Алина Горделли
Белый амариллис
А на следующем этапе ее обворовали. Вообще-то было удивительно, что этого не случилось раньше. Украли все – и мешочек с драгоценностями, и саквояж. Хорошо, что не тронули бумаги и икону, которые, по совету поповича, она зашила в подкладку рваного тулупа. Обычно, без оплаты проводники отказывали от места в отряде и безжалостно бросали недавних попутчиков. Но оказалось, что Нелли было, чем платить.
Если до этого момента у Нелли еще остались обрывочные воспоминания о своих скитаниях, то все последующие события ее память стерла, уничтожила, упрятала подальше. Но одного ее тело забыть не могло – это руки. Волосатые или гладкие, дряблые или мускулистые, они жадно шарили по ее телу – груди, бедрам, между бедер, и этого забыть ей не удавалось. В первый раз, прежде даже не целовавшаяся Нелли сразу и не поняла, что с ней произошло. В шоке от боли, омерзения и гадливости, она безвольно подчинилась тому, что ей предстоит выжить вот такой ценой, и эту самую большую цену – свою гордость, ей придется заплатить. Надвинув на глаза старый крестьянский платок, Нелли отгородила себя от других беженцев. Ей казалось, что это не она, а кто-то другой вселился в ее поруганное тело. И не видела завистливых взглядов, которые бросали на нее попутчицы. Ведь это ей, а не им, не таким красивым, не таким молодым, перепадали теплая постель, тот самый крестьянский платок, кусок жесткого мяса, неизвестно какого происхождения, а то и место в повозке.
Но Нелли, погруженная в бездну своего отчаяния, горя и унижения, ничего этого не замечала. Выжить, выжить любой ценой. Так прошло несколько месяцев.
И вот, словно грязную пену из старого таза, беженцев, наконец-то, выплеснуло в девственно белоснежную, еще не тронутую гражданской войной, Одессу. От ее светлых зданий проводники исчезли как ночные призраки, унося остатки их сокровищ. Не обращая внимания на веселое многоголосье солнечных одесских улиц, порядком оборвавшиеся и поредевшие остатки отряда, подались к смотровой площадке на скале. Они уже не смели, не надеялись увидеть на рейде обещанный британский корабль, чье название, словно, некий пароль в другую жизнь, им шепотом поведал последний проводник. А вдруг после месяцев мучений, все окажется обманом?
Но он действительно был там – белоснежный огромный океанский корабль с четырьмя черными с красной линией трубами, с зигзагами камуфляжа и горделиво реющем на мачте Юнион Джеком.
«Тубероза», «Тубероза»! – словно заклинание восторженно зашептали самого разного размера и возраста разбитые, обветренные, покусаные губы.
«Тубероза – семейство агавовых. В некоторых странах зовется Амариллисом» – тупо выдала память Нелли строчку из иллюстрированного учебника ботаники, которой она так увлекалась в детстве.
Словно опровергая свое цветочное название, корабль дерзко ощерился двенадцатью противолодочными пушками. Так как большевиков поблизости замечено не было, пушки, скоре всего, предназначались германскому противнику.
Ручеек ее «однополчан» заструился вниз, к пирсу. Но Нелли осталась. Медленно стянула с себя ненужный платок. В тулупе было жарко, но она этого не замечала. Смотровая площадка была огорожена низким бордюром с мраморными перилами, внизу скала резко обрывалась в пропасть прибоя.
Вот она – земля, вернее, палуба обетованная! Но радости не было. Весь ужас происшедшего навалился на Нелли мрачным чудищем. Спастись любой ценой?! Как же так?! Все ее воспитание, корни, вся ее родословная, должны была подготовить ее к тому, что спасать-то надо было бессмертную душу, а не плоть! А что же она натворила – погубила душу! Кому теперь нужна ее поруганная, использованная плоть?! Нелли охватила дрожь омерзения к себе.
Не отрывая взгляда от белоснежного корабля, она ступила поближе к краю бордюра. Еще шаг, еще один…
Кто-то цепко ухватил ее за локоть. От неожиданности Нелли ахнула и резко обернулась. По-прежнему увлекая ее подальше от края площадки, небольшого роста сухонький пожилой господин во фраке и с уморительной бородкой клинышком, второй рукой вовсю размахивал старомодным черным цилиндром.
– Императорский торговый дом Гершензон и Гершензон, ваша светлость!
***
Вода в ванне стала прохладной. Нелли потянулась было к крану, чтобы добавить горячей воды, но передумала. Блаженно поднялась, облачилась в шикарный розовый банный халат с эмблемой корабля и ступила босыми ногами на мягкий ворсистый ковер безупречной чистоты. Такой роскоши, как в этой трехкомнатной каюте, не было даже в доме у Мещерских, чье состояние к двадцатому столетию заметно сократилось.
