Алла Артемова
И ты познаешь любовь
II
Черный «Бьюик» проехал мимо здания университета, свернул направо и на большой скорости помчался вдоль набережной реки Рейн. Дул холодный пронизывающий ветер и моросил мелкий, словно манная крупа, дождь. На улицах было безлюдно, лишь кое-где встречались одинокие пешеходы. Часы на городской ратуше пробили одиннадцать часов дня. Резко затормозив, Генрих Дитрих свернул с дороги на стоянку позади кафе. Он не спешил, до назначенной встречи оставалось больше часа. Маленькое, но уютное кафе нравилось Генриху, и он время от времени посещал его. Хозяин кафе – француз Жан Венсен, худой, среднего роста, ни одной примечательной черты – мог сойти как за бармена шикарного ресторана, так и за бизнесмена средней руки. Он ставил своей целью завоевать расположение посетителя с первого мгновения его появления в кафе. И это ему прекрасно удавалось. Обычно кто хоть раз побывал в кафе, тот не мог отказать себе в удовольствии посетить его еще раз, и в конце концов становился завсегдатаем.
Как только Генрих переступил порог кафе, Венсен оторвался от работы и с любезной улыбкой произнес:
– Добрый день, господин Дитрих. Рад вас видеть. Проходите, садитесь. Ну и лето в этом году… Третий день моросит дождь, а ветер такой холодный и пронизывающий.
– Да, погода не из приятных, – отозвался Генрих. – Жан, мне, как всегда, чашечку кофе и грюйер.
– Будет исполнено. Сию минуту.
Генрих сел за столик у окна. Посетителей в эти часы было мало. Обеденный перерыв в близрасположенных заведениях и конторах начинался в одно и то же время – между двенадцатью и двумя, а редкие случайные прохожие, даже несмотря на дождь, проходили мимо. Венсен поставил перед Генрихом чашечку ароматного кофе и небольшую тарелку, на которой были аккуратно разложены кусочки грюйерского сыра.
– Приятного аппетита.
– Спасибо, Жан.
Сделав небольшой глоток кофе, Генрих посмотрел на улицу. Дождь усиливался, и улица постепенно совсем опустела. Генрих неслучайно решил поселиться в Базеле, который по численности населения занимал второе место в Швейцарии. В этом городе жил его дядя Рудольф. И хотя Генрих не видел дядю много лет, он не сомневался, что тот с радостью встретит своего единственного племянника и на первых порах поможет ему во всех его начинаниях. Дядя Рудольф год как овдовел. Он прожил с Бетти двенадцать счастливых и незабываемых лет. Они были созданы друг для друга, и даже разница в возрасте, равная двадцати восьми годам, не была помехой в их семейной жизни. Однако здоровье Бетти было подорвано еще в детстве, и она не дожила до возраста Христа всего один год. Дядя Рудольф тосковал по безвременно ушедшей из жизни жене и все чаще и чаще задумывался о собственной смерти. Именно в этот печальный период его жизни и появился Генрих вместе с девушкой Ольгой и денщиком Шульцем. Дядя Рудольф оказался на редкость тактичным, внимательным и гостеприимным человеком. Он ни разу не спросил, кем же приходится Ольга его племяннику, возможно, потому что сам когда-то ради девушки, которую любил, оставил семью. Наблюдая со стороны за дядей, Генрих удивлялся, какие они разные с его отцом. Отец был сильный волевой человек, не способный сострадать и прощать людям их грехи и ошибки. Дядя Рудольф – полная ему противоположность. Он сразу же обратил внимание, что Ольга больна, и, используя свое влияние в обществе и большие связи, созвал консилиум лучших врачей в Базеле. Врачи поставили диагноз: полное истощение организма. Дядя Рудольф окружил девушку вниманием и заботой и даже нанял сиделку, которая дни и ночи неотлучно находилась у ее постели. Ольга воспринимала все происходящее вокруг с полным равнодушием. Когда-то в силу своих убеждений Генрих был далек от мысли, что может встретить женщину, способную не только привязать к себе, но и завладеть всеми его помыслами. Но вот уже полгода как русская девушка Ольга, волей судьбы ворвавшаяся в его жизнь, стала частицей его самого. Все, что было до нее, ушло в прошлое и было если не забыто, то глубоко похоронено в его сердце. Отныне девушка стала самым главным в его жизни. Казалось, на свете не существовало ничего, что бы он не смог сделать для нее. Через два месяца состояние Ольги значительно улучшилось. Генрих купил прекрасный дом с садом в фешенебельном пригороде города, нанял дизайнеров, постаравшихся на славу, и когда все было устроено и оборудовано, вместе с Ольгой и Шульцем переехал. Теперь Ольга всегда была рядом, он видел ее каждый день. Но она все так же была равнодушна и безучастна ко всему. Генрих для нее просто не существовал. И тогда он потерял сон и покой, он неистовствовал. Но самое ужасное, что в результате языкового барьера Генрих не мог с ней объясниться. Генрих был немец, а Ольга – русская, он боготворил ее, а она – ненавидела. Но Генрих не собирался сдаваться.
