Альманах
Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Они сражались за Родину»
Слово редактора
Анастасия Лямина
Член Интернационального Союза писателей, журналист, публицист.
Никто не забыт, ничто не забыто
Специальный выпуск альманаха «Российский колокол» «Они сражались за Родину» мы приурочили к 74-летию празднования Дня Великой Победы над фашизмом. В своём творчестве авторы сборника отразили и скорбь, и боль, и страдания народа, который оказался под фашистским игом. И, конечно же, гордость за прадедов, дедов, отцов, которые ценой своей жизни даровали мирное небо над головой! При подготовке выпуска у меня с некоторыми авторами возникла дискуссия о том, почему же выпуск посвящен Героям Советского Союза М. А. Егорову, А. П. Бересту и М. В. Кантарии, ведь не они первыми водрузили Победное знамя над рейхстагом! Что первыми были Григорий Булатов и Рахимжан Кошкарбаев, которые накануне Победоносного дня – 30 апреля 45-го – первыми вошли в здание рейхстага и водрузили на его куполе алое знамя Победы. И лучше было бы отметить данных Героев войны, незаслуженно забытых!?
И мы задаём сейчас встречный вопрос: а это настолько важно сейчас, кто первым вознёс Победное знамя на крышу фашистской цитадели? Было ли это важно тогда, в 1945-ом, кто сделает это первым? Война – это не соревнование: кто первый – тот герой, и не гонка за личный успех и награду. В ней не могло и не может быть личных зачетов – задача для всех одна – отстоять Отчизну! И добиться этого в Великую Отечественную войну получилось благодаря сплоченности всех народов Советского союза, отваге и мужеству фронтовиков, труду и силе духа работников тыла, вере и молитвам народов оккупированных городов.
Никто не забыт…
Алексеев Борис
Москвич, родился в 1952 году. Окончил ядерный институт МИФИ, работал физиком-ядерщиком в Институте атомной энергии им. И. В. Курчатова. Увлёкся рисованием, стал профессиональным иконописцем. С 1998 года является членом Московского Союза художников. Имеет два ордена РПЦ. Пишет стихи и прозу. Выпустил ряд книг, в том числе три книги в содружестве с ИСП. В 2016 году стал лауреатом Премии Гиляровского (памятный знак третьей степени) и серебряным лауреатом Международной литературной премии «Золотое перо Руси». Член Союза писателей России. Живёт и работает в Москве.
Лейтенант Хохловский
Рассказ
Второй Белорусский проседал и матерно разворачивался, выравнивая беспокойную линию фронта.
– Хрена мы тут ядренимся! – возмущался замкомвзвода Мезенцев. – Жалеют нас, что ли? Неча! Я с прошлой недели труп. Мне их апрельские штучки вот уже где. Смерти геройской хочу!
Старшина присел, прикрыл голову шинелью и, понизив голос, продолжил:
– Мсье дженераль Курочкин[1], вы же командующий фронтом, боевой генерал! Вот они – немцы, как огурчики, один к одному. Ну что вы ждёте, чо дожидаетесь?..
Как на грех, из окопной вьюшки выпорхнул лейтенант Хохловский. Эта «общевойсковая» линейная сволочь за последние недели дала повод невероятному количеству кривотолков. Что замечательно, всплеск окопного «толкования» имел двоякую и весьма разнородную причину.
Наперво следует сказать, что Хохловский слыл стукачом. Обо всех «выявленных им лично» уставных отклонениях он оперативно и немилосердно докладывал начсоставу. Стучал открыто, с этаким угрюмым озорством.
С другой стороны, его мерзкие «донесения» сопровождались непривычной на войне беззлобностью. Хохловский закладывал своих боевых «товарищей», как он любил повторять, просто по «линейной необходимости». «Не одолеть нам распорядок врага, если мы нарушаем собственный распорядок», – говаривал он и с этими словами приступал к сообщению об очередном питейном инциденте в батальоне.
Хохловский никогда не стучал на товарищей в закрытой от посторонних глаз командирской землянке. Все свои «донесения» он излагал прилюдно – на общих построениях или на привалах между боями.
Командир знал эту особенность в поведении лейтенанта и всякий раз, завидев направляющегося к нему Хохловского, старался «побеседовать с лейтенантом» накоротке, без замполита. Замполит батальона майор Салютин слишком спешил с донесениями о выявленных нарушениях общевойсковой дисциплины. Из-за этого режимного чистоплюйства личный состав батальона уже потерял шесть первоклассных вояк.
Об одном из них, старшине Коробкове, разведчике милостью божьей, командир вспоминал особо.
Это случилось почти год назад. Батальон окопался на подступах к деревне Малые Вражки. Перед утренним наступлением необходимо было выяснить общую огневую позицию неприятеля. Звено Коробкова готовилось идти в разведку. Последний инструктаж.
– Товарищ майор, что передать вашей матери? – шёпотом спросил Коробков, когда остальные бойцы группы покинули землянку.
– Женя, как ты?..
– Я разведчик, Алексей Петрович, мне положено всё знать.
