Алиса Ковалевская
Она уходит со мной-2
– К-кому?
– Старшему брату. Пусть сам заберет, – новая кривая усмешка. Я увидела кастет в его руке. – А нам с тобой нужно время, Ника. Тебе нужно время, чтобы подумать о своём поведении. И мне нужно… Нужно подумать, смогу тебя простить или нет.
Зарёванная, я смотрела, как Кеша шарится в моём телефоне. Губы его то и дело кривились в отвращении. Догадывалась, что он нашёл мою переписку с Германом и перечитывает её, хотя там не было ничего особенного.
– Ноги красивые? – резко повернулся ко мне. Пальцы его впились в мою лодыжку.
Вскрикнув, я дёрнула ногой. Губы задрожали, подбородок тоже. Неожиданно ласково Кеша погладил мою ногу. Сделал глубокий шумный вдох.
– Извини, Вероника. – На лице его появилась отстранённость, буквально сразу сменившаяся выражением искреннего раскаянья. Ещё несколько раз он ткнул в телефон и поднёс к моему уху. – Скажи Лёне, чтобы он сам забрал Платона.
– Я не…
– Скажи, – сжимая колено сильнее и сильнее.
Я судорожно выдохнула. Закричать, попросить Лёню, чтобы срочно пришёл? А если Кеше ещё что-нибудь взбредёт в голову?
– Без глупостей, – предупреждающе выговорил одними губами.
Лежащий на постели кастет оказался у него в руке. Надавливая, повёл им по моему бедру, коснулся промежности. В трубке тянулись бесконечно длинные гудки.
– Да, – когда я уже подумала, что Лёня не возьмёт, ответил он.
Глаза Кеши сверкнули. Угрожающе и опасно. Только опасность была совсем не такой, какая исходила от Германа. Сейчас чувство было, что иду по тонкому льду. Стоит оступиться – холодная вода сомкнётся надо мной, утянет в глубины.
– Забери, пожалуйста, завтра Платона у Любы, – кое-как вытолкнула я из горла слова. – Это мама его друга.
– А ты?
– Я… – кашлянула, шмыгнула носом. Голос звучал сдавленно от слёз, так что играть даже не пришлось. – Я заболела. Сильно. Пусть он день побудет с тобой, а потом я…
– Я не могу, – отрезал Лёня. – Мы так с тобой не договаривались, сестрёнка. Да ты же, чёрт подери, должна понимать. Куда ему со мной сейчас?!
– Я… ладно. Я что-нибудь придумаю.
Не успела я закончить разговор, Кеша схватил меня за волосы. Потянул так, что перед глазами поплыло.
– Я что тебе говорил, сука?! – воспалённую щёку обожгло, царапнуло металлом. Из только начавшей затягиваться ранки снова засочилась кровь. – Ты, сука, что должна была сделать?! Тварь! Я перед тобой стелюсь, как идиот! А ты?! Да весь город в курсе, кто тебя трахал! Падаль!
– Кеша! – рванула руками, пытаясь освободиться. Как его вразумить, заставить разжать пальцы? Кастет упал мне между бёдер. Оскал Кеши был похож на маску. Лицо болело адски. Перед глазами плясали звёзды.
– И что ты сделала? – коснулся он нижней губы. Совсем нежно. Мягко поцеловал в кровоточащую ранку. – Посмотри, что ты сделала, Вероника. Зачем ты так?
Отвернуться не вышло – его губы опять прошлись по моим. Носом он провёл по щеке и, глубоко вздохнув, отпустил меня. Отодвинул ногу и забрал кастет.
– Разве я так много просил? Всего лишь договориться с братом.
– Я попрошу Любу оставить Платона у себя, – плача в голос.
Он и так должен был остаться у неё на все выходные, но я надеялась, что, если Кеша будет считать, что у нас только ночь, он отпустит меня. Как же глупо. Теперь мне было ясно, что это бы его не остановило.
– Развяжи меня и дай телефон.
Он усмехнулся уголком рта. Развязать меня и не подумал: сам открыл список контактов. Только показал мне номер перед тем, как послать сообщение Мишиной маме. Последний шанс дать знать, что я попала в беду, растаял в момент, когда Кеша выключил мобильный и убрал его в карман.
