До поэзии ли сегодня в нашей стране, где все общество пытается найти ответы на традиционно русские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?» До поэзии, доказала наша российская общественность, и в стране с невиданным размахом было отмечено 200-летие со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина.
Да, меняются формации, политические позиции, лидеры. Но целая эпоха античности обозначена гомеровской, а ХIХ век – пушкинским. Любовь Ромео и Джульетты, Татьяны и Евгения переживает века.
У каждого есть любимые строчки Пушкина. Для меня таковыми являются его стихи «К морю», написанные в 1824 г.:
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.
Свобода привлекает поэта прежде всего. И в последующих строфах мотив свободы и силы, мощи морской стихии неоднократно звучит вновь. Поэт сравнивает с морем Байрона:
Он духом создан был твоим:
Как ты, могущ, глубок и мрачен,
Как ты, ничем не укротим.
Эту черту неукротимой вольности, свободы поэт усиливает, говоря о своеволии моря. Поэт любит в нем
…И своенравные порывы!
Смиренный парус рыбарей,
Твоею прихотью хранимый,
Скользит отважно средь зыбей:
Но ты взыграл, неодолимый,
И стая тонет кораблей.
Образ моря здесь выступает уже как образ какого-то живого богатыря, и отнюдь не случайно эпитет «неодолимый» поставлен в мужском роде.
Что еще привлекает поэта в море? Это в первую очередь красота, в которой отражаются для него его свобода, мощь. Образ моря – прекрасного, свободного, могучего – близок поэту, он наделяет море чертами живого существа. Поэт, как с другом, делится с ним своими думами и желаниями и находит отклик:
Как я любил твои отзывы,
Глухие звуки, бездны глас
И тишину в вечерний час…
Тесно связаны с образом моря в этом стихотворении и размышления о двух великих могилах, как бы возникающих в поэтическом воображении автора при взгляде в туманную беспредельную даль. Одно имя названо:
…Один предмет в твоей пустыне
Мою бы душу поразил.
Одна скала, гробница славы…
Там погружались в хладный сон
Воспоминанья величавы:
Там угасал Наполеон.
Другой романтический образ появляется в следующих строках:
И вслед за ним, как бури шум,
Другой от нас умчался гений,
Другой властитель наших дум.
Это Байрон, погибший на берегу Ионического моря в апреле 1824 г.
Две могилы великих людей, включенные поэтом в развернувшийся до масштаба безграничного океана образ моря, делают его не только живым, чувствующим, думающим.
Море и его жизнь как бы связываются с человечеством и его жизнью. Так углубляется и расширяется облик моря, приобретая величественные очертания…
Общий характер стихотворения грустный, как и должно быть, когда прощаешься с близким и любимым тобою существом.
Вот почему всякий раз, когда мне становится грустно, я открываю томик Пушкина, нахожу это стихотворение и еще раз перечитываю, представляя Черное море, Крым, Гурзуф, ведь именно там родилось это стихотворение, посвященное стихии и так точно описывающее чувства человека, охваченного созерцанием этой стихии.
Пушкин… Как говорить о нем? Пушкин, Пушкин! Говорить о нем можно по праву, которое дает любовь и только любовь. Она, именно она приближает нас к поэту куда больше, нежели иные, специальные рассуждения на пушкинские темы.
Я рад, что выбрал Пушкина своим духовным учителем еще в детские годы, начиная со сказок, что читала мне мама. Повзрослев, обратился к лирике поэта. Именно она оказала особенное воздействие на мою душу. Убежден, что именно в лирике он раскрывается наиболее полно, всесторонне, доверительно, я бы даже сказал, молитвенно.
Обычно лирику определяют как вид, как род поэтического творчества, в котором с той или иной полнотой раскрывается духовная жизнь человека. В лирике чаще всего присутствуют личные местоимения, поэт говорит от первого лица.
И сегодня я хочу обратиться к тем его посланиям, балладам, сонетам, одам, элегиям, которые посвящены чувствам и переживаниям человеческой души.
Прощай, письмо любви, прощай! Она велела…
Как долго медлил я, как долго не хотела
Рука предать огню все радости мои!..
Но полно, час настал: гори, письмо любви.
(«Сожженное письмо», 1825 г.)
И действительно, ничто человеческое не было чуждо Александру Пушкину. Всюду мы слышим его живой голос, переливы живого чувства поэта. Вот, например, Пушкин в упоении:
Поднимем стаканы, содвинем их разом.
