Алесь Кожедуб
Сезам
Три столицы
К вечеру разыгралась метель, но Алексей своих планов менять не стал. Раз уж решил вырваться в Минск, никто его не остановит, даже директор школы Станкевич.
А тот, подобно матерому сторожевому псу, уже подходил, позвякивая цепью.
– Не забыли, Алексей Константинович?
– О чем?
– Родителей Кабака навестить. Вы ведь и к Курачу еще не сходили?
Алексей почесал затылок. К родителям двоечников Кабака и Курача он действительно не ходил. Вернее, попытка была. В минувшее воскресенье съездил на велосипеде в Первомайское, которое когда-то называлось Кобылье.
– Куда идешь?
– В Кобылье.
– Зачем?
– За кобылой.
Уже лет двадцать, как поменяли название, а каждый первоклассник в школе знает, что Кабак из Кобылья.
Между прочим, баба Зося, у которой квартировал Алексей, считала, что девки из Кобылья отнюдь не худшие.
– Про них так и говорят: пилоткой стукнешь, не повалится – можно брать, – сказала она. – У меня там племянница живет.
Алексей Константинович пожал плечами. Ему нравился солдатский юмор бабы Зоси, но жениться он не собирался ни на кобыльских, ни на крайских девицах.
Алексей въехал в деревню и увидел мужика, стоявшего посреди улицы. На шее у него висел баян. Время от времени мужик широко разводил меха, но нащупать при этом пальцами нужные кнопки не мог. Баян всхлипывал и умолкал.
– Это кто? – спросил Алексей тетку, выглянувшую из-за забора.
– Кабак.
– А почему пьяный?
– Получка сегодня.
Алексей понял, что поговорить с отцом своего двоечника не удастся. Развернулся и поехал назад.
– Говорят, вы вчера у нас были? – подошел к нему на следующий день Коля Кабак.
– Был.
– А почему в хату не зашли?
– Твой батька был пьяный.
– Он каждый день пьяный, – пожал плечами Коля. – Мати дома была.
– Ты тоже сидел дома?
– Я вместо батьки на тракторе в поле пахал.
Алексей Константинович хмыкнул. Коля Кабак, конечно, двоечник, но вот ведь пашет. Невзирая на тридцать ошибок во вчерашнем диктанте, надо в четверти вывести тройку. И из восьмого класса выпустить. Все равно ему дальше пахать, а не в институте учиться.
Но Станкевича подобные тонкости не волновали. Для него важно, чтобы классный руководитель провел беседу с родителями двоечника.
И, тем не менее, Алексей Константинович вместо Кобылья отправился в Минск.
На автобусной остановке он увидел тетку, обвязанную пуховым платком до самых глаз, на ногах сапоги, похожие на бахилы.
При ближайшем рассмотрении тетка оказалась школьной библиотекаршей Галиной Петровной.
– И вы в Минск? – изумился учитель.
Галина Петровна в его представлении была глубокой старухой, которой уже нет смысла куда-либо ездить. Ей было лет тридцать, не меньше. При этом она была незамужней.
– Бу-бу-бу, – сказала из-под платка Петровна.
– Автобус отменили? – снова удивился Алексей. – Не может быть. Его еще ни разу не отменяли.
И действительно, в снеговой кутерьме показались два желтых глаза.
– Вот! – показал на глаза Алексей. – А вы говорите – метель.
Он помог Петровне взобраться на ступеньки, подал сумку и вскочил в автобус. В салоне народу было немного. В такую погоду только на печи сидеть, а не мчаться на свидание с однокурсницей.
Алексей устроился у окна. Петровна впереди него раскутала платок и оказалась вполне миловидной особой.
«Это потому, что освещение слабое, – подумал Алексей. – При дневном свете морщинки у глаз видны».
Он стал размышлять о жизни. Место на кафедре русской литературы, к которой был прикреплен, ему не светило. «Вы, жадною толпой стоящие у трона…» Его даже и в толпе нет. Прозябать в Крайске за сто километров от Минска? «На свете есть три столицы: Минск, Логойск и Плещеницы». Этот стишок в Крайске знали все, от первоклассника до выпускника.
Он тяжело вздохнул. Изящная шея Петровны, в которую упирался его взгляд, мешала сосредоточиться. Откуда у них берутся такие шеи?
