Адам
5 месяцев, 13 дней и 2 часа назад
Летнее солнце скатилось за горизонт. Духота уступила место свежести, теперь в костюме не так жарко. Одергиваю пиджак. На мгновение задерживаюсь перед высокими дверями храма Святой Марии и дергаю ручку. Внутри пахнет воском и ладаном. Впереди у алтаря горят свечи. Служба давно закончилась, прихожан в храме почти не осталось. Пара-тройка людей сгорбились в молитве на передних скамьях. Усаживаюсь в самом конце зала. Смотрю перед собой. Я пришел сюда не просить об искуплении.
Я каждый раз рассматриваю этот храм, как в первый. Огромные массивные опоры подпирают высоченный сводчатый потолок. Сквозь витражные окна днем проникает разноцветный свет, по стенам блуждает радуга. Жаль, я прихожу сюда только поздним вечером.
Скамейка скрипит и вздрагивает. Рядом со мной опускается могучая фигура Смотрителя. Ему под шестьдесят, но он еще крепок, как вековой дуб. Плечистый, мощный, сильный. И аура у него такая, что новички в обморок брякаются рядом с ним.
Мы всегда встречаемся здесь. Не то чтобы нам не стоит оказываться рядом в стенах ложи, но тайные сговоры на то и тайные, чтобы не показывать их на всеобщее обозрение. Ведь Лорд Аттер – правая рука Великого Отца, главы всего Ковена ведьм, а я – лучший его переговорщик. Я вступаю в дело, когда нужно утрясти заковыристый вопрос с представителями других видов – людьми или оборотнями. Фактически я работаю на серого кардинала ложи, хотя в теории должен помогать на всех уровнях нашей иерархии.
– Ты сегодня опоздал, – замечаю с критической улыбкой, не глядя на Лорда Аттера. Ненавижу опоздания, хотя этому человеку простительно почти все. – Заседание совета затянулось?
Мы давние друзья, он оценит шутку.
– А когда бывало иначе? – переспрашивает Смотритель, в голосе слышу улыбку.
– Раз мы снова здесь, что стряслось, Ортис? – перехожу к делу. Хочется уже домой и в горячую ванну.
– Помнишь полукровку, которую пару недель назад Эрик из Серебристых ввез в качестве трофея? – тихо произносит Лорд Аттер. Машинально киваю, хотя уверен, он смотрит вперед, как и я. – Все подтвердилось. Она та, которая нам нужна.
От удивления изгибаю бровь. Хорошо, что здесь мало света.
– Странно, что он ее до сих пор не убил, – бормочу себе под нос. – Пояснишь, зачем нам полукровка оборотней? – спрашиваю и начинаю догадываться. – Если только не…
– Шшш, – шипит на меня Смотритель. – Она нужна для исследований. Так будут думать консерваторы. Как и раньше, память крови и все в этом духе.
Ага. Значит, Ортис все же договорился с главой и советом. По крайней мере, ему нужно заполучить всего четыре голоса «за», и его дикая затея будет приведена в исполнение.
– Понял тебя. Хочешь, чтобы я отправился к Серебристым и попросил его отдать девчонку? – сам слышу в собственном голосе оттенок сарказма. – Ты как будто не знаешь Эрика. Этот альфа ни за какие золотые горы не отдаст трофей.
Ощущаю напряжение, кожу покалывает, в воздухе начинают проскакивать искристые молнии.
– В том-то и дело, Адам, что знаю, – голос сбоку звучит мрачно. – Знаю даже лучше его самого. Знаю, на что он запросто обменяет полукровку. – Ортис делает небольшую драматичную паузу. В нетерпении стискиваю пальцами колени. – Ты доберешься до Главы Совета оборотней Побережья и договоришься с ним, чтобы уступил место Эрику.
Что?! Глаза округляются, во рту становится сухо. Облизываю губы. С трудом останавливаю себя, чтобы не повернуться к Оритсу.
– Как ты себе это представляешь?! – вырывается насмешливо. Не верю в эту идею. – С чего самому влиятельному альфе Побережья уходить с поста главы Совета?
