ну что тут скажешь, Янар – мужчина. Залюбовался, кается. Потонул в золотых глазищах, искусно подведённых, в бахроме ресниц. Оценил полновесные груди – подтянутые корсетом и алой рубахой, они мелькнули за полами разошедшегося плаща.
Азалия – дева не первой свежести. И всё же она не утратила очарования. Могла бы скрасить Янару одинокую ночку. Или… Нет. Он знавал схожих девиц. Преследуя свои цели, они завлекали охмуренных мужей иллюзией приязни, а на деле, как ни ублажай, мечтали о потерянных любовниках.
Не упоминая уже, что жертвы столь расторопных девиц в итоге захлебывались кровью.
Киган – покойный отец Янара – говаривал, что внутри фениксов горит вечный огонь.
Так вот эти девки знают, как его потушить!
Стук сбил Янара с мысли:
– Входите!
Двери распахнулись.
В зал вместе с раскалённым воздухом и дымом шмыгнули двое: Зорий – верховный над бойцами, и Рубин – бастард Азера, старшего брата Янара. Оба чернявые и красноглазые. Оба в кожаных портках и безрукавках с открытыми спинами. Первого выделяло длинное лицо и вечно суженный зрачок. Второго – рыжая чешуя на предплечьях, выдававшая родство с дракайнами.
Оба синхронно преклонили колени, и алые крылья расстелились за их спинами.
– Жаркой ночи, дядя. – Рубин улыбнулся, обнажив приметные клыки.
Дядя! Огненный бес ему дядя, чтоб его!.. Заделал братец отпрыска клятой дракайне, а Янару теперь маяться.
Но полно-полно, бастард Азера пока что полезен.
Трон качнулся вперёд, и Янар спрыгнул с него, вприскочку спустился по лестнице и посмотрел на вставшего Зория.
– Вести пришли, мой правитель, – отчитался тот, сверкнув алыми глазами. – Океаниды умертвили трёх фениксов.
– Ледышки некстати очутились рядом с поселением, – добавил Рубин, – где наши промышляли разбоем.
Смех Азалии разнёсся по залу. Янару стало тошно от самого себя. В голове вспыхнула мысль, что упрёки в нерешительности более чем заслужены. Дуги́ совсем охамел. Он всё чаще затягивал петли на шеях фениксов. Охватывал всё больше территорий, к слову, ему неподвластных. Вопрос времени, когда он сыграет на опережение и первым развяжет войну.
– Разведка донесла, – подал голос Зорий, – что океаниды и ореады подписали договор вассалитета.
– Дурная весть. – Янар нахмурился и уточнил: – Что-то ещё?
– Сын дриадского правителя ошивается у Парников, – поведал Рубин. – Это деревушка к северу от леса Барклей.
– Олеандр? – Азалия устремила к нему нечитаемый взор. Её брови поползли на лоб. – Что он там потерял? Интересно…
– Весьма интересно, – Янар даже воспрял духом. – Это ведь он братается с сыном Дуги́?
– Память вас не подводит, – кивнул Рубин.
– Он не жилец. – Азалия сдула ниспавший на лоб локон. – Мои девочки отыщут его и прикончат.
Великий Умбра, даруй Янару сил не испепелить дурную девку! Он обернулся и пронзил её взглядом.
– Не прикончат! – отрезал тоном, не терпевшим возражений. – Тебе уже выпадал шанс его умертвить, и ты оплошала! Ныне я вершу его судьбу! Дохлым он не представляет для нас ценности, а живым может превратиться в рычаг давления. Ежели болтовня подтвердится, нам до́лжно перехватить Олеандра и пленить. – Янар распахнул крылья, разгоняя душное марево задымленного воздуха, и прошёл к трону. – Вдобавок нужно выведать, что творится в Танглей. Воины. Рядовые и каратели. Численность. Посты охраны. Заслать разведчика не получится – Дуги́ мнителен. Слыхал, пришлых существ он едва за порог хижин выпускает. Зорий?..
– Слушаю.