Петровна пошевелилась, и Алексей понял, что и ей неуютно.
«Интересно, куда она намылилась? – подумал он. – Уж ей точно на печке надо сидеть».
– К девушке? – повернула голову Петровна.
Профиль у нее тоже выточен не хуже шеи. На щеке румянец.
– Куда хочу, туда и еду, – буркнул Алексей.
– Грубить в университете выучились? – усмехнулась библиотекарша.
Девушкой он не назвал бы ее даже в мыслях. При этом не мог не отметить выразительный изгиб улыбающихся губ. Пожалуй, они не хуже Зойкиных. А может, и слаще.
Алексей уставился в темное окно. Ни зги не видно, даже огни в деревнях погасли.
Женился бы на Зойке, не пропадал бы в заснеженных полях. Папаша военком давно бы вызволил зятька из полона. А вот не хочется. Между прочим, десятиклассницы в Крайске очень даже ничего. Одна Тома, дочка Станкевича, чего стоит.
Ему вдруг стало зябко.
– Говорят, вас директор обхаживает? – снова повернула к нему голову Петровна. – Домой к себе еще не приглашал?
Темно-серые в крапинку глаза откровенно смеялись. Все старые девы читают чужие мысли или только эта?
– Да у вас на лбу все написано, – хмыкнула Петровна. – Вы лучше к Нине Шкель приглядитесь. Симпатичная.
Теперь Алексея бросило в жар. Нина действительно ему нравилась. Что, и это на лбу написано?
– А то! – фыркнула библиотекарша.
«Ведьма!» – покрутил он головой.
– Я еще и сглазить могу, – сказала Петровна. – Ваше счастье, что мы уже в Плещеницы приехали.
Она потащила тяжелую сумку по проходу.
«Ну и не стану ей помогать, – подумал Алексей. – Теперь понятно, почему некоторые в девках засиживаются».
Несмотря на поздний час, на автостанции было полно народу.
– Автобусы не ходят, – сказал мужчина в кожухе. – Дороги занесло во все стороны. Как бы ночевать здесь не пришлось.
Алексей оглянулся по сторонам. Ночевать в этом полутемном холодном зале ему не хотелось.
– Здесь неподалеку гостиница, – подмигнул ему мужчина. – Айда, пока все места не заняли.
– И я с вами! – метнулась за ними Петровна. – Мне тоже деваться некуда!
Алексей неохотно взял из ее рук сумку.
– В гости к подруге собралась, – виновато сказала Галина, – всего одну банку варенья положила, и все равно сумку не поднять.
Впервые ее тон Алексею понравился. Ведь может, когда захочет.
– А что в комплекте к варенью? – строго посмотрел на библиотекаршу мужчина.
– Пирожков напекла, сальца кусочек…
Петровна вроде бы каялась, и это располагало к ней. Она взяла Алексея под руку и прильнула к нему, словно ища защиты. Несмотря на сапоги, была легка на ногу. Он ощутил мягкое прикосновение бедра, и сердце екнуло. Точь-в-точь как с Зойкой.
Снежные заряды едва не валили с ног. Снег так хлестал по лицу, что было больно глазам. Алексей отворачивался от ветра, завидуя Петровне в ее платке.
Гостиница, к счастью, была рядом со станцией. Сильно топая ногами, они ввалились в уютное тепло, залитое ярким светом.
– С автобуса? – с улыбкой встретила их пожилая дежурная. – Как раз одна комната осталась. И для девушки место найдется.
Оказывается, для счастья не так много надо. Кровать с чистым бельем, горячая батарея, а за окном вьюга.
– Жалко, магазин закрыт, – сказал сосед.
Он работал агрономом в Завишине, звался Константином.
– Зачем нам магазин? – спросил Алексей, складывая покрывало.
Ему хотелось как можно скорее нырнуть в постель и укрыться одеялом с головой.
– Сходи к своей крале, – сказал агроном. – По-моему, у нее есть.
– Что есть? – замер Алексей, чувствуя, что в тепле у него загорелось лицо.
– Бутылка! – удивился Константин. – Раз в гости едет, значит, с бутылкой. Я бы такую ни за что не упустил.