Ортис глубоко вздыхает.
– Это можешь провернуть только ты, Адам, – постукивает пальцами по спинке впереди стоящей скамьи. – Бартоломей, скорее всего, выдвинет кучу условий. Твоя задача сторговаться так, чтобы мы смогли их выполнить.
– Мы правда будем умасливать этого альфу? – спрашиваю презрительно, хотя уже знаю ответ. Просто хочу показать отношение к этому плану. – Он из Белых, а значит, у него есть все…
– А еще он устал и рад бы отправиться на покой, – грубо перебивает Ортис. – Пусть уступит место Эрику? Просто выясни, что ему нужно для счастливой старости.
***
Сейчас
Часы показывают без двух минут девять вечера. Среда. В центре города уже полно народу, люди начинают готовиться к выходным. Смотрю на четырехэтажное здание из стекла и бетона, увешанное серебристыми неоновыми украшениями, точно новогодняя елка. Над широкой двустворчатой дверью висит такая же светящаяся надпись угловатыми буквами «Жара». Эрик ждет меня, а я уже не хочу заходить.
Я устал. Почти полгода регулярных встреч с Бартоломеем выели весь ресурс, высосали душевные силы. Мне нужен отдых от оборотней. Ортис обещал, что отпустит меня в отпуск, как только я добуду полукровку. Надо это закончить и забыть.
Приближаюсь. Делаю глубокий вдох. Толкаю створку без ручек и вхожу в широкий слабо освещенный коридор длиной футов шестьдесят (~20м), в конце перед поворотом на пол падает голубоватый свет из зала. Тишина. Понятное дело – клубная жизнь начинается после полуночи. Под ногами мягкий ковролин. По левую руку спящий пустой гардероб, справа зеркальная стена.
Делаю несколько шагов вперед, мне навстречу выходят двое, одетые в черные свитера и джинсы. На ногах ботинки с грубым резиновым протектором.
– Ты Адам Стейн? – спрашивает тот, что повыше.
Киваю. Не хочу и слова лишнего говорить этим созданиям.
– Следуй за нами, – произносит второй, делая подзывающий жест. – Эрик уже ждет тебя внизу.
Внизу. Конечно же, берлога волка не может располагаться только на земле, должна быть и подземная часть.
Мы доходим до конца коридора. Зал тут огромный. С высоким потолком. Сквозь распахнутые двери замечаю несколько подиумов для танцовщиц, барную стойку у дальней стены. В проеме появляется еще один волк, похожий на вышибалу, и закрывает створку.
Мои провожатые открывают другую – неприметную, расположенную за гардеробом. Захожу за высоким, крепкий проскальзывает следом и запирает дверь за спиной. Мы идем узкими коридорами с красным дежурным освещением, пока не оказываемся в небольшой залитой светом комнате. Слева лифты, справа снова зеркала. В торце проход к лестнице.
Провожатые заводят меня в один из лифтов, и мы спускаемся на минус второй этаж. Створки расступаются и показывают длинный широкий коридор. Стены, окрашены дорогой перламутровой краской, высокий потолок, хороший свет. По левой стороне вереницей натыканы двери без табличек. Где-то посередине в проеме болтаются клеенчатые ленты, за ними комната с белым ярким освещением. Похоже, это лазарет или как там его называют оборотни.
Скольжу взглядом дальше и вижу Эрика. Идет в мою сторону. Наглая квадратная морда! На губах кровожадная улыбка. Щеки подернуты светлой щетиной. Серебристые волосы зачесаны назад. Прозрачные серые глаза смотрят прямо на меня. Он хищник и выглядит, как хищник. Из всех альф побережья он самый жестокий волк. Наверное, это тоже часть плана. Поставь такого во главе Совета – он посеет во фракции раскол.
– Адам Стейн? – приблизившись, произносит басовито, протягивает руку. – Я Эрик Мансен.
– Я знаю, – улыбаюсь, но демонстративно не жму его лапу.
В этом жесте он увидит щелчок по носу. Пусть. Зато чего в нем точно нет – заискивания. Выслушать наше предложение в интересах самого альфы, так что он прогнется.