На пару минут осталась в спальне одна. Ничего не сказав, он ушёл в кухню. Как ни прислушивалась, не могла понять, что он делает. Коснулась разбитой губы кончиком языка. Едва не взвыв, сжала руки и натянула провод. Синяки – самое меньшее, что меня беспокоило. От страха душу сковало. Закричать? Да в этой квартире звукоизоляция такая, что реши этот псих разделать меня заживо, никто не услышит! Подтянув голые ноги к себе, вжалась в спинку постели. Боялась закрыть глаза даже на секунду.
– Вероника, – раздалось из кухни. – Помоги мне тут. А, извини…
Буквально через пару секунд Кеша появился с бокалом и многослойным канапе.
– Совсем забыл, – подошёл, присел и поднёс бокал к моим губам.
– Я не хочу, – сказала и поняла, что лучше не перечить ему. Приоткрыла губы. Только что ставший колючим взгляд смягчился, стоило мне сделать глоток вина. Того самого, что мы покупали вместе с Германом.
– Хорошее вино, – как будто прочитав мои мысли, заключил Кеша.
Сняв со шпажки яблоко, он заставил меня съесть его, потом сыр. Куски не лезли в горло, и я давилась, заставляя себя проглатывать их. Кеша пристально следил за мной. Только когда я проглотила последний, он удовлетворился.
– Покажи.
– Что?
– Язык покажи.
Голова плыла. В то, что это тот самый Кеша, мой весёлый, добродушный сменщик, верилось с трудом. Но это был он. Покорно я высунула язык. Слышала когда-то, что с ненормальными лучше не спорить. Наверное, и правда так.
Допив остатки вина, поднялся. Осмотрел меня с головы до ног. Коснулся колена и заставил слегка развести бёдра.
– Ты должна была достаться мне, – вдруг резко толкнул ногу. Стиснул бокал.
Мне показалось, что сейчас он запустит его в стену, но Кеша грустно качнул головой. Вернул бокал на тумбочку и надел кастет. Глядя на него, задумчиво водил кончиком указательного пальца, и с каждой секундой его молчания нервы у меня натягивались сильнее и сильнее.
Всё так же ничего не говоря, он подошёл к окну и плотно задёрнул шторы. Включил светильник на противоположной стене. На меня больше не смотрел, как будто был в комнате один. Я слизала кровь. Она всё никак не останавливалась, сочилась и сочилась, и от её металлическо-солоноватого вкуса меня тошнило ещё сильнее.
– Мне действительно лучше сейчас уйти, – остановившись прямо напротив постели, вдруг выговорил он. – А тебе подумать о том, как ты себя ведёшь.
– Кеша, – позвала его, как только он пошёл к двери.
Остановившись, обернулся с немым вопросом в глазах.
– Развяжи меня.
– Зачем? Вернусь завтра и развяжу. Так тебе будет удобнее думать.
Кастет блеснул на его пальцах. Коснувшись его губами, указал на меня. Что это значило, страшно было подумать. Если бы можно было заработать себе заворот мозгов и отравление страхом, это бы со мной и случилось.
Едва хлопнула входная дверь, я в голос застонала. И тут же всхлипнула. Провод врезался в запястья, но пока Кеша был в кухне, смогла найти кончик. Стирая кожу в кровь, изогнулась. Минута, две… Руки ныли, плечи болели.
– Давай, – сказала сама себе, чувствуя, как узел становится слабее.
Лежать и ждать до утра у меня не было права. Этот ублюдок забрал мой телефон и, скорее всего, ключи. Обе связки, потому что вторая висела на видном месте возле двери. Ещё минута, пять, десять…
На глазах выступили слёзы, когда, в который раз дёрнув руками, я поняла, что узел ослаб настолько, что могу вытащить кисть. Сбросила путы и, прижав к себе ладони, заскулила. Запястья были в кровавых подтёках, щека распухла. Но хотя бы получила капельку свободы. Только… Как выбраться отсюда?! Эта квартира похожа на логово – надёжное, безопасное логово дикого зверя. Или на клетку. С какой стороны посмотреть. Для меня сейчас она была клеткой. А я сама… Я сама мышью, но уже не перед удавом. Перед кем? Об этом думать я боялась.
Глава 3
Вероника
В доме не оказалось ничего, что бы могло связать меня с миром за стенами квартиры. В век информационных технологий я в буквальном смысле была отрезана от жизни. Если навороченный домофон и предусматривал возможность вызова экстренной службы, как сделать это, не знала.