– Собирай воинов, – повелел Янар и обратился к Азалии: – Мы отыщем в Танглей крысу? Или они там все блюдут ведомую лишь им честь?
В тронном зале сгустилось безмолвие, которое вскоре нарушил едва слышный шёпот:
– Думаю, я знаю океанида, которому наши цели придутся по нраву. Я не горю желанием с ним связываться, но…
– Он поможет нам поставить океанидов на колени? – вопросил Янар.
– Да, – прозвучал ответ.
– Кто он?..
Глава 1. Дым у воды
Три недели спустя…
– Камус! – В одной руке Кира́ держал саблю, в другой – обтянутые чешуйчатой кожей ножны.
Он пару раз встряхнул ножны. Глендауэр не разглядел выпавших из них личинок. Наплодив дыр, они живо потонули в снегу.
Дражайший дядюшка Глена решил позабавиться. Неудивительно. В последнее время Камус только и делал, что сетовал на скуку. Вдобавок – стража видела – носил во дворец банки, невесть чем заполненные.
Чутьё и опыт подсказывали Глену, что Кира́ – не единственный, кто нашёл в ножнах личинок.
– Помогите! – прозвенел в ночи надрывный крик.
Тревога кольнула сердце Глена, но не погнула доспехи хладнокровия. Он дёрнул поводья на себя, останавливая ифрала. Приподнялся на стременах, чтобы осмотреться. Судя по стихшим за спиной шагам скакунов, Дил и Кира́ тоже замерли.
Не только мимолётные волнения – долг чести обязывал их отыскать заблудшую душу, молившую о помощи. К превеликому сожалению, она не торопилась выбегать на свет. Зов её стих, но продолжал звучать у Глена в ушах столь же звонко, сколь и неотвратимо.
Глен через плечо поглядел на собратьев и поймал два недоумённых взгляда, сверкнувших во мраке капюшонов.
Восседая на спинах ифралов, Глен и его соплеменники млели посреди заснеженных просторов на узкой тропке, прорытой копытами. Лунный свет играл на костлявых телах скакунов, покрытых белой чешуей, облизывал их уши-плавники и терялся во впалых глазницах, ныне обманчиво пустых и тёмных.
С двух сторон от тропки в сорока-пятидесяти шагах громоздились сугробы и высились сцепившиеся ветвями вековые ели. Снег покоился на игольчатых лапах и давил тяжестью, клоня их к земле.
Привычная картина, чарующая и ласкающая взор. Привычный путь – один из многих, ведущих в Танглей. Туда, где глухо рокочет прибой. Где льды толпятся в бессильной злобе у заснеженного полуострова. Где волны разбиваются о них в пену, подтачивают и омывают неприступные тверди. И отражения звезд тонут там – в недрах преисполненного мощи океана.
Привычный путь, который Глен и его собратья не единожды преодолевали, возвращаясь с разведки. Безотрадная дорога, которую нужно миновать.
– Коли внемлете, – мелодичный голос Дила вырвал Глена из раздумий, – я не уловил, откуда донёсся крик.
– И я не разобрал. – Кира́ скинул капюшон накидки, обнажая мертвецки-бледное лицо. – Игла?..
– Обождите, – отозвался Глен.
Не мог же слух их обмануть? Всех разом? Вздор!
Пока Глен озирался, с его губ срывались морозные облачка. Зрачки стали вертикальными и расширились. Зрение обострилось, и мир посветлел. Даже небосвод, бывший чёрным, окрасился лиловыми и синими оттенками. Невидимый художник будто обвел каждую еловую иголку. Но без толку. Ели росли слишком густо. Прятали в тенях свои территории и не дозволяли углядеть творившегося в потёмках. Просветы между елями казались дырами в непроглядные бездны. Морозный неподвижный воздух впитал запах хвои. Снег не приглушал смолистый аромат.
Быть может, кричавший бедолага упал? Быть может, лежит в снегу, и мороз сжимает его в объятиях?