– Перед тем, как мы поговорим, я должен удостовериться, что она жива, – продолжаю холодно, чуть наклонив голову вперед для весомости. – Где вы ее держите?
Эрик медленно кивает. Двигает челюстью, словно пробует зажать что-то между клыков, хмурится. А потом дергает головой, мол, идем, и направляется вдоль по коридору. Следую за ним.
Мы доходим до конца, поворачиваем и спускаемся по пологому бетонному пандусу, который ведет в узкий коридор на минус третьем этаже. Горит тусклый свет, стены не окрашены, как будто сил не хватило на отделку. Взгляд цепляется за нечто странное – небольшие плоские окна вдоль пола. Слежу за ними взглядом и замечаю спуск на несколько ступеней. Внизу дверь, обитая ржавыми железными листами, точно ее переставили с какого-то корабля.
Эрик спускается, пикает магнитным замком, приложив карту к считывателю. Тянет металлическую дверь и, распахнув, машет мне заходить.
Кажется, то, что я там увижу, мне не понравится. Все наслышаны о жестокости Эрика, но никто из нас, наверное, не захотел бы увидеть подтверждение воочию. Вдыхаю поглубже и спускаюсь. Приходится пригнуть голову, чтобы попасть внутрь.
В каменном склепе темно и, похоже, единственный источник света здесь – окна, выходящие на уровень выше. Внутри воняет так, точно тут кого-то стошнило. Пол влажный. Замечаю сжавшуюся в комок девчонку у правой стены. Белые волосы мокрыми рваными сосульками облепляют голову, закрывают лицо. Падающий в окна свет едва выхватывает из тьмы тощее обнаженное тело. Боги, она просто кожа да кости! Такое чувство, что Эрик ее голодом морит. На шее – дюйма четыре (~8см) шириной увесистый кожаный ошейник, от которого куда-то во тьму комнаты стальной змеей тянется цепь. Кожа ягодиц изрыта неглубокими кровоточащими ранами. Невольно задумываюсь, чем Эрик это сделал. Слишком много отметин, шилом замучился бы столько колоть… Девушка не отрываясь смотрит на меня и, кажется, я вижу мольбу в ее глазах.
– Полукровка! – рявкает волк. Его жесткий голос выбивает из задумчивости. – Встать!
Не хочу видеть ее в полный рост! Но она подчиняется воле хозяина. Не без труда, опираясь о стену, встает, стыдливо складывает руки внизу живота. Сердце сжимается при виде обтянутых кожей ребер и… это что, сигаретные ожоги?! Круглые бляшки рельефной кожи проступают по всему телу. Посажены не очень густо, но симметрично.
– Так это и есть полукровка белых волков? – за брезгливостью в голосе прячу возмущение. – Невзрачно выглядит.
Эрик жует губу и плотоядно улыбается.
– Зато она в принципе есть, – выделяет слово голосом. – И она единственная из известных волкам гибридов.
– Ах да, конечно, – делаю снисходительное лицо. – Как я мог забыть. Мы же, в отличие от вас, полукровок не уничтожаем… – лицо Эрика перекашивается от злобы, сглаживаю угол: – Хотя и в Ковен не берем. Они сами по себе.
Альфа успокаивается и добавляет:
– Кровь волка священна. Ее нельзя осквернять, – в голосе звучат рычащие нотки. – Ты все увидел, Адам?
Коротко киваю и выхожу из камеры. Я увидел даже слишком много.
Эрик
5 часов назад
Вхожу в ее камеру. Дверь за спиной тяжело лязгает защелкой. Вглядываюсь в темноту. Света из коридора с этажа хватает всего на пару футов. По запаху чую, что она боится. Конечно, боится. Ведь я являюсь сюда, только когда хочу причинить кому-то боль, а она – идеальная безотказная жертва.
Полукровка, которой изначально не должно существовать. Ее человеческая шлюха-мать прятала ее долгих шестнадцать лет, пока не сдохла от передоза. Тогда девчонка показалась на наших радарах. И, наверное, ей бы очень повезло, если бы захвативший ее альфа не проигрался мне в карты.
