Как трупы бабочек умирают дни.
Я, по весне,
обшагиваю прохожих
и полупьяных парочек.
Снимок…
Как им в одиночестве
бродить противно.
Безлико снующих,
друг – на – друга похожих.
Но только по этому
и ради этого
мне так уютно
и невозмутимо.
Как троны – лавочки!
Дни повторяются,
люди похожие
и мне постоянно кажется,
или объектив мне насолил,
что все ярче
и красочнее
становится важное.
То, что увидел глазами,
на живо.
И больше не повторил.
Как мерзко заглажено!
как отшлифовано!
Свисают картинки в рамках.
Закрою
эту унылую комнату.
Пойду, по загаженным
парковым улочкам.
Там,где все
в бутылках, банках
и саже.
Легко дышится
и обнажается
весенний
свежий воздух.
Увеличительное стекло
увеличило Ваше Величие и Вы
величаво постучали по нему…
– Что? – ответило увеличительное
стекло.
– Что вы? – воскликнуло Ваше
Величие.
– Ну Вы же стучите, вот я и
спрашиваю?
– А вы разговаривать умеете?
– Ну если спрашиваю, то значит умею.
А Вы, видно, потеряли дар речи.
Потому-то у Вас и глаза так
увеличены.
И увеличительное стекло увлеченно
наблюдало за выражением лица
Вашего Величества…
Здравствуйте Маша!
Как по вашему? -
Письмо не наше,
а почтальон то машет!
Мать вашу,
или Наташу
глазами ищет,
с сумкою пляшет.
Вот папаша,
поглощая кашу,
заметил с балкона
служащего неряшливого.
Знакомый случай.
Это – по нашему
Сказали соседи
и знакомый всем сварщик.
Бабки ворчливые
с сединою закрашенною
на лавочке распинают
мужика наквашенного.
А почтальон машет.
А почтальон, Маша,
так и не нашел
адресанта вашего!