Анастасия Головкина
Из тайной глуши
К 100-летию знакомства Марии Петровых и Виталия Головачева
1925–2025
Предисловие
Не снилось мне о разлуке,
Не думалось о развязке.
Из мира исчезли звуки.
Из мира исчезли краски.
М. Петровых
Настоящее издание подводит итог проведенного составителем документального исследования биографии Марии Петровых, направленного на определение той роли, которую сыграл в ее судьбе Виталий Головачев. Теперь, когда фактическая сторона их отношений нам известна, мы можем попытаться ответить на вопрос, какие стихотворения Марии Петровых обращены к Виталию Головачеву. Вопрос отнюдь не праздный. Ведь подавляющее большинство любовных стихов М. Петровых не имеет авторских посвящений.
Результаты проведенного исследования позволяют нам с высокой долей вероятности предполагать, что Виталий Головачев послужил прообразом лирического героя цикла стихов Марии Петровых 1920–1940‑х годов с мотивами разлуки и личной утраты.
Основная сложность для исследователя состояла в том, что сама Мария Сергеевна никогда не предлагала эти стихи к публикации в виде художественного единства. Наоборот, при подготовке к изданию своего первого авторского сборника она удаляла из текста фрагменты наиболее интимные и обрубала циклообразующие связи.
Реконструировать цикл нам помогли сохранившиеся в рукописях черновики и ранние редакции стихов, благодаря которым нам удалось установить родство мотивно-образной составляющей поэтического материала. Весьма полезной оказалась личная переписка Марии Петровых с близкими людьми. Нередко можно наблюдать, как мысли и переживания, выраженные в письмах М. Петровых и ее корреспондентами, преобразуются в поэтические строки. А в отдельных случаях в переписке Марии Сергеевны мы находим прямые или косвенные указания на адресата ее стихов. Учитывалось также время и обстоятельства создания произведений. Теперь с полной уверенностью можно утверждать, что все стихи 1920–1940‑х годов с мотивами разлуки появляются у Марии Сергеевны в те периоды, когда Виталий Головачев находился в заключении.
Лирическая героиня обсуждаемого цикла приписывает своему возлюбленному набор личных качеств, многие из которых можно разглядеть в реальном Виталии Дмитриевиче, исходя из его биографических данных.
Он не верит в судьбу:
Ты думаешь – пустой, ничтожный случай
Соединяет наши имена…
Говорят, от судьбы не уйдешь.
Ты над этим смеешься? Ну что ж…
У него есть высокая цель или благородное призвание:
Звезда твоя, она и мне видна…
Поэтому он достоин жертвы:
Воздаю тебе посильной данью —
Жизнью, воплощенною в мольбе…
И восхищения:
Одно письмо средь прочих
У вас, наверно, есть.
Там на конверте почерк
Мужской, прямой, как честь.
В то же время он склонен к неоправданному риску:
Ты любил под лунным светом
Побродить порой.
Ты недаром был поэтом,
Бедный мой герой.
Последняя фраза пронизана горькой иронией. «Бедный мой герой» – так не скажешь о человеке, погибшем на поле сражения или в честном поединке. Скорее, тут подразумевается ситуация, когда во имя высокой цели человек жертвует личным благополучием. Таких фактов в биографии В. Д. Головачева мы находим предостаточно, от заведомо провальной оппозиционной деятельности в 1920‑е годы до попытки оспорить приговор под конец последнего срока, не имевшей никакого практического смысла.
Есть у нашего героя и особая примета – золотые глаза. Эту необычную внешнюю черту он впервые обнаруживает в стихотворении «За одиночество, за ночь…» (1929), где предстает перед возлюбленной в облике молниевержца.
Твои глаза – предвестье гроз,
Мой рок, моя судьба…
Глаза! – Разросшаяся ночь,
Хранилище зарниц…
В более поздних стихотворениях цикла остается только золото молниевых вспышек.