– Ну хоть кто-нибудь посмотрите сюда, – стоя на балконе, я жестами попыталась привлечь внимание вышедшего из такси мужчины. Бесполезно.
Двор был хорошо освещён – видела всё как на ладони, а вот люди меня – нет. Отчаявшись, вернулась в квартиру и принялась перебирать ящики. Большой нож с рифлёным лезвием, длинный – с тонким, маленький – для чистки овощей… Всё не то. Наконец, в руках оказалось тонкое острое лезвие с изящной каменной ручкой. Обычно таким колют лёд, хотя сама никогда этого не делала.
– Папа, – бедром прижалась к столешнице, закрыла глаза. – Пап, пожалуйста, дай мне сил справиться с ним. Пап… – я думала, слёзы кончились. Нет. Шёпот сорвался на сип. – Пап, мам, помогите мне. Кроме вас у меня нет никого, некому помочь. Мам…
Чтобы не выпустить нож, прижала его к себе. Больше просить о защите мне было некого. Только родителей. Услышат ли они меня? Всё, что я могла, – верить: услышат. Верить и прижимать к себе тонкое острое лезвие.
Всё утро я просидела в кухне, поставив стул так, чтобы видно было клочок коридора. Сжимала рукоять так сильно, что немели пальцы. Сколько у меня будет времени? Секунда? Две? А что, если его не будет вообще?
Если бы только могла обнять Платона, если бы я только могла…
– Его нет, – беззвучно самой себе.
Германа нет. И лучше мне считать, что его не было. Что он мне привиделся. А ребёнок… Просто был плохой день, просто вечеринка в клубе чужого города. Просто чужой парень, имени которого не знала, не знаю и никогда не узнаю. Просто, просто, просто.
Только не просто всё! И мне как никогда нужно было слышать голос Германа, чувствовать запах его геля для душа и сигарет. Да хотя бы надеть забытый им свитер и, свернувшись клубком на огромной постели, позволить себе немного фантазий.
Домофон пискнул. Я затаила дыхание: значить это могло только, что дверь внизу открыли ключом. Поднявшись, спряталась в углу и снова стала ждать. Ключ в замке повернулся, входная дверь отворилась.
– Вот же тварь! – заорал Кеша.
Я вскрикнула. Пальцы ослабли, нож выпал и ударился об пол. С губ слетело жалкое поскуливание.
– Изворотливая гадина, – толкнул меня на тумбочку.
Едва не перелетев через неё, ударилась об угол зеркала. Кеша кривился, ощупывая рану. Футболка его окрасилась кровью, но рана была совсем неглубокая. Даже не царапина – так…
– Как вижу, ты думала очень плохо, – надвигаясь на меня, зло процедил.
Он как-то ссутулился, но при этом стал выглядеть мощнее. Видно было, как перекатываются мышцы, как ходят по скулам желваки. Дрожа, я обогнула тумбочку. Дверь за спиной Кеши всё ещё была приоткрыта, и, ни о чём не думая, бросилась к ней.
– Попалась, – он перехватил меня. Швырнул обратно. Захлопнул дверь. – У тебя было время, чтобы всё сделать правильно, Вероника. Чтобы встретить меня, как нужно. Но ты… – качнул головой. – Ты снова всё испортила.
– Извини, – заставила выдавить себя.
Он хмыкнул. С сожалением и даже печалью.
– Поздно, – кастет на пальцах. – Поехали.
– К-куда?
– Да так… покатаемся немного. Покажу тебе красивое место.
Я смотрела на него, хватаясь за край тумбочки. Щека опухла и болела, запястья тоже. Кеша приблизился на пару десятков сантиметров. Подал мне руку раскрытой ладонью вверх.
– Идём. Или ты снова не хочешь делать то, что прошу? – склонил голову, приподнял бровь. – Я могу попросить по-другому.
Как бы он ни попросил, это ничего не меняло. Он зверел всё сильнее и сильнее. Сжал руку в кулак, поднял с пола нож и, щурясь, прицелился в меня, как дротиком. Один раз мы компанией ходили играть в дартс. Я, Кеша и ещё двое его знакомых. Тогда он десять раз из десяти попал в центр круга. Я сглотнула, солнечное сплетение стянуло. Резкий выпад. Я закричала – нож сверкнул прямо около моей головы и воткнулся в стену.