Медленно, чтобы продлить удовольствие, Нелли вышла из ванной, переоделась в розовый пеньюар и опустилась ничком на огромную двуспальную кровать с парчовым балдахином, обняв обеими руками розовую, с золотой вышивкой, подушку.
Надо же, ведь и дня не прошло, как она стояла у края обрыва. Во всех смыслах, горько подумалось ей.
Наверное, если бы Гершензон и Гершензон попытался прочитать ей проповедь или нотацию о смысле и ценности жизни, она в тот же момент вырвалась и бросилась бы вниз.
Но мудрый старикан, вцепившись в ее локоть с неожиданной для своего хрупкого телосложения силой, буквально оглушил Нелли болтовней, упорно таща ее подальше от опасного места. Откуда же он взялся?! Ах да, кажется пристал к их группе где-то на Херсонщине, достаточно недавно. И откуда ему известно ее имя и никому теперь не нужный титул?
– Нам здорово повезло! – болтал между тем Гершензон и Гершензон (интересно, кем же был ее новый знакомый – первым или вторым Гершензоном – глупо хихикнулось Нелли). – На прошлой неделе взбунтовалась команда двух стоявших на рейде французских кораблей. Большевистская пропаганда! Подняли красные флаги, объявили неповиновение капитану и офицерам и ушли под пение Марсельезы! И это в военное-то время! – бушевал старик.
Теперь он не менее цепко держал Нелли под руку, увлекая ее вниз по лестнице, к пирсу.
– Несколько партий до нас так и остались в Одессе без средств к существованию, побираться! А нам вот несказанно повезло – британский крейсер! Черта с два они с большевиками свяжутся! – и, в знак уважения к Британии, Гершензон и Гершензон снова сорвал с головы цилиндр.
Нелли почувствовала безумную усталость. Корабль так корабль. Лишь бы где-нибудь прилечь, забыться. Она с благодарностью смотрела на старика, кажется, решившего взять над ней шефство и не отпускавшего ее ни на минуту.
На пирсе было многолюдно. Взволнованные новоприбывшие смешались с не менее взбудораженными беженцами из предыдущих партий, которых бросили французские корабли. К ним присоединились желавшие эмигрировать одесситы. Те стояли отдельной, хорошо одетой и сытой стайкой, отмежевавшись от прибывших оборванцев. Народу набралось не меньше сотни.
Пронеслось слово, что германские подлодки, по просьбе большевистского правительства в Петрограде, заблокировали Дарданеллы, и больше кораблей не будет. «Тубероза», оснащенная современными противолодочными пушками, все же решилась на этот рейс, но обратный путь может оказаться опасным. Ожидающим сообщили, что с берега радировали британскому капитану со слезной просьбой принять всех желающих. Ответа ожидали, затаив дыхание, ведь проверка иммиграционных документов у такого количества народа может занять несколько дней, а по плану «Туберозе» надлежало сняться с якоря вечером того же дня.
Видимо, сарафаночный телеграф работал в Одессе отменно, так как, откуда ни возьмись, на пирс повалило огромное множество народа, с чемоданами, собаками и даже детскими колясками. В мгновение ока пирс был заполнен до отказа желающими попасть на последний корабль. Народ теперь исчислялся сотнями. Те, которым удалось преодолеть многомесячный тяжелейший путь к морю, оказались затертыми в красочной толпе одесситов.
Беженцы не на шутку разволновались. А вдруг им вообще не удасться попасть на крейсер – им, оборванным, непрезентабельным, с помятыми, а то и потерянными документами? Волнение передалось и Нелли. Теперь, когда путешествие оказалось под угрозой, ей безумно захотелось оказаться на этом величественном, отрешенно стоявшем на рейде, корабле. Кто-то, вооружившись подзорной трубой, сообщил что с корабля разглядывают пирс в бинокли.
Наконец, из служебного помещения выскочил взволнованный, красный как рак, радист. Толпа замерла.
– Маркониграмма с «Туберозы», – заорал он в мегафон, – «Принял исполнительное решение взять на борт всех желающих без оплаты и без иммиграционного контроля. Посадку начать немедленно. Отправление ровно в 8 часов вчера. Капитан Рострон.»
– Уррра! – завопила толпа – Слава Британии! Правь Британия! – В воздух полетели пресловутые чепчики.
К пирсу подогнали несколько больших катеров для первозки пассажиров на океанский корабль. Снова завертелся, закрутился людской водоворот. Нелли всегда недолюбливала толпу, а тут еще от всего пережитого, голода и внезапно одолевшей жажды, ей стало дурно. Словно в буране, опираясь на ватные ноги, Нелли неслась вместе с людским потоком за господином Гершензоном, первым или вторым – неважно. Теперь уже она сама крепко держалась за полы гершензоновского сюртука.