Мой охотник! Ты видел меня
Золотыми глазами желанья.
Глубокий, будто темно-золотой,
Похожий тоном на твои глаза…
У реального В. Д. Головачева глаза были самого прозаического серого цвета. Какими путями в них закрались золотые отблески молний, известно только автору. Бесспорно то, что в любовной лирике Марии Петровых золотоглазый появляется во время первого лагерного срока Виталия Дмитриевича и безвозвратно исчезает после его гибели.
И, пожалуй, самое главное. Во всей поэзии Марии Петровых это единственный герой, встречу с которым ее лирическое «я» называет судьбоносной.
Твои глаза – предвестье гроз,
Мой рок, моя судьба…
Незапечатлеваемый пером —
Звук сердца, ставшего моей судьбой.
Осенние вихри отчаянья,
Мою ли развеют судьбу!
Тебя ль судить, – бессмертного, мгновенного,
Судьба моя!
Ощущение судьбы – вещь глубоко субъективная. Сторонний же наблюдатель может отметить только то, что Виталий Головачев оставался для Марии Петровых неизменной величиной до конца ее дней.
И вместе с тем мы видим, что сюжеты произведений Марии Сергеевны отражают ее биографию лишь частично. Герой цикла стихов о разлуке покидает героиню по своей воле, тогда как его прототип находится в тюрьме и при всем желании не может воссоединиться со своей избранницей. К тому же далеко не всегда вдохновение посещало Марию Сергеевну непосредственно после пережитого потрясения. Так, стихи с выраженным мотивом личной утраты она пишет только через год после гибели Виталия Дмитриевича. В такой ситуации, как нам кажется, правильнее говорить не об адресате стихов, а о влиянии биографии на творчество. Тем более что присутствие образа Виталия Головачева в художественном мире Марии Петровых не ограничивается циклом любовных стихов. Всю жизнь Мария Сергеевна корила себя за то, что не сумела открыто выразить протест против организованных властями репрессивных кампаний. Отсюда в ее поэзии появились гражданские мотивы и мотив молчания (умолчания), красной нитью прошедший через всю ее зрелую лирику.
Особое место в творчестве Марии Петровых занимают стихи, где в центре авторской рефлексии – внешнее проявление эмоций. Способность переживать и выражать любые эмоции, как положительные, так и отрицательные, Мария Сергеевна считала обязательным условием полноценной душевной жизни. В стихотворении «Чаша жизни» еще совсем юная Маруся поет гимн эмоциональным контрастам. Причем эмоциональные проявления она связывает с чувственной сферой. Этот момент крайне важен для понимания биографии Марии Петровых и ее поэтического мышления. После гибели Виталия она впала в эмоциональное оцепенение и лишилась способности плакать. Пережитое привнесло в ее поэзию целый ряд сквозных мотивов: утрата слез, невозможность в полной мере выразить себя, одновременная гибель или совместное полусуществование лирических героев.
Поскольку настоящий сборник призван прежде всего отразить результаты нашего исследования, его содержание имеет свою специфику. В целях восстановления циклообразующих связей отдельные стихи М. Петровых 1930–1940‑х годов мы публикуем в первоначальной редакции. Зрелый период творчества Марии Сергеевны мы ограничили произведениями, где наиболее явно ощущается преемственность мотивов, впервые возникших в ее поэзии под влиянием общественно-политической обстановки второй половины 1930‑х годов и личной трагедии. В ряде случаев мы посчитали уместным опубликовать фрагменты переписки Марии Сергеевны, запечатлевшие ее переживания, которые послужили толчком к зарождению творческих замыслов.
В заключительном разделе, озаглавленном «Недописанная книга скорби», составитель собрал стихотворные наброски и комментарии М. Петровых 1960–1970‑х годов, раскрывающие то направление, в котором она предполагала развивать рассматриваемую нами линию ее поэтического творчества.
А. Головкина
