Анастасия Соколова
В поисках ветра
Так она будто убивала сразу двух зайцев: во-первых, показывала свою эрудицию, во-вторых, ставила выскочку на место, показывая, что ее познания относительно данного предмета более глубокие, и, следовательно, понимает она тоже больше.
Алина любила рассматривать предмет с нескольких точек зрения и выступала за относительность вещей в мире. Они с Вероникой очень часто ссорились, не понимали друг друга. Но сказать, что они не любили друг друга, конечно, тоже было нельзя. В трудную минуту каждая спешила на помощь другой и ощущала боль и обиду сестры, как если бы это приключилось с ней самой. Повседневное общение не очень клеилось. Алина любила переходить от бытовых тем и планов к отвлеченным понятиям, а Вероника с трудом могла скрыть равнодушие, а иногда и раздражение.
Алина вспомнила о своей подруге, которая осталась в ее родном городе. Как она там? Девушка с темно-русыми волосами и застывшим румянцем на щеках. С ней они говорили часами о книгах, о фильмах. Обсуждали судьбы персонажей и идеи авторов. С ней они любили частенько бывать в маленьком краеведческом музее, где любовались картинами местных художников.
С близкими по духу не просто отдыхаешь, проводя время, но и получаешь какую-то дополнительную жизненную подпитку, будто он вдыхает в тебя какую-то неведомую силу, заряжает энергией.
Так же приятно проводить время наедине с собой, а это почти то же самое. И, внимательно прислушиваясь к себе, чувствуешь мир чуточку глубже, узнаешь чуточку больше. Это как находить недостающую фразу или накладывать недостающий мазок на холст. Вроде всё написано, всё нарисовано, но… И это что-то дополняет наконец и оживляет твое творчество.
Так и в общении с Аней Алина будто дополняла свои мысли и взгляды на мир, и они складывались в целостную картину. Но с тех пор, как Алина с семьей переехала в Москву, их общение практически сошло на нет. Они старались, как могли, поддерживать огонек их дружбы звонками и переписками в сети. Но если еще первые месяцы они делали это регулярно, то потом и совсем редко. Алина больше общалась с Денисом и Ниной. Аня превращалась в призрачный образ ее прошлой жизни, оставленной за несколько тысяч километров, овеянный легким романтическим ореолом, детскими мечтами и воспоминаниями.
Сегодня была пятница, а значит, можно было писать допоздна. Алина раскрыла крышку ноутбука и вспомнила Кузнецова. В его словах звучала насмешка.
Что же: все пишут, и все потом бросают?
«Но я не брошу же? Пожалуйста!» – взмолилась кому-то в мыслях Алина.
Глава 4
Утро началось с очень умной лекции по курсу педагогики, поэтому почти каждый еле сдерживал зевоту. Нина крепилась изо всех сил, но не выдержала и легла на руки. Начала она с робкого кряхтения, которое переходило в посапывание, а затем перерастало с каждым вздохом в храп. Алина вовремя пихнула ее локтем.
Когда пришло время пар по зарубежной литературе, в аудитории стало дико шумно. Еще не повзрослевшие второкурсники развлекались со школьным азартом: кто-то носился по партам как угорелый, кто разрисовал товарища по парте ручкой, некоторые развлекались играми на телефонах, другие просматривали модные журналы. Были и те, кто повторял с надеждой лекции, но Сергей Семёнович так и не появлялся.
Вдруг дверь открылась, и все разом затихли, но то была Инга из деканата. Наспех причесанная, в своем неизменно застиранном зеленом свитере в катышках и в кроссовках с Микки-Маусами. Вечно занятая, вечно замотанная, полненькая, коротенькая, так похожая на активного хомячка, бесцельно бегущего в колесе бюрократии.
– Так, второй курс, внимание: у Сергея Семёновича заболела мама, и он повез ее в больницу. Пар сегодня не будет.
– У-у-у! – ликующе взорвалась вся аудитория, и студенты стали собирать свои вещи и подниматься с мест.
– Это еще не всё! – остановила их Инга, но ее голос потонул в гвалте. – Это еще не всё! Второй курс, сели на места! – громко скомандовала она.
При всей своей блеклой внешности характер у Инги был волевой. Ну и конечно же, манера одеваться тоже в какой-то степени выделяла ее из толпы.
Все затихли и с замершими улыбками на счастливых лицах стали рассаживаться по местам.
– У Сергея Семёновича, как я уже сказала, очень тяжелая ситуация в семье… Поэтому у вас будут некоторые изменения в расписании.
– Курс зарубежки отменяется? – перебил кто-то.
– Не будет экзаменов? – вторили другие голоса.
– Тихо! Успокойтесь! Дайте сказать! – с места гаркнула староста Олеся.
– Так, тихо, правда, – начала Инга. – Ничего не отменяется… В обед Сергей Семёнович не может проводить пар, поэтому заниматься вы теперь будете с утра вместе с журфаком в двадцать третьей аудитории во втором корпусе. Всем ясно?
На бедную Ингу посыпался просто град вопросов и возгласов удивления.