– Повторим? – Кеша вытащил его. – Ты хочешь проверить мою выдержку? Она на пределе, Ника. – собрал ворот кофты и сдёрнул с тумбочки. – На пределе! – шипя, прямо мне в губы выговорил. – Хочешь знать, куда мы…
На лестничной площадке стало шумно. Кеша замолк, прищурился, втянул носом, как охотничий пёс. Рывком отшвырнул меня.
– Это ты, сука! Ты! – схватил снова.
Меня оглушило такой пощёчиной, что отлетела, не удержалась на ногах и повалилась на пол.
– Ты, блядь! Надо было тебя ещё вчера прикончить… Тварь…
– Стоять! Лицом к стене, руки за голову!
Коридор наполнился людьми. Одетые в форму, они были повсюду. У меня всё ещё плыла голова, рот был наполнен кровью, в ушах шумело. Голос Кеши, ругань, мат… Другие голоса… Множество-множество лиц, топот. И…
– Ты за это ответишь, – низкий, бархатный, вкрадчивый.
Наверное, я свихнулась. Глаза застилали слёзы, в висках ныло, а я слышала голос, слышать который не могла.
Подняла тяжёлую голову. И в этот момент один из мужчин повернулся. Резкие черты, твёрдый подбородок, окружённые чёрными ресницами тёмные глаза. Рыдания заглушили стон. Я прижала ко рту ладонь.
Герман приблизился. Ноги его были расставлены на ширину плеч. Возвышаясь чёрной скалой, заслонил собой всех, кто был в коридоре. И свет тоже заслонил. Или… Заслонил меня и от людей, и от света и… от смерти. Это мне стало ясно, как только я услышала сообщение одного из полицейских в рацию:
– Похоже, мы его взяли. У него кастет. Да… Да, тот самый кастет, информация о котором так и не просочилась в прессу. И ещё в кармане лента. Да… Та самая лента. Теперь ублюдок попляшет…
Как оказалась в спальне, помнила смутно. Отвёл меня сюда точно не Герман. Высокий, мрачный мужчина ласково, по-отечески поднял с пола, а Герман просто смотрел…
– Этого не может быть, – как мантру повторила я, всё ещё не желая верить, что парень, которому доверяла, которого хотела попытаться полюбить, и есть тот самый живодёр, заставивший прятаться по квартирам целый город. – Этого не может быть. Не может.
Меня душили слёзы. Чем сильнее приходило понимание, что уже к вечеру меня могло не стать, что меня могло не стать ещё вчера, тем сильнее накатывал озноб.
Обо мне как будто забыли. Из коридора раздавались голоса, а я сидела в закрытой спальне обхватив себя руками и медленно раскачивалась назад-вперёд.
Солнце светило вовсю. Навязчивое, оно трогало моё лицо, касалось разбитых губ. Кто открыл занавески? Тот же мужчина, который увёл меня из коридора или я сама? Может быть, кто-то ещё?
Почувствовав чужое присутствие, резко повернулась. Сердце заколотилось от страха. Сознание против воли нарисовало бывшего сменщика с кастетом в руках и кривой усмешкой, уродующей лицо. Но в спальню вошёл не Кеша.
Встретившись с Германом взглядом, сглотнула вставший в горле ком. Герман не подходил. Разглядывал меня, как если бы видел впервые или не видел очень долго и теперь искал разницу с тем, что запомнил.
– Зачем ты приехал? – спустила ноги с постели. Откуда-то во мне взялась злость. – Зачем ты приехал, Герман?!
– Лучше бы спасибо сказала.
Я усмехнулась. Сукин сын!
– Спасибо?! – подлетев, замахнулась что есть силы. Конечно же, отвесить пощёчину не вышло. Перехватив руку, Герман сжал её. Я попыталась вырвать – отпустил. – Спасибо?! – качнула головой. – Да если бы не ты, ничего бы этого не было! Это ты во всём… – глоток воздуха, слёзы по щекам. Всхлипнув, что есть силы толкнула его.
Герман поймал меня, но я вырвалась. Толкнула снова.
– Ты разрушил всё! Ты всю мою жизнь разрушил! Ты…
– Ну что я??! – рявкнул. – Что?!
Подбородок задрожал сильнее. Всхлип получился громким и некрасивым. Герман буравил меня тяжёлым, гнетущим взглядом. Я вдруг поняла, что из коридора больше не доносятся голоса. В квартире вообще было тихо; тишину нарушало только моё дыхание.
