ГЛАВА 2
КАКАЯ ТЫ КОШКА?
Они пили чай уже по третьему кругу. Оля рассказывала подруге о буднях музея детства, о смешных случаях, связанных с маленькими посетителями. Вася внимательно слушала, похахатывала, не забывая уплетать за обе щеки пирог с капустой.
– Ты же понимаешь, что с детьми не соскучишься! – улыбнулась Оля. – Тем более, что встречаются и такие бедовые, как одна моя рыжая знакомая по фамилии Колокольцева!
Вася закатила глаза:
– Точно, я была бедовая! Мать моя знала, что, если где-то что-то взорвалось, так это ее Вася нахимичила! Ну а ты, Оль, сколько тебя помню, все сидела с книжками и с мечтами?
Оля кивнула – так и было, читала, мечтала, рисовала в альбомах.
– А теперь, значит, работаешь сказочницей? – хихикнула Вася.
Оля рассмеялась – можно сказать и так.
– Тогда наколдуй мне немного удачи! – попросила Вася. – Я в последнее время покупаю лотерейные билеты, так что она мне пригодится.
Она достала из сумки пригоршню лотерейных билетов – розовые, голубые, красные, синие – разноцветная радуга надежд.
– Главное, разработать свою систему, – авторитетно заявила Вася. – Вот я сегодня покупаю билеты с семерками, а вчера покупала, допустим, с пятерками. А еще я ввела в комбинацию чисел свой номер телефона. Понимаешь, это, как если бы ты посылала открытки мирозданию, чтобы оно о тебе не забыло, напоминаешь ему о себе. Здравствуй, мироздание, я – Колокольцева, и я тоже хочу счастья, как все нормальные люди.
Вася протянула Оле билет новогодней лотереи:
– Держи, Оль, это твой! Заметь, если он окажется выигрышным, я на него претендовать не стану! Даже если там выигрыш на миллиард.
Оля улыбнулась:
– Спасибо, Вася, но мне никогда не везет, я – невезучая. Никогда ничего не выигрывала, да и в жизни и в любви у меня, как ты знаешь, с везением не очень.
– Ну мне, что ли, везет?! – вздохнула Вася.
С любовью Васе действительно не то, чтобы сильно везло, это правда. Однажды Вася даже была замужем – сходила, но ей там не понравилось. Ей тогда было двадцать пять, она выскочила замуж, что называется впопыхах, после трех месяцев знакомства с будущим мужем, после чего так же быстро выяснилось, что ни она, ни ее муж – студент Толя, к семейной жизни не готовы. Да и разные мы, подытожил их недолгий брак, флегматичный Толя. И после трех месяцев супружества Вася с Толей разошлись, правда, при этом остались приятелями. Теперь они часто встречаются по выходным на нейтральной территории, пьют кофе, делятся новостями и обсуждают своих нынешних спутников жизни. Вася жалуется Толе на проблемы со своим нынешним парнем Романом, а Толя на проблемы со своей девушкой Катей. Этакий странный союз бывших против нынешних – клуб бывших. Вася от чистого сердца дает Толе советы насчет его отношений с Катей, а Толя советов не дает, но терпеливо выслушивает Васины пулеметные очереди (у нее своеобразная манера говорить, особенно если речь идет о Романе – как будто прошивать воздух из пулемета – трататата). Потом бывшие разбредаются по своим жизням.
– Подожди, как это не везет в любви, – вскинулась Оля, – а как же твой Роман?
Вася молчала и как-то нервно поедала пирог.
– Что-то случилось? – догадалась Оля.
Вася пожала плечами:
– Наши чувства не выдержали испытаний. В итоге Карлсон улетел и не обещал вернуться.
– Вы расстались с Романом? – огорчилась Оля.
Между капустным и ягодным пирогами, Вася поведала подруге свою полную драматизма историю.
