Альманах
Воля Донбасса (сборник)
Владислав русанов
(Донецк)
* * *
Неидущий пути не осилит,
негорящий не будет в тепле,
а мне нравится ездить в Россию
по раздолбанной в хлам колее,
по гребёнке, накатанной танком,
по просёлку, где в пояс полынь
по шоссе, где чернеют заплатки,
прячут оспины этой войны.
Тень дубрав и берёзок курсивы,
ширь полей и пригорков венец.
Открываю я снова Россию,
как влюблённый и жадный юнец
Зачерпну я Россию горстями —
синь небес, духовитость земли,
от церквей до дворцов с крепостями,
величавость обеих столиц.
От Камчатки до Калининграда,
от ледовых широт до пустынь
всё в России мне свет и отрада —
я – её заблудившийся сын.
2018
* * *
И жил как жил,
бездумно смел,
последних жил
беречь не смел.
Не гнул хребет,
не кланялся
на зло судьбе-охальнице.
И в радости,
и в горести,
умел нести
добро в горсти.
Мог дать на хлеб,
а мог дать в глаз.
Жил на земле
не напоказ.
Умел врагам
смотреть в лицо,
жаль, не долга
тропа бойцов
И в горле ком,
и в небо залп.
Земной поклон
на образа…
2018
Деду
Войдя в пике в подбитом «Яке»,
ты пел отчаянно «Катюшу»,
в последней, яростной атаке
до пепла выжигая душу.
Идя ко дну во чреве «Щуки»,
до срока расстреляв торпеды,
знал – неродившеся внуки
не предадут твоей Победы.
По полю мча в горящем танке
вслепую, в лоб немецким ДОТам,
ты знал – на этом полустанке
простой рутинною работой
всего советского народа
хребет фашизму будет сломан.
А может, где-нибудь у брода
или в смоленских буреломах…
Плечом к плечу, один из многих,
встал за свободу и Отчизну
и жизнь, сложившуюся в подвиг,
считал обычной скучной жизнью.
Но память выцветшим конвертом
расставит все как надо точки —
и через годы в строй бессмертный
войдёт твой путь отдельной строчкой.
2018
* * *
Наши плечи так хрупки —
не атланты, не боги.
Выпадает минутка
отдохнуть по дороге.
Наши нервы так хлипки —
Не стальные канаты.
Что кому-то улыбки,
то кому-то – утраты.
Наше долготерпенье
Не из огнеупора.
Из щебёнки, кореньев
и подножного сора.
Мы – простые невежды,
верим в бредни и сплетни.
Только знаем – надежда
умирает последней.
2018
Светлана Сеничкина
(Луганск)
* * *
Пятую чашку чая
Налью, хоть уже изжога.
Новости б лучше не знать,
Да снова полезу в соцсеть.
Если все это не сон,
То, значит, на свете нет Бога.
Или он спит,
Или снова включил ТСН[1].
* * *
А в Луганске сегодня ветер
Осыпает липовый цвет,
На качелях смеются дети,
И войны здесь как будто бы нет…
* * *
Чёрный – это цвет моей зимы.
Чёрный – это цвет моей земли,
Зябнет и (от холода ль?) дрожит,
В эту оттепель оставшись голой.
Белый – это цвет моей любви,
Белый – это тихий свет молитв,
Просят землю уберечь, укрыть
То ли снегом, то ли омофором.
И вовек, в любые времена,
В мире есть лишь только свет и тьма.
И стираются полутона,
Когда «грады» накрывают город.
Сергей Тесла
(Донецк)
Национальный вопрос
А ты спроси национальность
у девочки в бронежилете,
что нежностью своей прижалась
к истерзанной войной планете,
чтоб из горящего окопа
успеть стащить у смерти парня —
не для тусовок или спальни,
а чтоб не радовать «укропа»
еще одной донецкой смертью…
вы паспорт у нее проверьте,
а вдруг она как раз еврейка
или чеченка, или сербка,
ее дождись тут, на скамейке,
и если выживет – проверь-ка,
а вдруг та самая, что летом
пришла к ребятам в камуфляже —
нет, не искать свою пропажу,
а за свободным пистолетом,
а лучше даже автоматом…
зачем? она б сказала матом,
но слезы говорить мешали…
ну, в общем – автомат ей дали,
родителям не возвратили —
их на ее глазах убили,
снарядом дом разворотив…
ей было некуда идти,
она парням еду варила,
бинты стирала и мотала,
жила в окопах и стреляла,
и о любви не говорила —
сепаратистка, рашка, вата, —
она взяла свою гранату
и с нею бросилась под танк,
когда он шел ребятам в спину —
ей смерть была великовата,
но эту чертову машину
она остановила так…
ее как раз спросить забыли,
каких она была кровей;
тут кровь донецкого разлива,
и в мире нет ее верней,
она бурлит в котле донецком,
увы, уже не первый год,
так появляется на свете
особой крепости народ.