«Так в чем дело?» – насупился учитель.
– У меня уже двое на лавке сидят, одному три, второму четыре, – вздохнул агроном. – Но вот встречу такую, как твоя, и обо всем забываю. Небось, сладкая?
Он подмигнул Алексею. Тот нашарил рукой дверь и выкатился в коридор. Попал в нерет, ни взад, ни вперед…
– Так и знала, что не уберегу, – уперлась кулачками в бока Петровна. – Не надо было давать вам сумку, ни за что не догадались бы, что там бутылка вина.
– Это агроном, – пробормотал Алексей.
В коротком халатике Петровна была ослепительно хороша. Морщинки возле глаз в ярком свете тоже куда-то пропали.
– Заходите через пятнадцать минут, – распорядилась библиотекарша. – И захватите стаканы.
– Я же говорил! – подскочил с кровати Константин. – У таких барышень всегда есть. Повезло тебе, парень.
Он достал из чемодана чистую рубашку, переоделся, обтер лицо и шею одеколоном.
– Хочешь? – протянул бутылочку Алексею.
– Не надо.
Отчего-то Алексею было неприятно наблюдать за возней агронома. Собирается, как поляк на войну. Похоже, он не только по картошке специалист.
– Ты, главное, не дрейфь, – сказал, придирчиво оглядывая себя в зеркале, Константин. – Лучше, конечно, чтоб она с подругой была, но и так сойдет. Никогда не знаешь, где повезет, а где нет. Закон жизни!
«О чем он? – тоже посмотрел на себя в зеркало учитель. – Мне и не надо ничего. К Зойке на свидание еду».
У Петровны к их приходу все было готово. На столе стояла бутылка «Варны», на салфетке горкой лежали пирожки, в тарелке нарезанное сало.
– Нож у дежурной есть, а штопора нет, – сказала, показывая на бутылку, Петровна. – Придется закусывать без выпивки.
– Никогда! – направился к столу агроном.
Он взял бутылку, поставил на пол, большим пальцем правой руки надавил на пробку и протолкнул ее внутрь.
– Пропали двенадцать копеек, – вздохнула Петровна. – С пробкой внутри бутылки не принимают.
– Я умею выбивать пробку ладонью, но так быстрее, – смутился Константин.
«Где это она научилась мужиками вертеть? – подумал Алексей. – Неужели в Крайске?»
– Этому не учатся, – хмыкнула Петровна. – Талант надобен.
Алексей крякнул. Так и будут по очереди с агрономом краснеть.
– И правильно, – кивнула Петровна. – От меня надо держаться подальше.
– Ну, за хозяйку! – поднял стакан Константин. – Я еще в автобусе понял, что с этой парочкой не пропадешь.
«Какая парочка? – отхлебнул из стакана Алексей. – Я ее вообще в первый раз вижу».
Он действительно впервые разглядел серые глаза Петровны, тяжелую волну русых волос, полную грудь и гибкую спину. Прям Марья-царевна, а не библиотекарша.
Хмель ударил в голову. Краем глаза он заметил круглую коленку в разрезе халатика.
– А вот это не про вас, – запахнула халатик Петровна. – Сначала говорить научитесь.
– О чем… говорить? – проглотил комок в горле Алексей.
– Взялся за грудь – говори что-нибудь! – хохотнул агроном.
«Дубина!» – зыркнул на него учитель.
– Ну, хотя бы тост скажите! – погладила его по спине Петровна.
– Предлагаю выпить за то, чтобы кончилась метель, и мы все смогли отправиться по своим делам!
Алексей чокнулся сначала с Петровной, затем с агрономом.
– Неправильный тост, – взял со стола пирожок Константин. – Тут лучше, чем в автобусе.
– Это вам лучше, – сделала глоток Петровна, – а молодым надо в Минск. Зачем я покупала такое крепкое вино? Голова кружится.
– Вино в самый раз, – снова разлил по стаканам Константин. – В нашем магазине такого нет.
– Посмотрите в окно, – улыбнулась Петровна. – Кое-кто наворожил.
Метель за окном утихла. Из кромешной темноты изредка выплывали на свет большие снежинки и пропадали.
– Пойдем на небо посмотрим? – предложила Петровна. – Вдруг там звезды?