Колдовской дар позволял Глену слышать чужие переживания. Воспринимать происходящее через него было сложно – всякий раз Глен будто оголялся перед вражеским войском и сдавался на его милость. Всякий раз пришлые чувства дурманили разум. Но ныне иного не оставалось.
Глен воззвал к дару – и тот отозвался на безмолвный клич, как блудная девица на перезвон монет.
Мир померк. Глен распахнул внутренние щиты и сосредоточился. Дил и Кира́ не источали никаких чувств. Но издали чем-то веяло. Чем-то… Глендауэр ожидал услышать чужую панику, но в сознании прозвенела и сгинула нотка чужого веселья. Странно… Он недоверчиво выгнул бровь. Захлопнул щиты и задумался, силясь укротить мнительность.
– За спиной. – Не сразу, но он перехватил и шорох вялых шагов. – Идёт.
– Истинно, теперь слышу. – Хвост меловых волос соскользнул с плеча Кира́ и упал за спину.
Не сговариваясь, трое развернули ифралов. Дил первым выскользнул из седла и спрыгнул наземь. Вскоре еловые ветви прошуршали и взорвались тучей снежных хлопьев. Снежинки взвихрились, потревоженные вынырнувшим на тропу найром. Чернявый и угловатый, совсем ещё подросток, он застыл, провалившись в снег по икры. Портки и плащ найра совсем истрепались. Темно-серая рубаха, похоже, недавно угодила в огонь. Пожёванная пламенем, она запеклась слева обугленной коркой и оголила поцарапанный бок.
– Вы… – Найр прижал к чахлой груди котомку из черной ткани. – Вы призраки?
– Ага, – Кира́ расплылся в улыбке. – Всадники Погибели. По вашу душу явились, милейший.
– Кира́! – Глен и Дил с укоризной поглядели на него.
Природа одарила найров множеством цепких глаз. Два сверкали там, где положено. Еще четыре красовались на лбу, щеках и подбородке. Юноша моргнул всеми. Его ноги задрожали и подогнулись. Он рухнул бы, но Дил вовремя подхватил его под локоть, не позволяя завалиться.
– Вы океаниды! – осенило найра. И он взмолился: – Помогите! Ради богов, помогите! Напали… фениксы… моё поселение… Верески…
– Разбойники, – понял Глен и уточнил: – Рдяные и чёрные одежды? Парные мечи и шлемы с клювами?
Удивительно, как у найра голова не отлетела – до того бодро он закивал:
– И чёрные и алые маски.
– Опять! – прорычал Дил.
Найр вздрогнул и прикрылся котомкой точно щитом.
– Сколько? – Кира́ подхватил поводья.
Голос найра сорвался на писк:
– Около дюжины. Но я не уверен. Я… я бросил всё и убежал. Мне совестно…
Ложь, – понял Глен.
– …Не знаю, спаслись ли другие…
Хм-м. Неужели найр в одиночку сбежал?
– …Я издали увидел фениксов и…
Издали? Как он тогда опалил рубаху, ежели не застал пламя фениксов? И почему от этого юноши не веет паникой? Почему он извалялся в снегу, но не дрожит?
– Дил… – Глен перевёл на него предупреждающий взор, и собрат отступил от улыбнувшегося парнишки.
– Ц!.. – Кира́ прицокнул языком.
Они уже догадались, что их дурят. А найр догадался, что они догадались, и его улыбка стала жутенькой.
– Заболтался я, да? – Он попятился к елям, шесть его глаз прищурились. – Лишнего сказанул.
Найр выхватил из рукава нож. Метнул. Дил не оплошал – воззвал к чарам и вырастил перед собой ледяной щит. Нож с глухим стуком врезался в щит и осыпал с него морозную пыль.
От былой беспомощности найра не осталось и следа. Окутывавшая его иллюзия начала развеиваться. В горле родился птичий клёкот. Плащ исчез, рубаха превратилась в кожаную безрукавку. С боков свесились парные мечи в ножнах, а за спиной с хлопком раскрылись алые перьевые крылья.
Феникс!