Владимир Скобцов
(Донецк)
Мой рай
Мой рай, мой край. Об этот край суровый
Ломают копья, расшибают лбы.
Я создан из его любви и крови,
Труда и воли, слова и судьбы.
Его судьба – нелёгкая дорога,
По ней он шёл, не полз и не петлял.
В лицо он видел дьявола и Бога,
Пред ними не скулил и не вилял.
Был столько раз оболган, продан, предан,
Лицом к беде, у смерти на краю,
Он никогда не называл соседом
Родную мать и родину свою.
Он прям, упрям, он твёрд, не терпит лени,
Он бил всегда за подлость по зубам,
Он никого не ставил на колени,
Поскольку никогда не станет сам.
Звездопад
Не будь атеистом
в канун звездопада,
здесь звёзды так близко,
что спичек не надо.
А будь альпинистом,
при ясной погоде
здесь небо так низко,
что в небо уходят.
Уходят, да только
любимые люди,
их меньше настолько,
что больше не будет.
Последнею долькой
надежды на блюде
здесь горе так горько,
что горше не будет.
Скажи себе строго:
– И хуже бывало.
И боли так много,
что водки всё мало.
Не будь атеистом,
душа не блудница,
здесь к Богу так близко,
что грех заблудиться.
Час бессмертья
Сюжет «За родину!» не нов,
не бабы плакать,
успеть сказать: «За пацанов!»
у чёрта в лапах,
в стране, помноженный на ноль,
под братских свист пуль,
от диалектики такой
Карл Маркс присвистнул.
Врагу не сдавшийся Варяг,
сдан за бутылку,
кто за пятак, а кто за так,
кого в Бутырку.
Былых побед отцовский флаг
под смех на тряпку,
в аду на радостях аншлаг,
аж Гитлер крякнул.
Любовь Иуды пригубя,
во тьме бессилья
навеки верящим в тебя
молись, Россия.
Где на часах бессмертья час,
стоит без смерти
в чертей не верящий Донбасс
и дохнут черти.
Григорий Егоркин
(Челябинск)
Старик, не злись…
Старик, не злись, что день ненастный,
И льёт в начале сентября.
Не говори, что всё напрасно,
Коту под хвост,
Впустую,
Зря.
Ворчать и хмуриться не нужно,
До срока подводя итог.
Поверь, браток: твой отпуск южный
Вполне себе имеет прок.
Раскрой пошире шкафа створки,
Там троек нет последних мод.
Зато в твоей линялой «горке»[2] —
Хоть на рыбалку, хоть в поход.
А что ещё скрывают дверцы?
Не фрак, не шляпу-шапокляк.
Там просто берцы.
Ну, а в берцах
Копать картошку удобняк.
Темнеет тюк на полке дальней.
Подушка? Плед? Ковёр? Матрас?
Теперь армейский ватный спальник
На даче будет в самый раз.
Ещё один в бюджет семейный
Отметим несомненный вклад.
Возьмём штык-нож.
Твой нож трофейный
Отлично режет сервелат.
КомпАс, что взводный после боя
Вручил за ратные труды.
С надёжной штукою такою
В лес можно смело. По грибы.
Под квас пошла пустая фляжка,
Под инструменты – вещмешок,
На ветошь – старая тельняшка…
Видал, какой выходит прок!
………………………………………….
Ещё есть сны.
Про след ракеты,
Про посвист мин, земную дрожь,
Про вкус последней сигареты,
Могильный холмик…
Ну и что ж?
Зачем, дружище, супишь брови?
Отставить! Обойдёмся без.
В чём толк от снов? Какой с них профит?
Ни в дом с собой,
Ни в сад,
Ни в лес.