– Вы идите, а я спать, – допил вино агроном. – Завтра на первый автобус надо успеть.
– Я за пальто, – подскочил Алексей.
Он вдруг понял, что самое приятное – это выполнять приказы Петровны, пусть они и нелепые.
На улице была настоящая зимняя сказка. Под заборами лежали пухлые сугробы, в небе четко рисовались ветки деревьев в густой бахроме, под тяжестью налипшего снега прогибались провода между столбами.
– А где звезды? – запрокинула голову Петровна, споткнулась и ухватилась за руку Алексея.
Он, словно ждал этого, притянул ее к себе и впился долгим поцелуем в сладкие от вина губы.
Это был настоящий поцелуй, хмельной и жадный. Земля уходила из-под ног и уносила парочку в черную воронку космоса.
Петровна что-то промычала. Алексей, не отрываясь от губ, просунул руки в прореху между пуговицами на пальто и крепко обнял ее за талию. Петровна все-таки оттолкнула его и коротко рассмеялась. Их глаза находились на одном уровне, но Алексей не мог поймать ускользающий взгляд Галины.
– Заявление подала, – сказала Петровна.
– Какое заявление?
Он снова потянулся к сладким губам.
– На увольнение, – уперлась руками ему в грудь Петровна. – Уезжаю из Крайска.
Алексей почувствовал, как за шиворот пополз холод. Вселенская стужа снова сковала землю. Алексей не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. В тот самый миг, когда он был готов остаться с Петровной в третьей из столиц навсегда, его отшвырнули в сторону, словно тряпку.
«Шутишь?» – взмолился он про себя.
– Не шучу, – твердо сказала Петровна.
Она отступила на шаг и стала отряхивать снег с мехового воротника.
– И вы здесь не останетесь, – продолжила Петровна. – Директор это тоже понимает, так что не бойтесь.
«Чего я должен бояться?» – мелькнуло в голове.
– Томы Станкевич, – фыркнула Петровна. – Она первая невеста в Крайске, как раз для вас. Но Нина лучше. Правда, вам и она не достанется. На следующий год вы уже будете в Минске.
«Откуда она все знает?» – поразился Алексей.
– Тут и знать нечего, – махнула рукой Петровна. – Идем в гостиницу, холодно.
– А я к вам девочку подселила, – сказала Петровне дежурная, внимательно глядя на Алексея. – Тоже со станции.
– Вот и хорошо, – кивнула Галина. – Вдвоем спать веселее.
Она уходила по коридору гораздо более чужая, чем до сегодняшнего вечера. И Алексей понимал, что это безвозвратно.
«На свете есть три столицы – Минск, Логойск и Плещеницы», – вертелся в голове стишок.
Стишок был глуп, но в нем скрывалась вся правда о жизни Алексея.
Соло в яме
На третьем курсе в нашу комнату в общежитии подселили Яна Чернякевича. Польские студенты иногда появлялись на филфаке университета, и мы Яна встретили если не с распростертыми объятиями, то вполне приветливо.
– Водку пьешь? – спросил Вадик Хващевский. Он всех об этом спрашивал, не только Яна.
– Почки! – схватился тот за бок. – Как только вылечусь, обязательно!
Как всем полякам, ему трудно было не ставить в русских словах ударение на предпоследнем слоге и не употреблять разделительный мягкий знак. «Обязательно» у него получилось «обьязательно». Но мы на подобные мелочи не обращали внимания.
– Откуда сам? – спросил я Яна.
– З Познаню.
Все-таки его русский язык отличался от нашего. Мы бы сказали «из Познани».
– В карты играешь? – поинтересовался Саня Лисин.
Он тоже об этом всех спрашивал.
– В карты? – удивился Ян.
– Ну, да, – кивнул Саня. – Очко, пулька, кинг, рамс, сека…
Саня был родом из Сочи и играл во все карточные игры, правда, без особого успеха.
– Научусь! – торжественно пообещал Ян. – На коляцьи сыграем.
Новогодние коляды он назвал «коляцьями», что для поляка вполне нормально.
Ян оказался типичным польским студентом. В отличие от нас, он ходил на все лекции, беспрерывно читал книги и старательно овладевал тонкостями русского языка. Несколько отличало его от других польских студентов лишь отсутствие подружки.