– Передавать ничего не надо. Я завтра сам… Если получится. Глянь только, горит ли свет. Крайний дом, у мельницы.
– Я знаю.
Наутро огневые точки, выявленные группой Коробкова, оперативно подавили приданные батальону два артиллерийских расчёта. За сорок минут деревня была очищена от немцев. Батальон намеревался продолжить наступление, но пришёл приказ закрепиться на рубеже Малые Вражки для переформирования и пополнения личного состава.
Майор рванул на себя незапертую дверь и вбежал в горницу. На железной кровати у окна лежала пожилая женщина. Не имея сил двигаться, она глядела на сына зрачками, ввалившимися в серые, обтянутые кожей глазницы. Две струйки холодных старческих слёз растекались по морщинистым углублениям кожи. Истощённая, прикованная к постели, она потеряла связь с миром. Время для неё остановилось и даже понемногу, повинуясь обострившейся памяти, стало откручиваться назад. Немцы её не беспокоили. Дом сильно пострадал при артобстреле перед немецким наступлением и был признан негодным для расквартирования.
Алексей припал к кровати матери. Огненные фронтовые слёзы брызнули из его глаз.
– Мама, мама… – только и мог выговорить майор, целуя руки матери и одновременно пытаясь напоить её горячим чаем из фляжки.
– Как ты нашёл меня? – почти беззвучно, одними губами, произнесла женщина.
– Свет, мама, в твоём окошке горела свеча!
– Ты видел свет?..
– Нет, мама, не я. Один человек. Его фамилия Коробков.
– Береги его…
Несколько сказанных слов утомили женщину, и она, откинув голову на подушку, забылась сном. «Как хорошо, что отменили наступление», – подумал Алексей, устраиваясь поудобней на полу у кровати матери.
Майор не выполнил материнский наказ. Замполит батальона, прознав про спиртовое самовольство Коробкова, просигнализировал в ставку. Вскоре за ним приехала группа особого отдела полка. Женю забрали. Как ни пытался Алексей вмешаться в дело разведчика, всё зря. Коробкова больше никто не видел, и никаких сведений по его персональному делу на запрос Алексея выдано не было.
Что ж, война есть война. Однако вернёмся к рассказу о лейтенанте Хохловском.
Удивительно, но в доносах этого «уставного апологета» абсолютно отсутствовал элемент «шкурного патриотизма». В борьбе за войсковую дисциплину он не искал полковых поблажек, не просился в обоз. Более того, в каждой батальонной атаке выказывал себя первейшим смельчаком.
Представьте, как-то раз он умудрился добежать живым до окопа врага, бесстрашно прыгнуть на холёные немецкие штыки и завязаться в рукопашной. Что такое рукопашный бой в чужом окопе, рассказывать не надо.
Лейтенант не боялся получить фронтовой «подарок» в спину от своих же «товарищей». В минуты затишья не сторонился, запросто подсаживался в кружок и подпевал под гармошку привальные песни. Бойцы же, завидев его, обходили стороной.
Частенько Хохловский бесцеремонно вступал в разговор или по-мальчишески начинал о чём-то спорить. Его оппонент, как правило, прерывал его петушиную речь и, если рядом не значился никто из комсостава, спрашивал лейтенанта: «Ты что же, дятел иудейский, штрафбат окликаешь? Знай, гнида, апрельская землица сыра, ох пригубит ненароком».
Лейтенант слушал и… улыбался.
– Ой, не понимаю вас, милые дружочки!
После словесного трюфеля «милые дружочки» все находившиеся рядом дружно зверели. Каждый старался поскорее отойти прочь, пряча от замполита естественную реакцию воина-смертника на сахарные слова стукача.
– Куда вы? – вздыхал вслед Хохловский. – Я ж о деле пекусь. Нам без порядка армейского никак нельзя…
Пятнадцатого марта 1944 года началась Полесская операция. Фронт силами 70-й, 47-й армий атаковал немцев на Ковельском направлении. 61-я армия (в которой воевал лейтенант Хохловский) попыталась занять южный берег реки Припяти.
Однако случилась фронтовая неувязочка. Немцы каким-то образом разгадали планы командования фронта и умело срезали пеночку с наших наступательных порядков. Наступление захлебнулось. Братушек полегло немерено. Лейтенанту же Хохловскому фронтовые неприятности – как с гуся вода, весёлый, целёхонький, хоть на ёлку новогоднюю вешай.
С того дня пошла о нём молва. Мол, не иначе как нечистая сила заговорила тело лейтенанта ради его поганого языка. Мистика – штука летучая: скоро весь фронт знал, что в 60-й армии воюет нечистая сила.
Бойцы на разные голоса смаковали несуразицу.
– Чтоб уничтожить нечистую силу наверняка, командованию придётся положить всю 60-ю. А как иначе? Нечистая – она вроде ветрянки: передаётся, но не сразу проявляется. В 60-й (тут неча и думать!) все друг от друга перезаразились. В расход её надобно, чтоб фронт спасти!..