– Считаешь, можешь уезжать, когда тебе хочется, возвращаться, когда тебе хочется? Так?! Так?!
Бросилась на него, хотела ударить, а вместо этого оказалась прижатой к широкой груди так крепко, что с трудом смогла сделать вдох. Глотнула воздух. От наполнившего грудь запаха табака, свежести и кружащего голову одеколона меня окончательно накрыло. Как сдувшийся шарик, я повисла в руках Германа и зарыдала. Цеплялась за него, за его чёрную рубашку, как утопающий цепляется за соломинку, и плакала в голос. На затылок мне опустилась широкая ладонь. Перебирая, Герман гладил мои волосы, второй рукой прижимая к себе.
– Всё закончилось, – разобрала его голос сквозь собственный плач. Он говорил сдавленно, глухо. Это не было ни сном, ни фантазией.
– Если бы ты не уехал, ничего бы не было, – ещё одна попытка высвободиться. Неудачная. – Если бы я не встретила тебя… Если бы ты не приехал на заправку…
– Но я приехал, – губами по лбу, дыханием по коже у линии роста волос. – Я приехал, и ты меня встретила. Это случившийся факт, девочка.
– Я тебе не девочка, – его «девочка» стало добротной порцией масла в огонь злости. – Я тебе…
Он хмыкнул. Невесело, даже с пренебрежительностью. Сбросив его руки, отвернулась.
Дура! Стоило прикормившему разок появиться на остановке снова, дворняга во мне что есть силы завиляла хвостом в неуёмной надежде, что на этот-то раз её не пнут под зад.
Вытерев слёзы, отвернулась к окну. На плечи мне легли руки. Я дёрнулась, но Герман властно развернул меня к себе. Отвела глаза, не желая встречаться взглядами.
– Уезжай, – глядя в стену. А в глазах против воли слёзы.
Не ответив, он дотронулся до моего виска кончиками пальцев. Опустил руку ниже и невесомо провёл по припухшей щеке. Я нервно выдохнула. Герман провёл снова. Не удержавшись, всё-таки посмотрела на него. В его чёрных глазах сверкали недобрые огоньки. Пальцы оказались на моих губах.
– Он получит своё, – губы его едва шевелились. И опять по щеке. – Этот недомерок пожалеет, что у нас в стране отменена смертная казнь.
К кому были обращены его слова, не знаю. Ощущение у меня сложилось, что не ко мне. И от того, как они прозвучали, вдоль позвоночника прошёл холодок. Скатившаяся по щеке слеза упала Герману на руку.
Теперь мы в упор смотрели друг на друга и молчали.
– Где Платон?
– Зачем он тебе?
На скулах Германа выступили желваки, жилы на шее натянулись. По-хозяйски он обвёл комнату взглядом. Остановился на мне.
– Зачем тебе мой брат?
– Мы уезжаем из этого города.
Я ушам своим не поверила. Только вчера этот мужчина был прошлым, которое я должна была каким-то немыслимым образом стереть, о котором должна была забыть. А сейчас он стоит в метре и говорит, что мы должны уехать!
Вскинув голову, выдавила сквозь слёзы усмешку.
– Уезжаем? – сорвавшаяся слезинка покатилась вниз. Я вытерла её. – Зачем ты вернулся? За документами? Так для этого не нужно ничего придумывать, Герман! Если тебе нужны…
– Документы мне нужны, – жёстко оборвал он. – И ты отдашь их мне. Но не сейчас. И вернулся я не за документами. Вернулся за тобой.
– А ты уверен, что мне это нужно?! Что мне это ещё нужно?! Ты…
– Это нужно мне, – пронзив взглядом. Подошёл, приподнял голову за подбородок. – Нужно это тебе или нет – меня не интересует. Ты уезжаешь со мной, Вероника. И это не обсуждается.
Глава 4
Дмитрий
Получить ответ, где Платон, оказалось несложно. Вероника кричала, начинала плакать и снова кричала, что я могу убираться к чертям собачьим, что на хрен ей не сдался и что виноват кругом, куда ни плюнь.
Да, может, и виноват. Но какая разница, если по факту вернулся только чтобы взять её с собой? Весь грёбаный месяц вдалбливал себе в голову, что она не для меня, что лучше оставить как есть. Но никакие уверения не мешали мне с мазохистским удовольствием наблюдать за ней через экран мобильного.