Пушкин озорничает:
Подъезжая под Ижоры,
Я взглянул на небеса
И воспомнил ваши взоры,
Ваши синие глаза.
Пушкин в отчаянии:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Пушкин в раздумье:
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм…
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
Пушкин в гневе:
А вы, ребята – подлецы, -
Вперед! Всю вашу сволочь буду
Я мучить казнию стыда,
Но если же кого забуду,
Прошу напомнить, господа!
При упоминании Пушкина чаще всего (и справедливо) называют его стихи и поэмы, прозу и драмы, но мало кто говорит про его публицистику, критику, письма. А ведь они далеко не второстепенны. Красота и в прозе остается красотой:
«Вот уже скоро две недели, как я в деревне, а от тебя еще письма не получил. Скучно, мой ангел. И стихи в голову нейдут; и роман не переписываю… Скажи, пожалуйста, брюхата ли ты? Если брюхата, прошу, мой друг, быть осторожней, не прыгать, не падать, не становиться на колени перед Машей (ни даже на молитве)… Тебе надобно себя беречь… Прощай, Христос Вас храни», – писал в сентябре 1834 г. Пушкин из Болдина в Петербург жене. С именем Натали связаны и почти все лирические стихи Пушкина после их помолвки 6 апреля 1830 г.:
О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я.
Когда, склоняяся на долгие моленья,
Ты предаешься мне нежна без упоенья,
Стыдливо холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом все боле, боле -
И делишь наконец мой пламень поневоле!
Я не знаю, что еще сказать о Пушкине, ведь, помните, кажется, Есенин утверждал: «О любви в словах не говорят».
Пушкин бился за любовь не просто проникновенными строчками своей лирики. Он дрался за любовь, за честь своей жены в прямом смысле, поступил, как рыцарь, – и погиб.
Я понимаю, что Пушкина не воскресить, и радуюсь, что он продолжает жить благодаря каждой написанной им строчке в сердце любого своего читателя:
Я вас люблю – хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный…
Дал бы нам Бог хоть немного его чувств…
Я предпочитаю поэзию (точнее, лирику) Александра Сергеевича Пушкина:
Без вас мне скучно – я зеваю;
При вас мне грустно – я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
(«Признание к Александре Ивановне Осиповой»)
При упоминании имен тех или иных писателей в памяти сразу же всплывают названия лучших их произведений, наиболее удачные образы и строчки. При упоминании Пушкина вместе с тем сразу же встает образ самого поэта, образ живой и меняющейся жизни. А быть синонимом самой жизни – это для поэта и означает быть бессмертным:
Она цвела передо мною,
И я чудесной красоты
Уже отгадывал мечтою
Еще неясные черты.
И мысль о ней одушевила
Моей цевницы первый звук
И тайне сердца научила.
(«Дубравы, где в тиши свободы…»)
Большинство любовных стихотворений Пушкина – это воспоминания о близком или далеком, безвозвратно ушедшем прошлом, но всегда продолжающем жить в душе поэта. «Я помню чудное мгновенье» (1825 г.), «Все в жертву памяти твоей» (1825 г.), «Заклинание» (1830 г.):
Явись, возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой,
Бледна, хладна, как зимний день,
Искажена последней мукой.
Приди, как дальняя звезда,
Как легкий звук, иль дуновенье,
Иль как ужасное виденье,
Мне все равно, сюда, сюда!
(«Заклинание»)
Главное в этом переживании не его предмет (вспоминаемое прошлое, которое обозначено самыми общими чертами), а эмоциональная тональность и психическая действенность самого процесса воспоминания, «воображение» ожившего «призрака» былого. Наиболее примечательно, на мой взгляд, в этом отношении стихотворение «Прощание», написанное в 1830 г. Созданное в преддверии женитьбы, оно поражает необыкновенным благородством и трагизмом выраженного в нем чувства, повелевающего поэту принести в жертву супружеской верности драгоценнейшую для него «память сердца» об одном из самых сильных увлечений молодости:
В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать,
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать…
Прими же, дальняя подруга,
Прощанье сердца моего,
Как овдовевшая супруга,
Как друг, обнявший молча друга
Пред заточением его.
Конечно, это стихотворение – лишний аргумент для тех, кто считает брак Александра Сергеевича с Натальей Николаевной Гончаровой неудачным. А я не согласна с таким утверждением.