Год назад, встретив симпатичного, обаятельного ровесника Романа, Вася подумала, что вот, наконец, она встретила своего человека. И хотя с замужеством она, памятуя о прошлом неудачном браке, пока не спешила, у них с Романом все было серьезно – он даже переехал жить к ней. Кроме общей квартиры их связывала еще и общая работа – Вася с Романом работали барменами в одном модном клубе. Правда, в отличие от Романа Вася не чувствовала себя там на своем месте, и со временем стала искать другую работу. Вот тогда-то Роман и подкинул ей идею «небольшого, но прибыльного бизнеса», которая заключался в том, что нужно завести декоративных свинок-минипигов и организовать детский контактный зоопарк в каком-нибудь торговом центре.
«Люди потекут рекой, вот увидишь! – уговаривал Васю Роман, – и ты на этих свиньях отлично заработаешь! У меня знакомые устроили такой свиной центр, и живут теперь припеваючи».
Надо сказать, что Вася всегда любила животных, и на первый взгляд этот вариант ей подходил. Однако несмотря на то, что она слыла легкомысленной особой (у нее вообще зазор между идеей и ее осуществлением минимальный, и звено «подумать» в принципе в эту цепочку никогда не входит), она сказала, что в данном случае подумать все-таки надо, потому что свиньи, Рома, живые, а это ответственность, и мы в ответе за тех, кого приручили.
Однако же Роман ей подумать не дал, и через неделю, с царственным видом – бери и не благодари! – подарил ей трех маленьких мини-пигов, которых купил где-то в питомнике.
Вася не сказать, что такому подарку обрадовалась, но свиней приняла – ну не отправлять же их обратно! Она назвала их как трех поросят из известной сказки, взяла кредит на открытие небольшого контактного зоопарка, и вскоре его открыла. А потом начались проблемы. Общаться с Васиными мини-свинками никто не приходил, а арендатор помещения, где располагался Васин зоопарк, в один прекрасный день отказал ей в аренде. Вася осталась не у дел с неоплаченным кредитом и тремя свиньями на руках. Попытки найти новое помещение ни к чему не привели. Ответственной и любящей животных Васе пришлось забрать питомцев к себе в квартиру. И все бы ничего, но хрюшки, которых Роман покупал именно, как минипигов, росли, и в какой-то момент стало понятно, что они не то, чтобы хряки, но и не мини. Свинюшки превысили допустимые размеры (во всяком случае те размеры, которые годились бы для проживания трех свиней в Васиной двухкомнатной квартире).
– Да они у тебя уже с бегемотов, – сказал Роман.
Вася крутилась, как могла, ухаживала за свинками на совесть, пыталась приучить их к лотку, искала помещение для зоопарка. При этом Роман, проживающий в этой же квартире, выказал себя совершенно безответственным человеком, он не хотел ни выгуливать свинок, ни купать их, ни обрезать им копытца. И он был сильно недоволен, когда любвеобильный Наф-Наф забирался к ним ночью в кровать.
Роман подговаривал Васю пристроить свиней, но Вася была согласна отдать их только в очень добрые руки. Когда стало ясно, что таковых не нашлось, Васе предложили другой вариант.
– На убой?! – ужаснулась Вася, услышав предложение одного приятеля Романа. – Убить Наф-Нафа, Ниф-Нифа, Нуф-Нуфа? Да они мне, как дети, вы вообще, что ли?!
И хотя ей было трудно, Вася ни разу не подумала о том, чтобы просто избавиться от своих нелепых питомцев, и повторяла про себя: в том, что ты Колокольцева, оказалась дурой, свиньи не виноваты. Как неубиваемый оптимист, она подбадривала себя и Романа: ничего-ничего, мы что-нибудь придумаем! Но Роман с каждым днем все вернее превращался в лютого пессимиста. И ничего придумывать, как и терпеть происходящее, не хотел.
Последней каплей, переполнившей его терпение, стала выходка Наф-Нафа, который перепутал наполнитель в лотке, с едой, и сожрал половину лотка, после чего в следующие два дня ему было очень плохо. А на третий день Роман начал собирать свои вещи.
– Такое дело, Василиса, – забормотал Роман, – у меня нашли аллергию.
– Какую? – уточнила Вася.
– Аллерген Е83, на эпителий свиньи, – заученно сказал Роман, – у меня аллергия на свиней, вот какая штука. Поэтому я ухожу.