Ифралы затопали. Подняли рёв. В их пустых глазницах вспыхнули белые огни. Синева чар подсветила чешуйчатые бока изнутри. Скакуны топнули. Снежный покров, послушный их воле, растаял. Паутинами расползлись и размножились индевелые узоры. Ледяной настил укрыл почву.
Феникс поскользнулся. Взмахнул крыльями, чтобы подняться в воздух. Водяной поток вырвался из ладони Глена и ударил парня так, что он впечатался спиной в ель. Воздух со стоном вырвался из легких феникса. Осыпавшийся с ветвей снег комьями усеял его крылья и обратился водой. Перенасыщенные жаром крылья зашипели. Замигали алым. Затрепыхались, вяло стряхивая влагу.
В мгновение ока Дил очутился рядом и поднёс острие сабли к горлу феникса.
– Кто вас подослал? – Голос Кира́ звенел сталью. – На кой? Жаждали заманить нас в ловушку?
Хрустнуло, и кадык феникса дёрнулся. Феникс сглотнул.
– Яд! – догадался Глен.
Дил схватил феникса за горло и перекрыл ему воздух, но не успел помешать отравлению. Яд из раскушенного ореха уже попал в кровоток, изо рта парня вытекла карминовая струя. Он кашлянул. Выплюнул сгусток крови вперемешку с осколками скорлупы и стек на лёд. Пламя жизни затухло в красных глазах, рассеченных вертикальными зрачками.
– Клятый смертник! – Кира́ соскочил с ифрала и подступил к мёртвому. – Чего он жаждал?
– Желал подвести нас к Верескам. – Дил убрал саблю в ножны и оглядел заляпанный кровью подол плаща.
– А ежели там и правда творится недоброе? – предположил Глен. – А ежели речи этого юноши не лживы?
– Риск – дело благородное, Игла, – Кира́ вздохнул. – Но…
– Но в данном ли случае? – вторил ему Дил.
Он снял капюшон, оголяя лицо, спокойное и благородное, будто высеченное из мрамора придирчивым скульптором. Кончик белых волос, заплетённых в тугую косицу, покоился на плече. Дил опустился на колено перед мёртвым. Пока он ощупывал его, Кира́, скрывшись за елями, осматривал местность. Вскоре вернулся и вскинул над головой пузатую склянку. За её прозрачными стенками посверкивали невзрачные лиловые искры, прилипшие ко дну.
Чары иллюзии! Вестимо, феникс взял их у цуйры – только её народу подвластно укрывать себя и других лживыми обликами.
Боги милостивые! Глена раздирали противоречия. Случившееся выглядело подозрительно. Чудилось, феникс ведал, где искать океанидов, и нашёл их, чтобы направить в капкан. И всё же небеса не раз становились свидетелями, как лёд и пламя схлестывались в битве. Как фениксы ради забавы скрещивали с океанидами клинки и плодили жертвы, обращая пепелищем кишевшие жизнью деревеньки.
– Поскачем, но сперва перестрахуемся, – решил Глен. – Подадим собратьям знак и попросим о помощи.
– Добро.
Дил вскинул ладонь и выпустил в небо белую вспышку чар, подавая сигнал бродившим неподалёку соплеменникам.
***
Время торопило. Они спешили как могли. Гнали ифралов по большаку столь резво, что в ушах свистел ветер. Заиндевелые прутья хрустели, выбитые осколки льда летели из-под копыт.
Ещё издали Глен услыхал звон надвратного колокола. Узрел за расстилавшейся к селению долиной дым и осознал: они безнадежно опаздывают. Смог вспухал и расползался над крышами домов. В небе мелькали крылатые силуэты, словно сотканные из пламени. Не дюжина. Больше.
Вестимо, фениксам не хватило удали напасть на Танглей. Посему-то они и ударили по близлежащему к океанидам селению. Испепеляя невинных и сжигая хижины, пожелали отомстить танглеевцам за отлов и умерщвление огненных душегубов и мародёров. А может, решили позабавиться? С фениксами трудно отличить одно от другого. Сотворяя первых из них, Умбра, должно быть, пребывал в дурном расположении духа. Вместо щепотки безумия и бравады отсыпал три ложки.