«Пора», – взглянув на часы, подумал Генрих и щелкнул пальцами, подзывая хозяина кафе.
– О-о-о… господин Дитрих, спасибо господин Дитрих, – кланяясь, произнес Венсен при виде солидных пурбуаров, которыми Генрих щедро одарил хозяина кафе. – Заходите еще. Всегда рады вас видеть. Удачи вам, господин Дитрих, – Венсен, не переставая улыбаться, проводил Генриха до дверей.
В приемной агентства «Суллана» Генриха встретила молодая красивая секретарша. Голубая шифоновая кофта в мелкий черный горошек оттеняла голубизну ее глаз, а каштановые волосы кольцами ниспадали до плеч.
– Добрый день, – приветствовала она Генриха.
– Добрый день. Мне назначена встреча на 12:30.
– Одну минуточку, господин…
– Моя фамилия Дитрих.
– Я сейчас доложу, господин Дитрих, – секретарша, грациозно покачивая бедрами, скрылась за дверью.
Через минуту она вышла и широко распахнула дверь.
– Прошу вас, господин Дитрих. Вас ждут.
Навстречу Генриху уже спешил генеральный директор агентства господин Бюрле. Краснощекое, пышущее здоровьем лицо, облысевшая голова и вся его неуклюжая фигура со слишком широкими бедрами придавали ему вид неотесанного служаки.
– Я очень рад, господин Дитрих, что вы почтили вниманием наше скромное агентство. Прошу вас. Кофе, виски?
– Нет, спасибо. Если не возражаете, я хотел бы сразу же приступить к изложению своего дела.
– Да, конечно. Я слушаю вас, – Бюрле жестом предложил Генриху сесть.
– Господин Бюрле, не знаю, сможете ли вы мне помочь. Честно говоря, я уже потерял всякую надежду. Прежде чем обратиться в ваше агентство, я побывал в трех аналогичных агентствах, но увы…
– Такое, к сожалению, бывает. Но думаю, у нас вам больше повезет. Итак, в чем проблема? – Бюрле мило улыбнулся.
– Мне по роду моей деятельности необходима сотрудница по особо важным поручениям. Девушка должна быть не старше тридцати лет и…
– О-о-о… – Бюрле нескромно хихикнул. – Понимаю, понимаю… Конечно, всегда приятно видеть перед собой красивое женское лицо, такое, к примеру, как у моей секретарши. Кстати, как она вам?
– Очень мила.
– Вы находите? – в глазах Бюрле появился живой блеск, и он, слегка покраснев, продолжил: – Знаете, я иногда прихожу на работу в скверном настроении. Скажу вам как мужчина мужчине, моя семейная жизнь – это сущий ад. Кстати, вы женаты?
– Нет.
– Мой вам совет: никогда не женитесь. Это я к слову… Так вот, прихожу я в агентство после очередного семейного скандала, а навстречу мне моя секретарша Эльза. Прекрасно одетая, с милой улыбкой на лице и к тому же вся благоухающая французскими духами «Шанель», нежный аромат которых, точно длинный королевский шлейф, неотступно следует за ней. А эти божественные формы… бюст, бедра…
– Господин Бюрле, – Генрих повысил голос, – все это очень интересно, но разрешите мне продолжить.