Все кому не лень еще раз переспрашивали, но Инга ценила свое время, а потому с серьезностью учителя постучала ладошкой по столу и громко произнесла:
– Еще раз повторяю, потому что времени у меня сейчас нет, чтобы каждому разжевывать. Зарубежка теперь вместе с журфаком, корпус два, аудитория двадцать три. Расписание будет вывешено на следующей неделе, но, как я сказала, Сергей Семёнович в обед не может, так что ориентируемся на утро. Вопросы?
– А у нас программа разве одна и та же с ними? – спросила Нина.
– Одна и та же. Если и есть какие-то изменения, они несущественны. Всё? Всем всё ясно? Всем пока.
Инга пружинящей походкой направилась к выходу, некоторые группой двинулись за ней, продолжая задавать какие-то вопросы.
– Ничего себе, а? – удивлялась Нина, когда они выходили из здания.
– Не люблю журналистов… Они все такие высокомерные, – скорчил смешную гримасу Марк.
Они вышли на крыльцо, и как раз у ворот курила группа журналистов.
Алина с интересом на этот раз окинула их взглядом, хотя раньше не обращала особого внимания.
– Вы знаете, у нас за углом открыли пиццерию? – спросила Галя.
Она всегда жаждала общения, но ужасно раздражала Алину.
– Это за супермаркетом? Я вчера обратила внимание, – сказала Надя.
– Может, посидим? – Галя с надеждой оглядела всех, но ребята как-то переминались с ноги на ногу.
– Пойдемте. Я только за, – Нина никогда не отказывалась от предложений где-нибудь повалять дурака.
– Я не иду. У мамы завтра юбилей, а я еще не подготовила подарок, – сказала Алина.
– Ты пойдешь покупать? Что ты собираешься ей купить? Хочешь, мы пойдем с тобой?
Нина, как всегда, была очень добра и отзывчива до навязчивости. Алине не хотелось признаваться, что подарок она не собиралась покупать. Что ее подарок – это рассказ, который нужно еще последний раз вычитать как следует и успеть до пяти, чтобы распечатать на почте.
– Нет, мы с сестрой собирались дарить. Выберем вместе что-нибудь.
– Я тоже отказываюсь, – поднял руку Марк.
– У твоей мамы тоже юбилей или тусишь у Алининой? – пошутила Нина.
– Нет, другие дела, – Марк загадочно улыбнулся и убрал с глаз челку.
Нина и Галя отправились в пиццерию. Алина и Марк отправились вместе к метро.
С Марком было комфортно. Это был очень добрый и светлый человек. Никогда нельзя было разглядеть в нем и намек на грусть. То ли он так умело маскировался, то ли на самом деле не позволял никаким мрачным чувствам проникать в свою душу. Но при полном отсутствии в нем серьезности, а также злости, высокомерия, желания уколоть, выделиться за счет насмешки над другим человеком и прочих спутников характера современной молодежи, Марк воспринимался как шут, клоун, которого забавно иногда подразнить и весело над ним посмеяться.
И Алина также принимала в этих злых шутках участие, хотя несколько пассивное: просто смеялась вместе со всеми. Марк смеялся тоже. Его любимой фразой было: «Невозможно сломать того человека, который умеет посмеяться над собой». И он старался следовать своему девизу. Но иной раз шутки выходили совсем жестокие, и тогда лицо Марка принимало странное выражение: в глазах появлялся блеск, который можно было принимать за слёзы, и тогда вспоминался Акакий Акакиевич из Гоголевской «Шинели» с его жалостливым «Зачем вы меня обижаете?».
– Ты почему не приходил вчера? – спросила Алина.
– Дела-дела… – отвечал Марк.
Скрытность – это еще одна характерная черта в его манере общения.
– Совершенно секретно?
– Ага. В любом случае, уверен, я ничего особого важного не пропустил.
– Ты считаешь лекции Овсянниковой неважными? Высоко поднялся! Слышала бы она тебя…
– Слышала бы и не допустила бы к своему священному действу. Но, по сути, она же читает лекции из своей книжки. Которую «вы можете купить в магазине за двести пятьдесят, я вам, как своим студентам, продам ее за двести», – Марк очень похоже изобразил их преподавательницу, изменив голос и жесты.
– Просто читает и всё. Медленно, заунывно, ужасно скучно… Так что я, пожалуй, куплю ее книжку, прочитаю дома с комфортом, и мне думается, на лекции вообще тогда стоит забить. Преподы заунывно читают свои лекции, стоя или сидя как мумии, семинары проходят вяло и очень редко. Мы много пишем, совсем не говорим, а многие даже не слушают. Смены деятельности никакой, практика предусмотрена на последних курсах, и то, сколько на нее отведено – ничтожно мало.
– Да, но как обычно говорят: высшее образование предусматривает просто помощь… В основном ты должен заниматься самостоятельно. Так нам объясняли.
– Нам так объясняли, чтобы снять с себя ответственность. Если что мы сами виноваты. А в таком случае, чем отличается дистанционное образование от дневного? Зачем же тогда тратить время на эти пары, если можно пойти работать, а весь материал, который нам тухло преподается проработать самостоятельно дома? Разницы никакой. Но всё-таки есть плюсы.