– На совесть у тебя аллергия! – отчеканила Вася.
– Да, представь себе, я не хочу жить в хлеву, – вскинулся Роман. – Твои звери совершенно расшатали мою нервную систему. И вообще мало кто согласится жить с женщиной со свиньями!
Вася захлебнулась от возмущения – ты же мне сам их подарил, ты же говорил про доход, ты же…
– Давай от них избавимся, – прервал ее возмущенные доводы Роман, – сдадим на ферму, как нам предлагали и забудем об этом. И будем жить, как жили раньше.
– На мясо, да? – беспощадно уточнила Вася.
– Ну а куда их еще, – пожал плечами Роман.
И в этот миг Роман погиб в Васиных глазах. Она сама открыла ему входную дверь – убирайся.
– Так что настоящей свиньей в этой истории, как видишь, оказался Роман! – зафиналила свою драматическую исповедь Вася.
– Не огорчайся, Василёк! – Оля сама безмерно расстроилась.
– А я и не огорчаюсь! – призналась Вася. – Мне, честно говоря, со свиньями было бы жальче прощаться, чем с Романом. Ну, потому что, классные свинки лучше, чем паршивый парень, правда же?
Оля кивнула: наверное. Тебе в любом случае, виднее.
– Свиньи действительно отличные! Я назвала их Наф-Наф, Нуф-Нуф, и Ниф-Ниф.
– Оригинально, – улыбнулась Оля. – И куда ты их теперь?
– Пока устроила их в один хороший частный зоопарк, им там вольготно, свежий воздух, все условия, я к ним часто езжу. Договор заключили до Нового года, а там посмотрим. Если не найду другой вариант, опять заберу к себе. В любом случае, не брошу. Мы же в ответе за тех, кого приручили. Так что в любви мне, как видишь, определенно не везет, все мои мужики за исключением Толика, оказались свиньями, – рассмеялась Вася. – Вот я и надеюсь, что раз так, может, мне свезет в лотерею?!
– Да, невезучие мы с тобой! – вздохнула Оля. – И что с нами не так?!
Если в случае Колокольцевой Карлсон улетел, то в случае Петровой он и не прилетал. Нет, конечно, были какие-то кратковременные прилеты в ранней юности – у Оли был вялотекущий роман в десятом классе, потом странные отношения с однокурсником, не закончившиеся, впрочем, ничем серьезным, но вот так, чтобы любить навзрыд, со всей силой чувств – такого у нее еще не было.
Вася с нежностью смотрела на подругу – эх, будь я не Василисой, а каким-нибудь Василием, я бы такую девушку, как Петрова, ни за что не пропустила! Нет, она этих мужиков вообще не понимает – чем они думают и куда смотрят, если такое сокровище, как ее Петрова, до сих пор барышня не то что одинокая, а даже с не растревоженной женской душой. Но ничего не поделаешь – мир переполнен слепыми идиотами, и принимая во внимание это обстоятельство, добрая Вася регулярно посылала мирозданию запросы о всяческом счастье не только для себя, но и для своей подруги, чтобы Ольге Петровой тоже привалило всяких благ, и отдельно личного счастья, потому что если не в двадцать девять, то когда?! (Дорогое мироздание, о чем ты вообще думаешь?!)
Чайник устал закипать, пироги были съедены, стрелка на часах клонилась к обеду. В музее зазвучали голоса школьников, пришедших к Оле на экскурсию.
Вася подскочила – ладно, Оля, побегу, не буду отрывать тебя от твоей сказочной работы! и вихрем умчалась.
Возвращаясь от Оли, Вася подумала, что работа у Петровой, конечно, странноватая, и если коротко сформулировать деятельность Оли для официального резюме, то это будет что-то в духе «возвращаю людей в детство, обеспечиваю положительные эмоции, дарю радость», а это, между прочим, не менее важно, чем строить корабли, запускать ракеты в космос, и даже лечить людей. Радуясь за подругу, которая сумела найти себя, Вася в очередной раз задалась вопросом: а что же ты, Колокольцева, когда уже и ты найдешь дело своей жизни, начнешь генерировать пользу для других людей, а от осознания этого факта – собственную радость?