Виктория Шатохина
(Донецк)
Метроном
В заброшенном доме далекой окраины,
Где мира давно уже нет,
Остались там трое: часы
и собака,
Да дряхленький, с палочкой, дед.
Там время живет по законам
особым,
Надломлены стрелки, ворчат.
Соседи ушли, не осталось
знакомых,
А деду хотелось внучат…
Среди тишины, нарушаемой взрывами,
Проходят минуты и дни.
Ненужная, горькая, жизнь
опостылая,
На всем белом свете одни…
Под пулями завтраки, чаем
запитые,
Под мерное тиканье сон.
Судьба покатилась часами разбитыми,
Как страшен твой стук, метроном…
Донбасс, ты не был таким седым…
Донбасс, ты не был таким седым,
Что стало с тобой, родной?
– Мне выбелил душу снарядов дым,
Сирен неусыпный вой.
Донбасс, скажи, кто принёс
беду?
На землю моих отцов…
– Я маюсь, пытаясь понять
орду,
Воюющих злобных псов.
Донбасс, ты будешь ещё
другим,
Развеется дым войны…
Донбасс, я помню тебя
живым!
Я помню другие сны…
Мой город роз
Я засыпала под огни большого
города,
Мне снились радуги и теплые
дожди.
Я улыбалась по утрам совсем без повода,
Огни погасли… сны остались
позади…
Разбитых стекол странные
узоры,
Рисует градом в небе черный
дым.
На перекрестках – не цветные
светофоры,
Мой город… так внезапно стал
седым…
Проспект вечерний непривычно
тихий,
На кухне, с чаем… комендантский
час.
Изранен город… чья-то злая
прихоть,
Аллеи роз сменила на
фугас…
Я засыпаю без огней родного
города.
Храню осколки света в снах и
жду…
Когда проснусь, и улыбнусь без
повода,
Мой город роз… не сдавший
высоту!
Дым
Дым… черный дым над столицей…
Медленно гаснут души,
Пеплом стирая лица.
Кто нас теперь потушит?
Кто отмотает время
В точку до невозврата?
Кто же вернет нам веру
В то, что уже не свято?
Снег… белый снег над столицей…
Ветер в пустые стекла
Мертвой стучится птицей.
Плачет страна… промокла…
И до крови избита.
Дым… черный дым… и все же…
Снег… ведь он чистый, белый.
Может, вернет нам души,
Те, что продать не успели…
Андрей Соболев
(Севастополь)
Последний день августа
Враг лезет в окна, ломает двери,
Он ждет, что выкинем белый флаг.
Несем потери, несем потери.
И ждем, что скоро устанет враг.
Они не братья уже по вере,
Хоть крест над нами, пока, один.
Несем потери, несем потери,
Господь им больше не господин.
В соседних землях, в краю истерик,
Вину приписывают Кремлю.
Несем потери, несем потери,
Я негодую, и я скорблю.
Иные люди страшней, чем звери,
А кто для зверя, скажи, судья?
Несем потери, несем потери.
От рук людей, что хуже зверья.
Ну, на каком еще нам примере,
Понять, что гибнет там наш народ?
Несем потери, несем потери,
Пора заканчивать скорбный счет.
* * *
Завтра едем в зону обстрела,
Песни петь у смертельной межи.
Говорят: – Не твое это дело.
Ну а чье тогда дело, скажи?
На опасность твой нюх не развит?
Ты же зряч, говорят мне, не глух.
А живущим там легче разве?
Или тоже притуплен нюх?
Говорят, что песней не лечат,
Разве легче с ней помереть?
А живущим там разве легче,
Чем тому, кто приехал попеть?
Песня многих по миру катает,
Но не всем по плечу этот труд.
Там, где песня, – смерть отступает,
Не стреляют там, где поют.
Я богатств с песней не обретаю,
Не торгую ей, как куркуль.
Я оружьем ее считаю,
Песня часто весомее пуль.
Ну и что, что спою в подвале?
Ну и что, что вокруг война?
Если с песней меня позвали,
Значит, песня моя нужна.
Всяк в любви клянется умело,
Что готов рядом встать в бою.
Приезжайте в зону обстрела,
Докажите любовь свою.
Лаура Цаголова
(Москва)
* * *
Мы ничего не позабудем!