Почитайте, что пишет сам Александр Сергеевич, правда, уже в прозе: «Участь моя решена. Я женюсь… Та, которую я любил целых два года, которую везде первые отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством, – боже мой – она… почти моя». Разве можно так писать о девушке, к которой равнодушен? Конечно нет! «Дамы в глаза хвалят мне мой выбор, а заочно жалеют о моей невесте: «Бедная! Она так молода, так невинна, а он такой ветреный, такой безнравственный…» Признаюсь, это начинает мне надоедать».
Я начинала сочинение с сожалений о том, что мои сверстники в своем абсолютном большинстве не способны на столь высокие чувства, как Пушкин. Я сама благодарна Александру Сергеевичу за то, что своей любовной лирикой он научил меня быть строгой, не разменивать на мелкую монету увлечений столь высокое чувство – любовь.
Заканчивая сочинение, я хочу, чтобы мои сверстники обязательно прочитали вот эти строки:
Куда бы ты ни поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце ни питал
Ты сокровенное мечтанье, -
Но, встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно,
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.
(«Красавица»)
Прочитав тему данного сочинения, каждый наверняка представит себе великое множество страниц, исписанных мелким пушкинским почерком и испещренных абрисами прекрасных женщин, вызывавших в сердце поэта любовное чувство.
Как известно, великий русский поэт был страстным поклонником женской красоты, которую и запечатлел в стихах, прозе и рисунках. Он сам признается в этом следующим образом:
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может.
Однако для поэта любовь к женщине – это не пылкая страсть, которая, начавшись бурно и нетерпеливо, очень скоро проходит, не оставляя в сердце и следа. Для него любовь к женщине – это всегда душевное страдание:
Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем…
О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я…
Прекрасная дама для поэта – всегда неземное существо, небожительница, мадонна, перед которой он преклоняется, чью красоту воспевает.
Читая стихи, посвященные прекрасной возлюбленной, мы сразу же понимаем, что женщина в жизни поэта – это всегда явление роковое, приносящее одновременно и счастье, и беду, и упоение, и страдание:
Я призрак милый, роковой,
Тебя увидев, забываю;
Но ты поешь – и предо мной
Его я вновь воображаю.
Именно в этих строках проявился потрясающий дар предвидения поэта, сумевшего предугадать собственную судьбу.
В строках его стихов мы не найдем откровений о радости и обретенном окончательно счастье, а только грусть, печаль, несбывшиеся мечты, связанные с далекой возлюбленной:
Мне грустно и легко: печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою…
Помимо единственной любви, дамы, чей образ постоянно в сердце, поэт не оставляет вниманием и женщин, встреченных в пути, в многочисленных переездах, вдали от родины. Так, замечательны образы грузинок, родившиеся у Пушкина во время путешествия по Кавказу:
Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной…
Знатные барышни далеко не всегда отвечали поэту, известному своим бурным нравом и не отличавшемуся красотой, взаимными чувствами. Пушкин, пытаясь смириться с этим, описал свои ощущения в стихах следующим образом:
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Все может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!
Два наиболее известных стихотворения Пушкина, посвященных прекрасной возлюбленной, стали текстами замечательных романсов, созданных известными русскими композиторами. Это вовсе не случайно, ведь строки, написанные поэтом, столь лиричны, столь наполнены внутренним звучанием, что переложение их на музыку стало совершенно естественным.
В одном из названных стихотворений, «Я помню чудное мгновенье…», Пушкин создал образ женщины-видения, столь характерный для всего его творчества и нашедший в этих строках свое логическое завершение:
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты…
Этот образ настолько значим для поэта, что именно с ним Пушкин связывает вдохновение, желание жить и творить.
Во втором стихотворении поэт проявляет себя как идеальный возлюбленный, рыцарь, восхищающийся красотой дамы, но никогда не решающийся приблизиться к ней, с тем чтобы потревожить ее покой:
Я не хочу печалить вас ничем…
Это лирическое обращение говорит читателю о многом: о том, что любовное чувство поэта осталось безответным и смогло найти выражение только на бумаге, превратившись в прекрасные строки о тихом поклонении возлюбленной.
Может показаться, что неразделенная любовь слишком травмирует чувствительную душу поэта, не давая ему покоя, повсеместно преследуя и лишая сна. Однако более верно предположение о том, что великий поэт нуждается в подобного рода переживаниях, поскольку они стимулируют его творчество, давая возможность создавать множество прекрасных стихов.