– Камни в почках! – горестно вздыхал Ян. – Очень плохая болезнь.
Мы сочувственно вздыхали. Ян не мешал нам ни пить вино, ни играть в карты. Изредка по утрам он пытался растолкать Саню, чтобы тот шел на лекцию, но безрезультатно. Разбудить Саню не могла и Рая, его подруга-старшекурсница. Хотя Саня ей нужен был не для того, чтобы идти на лекцию. По утрам у нее ломался фен или что-то в этом роде, и она хотела заставить Саню починить его. Тоже безрезультатно.
Итак, каждый из нас жил своим умом, стараясь все-таки далеко не выходить за общепринятые рамки. Хлопцы из соседней комнаты развели ночью костер, чтобы спеть под гитару «Солнышко лесное», их выгнали.
Подобная участь ждала и нас. Вино и карты редко доводили студента до диплома. Я намекал на это своим товарищам, но меня не слушали.
– Ты играешь или нет? – спрашивал Саня. – Вино можешь не пить, его и так мало.
Я махал рукой и садился за стол. Преферанс мне нравился.
В любом случае, все шло к тому, что называют «фиаско» или другим русским словом из пяти букв, но нас спасло чудо. Во время ректорской проверки, которые случаются в общежитиях не чаще одного раза в пять лет, Ян пошел в туалет, который был в другом конце коридора. Мы расписывали пульку, на столе стояло, естественно, вино, Саня с Вадиком курили. Ян увидел ректора университета уже возле нашей двери. Возможно, тот даже взялся за ручку.
– Замкненто естэм! – закричал Ян, устремляясь к ректору. – Тутай поляци живемы, як Бога кохам!..
Ректор остановился. Бегущий поляк в коридоре показался ему забавным.
– Много у нас иностранцев? – спросил он кого-то из сопровождающих лиц.
– Не очень много, но есть. Недавно на француженку бумага из милиции пришла.
– Что такое?
– Да негр ее укусил за одно место… Разбираемся.
А Ян уже встал у двери и загородил ее своей отнюдь не богатырской грудью.
– Ладно, – сказал ректор. – К иностранцам у нас должно быть повышенное внимание. Пойдем дальше.
И комиссия проследовала к следующей комнате, а Ян ворвался в нашу, аки разъяренный лев.
– Вы тутай водку пьете, а там ректор с проверкой, вашу мать! – гремел он, мешая польские слова с русскими. – Иле раз говорил вам: выгонят к дъяблу, и правильно сделают!
Саня сходил на разведку в коридор и быстро вернулся.
– Правда, проверка, – сказал он, почесывая затылок. – Ян, мы тебе бутылку должны.
– Две! – вмешался Вадик.
– Хоть три! – продолжал бушевать Ян. – Русский раздолбай хуже пьяного поляка! Кто посреди белого дня играет в карты?
Он любил выражения вроде «посреди белого дня». В них ему виделась та недоступная обычному иностранцу тонкость русского языка, до которой он, Ян, смог добраться.
Именно Ян познакомил меня со своим земляком. Влодек учился на пятом курсе нашего университета, и у него на носу был диплом.
– Надо написать, – сказал Ян, с тревогой глядя на меня.
Он произнес – написать, но я не стал его поправлять.
– Пусть пишет, – пожал я плечами.
– Я в Ленинграде был, но Ольгу Берггольц плохо знаю, – вмешался Влодек.
Он тоже с тревогой смотрел на меня.
– При чем здесь Ленинград? – не понял я.
– У него диплом по творчеству Ольги Берггольц, – сказал Ян. – Поэтесса такая. Живет в Ленинграде, и Влодек туда ездил.
– Узнал? – повернулся я к Влодеку.
– Нет, – вздохнул тот.
– А зачем ездил?
– Чтоб посмотреть.
Влодек, кстати, по-русски говорил лучше Яна.
– У меня девушка русская, – признался Влодек. – Хорошо учит.
– И не одна! – с осуждением посмотрел на него Ян. – Так ты будешь писать?
«Опять это писать, – подумал я. – Что они от меня хотят?»
– Чтобы ты написал для Влодека диплом! За деньги…
Последние слова Ян произнес шепотом.