Ещё устанем вспоминать…
Последний здешний выдох труден,
но легче надобность принять,
что старослужащее тело,
собой ничуть не дорожа,
ушло в снега, когда взлетела
износостойкая душа.
Лишь только точности секундной
застыла фосфорная дрожь,
Господь приметил: «Неподсудный!»
И смерти выдохнул: «Не трожь!»
Я для чистилища сугроба —
дитя в армейских пеленах.
Мне не прочувствовать озноба
сопровождающего страх.
Мне ведомо, чего же ради!
С ленцой бывалого бойца,
смотрю на трещину в прикладе,
разросшуюся у лица.
Срок ожидания оплачен.
Тут каждый, что ни говори,
по жажде правды равнозначен
твердыне Храма-на-Крови.
По перекличке русских судеб,
по знамени над блок-постом…
Мы ничего не позабудем
из ночи…
…перед
…Рождеством.
2019
Русское поле
…Донбассу…
Как уголь чистит белых лошадей,
так теменью сугробы намывает.
Ты этой белизною завладей!
Присвой её путём, что огибает
домишек поднебесные горбы,
пригревшие попадавшие звёзды!
Расходятся окольные столбы,
обещанные выстуженным вёрстам.
Вот-вот навстречу вспыхнет огонёк
халупы, где смотритель станционный
раздует самоваристый чаёк
и разговорчик одухотворённый.
И примется потрескивать в печи
янтарь слезы зарубленной осины.
Чудак-старик! Захочешь огорчить, —
он будет улыбаться, что есть силы,
перечить долгим кашлем небылиц,
косясь на употелое окошко,
в котором пляшут призраки возниц,
протаптывая лунные дорожки.
Счастливый сон, из тех, что рождены
на самом звучном вздохе обрываться!
Стоит зима. И пятый год войны.
И хлопья закопчённые толпятся
(провидя причитания родни,
сплочённой у могильного обрыва),
как будто их оставили одних
в защитниках небесного призыва.
Да в поле, повидавшем чужаков
за сотни лет до нынешней осады,
Архангел Пушкин к подвигу готов,
с весёлой обречённостью солдата.
2018
Неуставное
Смерть запасается жизнью по самое не балуй…
Жадность сгубила фраера – не её!
Смерти нужна передышка… Сегодня не атакуй!
И завтра сиди, считая по осени вороньё.
Два дня и две ночи вот этот влачи окоп,
что недавно служил надёжей неврастенику с той стороны.
Ухмыльнись, мол, чётными могут быть капли цветов на гроб
в истории человечества и в обиходе войны.
Здесь враг вчера трескал тушёнку с прадедова ножа.
У твоего был такой же в точности – злая трофейная сталь.
А сегодня пропащей дурою бликует врага душа.
И ты заедаешь тушёнкой слезливое слово «жаль!»
Два дня и две ночи не будет тебе беды,
кроме одной перестрелки и мороси затяжной.
Смерти нужна увольнительная наградою за труды,
за то, что ударно пополнила список свой послужной.
И ты, балагур, напоследок все нервы в себе задрай.
Какой-никакой, а Тёркин (по линии родовой).
Советский поэт Твардовский с похожим освоил край,
который на небо выше, чем нынешний адрес твой.
Два дня и две ночи… Нежданная сказка-блиц!
Иная реальность сгущаясь рябиновый давит сок.
Земное креплёное пойло – отрава для райских птиц,
а нашим шальным – возможность разнашивать голосок.
Смерть запасается жизнью, как перед спячкой зверь.
Будет во сне по косточкам разбирать.
Лучше её не трогать, не окликать, поверь!
Может, на время забудет, как тебя величать…
2018
* * *
Успеть бы погулять-довоевать
в последний день мальчишеской свободы!
Я вижу, как заботливая мать
в планшет отцовский прячет бутерброды.
Я думаю, что скоро будет бой,
а внук соседский – ябеда-отличник,
окажется с разбитою губой,
как диверсант, захваченный с поличным.
А после… Задушевный разговор.
И дружбы фляга с крепкой родниковой
под клятву в том, что с этих самых пор
о тайне неприятельства – ни слова.
Каникулы – нехитрая игра,
весёлая, как свист на голубятне.
Мы выдавали счастье на-гора
и на рубашках солнечные пятна.