– Неслыханное нахальство! – донёсся из-за спины восклик Дила, и Глен мысленно согласился.
– Или скудоумие, – произнёс Кира́ и скомандовал: – Врассыпную!
Ифралы разминулись. Не щадя копыт рванули к горящему селению. Глен взял левее. Прижался к шее скакуна и помчался на звон колокола, качавшегося в надвратной башне, на душераздирающие крики, которые рвали тишину, били по слуху, то опадая, то раскалёнными иглами вонзаясь в уши.
Пламя гудело. Пожирало крыши домов и торговых лавок. Вопли набирали силу, галдёж влёт стал невыносимым.
Глен отстегнул плащ – тот упорхнул, гонимый ветром, – и огляделся. Взгляд выцепил слева трёх беженцев, справа ещё двух. Вдали мельтешили и другие, отсюда похожие на движущиеся точки. Все удирали от пламени. Обеспокоенные спасением своих жизней, норовили скрыться и затаиться.
Смельчаки. Живо сообразили, что превратятся в груду обглоданных огнём костей, ежели не ударятся в бега.
И только светловолосая наяда лет восьми стояла неподалеку от надвратной башни и с ужасом глядела на полыхавшую рядом повозку.
Чей это ребёнок? Живая мишень!
– Очнись, милая! – прокричал Глен, но крик потерялся в пронзительном клёкоте фениксов.
Неведомые силы заставили девочку обернуться. Страх отразился в её глазах огненными всполохами. Ветер всколыхнул голубые ленты в растрёпанных косах и посадил на них искры и тлеющий пепел.
– Лин… – Глен ни с кем бы её не спутал.
Как не спутал бы и ленты. Он сам минувшим вечером приобрел их у торговца.
– Ли-и-ин! – Глен подстегнул ифрала и выжал из него предельно возможную скорость, сокращая расстояние и стараясь опередить пикирующего к Лин феникса.
– Глени! – слетело с её губ.
Она встрепенулась. Дёрнулась в сторонку, желая убежать, но ноги подвели, и Лин упала и рассадила ладони. Глен в длинном кувырке сошёл с ифрала и сразу же загородил сестру.
– Не шевелись.
Сквозь дым Глен видел, как феникс снизился и закрутился. Видел, как с когтистых пальцев стекли рдяные чары. Как они сшились вокруг феникса огненным кольцом, и оно завертелось, испуская искры и розовя смог.
По венам разлился хлад колдовства. Между ладонями Глена проявились морозные нити. И чем пуще они разрастались, тем шире он разводил руки, чтобы вместить накопленную мощь.
Дуга пламени отслоилась от кольца, вертевшегося вокруг феникса. Ускоренная резким поворотом, понеслась к Глену. Он выпустил ей навстречу снежный поток. Два снаряда столкнулись в небе. Схлестнулись, передавливая и поглощая друг друга. Громыхнуло так, что догоравшая повозка подпрыгнула. Да что там! Показалось, в небе луна кувыркнулась.
Облако пара распухло и перекрыло участок неба, где соприкоснулись снаряды. Ни алого блеска крыльев, ни движения поблизости. Феникса отбросило взрывной волной?
Как бы там ни было, нельзя терять время!
– Вставай, милая! Вставай! – Глен свистнул ифрала, подхватил сестру под руки и помог подняться.
Лин болтало, как росток на ветру. Не ребёнок – тряпичная кукла. Глен поймал за поводья подоспевшего скакуна. Хотел подсадить Лин, но раньше, чем до этого дошло, обернулся на шелест дышащих жаром крыльев.