На самом деле ее поиски своего предназначения несколько затянулись. С самого детства она пыталась понять, кем хочет быть, когда вырастет, и примеряла на себя разные профессии. Потом она окончила школу, поучилась в институте, быстро оттуда сбежала, успела поработать, где и кем только можно, но себя так и не нашла. При этом она никогда не была и не хотела быть каким-то пассивным трутнем, который только и делает, что скупает лотерейные билеты и ждет удачи, ей хотелось заниматься любимым делом, приносить пользу, но в чем конкретно реализоваться, она не знала.
Вот так и получилось, что к своим неполным тридцати годам Вася переживала внутренний кризис и яростное недовольство собой. Этот гадский кризис проявлялся в виде полного хаоса ее жизни – с профессией незачет, с личной жизнью неразбериха, да и в голове понамешано много глупостей, противоречий и конфликтов – целый суповой набор неправильных, взаимоисключающих друг друга ингредиентов.
Однажды, много лет назад, первоклассница Вася пригласила Олю Петрову и других девочек из класса к себе в гости на «званый обед». Значение словосочетания «званый обед», и, собственно, то, как принимать гостей она не знала, но смутно догадывалась, что в приличных домах положено что-то подать к столу. Поскольку ее мама, врач районной поликлиники, обычно работала допоздна и готовить не всегда успевала, Вася решила, что организует обед собственными усилиями. Для начала она разобралась с десертом, на роль которого назначила банку сгущенного молока. Сгущенка была отправлена в кастрюлю – вариться до состояния варёной (семилетняя Вася искренне считала, что варёная сгущенка украсит любой «званый обед»). После этого она решила сварить суп. В принципе Вася варила суп впервые в жизни и не знала, как это делать правильно. Однако же рассудив, что все когда-то бывает в первый раз, она не спасовала перед сложностями и побросала в большую кастрюлю все, что нашлось в холодильнике. В дело пошли помидоры, вареные яйца, соленые огурцы, полбутылки кефира. Добавить также немного сыра. И не взбалтывать, как завещал Бонд.
В результате суп получился густой, наваристый. Пах и выглядел он, правда, не очень, и когда Вася подала его к столу, пришедшие гости насторожились. Заметив тревогу на их лицах, Вася взмахнула поварешкой и только было открыла рот, чтобы сказать, что в принципе суп съедобный и есть его не опасно, как в тот же момент на кухне раздался взрыв. Это в кастрюле, то ли от общего напряжения в воздухе, то ли просто устав вариться, взорвалась банка сгущенки. Получилось оглушительно и очень эффектно – только что еще сгущенка была в банке, а вот она уже на потолке. Через минуту после этого кинематографичного салюта в квартире Колокольцевых из гостей осталась только Петрова. Зато Оля, человек отзывчивый и деликатный, стараясь не глядеть на коричневый потолок, мужественно ела этот ужасный суп, состоявший из всего и сразу.
Так вот в данный момент жизни в Васиной голове был примерно такой суп – все смешалось в неправильных пропорциях, соленое с кислым, сладкое с острым, душевные метания, поиски себя, муки личностного роста – ужаснуться и не взбалтывать.
Пытаясь разобраться со своим внутренним хаосом, в порыве стать цельной, организованной личностью, Вася недавно начала посещать психолога, уповая на то, что психолог раскроет ей глаза, скажет: вот вы, Василиса, попробуйте то и это, пройдите налево, сверните направо, и там и будет то, что вы ищите.
И хотя сеансы с психологом отчасти действительно разгоняли хаос в Васиной голове, глобального просветления, вот так чтобы сразу все про себя понять и состояться, как зрелая, общественно-полезная личность, этого пока не случилось. Да и где найти такого человека-указателя, который бы как дорожный знак, подсказал тебе правильное направление?
Однажды Вася услышала, как один известный дрессировщик кошек на вопрос о том, как ему удается их дрессировать, мол, это же так сложно! ответил, что на самом деле всё просто, нужно просто понять, что какой кошке больше нравится и именно этим с ней заниматься – раскрыть ее талант. Да, вроде несложно и правильно, однако же вот она пока не может угадать свое предназначение, не понимает, что она за кошка. А Оля Петрова смогла найти себя – работает в своем музее детства и вполне счастлива.
