Ана Гратесс
Панк
– Ребенок красного восторга, твоя прелесть – мое темное очарование. Могу ли я попросить твое кольчатое солнце сопроводить меня по дороге к многоэтажного эшафоту? – Серое пятно хотело казаться нужным, сопричастным к некой тайне, место которой – самое пекло земляного правосудия.
– Давай, тоска, я помогу, а ты пообещаешь, что этот дымный свет больше никогда тебя не увидит.
– Идет.
Вот и пошли двое: первый, похожий на укол перца взбалмошной молодости и второй больше напоминающий скудный плевок, чем нечто, которое можно прожевать как осмысленную субстанцию.
Гнал их закат праздничного марева, яркой вспышкой озарявший здешние земли, тем самым заменяя потребность в солнечном свету.
Сухой плевок снова подал голос первым:
– Мне бы помочиться на твои истрепавшиеся, когда-то бывшие черным лаком, ботинки.
– У твоей мочи наверняка запах задушенного кота, я не против. – Молодая прыть выставила ботинок вперед.
Унылость полностью залила темную кожу, а после, с наслаждением принялась вылизывать прозаичное дело своего мочевого пузыря.
– Что ты творишь, говно? Такого уговора не было, акстись! Ты либо встаешь, рыгаешь остатками желудка на пыльную землю и прешь дальше, либо я оставляю твое полупрозрачное тело в одиночестве. – Игольчатый перцун с досадой выхватил свою ногу из-под влажного языка сутулого недоноска.
– Ладно, ладно! Я встану, и мы пойдем дальше, твоя взяла.
Двое направились вперед медленной походкой. День рождения Мягкой Осы, которая являлась главой этого места, проходит как нельзя лучше: с самыми широкими недоулыбками и самым красным вином, протянутым через все завершение художественной литературы.