В принципе, деньги у меня были, я регулярно ссужал их Сане, когда тому нечем было расплатиться за карточный долг. Кроме повышенной стипендии, я получал тридцать рублей в месяц как инструктор в обществе «Трудовые резервы». В нем я тренировался в секции вольной борьбы. Плюс талоны на питание, легко конвертируемые в живые деньги, а это еще тридцать рублей.
– Сколько? – спросил я.
– Пятьдесят рублей! – шепотом сказал Влодек.
Ян сделал большие глаза.
– Шестьдесят, – поправился Влодек, – плюс подарок из Польши, какой захочешь!
Я знал, что некоторые девушки из моей группы привозили себе и подругам джинсы из Польши. Другой вопрос, как они туда попадали? Но я не утруждал себя поисками ответа на него. У меня было много других дел.
– Ладно, – сказал я. – Почитаю стихи, и скажу, берусь за диплом или нет. У вас ведь не повышенные требования?
– Нет! – хором сказала Ян и Влодек.
– Главное, жебы написал, – добавил Ян.
Из всех нас он был самый здравомыслящий.
На следующий день я отправился в Ленинскую библиотеку и заказал книги Ольги Берггольц.
Как я и предполагал, это была хорошая советская поэтесса. Может быть – выдающаяся. Она пережила блокаду Ленинграда, что говорило о многом даже тому, кто родился после войны. А ее слова «никто не забыт и ничто не забыто» в нашей стране знали все.
«Настоящий поэт! – подумал я, глядя на фотографию Ольги Берггольц. – Лицо красивое».
Причем лицо стареющей поэтессы мне нравилось гораздо больше, чем молодой. «Наверное, это от фотографа зависит», – подумал я.
Я сказал Влодеку, что согласен написать диплом, и принялся строчить. Студенту, умеющему работать с литературоведческим статьями, это не составляло большого труда. Тем более когда знаешь, что к иностранцу никто особо придираться не будет.
– Машинистка поймет? – спросил Влодек, когда я передал ему тридцать страниц написанного от руки текста.
– Поймет, – сказал я.
Хотя до сих пор с машинистками встречаться мне не доводилось.
– Добавить бы надо, – сказал Влодек, взвесив в руке рукопись. – Все же это диплом, а не курсовая.
– Еще список литературы будет, – успокоил его я. – Страниц десять.
– Цитаты есть?
– Полно.
– Все творчество охватил?
– Почти. О прозаической книге «Дневные звезды» не писал.
– Прозу не надо, – согласился Влодек, – только стихи.
Мне автобиографическая проза нравилась гораздо больше стихов. И если уж становиться писателем, то прозаиком. Но Влодеку об этих своих соображениях я говорить не стал. Тот бережно уложил рукопись в портфель. Было видно, что он умеет ценить свое имущество.
– Она немка? – спросил Влодек, пожимая мне руку на прощанье.
– С чего ты взял? – удивился я.
– По фамилии.
– Отец из Риги, – сказал я. – Мать русская.
– Тогда ладно, – успокоился Влодек. – Ну, я пошел. Деньги отдам на следующей неделе.
– Хорошо.
Отчего-то я не сомневался, что Влодек со мной расплатится.
– Хорошая поэтесса? – спросил Ян, когда я сказал ему, что написал диплом.
– Очень, – кивнул я. – Первого мужа, правда, расстреляли.
– Кто муж?
– Поэт Борис Корнилов, тоже хороший.
– Когда расстреляли?
– В тридцать восьмом.
Я не стал говорить, что саму Ольгу Берггольц дважды арестовывали, и здоровье она потеряла в застенках НКВД. Полякам все эти перипетии могли быть непонятны.
– Вшыстко розумем, – сказал Ян. – У нас тоже расстреливали. Политика.
Иногда он начинал говорить по-польски, но я все понимал. Недаром польский язык изучаю. Правда, Кира Михайловна, моя преподавательница, заявляла, что по-настоящему выучить этот язык мне не удастся.
– Почему? – недоумевал я.
– Акцент не тот. И ударения неправильно ставите.
Сама она говорила с сильным польским акцентом, однако это не мешало ей смотреть свысока и на русских, и на белорусов. Не знаю, какие отношения у нее с литовцами, их в нашей группе не было.