А ты что за кошка, Василиса Колокольцева? – вздохнула Вася, – а вот, пойди, догадайся!
ГЛАВА 3
ЭТО ОСЕНЬ!
Днем, в обеденное время, Оля вышла из музея прогуляться в близлежащий парк. На еще недавно многолюдных аллеях теперь не было ни души, а парковые статуи и фонтаны надежно укрыли до весны. Моросил хмурый дождик, и казалось, что над всем городом в этом ноябрьском стылом дне висит серый морок.
Идя по пустым аллеям, Оля вспоминала, как совсем недавно они с Васей гуляли здесь, шуршали листьями, а разноцветные красавцы-клены протягивали к ним свои желтые и красные лапы. Обе девушки любили золотую осень – время грустной красоты и пылающих клёнов с резными, похожими на хризантемы, листьями. Да, ещё неделю назад подруги бродили по усыпанным листьями аллеям, в которых хотелось потеряться, и любовались в Ботаническом саду на последние цветы, но потом осень быстро обернулась уже не рыжей лисой, а чёрной вдовицей. А нынче все парки укутаны серой пеленой, как будто их кто-то накрыл пологом до весны – спать! Ничего не поделаешь, в России смена времен года происходит быстро; и только зимой кажется, что в этой бешеной карусели сезонов что-то ломается, что зима тянется долго-долго и долгожданная весна никогда не наступит.
Оля подошла к закрытому летнему кафе, чьи пустые столики сиротливо зябли под дождем. Подул ветер, на ветке облетевшего клена сердито, словно спросив: «Чего ты, Оля Петрова, сюда приперлась?», каркнула ворона. Оля плотнее укуталась в теплый шарф – холодно и грустно. Ворона снова каркнула что-то на своем вороньем – дескать, а чего ты хотела?
– Я бы хотела, чтобы хоть иногда было солнце! – то ли вороне, то ли какому-то небесному метеорологу сказала Оля.
Ветер подул так сильно, что зонтик в Олиной руке предательски дернулся и погиб. Девушка вздохнула: ну вот, ноги промокли, руки закоченели, надо возвращаться в музей, пока совсем не замерзла.
На выходе из парка она ненадолго задержалась. Ей вдруг вспомнилось, как когда-то давно, много лет назад, одна женщина, сыгравшая огромную роль в ее жизни, рассказала ей про японское понятие «нагори». В японской культуре «нагори», помимо иных смыслов, означало тоску и сожаление по утраченному, тому, что исчезает, уходит от нас – о каком-то периоде жизни, о смене сезона, о человеке, с которым ты, может быть, сейчас навсегда прощаешься. «Нагори» – та самая печаль, какую испытываешь, глядя вслед уходящему поезду, или когда прощаешься с местом, в которое ты больше никогда не попадешь, а может быть, с другом, которого больше никогда не увидишь; это – та пронзительная грусть в моменте перехода из одного состояния в другое, миг прощания, утраты. Что-то закончилось, ушло, и тебе, даже если ты знаешь, что на смену ушедшему придет что-то новое, все-таки грустно.
Прежде чем вернуться на работу, Оля зашла в кофейню, расположенную через дорогу от музея. В эти холодные ненастные дни городские кофейни казались островками тепла и уюта. Купив Дим Димычу багет к чаю, она также взяла себе кофе в картонном стаканчике и целую гору булочек для школьников, которых ждала сегодня на экскурсию.