Да. Тяну носом, улавливая сладостный аромат безысходности. Девчонка уже знает, что будет дальше.
Достаю сигареты и закуриваю, все так же пялясь в темноту. Мне нужно лишь крошечное усилие, чтобы увидеть ее, но я предпочитаю смотреть пока человеческими глазами. Даю ей мнимое ощущение защищенности.
Дым струится в полутьме белесыми петлями, создает причудливые разводы. Пожалуй, за дымом я люблю наблюдать больше всего. Я не тороплюсь. У меня в запасе все время ее жизни. И я выпью его до дна.
У прежнего владельца она была за диковинную зверушку. Сидела в клетке, но он ее не использовал. Наверное, ему было противно мараться о грязную кровь, к тому же, он уж точно не хотел наделать еще более богомерзких наследников. А мне все равно. Я смакую выносливость, которая досталась ей от отца-волка, и исключительно человеческую форму от людской матери. Беззащитная, не способная укусить собачонка. Которая раз за разом отвергает меня!
Я верю – однажды она сдастся. Станет покладистой сукой у моих ног. А пока… приходится жестко брать и воспитывать. Хотя я уже не уверен, что то, что я делаю с ней, можно назвать воспитанием в педагогическом смысле. Скорее, просто вымещаю гнев. Плевать, даже если и так. Кто меня остановит? Эта сучка моя. Ее существование противоестественно. Люди ее боятся, ведьмы не признают, волки захотят растерзать. Лучше пусть ее тело послужит хоть кому-то. Например, мне!
– Подойди, – бросаю в пустоту.
Голос раскатистым басом отражается от стен. Слышится шуршание цепи. Она подчиняется. Но уже не говорит. Давно не говорит. Только воет волчицей, когда доходит до дела.
Спустя несколько вязких мгновений ее хрупкая бледная фигурка появляется в пятне тусклого света. Она идет неровной походкой – все же с кнутом я позавчера перестарался. Тяжелая цепь, свисающая с массивного кожаного ошейника, намотана на руку, чтобы не мешалась. Девчонка смотрит мне в глаза. Во взгляде чувствую подавленность, а в воздухе витают феромоны ненависти.
Внутри, словно распирающий шар воздуха, начинает подниматься гнев. Она непрошибаема. Самые крепкие омеги сдавались на мою милость куда быстрее. А эта полукровка словно из стали.
Протягиваю руку и рывком за цепь впечатываю ее в стену позади себя. Жмурится от боли, но метает в меня злобный взгляд. Когда она наконец примет свою участь? Я целых полгода наблюдаю одну и ту же эмоцию – ненависть, с приправляющими ее страхом, отвращением, презрением. Но еще ни разу в ее глазах не мелькала покорность.
Влепляю хорошую пощечину тыльной стороной ладони. Черт! Я забыл снять перстень. А и плевать! Так даже лучше. Девка слизывает кровь с рассеченной губы. Смотрит ядовито. Хочется влепить еще одну такую же затрещину, но я пришел сбросить напряжение. Избить ее я всегда успею.
Тяну за цепь вниз, опускаю на колени. Снимаю со стены кольцо на ремешках.
– Открой пасть! – приказываю грубо. Она снова вывела меня из себя.
Подчиняется, и я втискиваю девайс между ее зубов. Безопасность превыше всего.
– Руки за голову, – слышу хриплость в голосе. Как бы я ни сердился, ее тело и безоговорочное принятие воздействий неизменно заводят почище любой омеги.
Она выполняет. Подчиняется, но делает это только телом! Бесит. Рывками сдергиваю джинсы и вонзаюсь в насильно открытый рот. В слабом свете вижу круглые точки-рубцы от ожогов на тыльной стороне ее предплечий. Зажили мгновенно. Как на собаке, ха-ха! Я пометил сигаретами каждую часть ее тела. Кроме лица. На нем появятся мои знаки, когда она наконец сдастся и станет всецело моей… игрушкой.