А после будут школа и дожди,
и хрусткий снег, и вербочки для Пасхи.
А после…
Стоп!
Былое, подожди!
Чем дальше, тем опасней без опаски.
Нельзя тебе на взлётную тропу!
Здесь нас таких – потомственная стая.
Здесь черти лето видели в гробу!
И летних поимённо выбивая,
надеялись на обморочность вдов…
На перепалки некогда сплочённых…
На немоту выносливых дворов,
вмещавших добровольцев отягчённых
смертельной ношей…
Помнится, отцы
наследников сажали на загривки,
а нынче взгромоздили сорванцы
своих взрослений ратные обрывки
на плечи остающихся в живых
по контурам спасительной Державы.
Несите нас, уже вневременных,
«Донецким морем» райской переправы!
2018
«Ватник»
Тому бывает проще,
кто ростом невысок.
Разбужен в тихой роще
свинцовый голосок.
Надламывают ветки
осколки-шатуны.
Твердит незримо меткий
пословицы войны.
На этой судной точке
сегодня горячо:
несметные цветочки
редеют за плечом.
А твой окоп – кусточек,
с таким не пропадёшь!
А ты ему – сыночек,
не первый из алёш,
не первый из иванов,
не первый из данил…
Прицельно дул на раны
архангел Михаил,
чтоб ты, слабея даже,
хрипел «Христос Воскрес!»
…Ругнулся суржик вражий,
и махом вышел весь.
Архангел чиркнул спичкой,
не грех перекурить:
солдатик-невеличка
успеет вечно жить.
Помятой папироски
резервный табачок,
что солнечные блёстки,
попавшие в сачок.
А ты душой ребёнок,
двухсотый из двухсот…
И жаворонок звонок
на клиросе высот!
2018
Песня Горловки
Пустующих дворов тетрадные листы
осваивают дробь дождливых сожалений.
Там, очень высоко, где помыслы чисты,
от нас уже не ждут особенных умений.
Сноровки узнавать о главном между строк
не требуют творцы заоблачного «вкратце».
Нездешний мир привык додумывать мирок,
в котором без нужды опасно оставаться.
В котором летний день зашторил домосед
в надежде, что беда не тронет безразличных.
В котором тридцати серебряных монет
хватило, как-то раз, для низости публичной.
Какую темноту способен ободрить,
набравшийся чужих сомнений лжеапостол!
Здесь сто потов сошло с летящего бомбить.
За несколько минут… Покрытая коростой
кровавой суеты, древесная кора
не ведает имён заучивавших стоны.
Как яблочки с ветвей срывала детвора,
так срезало огнём антоновские кроны.
И смерть взяла своё наградой за нужду
в посредниках ходить, склоняясь над телами.
То был не самолёт, а дьявольский мундштук,
что взвился попыхтеть и сгинуть за домами!
А в страшной тишине слезы небесной ком
рассыпался на рой посеребривший город…
Сегодня снова дождь! Он снова о былом.
Мол, это прошлый век разрывами исколот!
Как-будто не теперь нас выбрали на убыль.
Как-будто весь июнь – счастливый выходной.
Тетрадочки дворов листают жизнелюбы,
и простенький сюжет рифмует Проливной:
«Надежда есть…кап-кап…, пока непризывные
горазды выметать осколочную пыль.
Надежда есть, пока на вспышки грозовые
бросается…кап-кап…отчаянный мотыль.
Пока спитой чаёк старушки пригубили,
да пахнет молоком внучатая душа…
Пока ещё…кап-кап…с ума не посходили,
подвальной теснотой уставшие дышать».
Сирена голосит, как вдовы у могил.
Протяжному вытью не знаешь, что ответить.
Хватило бы дождя на то, чтоб сочинил
невидимый Господь, что нет войны на свете!
«Надежда есть…кап-кап…»
2018
Правила русского боя
Не мудрено продержаться до полночи.
Но жизнь оказалась тесной.
Убитый сержантик артачился:
«…Сволочи!
Вот вылежусь и воскресну!
Явь, кроветворной страдая жаждой,
чёрной вдовой хлопочет.
Как помертвею, дойду ведь до каждого,
каждому напророчу!
Тяжко божиться губам перекошенным,
злостью пересолённым?
Думали, сгину свинцом огорошенный,
стихну раздушевлённый?