С пакетами и стаканчиком кофе в руках Оля уже подходила к музею, когда вдруг уловила на себе тяжелый, неприязненный взгляд. Бывает взгляд – кипяток и лед одновременно, взгляд, после которого тебе потом плохо, будто тебя действительно ошпарили. Оглянувшись, Оля заметила, что на нее смотрит пожилой мужчина, живущий в том же доме, где располагался музей. Человек этот всегда неприязненно глядел на Олю и на ее коллег, словно бы всем своим видом выражал недовольство существованием музея. Оля часто наблюдала в окно, как по утрам он выходил на прогулку и с исключительно недовольным видом фланировал по их улице, будто раздражаясь на всё и всех, и на мироздание в целом, и на деревья, и на скамеечки на бульваре, и на людей, собак, птиц. В облике незнакомца было нечто как будто заостренное – высокий, худой, вытянутое лицо, колючие глаза; так и кажется, что об него можно порезаться. Вскоре Оля про себя стала называть его Человек-треугольник. Однажды, столкнувшись с мужчиной на улице, она попробовала с ним заговорить и доброжелательно пригласила его как-нибудь зайти к ним в музей, но незнакомец в ответ скорчил такую гримасу, будто ему предложили нечто непристойное.
Вот и сегодня он посмотрел на нее с такой неприязнью, что Оля споткнулась на ровном месте. Неловко взмахнув руками, она попыталась удержать равновесие. Стаканчик с кофе выпал из ее рук, а булочки в ту же секунду полетели на тротуар. Поняв, что спасти удалось только багет Дим Димыча, Оля печально вздохнула. Человек-треугольник прошел мимо и посмотрел на нее с нескрываемым презрением; при этом, судя по всему, он был доволен тем, что день у Оли не задался и что ее булочки сейчас весело поедают голуби.
В противовес печальной Оле Дим Димыч был бодр и весел. Он хрустел багетом, пил чай и тут же придумывал и озвучивал сотни идей для музея на ближайший месяц. Оля вежливо слушала директора, не выходя из состояния сосредоточенной печали.
– Петрова, да что с тобой? – не выдержал Дим Димыч. – У тебя такое лицо, будто тебе на плечи «легло все горе всех времен». Что-то случилось?
Оля попыталась рассказать Дим Димычу о сожалении по уходящему сезону: понимаете, есть такое понятие «нагори»…
Брови Дим Димыча удивленно приподнялись.
Оля улыбнулась:
– В общем, если коротко, то у меня ничего серьезного. Просто случилась осень.
Дим Димыч отложил багет в сторону и кивнул:
– Ну, осень пришла по расписанию, отменить ее не в наших силах. Зато мы можем слегка развеять эту серую хмарь ноября! Тем более, Петрова, что тоской, про которую ты говоришь, сейчас болеет полгорода. Не знаю, как там у японцев, но мы, русские, в своем суровом климате давно поняли, что сдюжить осенне-зимний период просто так не сможем и что для нашей страны нужно придумать способ борьбы с хандрой. И такое спасительное средство мы придумали!
Дим Димыч победно глянул на Олю – дескать, сечешь, о чем речь?
Оля недоуменно посмотрела на директора:
– Вы про водку, что ли?
Дим Димыч укоризненно покачал головой:
– Петрова, я вообще-то про Новый год! Про наш национальный праздник.
В следующие полчаса и еще пять кружек чая Дим Димыч изложил Оле свою теорию русского Нового года, описав этот праздник как некое культурологическое явление и как национальную идею. Дим Димыч считал, что, поскольку климат в России – хуже не придумаешь (паршивая погода проверяет россиян на крепость примерно шесть месяцев в году), жители нашей страны придумали свой вариант расслабления-спасения в виде Нового года и новогодних каникул. Большинство русских начинает думать про Новый год уже в ноябре. Мы отмечаем его весь январь и продолжаем делать это в феврале. Затем празднование Нового года плавно переходит в праздник Восьмого марта, а там мы провожаем зиму и ждем весну, которая, может быть, к маю и наступит.
– Так что хорошо бы нам уже в ноябре напомнить людям о предстоящих праздниках, – развил свою мысль Дим Димыч, – и устроить в нашем музее какую-нибудь тематическую новогоднюю выставку. И поскольку ты, Петрова, в нашем коллективе самая молодая и веселая, тебе и отвечать за Новый год, и быть Снегурочкой, организатором то есть.