Вколачиваюсь в податливое горло. Оно приятно сдавливает. Слышу захлебывающиеся звуки. Полукровке не хватает воздуха. Не сглотнуть слюну… Это ее проблемы. Я прихожу сюда, чтобы взять, что хочу. Забрать причитающееся.
Цепь лязгает по полу на каждое мое движение. Девка стоит на коленях с заведенными за голову руками. Глаза зажмурены, брови сошлись на переносице. Ей больно, и это лишь распаляет азарт.
– Глаза! – рычу, уже не в силах сдерживаться. – Глаза открой! Смотреть на меня!
Тварь знает, что я это люблю, но никогда не делает сама, только по приказу. Распахивает веки. Брови немного расступаются, но наморщивается лоб. Хотя в ее гримасе все равно нет мольбы, только физика – дискомфорт, боль. А взгляд обжигает непримиримостью. Как же хочется опустить сигарету ей на переносицу, чётко на морщинку, которая так и стоит между бровями. Но нет. Не сейчас. Рано. Бросаю окурок в угол.
Хватаюсь за обстриженные рваными клоками тускло-белые волосы, насаживаю ее голову, словно на шампур, вдавливаю затылком в стену и… наконец извергаюсь. Глубоко у нее в горле. Замираю на несколько мгновений, ощущая, как сокращается ее пищевод, а по телу бегут судороги. Стоит только выйти, полукровка складывается пополам, едва успевая опереться руками, и мое семя, смешанное с остатками ужина, выплескивается на бетонный пол. Ее спина изгибается дугой. Она кашляет и давится. Пытается отплевываться, но не может закрыть рот. Какая жалость! Все это – ее вина. Пока эта сука отвергает меня, я не вознагражу ее самой ценной жидкостью оборотня.
Наклоняюсь, чтобы снять девайс. Полукровка дергается, как от удара, но сразу замирает, сообразив, что я собираюсь сделать. Грубыми движениями расстегиваю узкий ремешок у нее на затылке и вешаю кольцо обратно на крючок. Девчонка отползает к стене и обхватывает покрасневшие колени руками. Выглядит жалко.
Наверное, мне стоило бы выбрать другую тактику, но эта полукровка уже слишком сильно въелась мне под кожу, вызывает слишком сильную ярость от желания обладать, слишком злит непреклонностью, чтобы я смог сменить пластинку.
Неторопливо одеваюсь, застегиваю ремень, одергиваю черную рубашку. Промокаю платком выступивший на лбу пот. Первое напряжение я сбросил. Пора переходить к более интересным развлечениям. К тому, что я не могу сделать ни с единой омегой, ни с кем, кроме этой отщепенки, которой нет места ни в одном из миров – ни люди, ни оборотни, ни ведьмы ее не захотят ее принять. Хотя есть Орден, которому почему-то позарез сдалась именно моя зверушка. Из-за этого я сегодня такой злой.
– Встать! – дергаю цепь вверх, голос против воли срывается на рык.
Не могу сдержать агрессию, стоит вспомнить этого пижона Лесли из Ордена, который назначил мне встречу на завтра. Он из тех, от чьих свиданий не отказываются. Даже альфы.
Полукровка поднимается, опираясь о стену, вытирает грязный рот запястьем. Смотрит исподлобья. Знает, куда теперь я ее поведу. И идет, как на казнь. В некотором смысле, это что-то похожее. Или даже похуже, ведь казнь случается только однажды и подводит итог. А мои развлечения повторяются. Раз за разом.
Ключ-картой открываю дверь в смежную комнату. Полукровка проходит внутрь, съежившись, точно пытается казаться еще меньше. Зажигаю свет. Сегодня выбираю красный. По периметру вспыхивает вереница софитов, освещая обвешанные всевозможными девайсами стены. По центру, подсвеченный с потолка, остроконечной громадой высится слегка наклоненный косой крест с фиксаторами.
По телу сладостной волной прокатывается судорога возбуждения. Волосы на руках вздыбливаются. Тело требует превращения, но я успокаиваю внутреннего зверя. Страшновато обращаться, чтобы ненароком не растерзать это жалкое подобие волчицы. И все же, это огромная удача, что мне в руки попалась та, чья судьба и так решена. О ней никто не будет плакать, и только от меня зависит, когда она умрет.