Струя пламени пробила в паровом облаке брешь и устремилась к Глену. Он схватил сестру в охапку. Прыгнул, уходя от огня и на лету мастеря вокруг себя и Лин водный кокон. Затем было падение на бок и мимолетная боль – рукоять сабли врезалась Глену в бок. Затем – свечение пламени, протаранившего землю. Грохот, поселивший в ушах мертвящий звон. Комья почвы и щепок брызнули, разметанные огнём. Часть прорвалась сквозь водную защиту и осыпала Лин и Глена. Он сбросил кокон, чтобы дать фениксу отпор.
Но некто оказался ловчее. Некто, чья крылатая тень проявилась за дымной взвесью по соседству. Из неё выстрелил клубок серебристого света. Неведомые чары ударили спускавшегося феникса в грудь. Его повело. Он бестолково забил крыльями, завился в воздухе пьяным мотыльком и рухнул за мешаниной обгоревших досок, в которую превратилась повозка.
– Умер? – пискнула Лин.
Глендауэр не отозвался. Ведал, что фениксы – твари на редкость упёртые и живучие. Их дару самоисцеления можно позавидовать. Благо им требовалось время, чтобы подлатать себя.
– К-кто его ударил? – вопросила Лин, когда Глен дозволил ей выпутаться из его объятий.
Ответ пришёл вместе с девушкой, вынырнувшей из дымной взвеси. Она приземлилась мягко, будто осевшая снежинка. И сложила за спиной перьевые крылья, явно перекрашенные в ореховый цвет. Волосы незнакомки скрывались за чёрным платком – он странно возвышался над её головой. То, что казалось меховым воротником на её плечах, вдруг ожило. Вскинуло усатую морду. Мелкие рожки зверя задергались, теряясь в голубой шерсти. Глаза, невозможно большие и синие, распахнулись.
Так вот кто ошеломил феникса!
– Силин! – выдала Лин.
– Эсфирь?! – Она замаскировалась, но Глен знал её в лицо.
– Глендауэр?!
Эсфирь ойкнула и прикрыла рот ладонью. Похоже, за топорщившимся платком она прятала изогнутые рога.
Прогремевший взрыв напомнил, что битва не окончена. Глен осмотрелся. Небосвод искрился огнями. Не утихавший рокот поглощал крики и звон клинков. Белые и алые одежды мелькали среди мерцающего хаоса, среди пляшущих теней и разбушевавшейся метели.
Океаниды рассредоточились. Теперь их стало куда больше – собратья откликнулись на былой зов Дила. Одни дрались насмерть и вырезали фениксов. Другие вытаскивали раненых из-под горящих обломков.
Из-за плеча донёсся клёкот. Глен повернулся. Обломки повозки, за которыми прежде упал феникс, обратились кучей пепла, а сам он худо-бедно оправился от ошеломления и теперь пытался устаканить тело на неверных ногах. Два алых крыла – правое погнуто – раскрылись, разгоняя дым.
– Я позабочусь о девочке! – Эсфирь уже стояла подле Лин. – Ступай, Глени. Ты ведь веришь мне?
Верит ли он вырожденке? Нет. Ежели так ставить вопрос – не верит. Зато он верит девушке, которая спасла в прошлом множество жизней. Едва ли собой не пожертвовала, чтобы уберечь лес и дриад от гибели.
– Больше, чем себе. – Глен двинулся навстречу неминуемой дуэли.
Из прорезей в металлическом шлеме с клювом на него смотрели глаза, безумные и ярко-красные. Будто и не глаза вовсе – два подсвеченных огнём сардоникса. Феникс тяжело дышал. То и дело переносил вес на левую ногу, силясь не перегружать правую. Его крылья уже не наливались пламенем. Он почти растратил запас чар.
Видит Умбра, бой сделается лёгким!
Глен выхватил из ножен саблю, превращаясь в комок инстинктов. Феникс обнажил парные мечи. Напружинился. Рванул в бой. И пошла пляска. Клинки скрестились. Лязгнули. Запорхали, наполняя долину стальной песней. От укуса короткого меча Глен ускользнул в повороте. Потом резанул саблей по алому крылу и всадил в него лезвие по самую рукоять. Горячая кровь брызнула на лицо и кирасу, привкусом ржавчины осела на губах.