Петрова действительно была самой молодой сотрудницей музея, а вот веселой сдержанную, спокойную Олю, час назад разговаривавшую с вороной в безлюдном парке и размышлявшую о всяких сложных философских понятиях, назвать можно было только с легкой иронией. Зато Оля была самой безотказной, поэтому с поручением Дим Димыча она сразу согласилась, тем более что ей вообще понравилась идея провести в музее новогоднюю выставку.
Для начала Оля посоветовалась с Дим Димычем насчет того, какой в его представлении должна быть новогодняя выставка.
Дим Димыч пожал плечами:
– Думаю, нам нужно рассказать о новогодних традициях, добавить всякие колядки, фольклор, Петра нашего, Первого, сюда приплести, как человека, подарившего России Новый год. Обязательно добавь в экспозицию что-нибудь милое, чудо какое-нибудь найди, что-то романтическое. Ты вообще романтичная девушка, Петрова?
Оля задумалась – да как сказать, в общем-то нет.
– Ну и хорошо, что романтичная! – кивнул Дим Димыч. – Давай, действуй. Установка, стало быть, такая – хандру и сплин на фиг, людей надо обогреть и порадовать. И никаких японских «нагори», только веселый русский праздник.
Устроить праздник означает практически выступить волшебником. Потому что создать людям праздничное настроение, – задача нелегкая, это же не корпоратив провести! Первым делом Оля решила украсить большую, под потолок, купленную для музея елку старыми игрушками. Ей показалось правильным нарядить елку в ретростиле, тем более вскоре в музей заглянула пожилая посетительница с большой коробкой елочных игрушек в руках. Женщина рассказала, что живет в соседнем доме и любит приходить в музей детства. Незнакомка призналась, что давно не наряжает елку, потому что для нее эпоха «наряженных елок» и в целом празднования Нового года закончилась со смертью ее мужа.
– Для одной себя ставить елку не хочется. Зачем? И вот получается, что елки у меня больше нет, настроения да и жизни тоже, а елочные игрушки остались. Ну и что они будут лежать без дела? А у вас елка стоит ненаряженная, может, вам пригодятся?
Оля улыбнулась – конечно, пригодятся! И знаете что, а давайте нарядим ее вместе? Хотите прямо сейчас?
Они вдвоем наряжали елку до позднего вечера.
Немного серебряной и золотой мишуры, украсим дождиком, запустим вверх, на самые верхние ветки космонавта и игрушку-дирижабль, в густых еловых зарослях расселим лесных зверей: белок, зайцев, медведей, лисичек, добавим шишки, часы, самовары, гирлянды. И не забудем главное украшение – макушку в виде звезды, как память о той самой первой, рождественской.
Наряженная елка сверкала огнями; Оля со своей новой знакомой пили чай, и женщина рассказывала Оле про свои самые запомнившиеся, радостные встречи Нового года.
На прощание женщина сказала, что сегодняшним ноябрьским вечером у нее был праздник, самый настоящий Новый год. Впервые за много лет.
***
Оля увлеченно продумывала программу новогодних мероприятий: выставку, посвященную истории новогодних открыток, мастер-класс по рисованию снежинок, экспозицию ретрофотографий, связанных с Новым годом. Идей было много, и ей хотелось успеть осуществить их уже к началу декабря, но в конце ноября всё сломалось.
– Что случилось? – спросила Оля у директора.
Дим Димыч был похож на воздушный шарик, который проткнули – очень-очень грустный.
– Такие дела, Петрова, у нас отмена, – вздохнул Дим Димыч. – Новый год отменяется! Музей закрывается. На нас кто-то настрочил жалобу, приписал нам нецелевое использование помещения, незаконную коммерческую деятельность, нарушение санитарно-эпидемиологических норм до кучи и проведение сомнительных мероприятий для детей. Нас буквально обвиняют во всех смертных грехах.
– И что теперь? – выдавила расстроенная Оля.
– Будут разбираться, что к чему, – пожал плечами Дим Димыч, – а поскольку разбирательство дело небыстрое, в декабре музей работать не будет. А может, нас в итоге и вообще закроют, отберут лицензию или откажут в аренде помещения, она, между прочим, как раз заканчивается на днях. В конце концов найдется сотня предлогов нас закрыть.