– Извините, господин Дитрих, извините.
– Кроме того, девушка должна знать русский язык так же хорошо, как и немецкий. Это мое непременное условие.
– Русский язык? – удивленно переспросил Бюрле.
– Да.
– В нашей стране русский язык непопулярен, – откинувшись на спинку кресла, заметил Бюрле. Через минуту он с решительным, почти вызывающим видом вскинул глаза на Генриха. – Мне кажется, я смогу вам помочь, и при этом нам даже не понадобится картотека на русских эмигрантов, прибывших в Швейцарию. Эдит Витхайт, двадцать шесть лет, не замужем, живет с бабушкой на окраине Базеля.
Генрих с интересом посмотрел на генерального директора. Странное чувство. Уверенность Бюрле в том, что Витхайт и есть та девушка, которая ему необходима, мгновенно передалась Генриху.
– Видите ли, господин Дитрих, месяц назад ввиду финансовых затруднений, мы вынуждены были уволить несколько сотрудников. Среди них была и Витхайт, девушка трудолюбивая и исполнительная. Мне было жаль с ней расставаться. Но бизнес есть бизнес и здесь, как говорится, не до сантиментов.
Генрих подался вперед. Рассказ генерального директора заинтересовал его.
– Я не случайно сказал, что Витхайт живет с бабушкой – фамилия ее в девичестве была Лаврухина. Семья Лаврухиных когда-то принадлежала к известному русскому роду. Бабушка приехала в Швейцарию в конце прошлого века. Она прожила в нашей стране почти пятьдесят лет, но умереть хочет в России. Странные фантазии у старушки, не правда ли? Витхайт сильно привязана к ней. Старушка воспитала ее (родители Эдит умерли, когда ей было всего три года). Девушка унаследовала от бабушки любовь ко всему русскому. Она не только хорошо говорит, но и пишет по-русски.
– Прекрасно. Я хотел бы лично встретиться с этой девушкой и поговорить с ней.
– Назначьте время, когда вам будет удобно, а я предупрежу Витхайт.
– Завтра в 14:00, – и Генрих назвал адрес «Швейцеришен банкферейна».
Генрих и Бюрле расстались в дружеских отношениях и на прощание пожали друг другу руки. Каждый из них остался доволен встречей. Генрих в приподнятом настроении отправился в банк. «Швейцеришен банкферейн» принадлежал швейцарской корпорации, и было хорошо известно, что руководство предпочитало нанимать на ведущие посты только швейцарцев. Генриха взяли на руководящую должность только благодаря рекомендации дяди. Служба в «Швейцеришен банкферейне» была престижной, и ею можно было гордиться. Бытовало мнение: если служащий «Швейцеришен банкферейна» прыгает в окно – следуйте за ним, падая, вы наверняка заработаете деньги. После Второй мировой войны швейцарские банки (в их числе и «Швейцеришен банкферейн») не только окрепли в финансовом отношении, но и вышли с солидным международным капиталом. Они сумели уберечь от конфискации могущественными союзниками немалую долю награбленных нацистами богатств и тем самым создали себе репутацию самых надежных хранителей вкладов иностранных лиц. В «Швейцеришен банкферейне» было заведено, чтобы каждый, поступивший к ним на службу, проходил стажировку в финансовых подразделениях. Генриху Дитриху, кадровому военному, пришлось коренным образом изменить свою профессиональную ориентацию и заняться изучением банковского дела. Он успешно прошел стажировку, и ему было положено жалование, на которое он мог позволить себе жить на широкую ногу. Генрих быстро освоился и завел друзей среди бизнесменов, руководителей крупных и мелких фирм и агентств. Среди его друзей были даже журналисты. Однако хорошие отношения с непосредственным шефом господином Фишером у Генриха сложились не сразу. Карл Фишер – пятидесятилетний мужчина невысокого роста с высоким лбом, прямым носом и апостольской бородкой. Он сочетал в себе швейцарскую скрупулезность с итальянским воображением и темпераментом (мать Фишера родилась в многодетной итальянской семье и родом была из Милана) – роковая комбинация. Фишер прошел хорошую финансовую школу. Он лично следил за подбором кадров в свои подразделения. Генрих был исключением. Назначение Генриха на должность начальника одного из подразделений Фишера было полной неожиданностью для последнего, и он воспринял это как личное оскорбление. Почти две недели он не мог побороть в себе чувство неприязни к Генриху, которое, как ни старался он скрыть, проявлялось во всем, даже в рукопожатии.