Думы разбойные отроду слепы,
а нежильцы – зрячи.
Ангел срывает чеку с неба.
Он – это я, значит…»
В поле, где бился последний воин,
хлебное будет лето.
Птахи зацарствуют у колоколен…
Смерть оказалась светом.
2018
* * *
Моей России вечность лет.
И с незапамятных наитий
в медовых зорях бересклет
хранил обветренные нити
богоугодных паутин.
На них нанизывали росы
ночные выдохи долин,
хвалённых буднями покоса.
Церквушки тёсанный утёс
пророком слыл за норов звонкий.
Купели ласточкиных гнёзд
каймили людные хатёнки
под солнечным веретеном,
натруженным шепталкой рода.
На блюдечке берестяном
светились грошики дохода:
всё выжидали лучший день,
когда зовут на пир поминный
старейшин ближних деревень.
Плестись походочкой утиной
задирам ратной старины.
По сторонам от вереницы
герои будущей войны
глазеть сбегутся на петлицы…
Освоятся бородачи
за разносольными столами,
затеют крестников учить
не в меру крепкими словами.
А после бабы запоют,
наохают заупокойно.
И этот плачущий уют,
подмога думе колокольной,
занянчит душу мертвеца
до первой радости младенца.
Жизнь продолжается с конца,
растёт у Млечности под сердцем.
Спешит Небесный Краевед
из милости проговориться:
– Моей России столько лет!
Здесь Рай был некогда столицей…
2018
Александр Сигида /младший/
(ЛНР)
Цвет извне
Они, мой милый друг,
и драгоценный враг мой,
Питаются страданием и кровью пролитой;
Они живут внизу, под раскалённой магмой,
Скрываются под литосферною плитой.
Как жадно они ждут! Как много лет они
Подсказывают марш
для флейты Крысолова;
А сами, в звуке сатанинских литаний,
Насытившись, парят
над пустотой лиловой.
Соратники! Враги! Вы гибли
не напрасно:
Дрожит от наслаждения
прожорливый ифрит;
Но дармовой поток пьянящей
влаги красной
Запросы всё же их не удовлетворит.
Питательней белка и слаще лимонада
Тот самый цвет извне,
ценимый демонами ада.
* * *
Африканец уже в Валгалле,
Подают валькирии мёд.
Этот рай вы завоевали.
Кому надо понять – поймут.
На пути из Варягов в Греки
Мы тащили свои суда,
Находили леса и реки.
«Эй, стой там и иди сюда!»
Одноглазый полковник старый,
Их поглавник и командир
К межэтническим холиварам
Равнодушен: «Доблестным – пир!»
Криминальные авантюристы,
Праволевые всех мастей,
Футуристы и фаталисты —
Где найдете таких гостей?
Если есть пространства иные,
Живы русла у скифских рек,
Значит, сбудутся позывные
Африканец, Варяг и Грек.
Жертвоприношение
Нет контрибуций или прощений,
В потоке железном жертвоприношений
Кругом кибер-панк, лоу лайф, хай тек;
Но каждый в душе – индеец-ацтек.
Вечно голодные боги Карбона,
Шевелятся щупальца – змеи Горгоны;
Девы-горгульи багровый рот,
В Минске-Моргуле, у Чёрных Ворот.
Вырежу в дереве руну Беркана,
В память защитника Желько, Аркана;
Вырежу в камне руну Совуло —
Чтобы погибли сыны Вельзевула;
Соединю их руной Одаль,
Словно слова датчанин Даль.
И завершу руной Эйваз,
Чтоб не ушёл ни один из вас.
Миссия легата
Из сарматских степей возвращался легат,
Он не видел давно Pax Romana;
Голубые меха, и янтарь, и агат
Были даром Царей-наркоманов.
«Собираются вместе под сводом шатра
И бросают зелёное зелье
На горячие камни, на угли костра,
И в дыму продолжают веселье».
«Будь спокоен, о Август! Радей об одном:
Мир в Империи долго продлится,
Если будешь ты слать караваны с вином
На Дунай, где степная граница».
На Сицилии, в тени оливковых рощ,
Удалившись от Рима и власти
Опочил мой легат, а Империи мощь
Уменьшалась, при смене династий.
«Я слыхал, что Аттила не любит вина.
Оттого, что сильней опьяняет война».