– Что будешь заказывать для подарка? – спросил Ян.
– Не знаю, – пожал я плечами.
Хотя на самом деле я знал, что закажу. Я мечтал о полном собрании сочинений Константина Паустовского в восьми томах. Недавно оно вышло, но в книжных магазинах, естественно, его никто не видел. Дефицит в нашей стране отчего-то наиболее был распространен среди книг.
Больше других у Паустовского мне нравились его ранние вещи «Романтики» и «Блистающие облака», я даже курсовую по ним написал. Но прочитать их можно было только в собрании сочинений, отдельными книгами они не выходили. Во всяком случае, сейчас.
– Джинсы можно заказать, – сказал Ян, и оглянулся по сторонам. – Или отрез на костюм.
– Отрез? – не понял я.
– Да, штуку матерьялу… Я правильно говорю?
– Правильно, – кивнул я. – Подумаю. Мы с Влодеком завтра встречаемся.
Ян уткнулся в книгу, а я отправился на тренировку. На третьем курсе у меня каждый день был расписан по минутам, как говорил в таких случаях Вадик – даже выпить некогда. Я, правда, и не пил, борьба плохо сочеталась с выпивкой.
– Пересчитай, – сказал Влодек, передавая мне конверт с деньгами.
– Верю, – хмыкнул я, и засунул конверт во внутренний карман пиджака.
– Деньги обязательно надо пересчитывать, – строго сказал Влодек. – Доверяй, но проверяй.
Несмотря на хороший русский язык, «обязательно» у него тоже было с мягким знаком.
Я достал конверт и пересчитал купюры – ровно шесть червонцев.
– В расчете? – спросил Влодек.
– Конечно, – сказал я, – вот только подарок…
– Да, подарок! – обрадовался Влодек. – Мы договаривались. Ян сказал, что ты хочешь отрез на костюм.
– Отрез? Нет, я хочу собрание сочинений Паустовского. В ваших книжных магазинах оно обязательно будет.
Я чуть было не вставил мягкий знак в слово «обязательно».
– Здесь не можно купить?
От удивления Влодек стал плохо говорить по-русски.
– Не можно, – кивнул я. – Восемь томов везти будет тяжело.
Влодек долго смотрел на меня. Видимо, русский человек открылся ему с какой-то другой стороны. Хотя на самом деле я был белорусом.
– Белорусы раньше были поляками, а теперь русские, – сказал Влодек. – По-белорусски даже ты редко говоришь.
У него опять стал хороший русский язык.
– Не с кем, – сказал я. – На русском отделении учусь.
Мы помолчали.
– Ладно, – вздохнул Влодек. – Привезу. Напиши на бумажке фамилию.
Я написал.
– Хороший писатель? – посмотрел на бумажку Влодек. – Как Достоевский?
– Лучше, – сказал я.
Мне и правда Паустовский нравился больше, чем Достоевский, но говорить кому-либо об этом я не собирался. Поляки в данном случае в расчет не принимались.
– Да, мы иностранцы, – согласился Влодек. – Но жениться я хочу на русской. Как ты к этому относишься?
– Женись, – пожал я плечами. – Хотя и польки ничего.
– Очень капризные! И деньги любят больше, чем меня.
Мы засмеялись.
– Да, я показывал свой диплом на курсе. Сказали – очень хороший.
Я почувствовал, что краснею. Бороться на ковре проще, чем писать поляку диплом. Кстати, как быстро он мой диплом стал считать своим… Учись, студент.
– Ладно, привезу я тебе этого… – Влодек заглянул в бумажку, – Паустовского. А у Берггольц действительно латышская фамилия, я посмотрел в энциклопедии. Хорошо, что не немка.
Я не стал выяснять у него, чем немцы хуже латышей.
Через день на лекции по русскому языку наш преподаватель Антон Антонович Балабан вдруг заговорил о роли омонимов.
– Посмотрите, как одни и те же слова могут иметь разный смысл, – сказал он. – Вот одна фраза: «Когда пришел Наполеон, поляки пели соло в яме». И вторая: «Когда пришел на поле он, поля кипели соловьями». Как разделишь слова, так и будет: в одном случае поляки пели, в другом поля кипели, что кому больше нравится.