«Время расставит все точки над i», – решил Генрих, стараясь не акцентировать внимание на том, как вел себя с ним шеф.
Они присматривались друг к другу.
«А Фишер слишком самолюбив. На этом при любом удобном случае могут неплохо сыграть его недруги», – сделал вывод Генрих, наблюдая за шефом.
«Надо признать, у этого Дитриха неплохие мозги, да к тому же он не ханжа», – в свою очередь отметил для себя Фишер.
Лед отчуждения в их отношениях тронулся после того, как однажды Генрих посоветовал Фишеру выпустить рекламные брошюры на арабском языке с описанием услуг, оказываемых «Швейцеришен банкферейном», и распространить их в странах ближнего востока. Фишера заинтересовала идея Генриха, и не позднее чем через неделю он воспользовался ею.
Здание «Швейцеришен банкферейна» представляло собой массивное пятиэтажное сооружение в граните с колонным подъездом и стоянкой для легковых автомашин. Изюминкой всей композиции был великолепный зимний сад, расположенный на первом этаже, в центре которого возвышалась круглая двойная парадная лестница. Перед фасадом здания стояли шеренги подстриженных деревьев, а справа на возвышении – два строгих шпиля соборной церкви. Кабинет Генриха был на пятом этаже. Интерьер – строгий, деловой. Два огромных с закругленными стеклами окна открывали незабываемо красивый вид на Рейн и на его мосты. Единственным украшением кабинета была картина неизвестного голландского художника конца XIX века, на которой был изображен незатейливый парковый ландшафт в осенний период времени.
Скоростной лифт поднял Генриха на пятый этаж. Дверь бесшумно отворилась. Генрих вышел и направился в свой рабочий кабинет. Сайда, закинув ногу на ногу, вполголоса разговаривала по телефону. При виде шефа она скороговоркой промурлыкала «Пока дорогой» и поспешно положила трубку.
– Господин Дитрих, – произнесла секретарша, придав своему голосу строгий официальный тон, – вас просил зайти господин Фишер.
– Хорошо. Что еще?
Сайда быстро пробежала по своим записям, сделанным в маленьком блокноте.
– Вам звонил господин Збинден, просил напомнить, что совещание в «Сандоце» завтра ровно в двенадцать. Господин Прост звонил дважды. У него к вам срочное дело. Будет ждать вашего звонка до восемнадцати. Всю корреспонденцию я положила к вам на стол. Справа – документы, требующие срочного рассмотрения, слева – могут подождать.
– Спасибо, Сайда. Я к шефу. Если кто будет звонить, скажешь, я скоро освобожусь.
Фишер встретил своего подчиненного чуть заметным кивком головы. Небрежно махнув рукой, он указал на кресло, а сам еще несколько минут продолжал что-то писать. Генрих сел напротив Фишера и, томясь в ожидании пока шеф освободится, блуждающим взором рассматривал кабинет. Наконец Фишер написал последнюю фразу, провел рукой по волосам и отодвинул бумаги в сторону.
– Мне давно хотелось, Генрих, поговорить с вами, не касаясь работы, так сказать, по душам, – голос Фишера, всегда властный, вдруг прозвучал мягко, даже с какой-то ленцой. – Курите, – Фишер протянул Генриху пачку сигарет «Данхилл».
Генрих молча закурил.
– Я слышал, вы быстро освоились в нашем городе, даже купили дом в пригороде?