– Чёрт! – задумавшись, затормозил перед пешеходным переходом.
Вообще свет светофора разрешал проехать, но старая перечница с клюкой неспешно двигалась ровно посреди дороги. Зыркнула на меня, прошамкала что-то нечленораздельное и поплелась дальше.
Стиснув зубы, шумно выпустил воздух через нос.
Примерно неделю назад я окончательно понял, что так продолжаться не может. Девчонка накрепко засела в мозгах. И дело было не в сексе. Старательная элитная шлюха с высветленными волосами по самую жопу и озёрами невинных сучьих глаз отсасывала так, что бурлила кровь. Только, когда она закончила, ничего не изменилось. Выставил её за дверь, а сам, как извращенец, включил видео и, делая затяжку за затяжкой, наблюдал за расхаживающей по дому в моём свитере Вероникой.
Но прежде, чем рвануть за ней, нужно было решить кое-что из текучки. Голодная до крови свора наступала на пятки. Моя смерть с самого начала была сомнительной, но она дала мне отсрочку. Уже рассчитавший, как выстроить следующие дни, чтобы сгонять в эту дыру и параллельно порешать нужные вопросы, я включил камеру и… Блядь! Вероника, совершенно голая, лежала привязанная к спинке постели и вертелась, пытаясь освободиться.
Нервы обожгло, желание схватить пистолет и прикончить того, кто посмел притронуться к моей девочке было таким, что попадись мне недоносок под руку, остался бы без члена в ту же секунду. Уже через час у дома, где была снята квартира, прослужившая мне пару месяцев пристанищем, дежурили менты. Всё оказалось круче, чем я думал. Друг в органах чётко объяснил перспективы. Делом о местном насильнике убийце уже давно занималось столичное следствие. И тут на тебе совпадение…
В городок я гнал, как безумный. Выжимал педаль и курил одну за одной. Мотор ревел, а мне казалось, что внедорожник тащится, как полудохлая улитка с раздолбанным панцирем. Обочина сливалась в сплошную линию, мимо мелькали столбы и огни придорожных забегаловок, а в мозгах билось только одно – убью. Уничтожу любого, посмевшего тронуть. Эта девчонка моя. Моя, чёрт возьми!
Сверившись с навигатором, свернул на раздолбанную просёлочную дорогу. Судя по карте, до места оставалось минут десять, не больше. Из-под колёс брызнула грязная вода. Лужа оказалась глубже, чем казалась.
– Да что это за дыра, – едва не матюгнулся. Вынул сигарету и прикурил.
Лёгкие наполнил едкий дым. Дурацкая привычка, доставшаяся мне в наследство от бывшей жены. Сука. Сама-то она к сигаретам не прикасалась никогда. А вот я…
– Сука, – уже вслух, вспомнив, как она, напуганная, смотрела на меня своими огромными глазищами. И я, сдвинутый на ней, готов был прикончить вначале её, потом самого себя.
Понимание, что эта стерва стонет и кончает под другим мужиком, было сродни удавке на шее. Только ведь я знал… Всегда, чёрт её дери, знал, что она не моя. Кретин! Перекроить можно всё, что угодно, только не бабу, для которой ты всего лишь замена и сытое будущее.
«До конца маршрута осталось двести метров», – оповестил навигатор голосом услужливой электронной подлизы.
Сбоку мелькнуло несколько старых, перекошенных домиков. После них – парочка приличных, и снова – низкие, одноэтажные, но уже ухоженные. На одном из участков резвились две девочки. Против воли засмотрелся на них. Да кончится это когда-нибудь или нет?! Проклятье! Если Крис думала, что это так просто: растить ребёнка с пониманием, что ты не отец – она ошибалась. Если думала, что так просто: растить ребёнка, а потом в момент забыть, как это, отказаться от него – она дура.
– Не дура, – прошипел сквозь зубы, заставив себя проехать дальше. Вышедшая на крыльцо женщина проводила машину взглядом.
Если бы не подъехал к нужному дому, закурил бы снова. Но всё тот же навигатор сказал, что цель достигнута. Я и сам знал, что достигнута. Во дворе развешивала бельё мамаша пацанёнка, получившего в свой день рождения самокат. Что приеду, предупредил я её заранее. Увидев машину, она оставила выстиранные тряпки в покое и громко позвала мальчишек. Те не заставили себя ждать. Только вышел из машины, Платон кинулся мне навстречу.