Длина цепи не допускает девчонку до креста. Поэтому приближаюсь и короткими отточенными движениями поворачиваю ползунки на навесном замке, который не позволяет моей игрушке избавиться от ошейника. Там пять цифр, ей самой никогда не взломать код.
Кожаный аксессуар под тяжестью цепи с металлическим шуршанием падает на пол. Легонько толкаю девку между лопаток, чтобы шла к кресту. Она и так знает, что я жду именно этого, но показать свою власть всегда приятно. К тому же, отметины кнута, точно змеи, извивающиеся по всей спине, все еще саднят. Полукровка шипит и нехотя делает несколько шагов вперед.
Подхожу сзади. Беру за запястья. Смакуя момент, растягиваю ее руки вдоль верхних «хвостов» креста, зарываюсь носом в остатки белой гривы, вдыхаю запах страха и обреченности. Сладостный аромат. Сколько бы она ни сопротивлялась, ей неизменно жутко всякий раз, когда я привожу ее сюда.
Тугие кожаные манжеты обхватывают ее сухие запястья, вынуждая вытянуться на цыпочки. Когда я разведу ее ноги, тело окажется на пару дюймов поднято над полом, она не сможет опереться даже кончиками пальцев. Эргономичные фиксаторы на руках позволяют держать ее в таком положении хоть сутками, но это негигиенично. Я ограничиваюсь тем временем, которое требуется, чтобы удовлетворить жажду боли и крови.
Пока оставляю ее ноги свободными. Прогуливаюсь вдоль стены, проводя пальцами по плетеным плеткам, кнутам, ремням разной толщины и плотности. Выбираю тяжелый, с металлическими заклепками, торчащими над кожаной поверхностью небольшими пирамидками. Снимаю с крючка, приближаюсь к своей игрушке. Она смотрит перед собой, спина вспотела, аккуратные ладони сжаты в смешные кулачки. На шее пульсирует венка.
Рывком за волосы запрокидываю ее голову, заглядываю в глаза – косится ошалелым от страха взглядом. Дышит поверхностно и часто.
– У тебя все меньше времени признать меня своим хозяином, сука, – произношу с расстановкой, отливая слова, точно из свинца. – Склонись, и я прекращу этот кошмар.
Кормить обещаниями – мой конек. Только вот кошмар я вряд ли прекращу. Переведу в другую плоскость. Переселю девчонку в клетку получше, поближе, поудобнее, с душем не из брандспойта, чтобы было сподручнее брать ее в любой момент, когда мне того хочется. Если она начнет отдаваться мне по собственной воле, я разве что буду бить ее реже, но все равно не прекращу. Этот путь выхода эмоций слишком сладок, чтобы отказаться.
Но она не отвечает. Закрывает глаза, готовая принять неизбежную боль. Захлестываю ремнем выгнутую шею так, чтобы клёпки впились в кожу. Продеваю конец в пряжку и стягиваю. Слышу сначала хриплое дыхание, и потом сипение. Ее костлявое тело неистово извивается, ногами она чуть ли не ламбаду отплясывает. Ладони разжались и тихо хлопают по глади креста. Вижу, как в красноватом освещении ее шея начинает заниматься лиловым. Нет, так просто она от меня не избавится!
Рывком сдергиваю ремень и, перехватив в два раза, под ее истошный кашель сокрушительно впечатываю в покрытые старыми синяками ягодицы. Бетонный склеп оглашается визгом. Полукровка подгибает ноги, воет, неистово мотает головой. Ощутимо вышло, рокотливо усмехаюсь. Я только начал. В штанах снова зреет возбуждение, но до полной готовности еще далеко. Провожу рукой по мокрой от пота спине.
Девка дергается. Пальцами ощущаю мелкую дрожь, больше похожую на вибрацию. Наконец прекращает выть. Опирается на ноги. Не хочу полностью ее фиксировать, люблю наблюдать исступленную пляску, когда она пытается договориться с болью. Сегодня я собираюсь сполна напиться ее страданиями, и танцев с воплями будет много.