– Да, – односложно ответил Генрих и стряхнул пепел от сигареты в пепельницу.
– Вам нравится ваша работа? Ведь вы прежде никогда не работали в банке?
– Господин Фишер, я вижу, вы прекрасно осведомлены, и это делает вам честь. Я действительно никогда не работал в банке, но несмотря на это, мне работа по душе.
– Знать о своих сотрудниках все или почти все – это моя прямая обязанность. Специфика нашей работы не терпит случайных людей. Мы здесь одна дружная семья и должны друг другу доверять, в противном случае наши клиенты предпочтут другие банки.
– Я это уже понял.
– Вы женаты?
– Думаю, вы успели это уже выяснить, – ответил с сарказмом Генрих.
– Напрасно вы, Генрих, иронизируете. Я знаю о вас больше, чем вы можете себе представить.
– Тогда зачем вы спрашиваете?
– Хотел услышать от вас лично, женаты вы или нет. Ну хорошо… Генрих Дитрих, вам двадцать семь лет, вы родились в Германии в семье кадрового офицера. Ваш отец – генерал в отставке, мать умерла, когда вам было всего тринадцать лет.
– Мне было пятнадцать лет, когда умерла моя мать, – вежливо перебил Фишера Генрих, в душе содрогнувшись от мысли: «Откуда у Фишера данная информация?».
В анкете, предоставленной Генрихом при поступлении на работу, ничего подобного не указывалось.
– Извините за маленькую неточность. Продолжим?
– Не вижу в этом никакого смысла. Знать о человеке все – это хорошо, но этого часто бывает недостаточно, чтобы доверять ему.
– Почему же? Ваши сокурсники по военной академии отзываются о вас, как о человеке смелом, честном и, самое главное, надежном. Прекрасная характеристика.
– И какой же из этого вывод?
– Вывод? Я не хочу ошибиться в вас, Генрих. Не скрою, у меня на вас большие виды. Но об этом мы еще поговорим. Ваш дядюшка все еще преподает в университете?
– Да.
– Мой старший сын Рауль хорошо о нем отзывается. Он учился у него. Я хотел бы вас познакомить с сыном, если вы не возражаете. После окончания университета он не стал работать по специальности, а ушел в большой спорт. Рауль – автогонщик. К сожалению, дети часто идут своей дорогой, а не той, какую им проторили родители.
– Вижу, вы не одобряете выбор вашего сына?
– Можно сказать, да. У него неплохие природные задатки, и он мог бы сделать блестящую карьеру. А спорт… Это несерьезно.
– Мне, кажется, вы не совсем правы.
– Точно так же говорит мне и мой сын. Мы часто с ним по этому поводу спорим, но в конце концов каждый остается при своем мнении.
Фишер улыбнулся и что-то невнятно пробормотал. Это была его обычная привычка перескакивать без связи от одной фразы к другой. Затем, погладив бородку, он стал с некоторой резкостью и горячностью сетовать на постоянные конфликты с сыном, на то, какой он строптивый и непочтительный, всегда и во всем перечит отцу. Монолог этот продолжался четверть часа. За это время Генрих выслушал массу информации не только о сыне своего шефа, но и о детях его родственников и друзей. В конце концов это стало ему надоедать, и он плотно сжал губы и нахмурил лоб. Вдруг Фишер, рассказывая очередную историю о сыне своего адвоката, который уже в возрасте двадцати лет стал владельцем собственной адвокатской конторы, невольно вскинул глаза на Генриха и оборвал свою речь на полуслове. Наступило неловкое молчание. Генрих негромко откашлялся и, чтобы как-то разрядить обстановку, хотел сказать несколько пустых фраз, что-то насчет погоды, но Фишер его опередил.
– По пятницам у нас дома собираются друзья, знакомые. Я приглашаю вас, Генрих. Приходите. Познакомитесь с моей семьей, и у нас будет возможность ближе узнать друг друга. А сейчас можете идти работать.
Генрих в знак согласия наклонил голову и направился к выходу.
