– Так, поехали, – схватить её на руки, донести до лифта, а потом к машине. Главное не встряхивать. Откуда у него эта инфа, хрен его знает. Марину в роддом он отвёз ещё до родов, а после забрал уже с сыном. Деторождение для него было чем-то вроде похода в туалет. Так надо, так правильно. Ты этого не видишь и ладно. И ни разу не волновался, не трясся и не боялся, как сейчас. Какое же поганое чувство, страх этот. Липкий, жуткий, сука, страх. И боишься ты не за себя, а за них. За тех, чьё дыхание важнее, чем собственное.
Палачи знали на что давить, когда шантажировали его Лизкой. Они видели, что с ним происходит, знали, что его ждёт. И только он, идиот, был слеп и глух. Думал, его никогда это не коснётся. Это чувство… Этот ужас, от которого кровь в жилах стынет.
Только бы ничего не случилось. Только бы выжили. Только бы ребёнок не задохнулся. Он где-то читал, что такое возможно, если женщина вовремя не разродится.
А потом нёсся по трассе, забитой заторами, и рычал от бессилия, когда попадал в глухой тупик. Сирена в час пик не спасала, а Лизка на заднем сидении выла от боли и обдирала ногтями обивку его сидения. Ему этот звук, словно ножом по сердцу. И выть вместе с ней хочется, но он не имеет права. Надо довезти вовремя.
Чуть позже, спустя час или два – он уже не помнил – взял на руки дитя и замер.