Мы уже привыкли к оригинальности Антона Антоновича. Однажды его на собрании попросили присесть в президиум. «Спасибо, – громогласно заявил Балабан, – при Советской власти насиделся!» Он действительно сидел несколько лет после войны, то ли за нацдемовщину, то ли за шпионаж. А в другой раз объявил на лекции: «Как говорят, так и правильно!» При этом ему никто не запрещал преподавать в университете и не лишал звания профессора.
Но мысль о соло поляков в яме во времена Наполеона мне понравилась. И я поделился ей с Яном.
– Русские – странные люди, – отметил Ян. – Никогда не поймешь, что они имеют в виду.
– А что тут понимать, – запротестовал я, – вы как пели соловьями при Наполеоне, так и поете. Ничего не изменилось.
Ян побледнел. Позже я заметил, что если в разговоре ты упоминал о Наполеоне, почти все поляки бледнели. Ради интереса я вставлял, что знаменитый Михал Клеофас Огинский тоже мечтал о восстановлении Великого Княжества Литовского, но поляки пренебрежительно усмехались. Огинский с его полонезом не шел с ним ни в какое сравнение.
– И вы не изменились, – посмотрел на меня сверху вниз Ян, он был высокого роста. – Зачем разделили мир на восток и запад?
– Затем, – сказал я. – Одной Америке, что ли, править? Мы тоже хотим.
– И у нас была Жеч Посполита от моря до моря! – загорячился Ян. – И вы в ней неплохо жили, Ягайло даже польским королем стал!
– Наполеону голову свернули, и с другими то же самое будет, – брякнул я, не уточняя, правда, кто эти другие.
– Длячего?!
Польское «длячего» значило «почему».
– По капусте и по кочану, – ответил я, понимая всю бессмысленность нашего спора. – Когда Влодек уезжает в Варшаву?
– На следующей неделе.
Ян тоже понял, что не стоит переходить на личности. Так недолго и за грудки схватиться. Хотя я представить Яна дерущимся не мог.
– Конечно, не могу, – подтвердил Ян. – У меня почки.
И каждый из нас занялся своим делом: Ян открыл очередную книгу, а я ушел на тренировку. До окончания университета было еще два года.
Перед защитой диплома Влодек пришел ко мне в общежитие и принес связку книг.
– Все восемь томов, – сказал он, вручая их мне. – Оказывается, у нас тоже его читают!
Похоже, он был немало удивлен этим обстоятельством.
– В «Повести о жизни» Паустовский рассказывает о многих местах, в которых побывал, – объяснил я. – Наверное, и о Польше пишет.
– Может быть, – согласился Влодек. – Я тебе еще кое-что принес.
И он достал из сумки объемистый пакет.
– Что это? – не смог скрыть я своего удивления.
– Материал на костюм. Очень хороший.
Он развернул пакет. Материал действительно был хороший. Все в комнате удостоверились в этом, потерев его между большим и указательным пальцами. Особенно усердствовали Саня с Вадиком.
– Надо отметить, – сказал Саня.
– Мы по рублю дадим, – поддержал его Вадик.
– Не сегодня, – отобрал я материал у товарищей. – Вот если бы кто из вас шил.
– Я в армии хэбэ ушивал, – сказал Вадик. – Могу попробовать.
Вадик брался за любое дело, но никогда не доводил его до конца.
– Ян может шить, – сказал Влодек.
– Его в общежитие для иностранцев перевели, – ухмыльнулся Саня. – Сказал, вернется, когда научится играть в карты.
– И вылечит почки, – кивнул я. – Девушку себе еще не нашел?
– Нет, – отчего-то смутился Влодек. – Я тоже жениться передумал.
– Возвращаешься в Польшу?
– Родители там невесту подобрали.
Мы все уставились на Влодека. В нашей стране студентам филфака родители невест не подбирали.
– Ну, я пошел, – сказал Влодек. – Счастливо оставаться в альма-матер!
– И петь соло в яме, – усмехнулся я.
Никто меня не понял. Но это не имело большого значения. Омонимические синтагмы каждый из нас усваивал самостоятельно. И у каждого была своя заветная мечта: либо Польша от моря до моря, либо Великое княжество. Мне же больше всего нравился полонез «Прощание с Родиной».