Оля вскинулась: а есть какая-то надежда?
– Не знаю, Петрова.
На Дим Димыча было жалко смотреть.
– А что здесь будет, если у нас отберут помещение? – поинтересовалась Оля.
– Ну откроют что-нибудь, салон красоты или алкомаркет. Или что-то еще.
– Что-то еще, – машинально повторила Оля.
Даже странно – хочется громко выкрикнуть, что лично она против всех вариантов, кроме их музея, а вот говорит так спокойно и тихо. Хотя и очень грустно.
– В общем, я написал обращение в Минкульт, разъяснил ситуацию, попросил разобраться. Посмотрим, что ответят. Но сама понимаешь…
Оля понимала – вероятность того, что дракон по имени Минкульт вдруг отзовется и придет на помощь, была такой же минимальной, как у Васи Колокольцевой возможность выиграть в лотерею.
– Но как же выставка? Новый год?
– Отложим до лучших времен, – заключил Дим Димыч, – а ты давай-ка иди пока в оплачиваемый отпуск. Ну а в конце декабря будет ясно, что к чему.
– Хорошо, – сказала Оля.
– Да уж чего хорошего, – усмехнулся Дим Димыч.
– А кто написал жалобу?
– Какой-то тайный недоброжелатель, – вздохнул Дим Димыч.
– Ясно, – кивнула Оля, – это Гринч.
– Кто? – не понял Дим Димыч.
– Гринч, похититель Рождества, – пояснила Оля.
Дим Димыч пожал плечами:
– Ну это я не знаю, донос был анонимным.
…Оля прошла по тихим залам, простилась с любимыми экспонатами.
Когда она уходила из музея, елка грустно посигналила ей фонариками. Пока, Оля.
До тридцать первого декабря оставался еще месяц, но Новый год как праздник и повод для радости для нее сломался. Он отменился, перестал быть желанным. И все потому, что какой-то сволочной Гринч (а хорошо бы все же выяснить, кто эта сволочь!) решил его украсть.
***
Наплевав на Васин природный оптимизм, на Колокольцеву метелью повалили неприятности. Сначала арендодатель свиного домика строго-настрого напомнил Васе, что до Нового года она, согласно договору, должна забрать своих свиней. А потом ее бывший муж – нынешний друг Толик – вдруг объявил о том, что он женится.
Они сидели в кофейне, и ничего, как говорится, не предвещало. Вася заказала себе кусок вишневого пирога и капучино, рассказала Толе про бытие своих минипигов, которые «вот вообще, Толя, не мини, но проблемы от них огромные!», и, откусив кусок прекрасного вишневого пирога, спросила у Толи, что у него нового интересного.
И тут Толя ее огорошил. Да вот, говорит, женюсь.
После этого Толиного «нового интересного» кусок вишневого пирога прямо встал у Васи в горле, словно вишни в нем были с очень большими костями.
– Мы с Катей уже и заявление подали, – дополнил Толя.
Вася подавилась пирогом и закашлялась.
– Ты чего? – встревожился Толя.
– Да кость попалась, – угрюмо ответила Вася.
Ну а что она расскажет Толе, что ей отчасти жалко отдавать его какой-то Кате? Нет, она, конечно, желает Толе счастья, но любая женщина – собственница, и тут уж ничего не поделаешь.
– Ты ее любишь? – вздохнула Вася.
У Толи было такое лицо, как у Васиного Наф-Нафа, когда он видит Васю – исключительно блаженно-счастливое.
Понятно, Толя, можешь не отвечать. А я, а как же я?! А как же наш клуб бывших?! Мы так с тобой дружили, ты советовался со мной по любому поводу и прислушивался к моим словам, а теперь что же? Вряд ли твоя Катя одобрит нашу дружбу.
– Кстати, я хотел посоветоваться с тобой насчет того, что подарить Кате на свадьбу, – сказал простодушный доверчивый Толик.
На мгновение у Васи мелькнула идея дать Толе такой совет, чтобы в итоге его действий эта Катя обиделась и послала его куда подальше, и Толя тогда бы навсегда остался членом клуба бывших и Васиным другом.