– Генрих, у меня к вам еще один вопрос, – Фишер выразительно посмотрел на своего подчиненного. – Скажите, на острове Крит действительно экзотическая природа и жаркий климат?
Вопрос, прозвучавший неожиданно, застал Генриха врасплох, и он на секунду застыл, не в силах произнести ни единого слова.
– Извините, господин Фишер, я не знаю, так как никогда не был на Крите, – наконец решительно ответил он.
– Никогда? Вы в этом уверены?
– Да.
– В вашей характеристике не сказано, что вы страдаете плохой памятью.
Генрих, усмехнувшись, пожал плечами.
– Хорошо. Мы к этому вопросу в свое время еще вернемся. Вы свободны, – сказал Фишер и углубился в бумаги.
Генрих вышел из кабинета шефа с весьма озабоченным видом. Разговор с Фишером не только удивил его, но и встревожил. Фишер дал понять Генриху, что многое знает о нем. И это не простая осведомленность, а своеобразное предостережение. В случае если Генрих когда-нибудь вздумает перечить или ослушаться его приказаний, Фишер вполне может использовать известную ему информацию, чтобы поставить своего подчиненного на место. Кроме того, шеф спросил об острове Крит, и это тоже неспроста. Генрих действительно был там, и Фишер знает об этом. «У меня на вас особые виды», – сказал Фишер. Возможно… особые виды – не что иное, как остров Крит. Но что ему там понадобилось?
Остров Крит… В 1941 году на острове располагалась английская воздушно-морская база. Сохраняя в своих руках такую мощную базу, какой являлась база на острове Крит, английский военно-морской флот и авиация имели возможность контролировать восточную часть Средиземного моря и затруднять действие германской и итальянской авиаций против английских баз, находящихся в Египте. Удары, которые наносили истребители английской авиации с острова Крит по аэродромам неприятеля в Греции, были очень ощутимы для немецких вой ск. Операция по захвату острова Крит (кодовое название «Меркурий») была блестяще разработана германским командованием вермахта и вошла в историю Второй мировой войны как одна из самых крупных и удачных немецких воздушно-десантных операций. В середине мая 1941 года Генрих благодаря содействию полковника фон Вендлера, который еще в 1914 году воевал с его отцом в чине обер-ефрейтора, был переведен из Парижа в Берлин. Вилли фон Вендлер командовал отдельным артиллерийским полком. Генриху выпала честь принимать участие в критской операции под началом полковника фон Вендлера. И пока шла подготовка к предстоящей операции, ему был предоставлен недельный отпуск. Вилли Вендлер проявил в отношении сына своего бывшего командира прямо-таки отцовскую заботу. Он категорически воспротивился, когда Генрих хотел поселиться в гостинице. В его доме всегда найдется прекрасная комната для дорогого гостя, заявил он Генриху. Полковник недавно женился, оставив первую, значительно менее молодую подругу жизни в одиночестве в обширном поместье близь Дроссена. Нынешнее строптивое и капризное счастье Вендлера носило поэтическое имя Лора. Лоре было тридцать шесть лет, она была миловидна, но не блистала ни умом, ни манерой поведения. Глядя на полковника, Генрих жалел его, так как Лора вила из Вендлера крепкие морские узлы, а тот не смел даже пикнуть. Согласившись на предложение полковника пожить у него несколько дней, Генриха обрек себя на скучное и унылое времяпрепровождение, поскольку постоянно находился под неусыпным контролем хозяйки дома, считавшей своим долгом развлекать гостя. Особенно тяготили Генриха светские беседы, которые надо было поддерживать, прогуливаясь днем с Лорой по прекрасным аллеям парка. Лора была не в меру болтлива и уже через полчаса у Генриха болела голова от избытка ненужной информации. Мало-помалу Генрих стал отказываться от прогулок, чем обижал Лору. Иногда, когда у полковника выдавался час-другой свободного времени, Генрих удостаивался чести пройти вместе с ним по залам семейной картинной галереи и полюбоваться картинами, которые начал коллекционировать еще прадед Вендлера.