– Дядя Герман! – завопил он. Босой, в коротких шортах, он подбежал к калитке. Потянулся, чтобы открыть.
– Платон, подожди, – бросилась за ним мать второго пацанёнка.
Платон её даже не услышал. Справился он с калиткой в долю секунды.
– Дядя Герман! – выскочил на улицу. Я и сообразить ничего не успел, как он оказался рядом.
– А Вероника сказала, что ты не приедешь! – выпалил он. В руке его был зажат ломоть ржаного хлеба, уголок губ чем-то перемазан. Растрёпанный, он смотрел на меня со свойственной только детям искренностью. От этого взгляда у меня стянуло нутро.
– Вероника ошиблась, – присел перед ним. Усмехнулся. – Как твои дела, разбойник?
– Хорошо. А почему ты уехал? Я ждал тебя, а ты даже не звонил. И Вероника…
– Так было нужно, – проговорил, рассматривая его.
Что-то подсказывало, что творю самую настоящую дичь. Но прошедший месяц ясно дал понять: не заберу их обоих – до конца дней жалеть буду. А хрен знает, когда эти дни кончатся. Ладно, если через пару лет, а если тянуть жвачку придётся ещё несколько десятков? Нет уж, увольте.
– Это у тебя обед? – кивнул на его руку.
– Добрый день, – не к месту встряла Люба. – Сейчас я соберу Платошкины вещи. Не думала, что Вы так быстро.
Я кивнул ей. Платон разжал пальцы и продемонстрировал мне перепачканную маслом с солью ладонь.
– Хочешь?
– Хочу, – взял кусок. Отхватил добрую половину и вернул мальчишке. Чёрт возьми, вкусно. Когда я ел в последний раз?
Мальчишка заулыбался. Тоже принялся жевать. Поднявшись, попросил мать его друга поторопиться. Сам привалился к машине. Посмотрел на дом с колышущимися на бельевой верёвке простынями, на разгуливающих у соседнего дома кур. Придёт время, возьму Нику, Платона и свалю в такую вот деревню на пару месяцев. И пусть всё катится куда подальше.
– Ты за мной приехал? – звонкий детский голосок.
– А за кем же ещё?
– И больше не уедешь?
– Уеду, – признался честно.
Платон нахмурился. Но только он открыл рот, чтобы что-то сказать, я добавил:
– Но ты поедешь со мной. Как тебе? Ты ведь, наверняка, никогда не был в Москве?
Мальчишка замотал головой. Хмурое выражение с его лица не сходило, в глазах читалось недоверие. Я криво усмехнулся. С дочерью у меня не сложилось. Что, если на этот раз всё-таки смогу всё сделать правильно?
– А Ника знает, что ты вернулся? – Платон снова протянул мне хлеб. – Ешь. Я уже много съел.
– Спасибо, – под внимательным взглядом мальчика отправил хлеб в рот. Сигареты остались в машине, и я было потянулся за ними, но Платон не отстал.
– Где Ника? Она ведь тоже поедет с нами? Я без неё не поеду.
– А если она не поедет? Если не захочет? – какого лешего меня дёрнуло спросить, понятия не имею.
Пацанёнок сдвинул брови.
– Без Ники не поеду, – ответил с решительностью, которой позавидовал бы взрослый мужик. – Не хочу в Москву без Ники. Я… я лучше тут, но с ней. И… И если она не поедет, ты тоже лучше тут с нами.
– Она поедет, – отрезал. – Ника дома, Платон. Собирает вещи.
Собирает она их или нет, уверен до конца не был. Но надеялся, что это так. В противном случае придётся затолкать её в машину в том, что на ней будет. И пусть хоть шипит, хоть плюётся. Раз уж я притащился в это проклятое место, чтобы забрать её и парня, так оно и будет.
Тем более что они уже и так мои. По всем фронтам. Так что деваться ей некуда.
Вероника
Складывая вещи в любезно присланный Германом курьерской доставкой чемодан, ругала себя на чём свет стоит. Ругала, но всё равно продолжала методично собираться. Оправданием, пусть даже совсем слабым и неубедительным, служило только то, что мне нужно было отвлечься, чтобы не думать о случившихся за последние сутки событиях. Хотя не думать не выходило.