– Не-е, пусть нечистая сила поможет нам немца побить. А после Победы мы с ней как-нибудь управимся. Попа кликнем. Поп не поможет, так мы её штыком! И закроем вопрос.
– Э-э, нет, – говорили третьи, – кровушкой великой полита будущая Победа, да сколько кровушки ещё война выдавит из русского солдата! Нельзя нашу Победу нечистой силе отдавать. Нешто мы служки её какие. Кровь русского солдата с нечистой силой не смешивается, это точно.
Из ставки фронта, от генерал-полковника Курочкина (да-да, того самого, о котором замком Мезенцев лопотал в начале нашего рассказа), приехал в батальон штабной майор разузнать, что за хмель ходит по войскам и не вредит ли эта, так сказать, нечистая сила боевому духу геройского личного состава.
Тотчас послали за Хохловским бойца. Тот нашёл лейтенанта на самом краю позиции (Хохловский тайно подснежники собирал), передал приказ. Поспешили они по окопному лабиринту до командирской землянки.
Вдруг небо содрогнулось от рёва немецкой авиатехники.
– Ё-моё! – Хохловский остановился, зыркнул округ по-волчьи и бросился к торчавшему над окопом станковому пулемёту Дегтярёва.
– Стой! – заорал порученец, прячась в толпе бойцов под ближайшее укрытие. – У меня приказ доставить тебя живым!
– Или мёртвым… – огрызнулся лейтенант и замер, изготовившись к стрельбе.
Тем временем немецкие самолёты выстроились в атакующую цепь и, предвкушая сладость «диалога» с неприкрытой пехотой, помчались, как рой пчёл, на окопы батальона.
Хохловский поймал на мушку первый по ходу мессер, дождался момента, когда самолёт завис над окопом, и дал прицельную очередь. Мессер вздрогнул, загорелся и, заваливаясь набок, стал падать.
Следующие два пролетели над головой Хохловского, поливая свинцом каждый сантиметр передовой окопной линии. Одна «пчёлка» надкусила Хохловскому правое ударное плечо. Скрипя зубами от боли, он переложил приклад под левую руку, поймал на мушку четвёртую машину и снова дал прицельную очередь.
Невероятно, но второй выстрел тоже достиг цели. Мессер накренился и резко пошёл в сторону. Через несколько секунд он уже горел, уткнувшись в землю за спиной Хохловского.
Сделав короткий круг над позицией батальона, два удачливых мессера развернулись вслед пятой, последней в звене машине и приготовились к повторной атаке.
Пятый мессер (пяточка) пролетел над русским окопом, обрызгав всё вокруг смертоносным металлическим дождём. А следовавшие за ним два развернувшихся мессера, как две рассерженные орлицы, подвисая в слоистой прохладе воздуха и пританцовывая крыльями, пошли конкретно на Хохловского.
К этому времени – хотя неторопливым словом «время» невозможно описать мгновенный калейдоскоп происходивших событий, и всё же скажем: к этому времени – ещё две «пчёлки» присели на «хохловский медок». Одна (экая шалунья!) прошила сдвинутую набок фуражку и вместе с кокардой оторвала герою правое ухо. Вторая (отменная стерва!) вошла лейтенанту в грудь и, чудом не задев позвоночник, вырвала из спины клок мышечной ткани.
Хохловский, задыхаясь от крови, поднимающейся горлом, вжался в пулемёт и превратился в один огромный глаз. Этот единственный неповреждённый орган тела «вздыбился» от боли и упёрся в фюзеляж подплывающей, как большая рыба, машины с жёлтыми симпатичными крестообразными чешуйками.
«Какая ты красивая!..» – прошептал Хохловский, теряя сознание. Последние три слова были сказаны им, видимо, очень громко. Рыба встрепенулась и, раскрыв плавники, метнулась в сторону облака надвигающегося чёрного тумана. Её дивный серебристый хвост ещё какое-то время маячил в сгущающейся черноте, но вскоре и он стал совершенно невидим…
Бойцы покидали укрытия и молча грудились вокруг мёртвого лейтенанта. Командир батальона снял фуражку и, не говоря ни слова, присел на корточки у ног Хохловского.
Кстати сказать, как только загорелся третий самолёт, мессеры как по команде развернулись и убрались восвояси. Авиационный гул смолк за дальним лесом, и над всем фронтом нависла короткая целебная тишина.
– Три мессера из грёбаной берданки! Точно, нечистая вела его… – нарушил тишину замкомвзвода Мезенцев.
– Не-е, товарищ старшина, такое нечистой силе не под силу, – возразил кто-то из бойцов.
– Похоронить как героя, – сказал командир, поднимаясь и надевая фуражку.
…Слух о том, что нечистая сила оставила Второй Белорусский, моментально разбежался по фронтам и соединениям Красной армии.
«Ну, братушки! – Георгий Константинович по-мальчишески озорно оглянулся на дверь и подошёл к висящей на стене карте боевых действий Первого Украинского фронта. Пока в комнате оперативных совещаний никого не было, маршал распахнул в стороны руки и обнял свои передовые позиции. – Эка мы теперь повоюем!»[2]