Картинная галерея была гордостью полковника, и он мог часами рассказывать, где и кем приобретена та или иная картина. Всего картин было триста пятьдесят две. Среди них – полотна Рембрандта, Метсю, Ван Лоо, Яна Стена и много других произведений старых немецких, нидерландских, итальянских и французских мастеров. Картины были истинной страстью Вендлера, и он готов был пойти ради них на любые жертвы и даже преступление. Наконец наступило долгожданное утро 20 мая. Критская операция началась. После авиационной подготовки в районах Малеме, Ханьи и Ираклиона были сброшены немецкие парашютные десанты, которым удалось блокировать шоссе Ираклион-Ретимнон и воспрепятствовать переброске английского подкрепления в северо-западные части Крита. Генрих был в первом эшелоне наступающих вой ск. Мощная сила, железный натиск и молниеносная быстрота, с которыми войска рейха действовали при проведении операции, застали врасплох и ошеломили английские вой ска, которые после десяти дней кровопролитных боев капитулировали. После оккупации немецкими войсками острова Крита там разместилась военно-морская база, просуществовавшая до ноября 1944 года. В июле 1941 года Генриха перевели в дивизию, которая одной из первых пересекла границу СССР. С этого момента военные дороги Генриха фон Дитриха и Вилли фон Вендлера разошлись и ни разу за годы войны не пересеклись. Все это невольно вспомнил Генрих по пути в свой кабинет. До конца дня он был молчалив, рассеян и курил одну сигарету за другой, неподвижно сидя за рабочим столом. И когда старинные часы в приемной пробили девять часов вечера, резко встрепенулся и стал быстро собираться домой.
Эдит Витхайт перед предстоящей встречей с господином Дитрихом почти всю ночь не могла сомкнуть глаз и лишь под утро забылась коротким беспокойным сном. Эдит поспешно встала, выпила безо всякого аппетита маленькую чашечку кофе с бутербродом и удалилась в свою комнату, чтобы спокойно без бабушкиных советов и причитаний причесаться перед зеркалом.
– Эдит, почему ты не помыла за собой чашку? – раздался из кухни громкий голос бабушки.
Эдит открыла дверь комнаты и, высунув взлохмаченную головку, с мольбой сказала:
– Бабушка, прошу тебя, оставь меня в покое. Ведь ты же знаешь, у меня сегодня в два часа дня очень важная встреча, и мне необходимо быть в форме. Ты поняла меня?
– Хорошо, внучка, молчу, молчу… Только разреши мне все-таки заметить. Ты у меня красавица и тебя просто не могут, не смеют не принять на работу.
– Ба-буш-ка! – выкрикнула Эдит и захлопнула за собой дверь. Она подошла к зеркалу и, обхватив лицо руками, с грустью тихо прошептала: – Красавица???
Природа была немилостива к Эдит. Девушка часто часами сидела перед зеркалом и изучала черты своего лица. Маленькие жесткие черные глаза не отличались ни красотой, ни величием, нос был слишком большой, да еще с горбинкой, большие скулы и высокий лоб. Но чем действительно не обделила природа Эдит, так это умом и сильно развитым самолюбием. Возможно, благодаря именно этим качествам Эдит однажды решила переделать себя и создать себе красоту. Она изобрела прическу – легкую, изящную, сумела придать глазам мягкость, нежность и огонь, она овладела ими, отучилась от привычки поджимать губы, следила за цветом своего лица, за безукоризненной белизной зубов, за свежестью дыхания, за спокойными и мягкими движениями. И постепенно Эдит достигла той условной красоты, которая заставляет многих находить ее привлекательной и оригинальной. Но в этот день она так сильно волновалась, что чувство уверенности покинуло ее. После того как Эдит уволили из агентства «Суллана», она пыталась найти работу в других агентствах и фирмах, но ее попытки оказались тщетными. Пенсии бабушки едва хватало на питание, а нужно было еще платить за квартиру, различные бытовые услуги, да и лекарства для бабушки, которая была преклонного возраста и часто болела, стоили немалых денег. Эдит была в отчаянии. И вдруг накануне вечером позвонил сам господин Бюрле. «Один влиятельный человек в мире банковского бизнеса, господин Дитрих, хочет поговорить с тобой, и если ты ему подойдешь, то он примет тебя на работу», – сказал он. Правда, господину Дитриху необходима девушка, прекрасно владеющая русским языком, так что Эдит придется постараться и блеснуть не только умом и обаянием, но и знанием русского языка. Что-что, а в знании языка она была уверена. Бабушке никогда не придется краснеть за свою ученицу, а вот что касается внешности…
«Нет… хватит раскисать!» – Эдит решительно взяла со столика расческу.