Забывшись, я включила телевизор.
«На данный момент следствие не даёт никаких комментариев», – взволнованность журналистки чувствовалась даже через экран.
Стоя на фоне местного здания следственного комитета, она с силой сдавливала ручку микрофона и чеканила: «Единственное, что стало нам известно, задержанный – местный житель. Мы ждём дополнительную информацию».
На этом выход в эфир должен был подойти к концу. Но, похоже, что-то пошло не так, потому что прежде, чем картинка сменилась рекламным блоком, зрители у экранов услышали слова, им не предназначавшиеся: «Господи, неужели, этот кошмар закончился, Саш? Я думала…»
Окончание фразы всё-таки проглотила весёлая мелодия и танцующая на тарелке сосиска, распевающая песенку, какая она вкусная и как необходимо её съесть. После только что окончившегося репортажа выглядело это особенно абсурдно.
– Сколько курить нужно, чтобы придумать такое? – надавила на кнопку выключения. Но только затих телевизор, из коридора раздались голоса.
– Вероника, ты дома? – Платон влетел на кухню прямо в сандалиях. Счастливый, взбудораженный, брат остановился около меня. – Дядя Герман сказал, что мы сегодня в Москву едем! Представляешь?! Все вместе!
Я медленно подняла взгляд на стоящего в дверях кухни Германа. Поигрывая брелоком от машины, он в упор смотрел на меня. И в его жёстком, заставляющем неметь пальцы взгляде я видела собственную неизбежность.
– Да, – ответила брату, но смотреть продолжала на Германа. – Дядя Герман так сказал. Значит, так и будет. Разве может быть иначе? – и уже Герману, – может?
– Не в этот раз, – сжал брелок в кулаке и показал мне на коридор.
Собранный мною же чемодан стоял у стены. Это было сродни тому, как если бы мне приказали повеситься, а перед этим купить мыло и верёвку, причём на свои же деньги. И я покорной овцой сделала бы так, как приказано.
Что у него за власть надо мной? И откуда во мне эта слабость?! Ведь не была я такой. Я… Да я, чёрт возьми, собиралась взять золото, как минимум, на чемпионате России по фигурному катанию! И у меня получилось бы. Получилось!
– А что, если я не поеду, Герман? – спросила тихо, воспользовавшись тем, что Платон пошёл проверять комнату и собирать остатки своего барахла. – Ты же мне так ничего и не обещал. Так зачем мне ехать с тобой? А если бы и обещал…
– А зачем тебе оставаться? – встречный вопрос прозвучал так же тихо. Нас разделяло сантиметров тридцать, не больше. – Сказать, что тебя здесь ждёт?
Я и без него знала. Отвела взгляд и наткнулась на собственное отражение. Сразу же захотелось отвернуться. Губа была разбита, на щеке – царапина и здоровый синяк. Хорошо, хоть глаз не заплыл. Да я бы на себя такую в страшном сне не позарилась!
– Эту квартиру тебе в скором времени придётся освободить, – безжалостно выговорил он. – Для того, чтобы снять хотя бы убогую конуру, тебе придётся устроиться на работу, а с этим, как я понимаю, у тебя проблемы. Ты и твой брат либо окажетесь на улице, либо вернётесь в старую квартиру. Перспектива так себе, не находишь?
Я зло глянула на него из-под ресниц. Он не усмехался. Насмешки не было даже в глазах. Трезво и цинично он описал мне перспективу ближайшего будущего. И, надо сказать, совсем некрасочно.
– А с тобой у меня какая перспектива?
– Это будет зависеть от тебя.
Герман протянул руку. Коснулся собранных в хвост волос и мягко, неспешно стянул резинку. Не сводя взгляда с моего лица, распустил волосы, позволил им рассыпаться по спине и плечам. Провёл по всей длине, разглаживая, лаская.
– Постарайся не собирать их, – глухо, с хрипотцой. – Так мне нравится больше.
– Раньше ты хотел другого. Быстро же у тебя всё меняется.
– То, что было раньше, было раньше, – убрал резинку в карман. Но пальцы так и скользили по прядям у лица, слегка задевали кожу. – Хочешь правду, Ника? Казаться Богом проще, чем быть им, – почти неуловимая саркастическая усмешка. – Принимать некоторые решения бывает сложнее, чем ты можешь себе представить. Особенно, если эти решения касаются собственной жизни.