На пороге банка девушка появилась в строго указанное ей время.
– Господин Дитрих, – сказала секретарша, войдя в кабинет, – к вам пришла госпожа Витхайт. Она утверждает, что вы назначили ей встречу.
Генрих оторвался от бумаг, которые лежали перед ним, и быстро произнес:
– Да-да. Проси ее.
Эдит нерешительно вошла в кабинет и застыла у двери.
– Здравствуйте, – срывающимся от волнения голосом произнесла она и почувствовала неприятную дрожь во всем теле.
Генрих с интересом рассматривал девушку, скользя взглядом по ее лицу, фигуре и одежде.
«Если ее приодеть, она будет весьма недурна», – подумал он, а вслух произнес:
– Здравствуйте. Прошу вас, проходите, садитесь. Если не ошибаюсь, ваше имя Эдит Витхайт?
– Да.
– Господин Бюрле сказал вам мое условие?
– Да. Я владею русским языком довольно неплохо, но не в совершенстве. Русский язык в плане грамматики и произношения очень сложный язык.
– Но вам все-таки удалось его выучить.
– Конечно. Но только благодаря моей бабушке.
– Расскажите мне о ней, – Генрих сделал выразительный жест рукой.
– Моя бабушка приехала в Швейцарию в конце прошлого века. Сейчас ей семьдесят два года. Ее приезд в нашу страну связан с романтической, или лучше сказать, любовной историей. Она родилась в старинной дворянской семье и была последним пятым ребенком. Ей дали имя Татьяна… Татьяна Львовна. Детство ее прошло в родовом имении родителей радостно и беззаботно. Няньки, девки, иностранные гувернантки… Учили тогда хорошо, основательно. Бабушка знает три языка: французский, английский, немецкий и, конечно, свой родной язык, русский. Хотя сейчас трудно сказать, какой язык по-настоящему ей родной: русский или немецкий. Прожить в стране пятьдесят лет… это немалый срок. Когда бабушке исполнилось семнадцать лет, родители стали вывозить ее в свет: балы, благотворительные вечера, театры, и везде она блистала. Бабушка была хороша собой, и ее родители были уверены, что их дочь не засидится в девках. «Засидеться в девках» – это чисто русское выражение, – пояснила Эдит. – Женихи так и вились вокруг нее. Но судьба повернула все по-своему. Однажды бабушка случайно встретила в парке молодого человека. С первого мгновения они влюбились друг в друга. А потом были тайные встречи, любовная переписка… Молодого человека звали Вильям Витхайт, он был бедным студентом из Германии. Вильям, как порядочный и честный человек, попросил руки моей бабушки у ее родителей, но получил отказ. Причина? Он был беден. И тогда Вильям предложил своей возлюбленной бежать с ним в Германию. Оставить дом, семью, расстаться с роскошью, богатством и соединить судьбу с человеком, у которого и ломаного гроша нет за душой, – разве это не безумие? Но бабушка любила молодого человека и не задумываясь последовала за ним. Несколько лет они жили в Германии, потом переехали в Швейцарию и обосновались в Базеле. Вильям часто не мог найти работу, а на пособие по безработице молодые супруги еле-еле сводили концы с концами, но никогда, вплоть до смерти своего мужа (Вильям умер в возрасте тридцати восьми лет), бабушка не пожалела, что ради любви к молодому человеку покинула родину и отчий дом.
– Никогда не пожалела, – тихо прошептал Генрих и внезапно подумал об Ольге.