– Какие же?
– На парах можно почитать много книг, а под заунывное чтение сладко уснуть.
– Да, только чтобы тебя не заметили, – усмехнулась Алина. – Послушай, но ведь Сергей Семёнович совсем другой?
Сергей Семёнович, как в школе, старался менять виды деятельности. Сначала они слушали и писали, потом он просил законспектировать, давал самостоятельные задания. Его лекции были оформлены в виде презентации, они смотрели обучающие фильмы, тут же анализировали их. В общем, на его занятиях жизнь била ключом, и все работали. Возможно, на старших курсах в этом потребности не было, но младшие курсы еще не успели опериться, и поэтому этот школьный прием был для них очень кстати.
– Да, Сергей Семёнович крут, – согласился Марк. – Но, видишь, его мало кто любит из его коллектива и, наверное, из-за того что студентам комфортно с ним. Ведь они считают, что всё, что он делает, – прыганье, недостойное профессора.
– Да, я помню, как его при нас обсуждали Ветряков и та же Овсянникова.
– Я проеду с тобой.
– Чего это ты? Тебе же в обратную сторону?
– Дела-дела…
Алина закатила глаза. В конце концов эта скрытность уже раздражала.
– Ладно, так и быть. Посвящу тебя в свои тайны. Я еду на репетицию.
– Ну и что это за репетиция? – Алина изобразила равнодушие, но очень осторожно: чтобы Марк с кем-то откровенничал – большая редкость.
Было жутко любопытно. Главное – не спугнуть.
– Я репетирую песню в своей группе.
– Ты поешь?
– Нет, играю на гитаре.
– Круто… – Алина восхищённо улыбнулась.
Они разговорились вдруг о своих увлечениях. И Алина была приятно удивлена открытостью Марка, а также его музыкальными способностями. В благодарность будто за это, она поведала ему, что пишет книгу и надеется стать писателем. Только это большой секрет.
– Следующая – моя, – сказал он, когда объявляли станции.
Когда он уезжал, Алине хотелось обнять его. Этот разговор сделал его ближе. Но она просто помахала рукой и сказала: «До завтра».
Удивительно, как преображается человек, когда делится своими мыслями без страха быть осмеянным. Марк перестал быть шутом и клоуном в глазах Алины.
Глава 5
Приближался мамин юбилей. Ей исполнялось пятьдесят лет. У Алины были на карточке скопленные две стипендии: целых две тысячи рублей, на которые можно было бы купить букет цветов. Но что же еще такое придумать маме на юбилей, когда ты уже и не ребенок, чтобы рисовать открытку, и еще не совсем взрослая, чтобы купить дорогой подарок?
Незаметно для себя она унеслась к мысли, что часто родители склонны упрекать детей в черной неблагодарности. Доказать обратное бывает очень и очень трудно. Видимо, родителям очень тяжело перестроиться, когда их дети взрослеют. Мало того, что они сами едят, сами одеваются и ходят за хлебом, так они теперь на всё имеют собственное мнение, а еще такие занятые. Наверное, последний пункт и приносит больше обиды.
Поглощенные своей личной жизнью и заботами, мы всё меньше уделяем времени нашим родителям. Всегда такие нужные, такие необходимые на протяжении нашего взросления, они вдруг с болью для себя осознают, что всё теперь мы можем сами. Нужно перестраивать модель отношений, а это бывает порой так сложно. Родитель вынужден воспринимать нас как взрослого. И это труднее всего.
Вот я столько сделала для него (нее), ночи не спала, а он (она) теперь думает по-другому, спорит.
Как так?
Мы, дети, не помним многого из того, что они пережили с нами: эти бессонные ночи, нервные срывы, слёзы, когда мы болеем. Но родители не забывают из этого ничего. Подсознательно они хотят слышать от нас беспрестанное спасибо. Пусть завуалированное в поступках и внимании.
Алина вспомнила один случай. Мама часто рассказывала о своем младшем брате, который очень рано ушел из жизни. Это была для нее большая трагедия, но всякий раз, когда она вспоминала, то говорила о нем так, как будто до сих пор не могла поверить, что его больше нет. Алина давно носила в себе этот замысел, делала кое-какие заметки, но попутно история Кайи всегда отвлекала ее.
Что ж, для писателя очень важна мотивация, и вот она – мамин юбилей.
Когда мама вернулась с работы, и они немного посидели за праздничным столом, Алина вручила ей подарок – несколько белых листов. Это был рассказ-воспоминание. Алина описывала один солнечный день из жизни двух маленьких ребят: мамы Алины и ее братика, которого очень рано не стало.
Мама плакала.
– Да, мне было тогда двадцать лет, когда Андрей ушел. Я только тогда стала задумываться о смерти, что нас ждет там, где теперь наш Андрюша. Я ведь тогда сама решила принять крещение, покреститься. Просто стало страшно, что будет потом…
Алина пожала плечами.
– Ах, ты пока не понимаешь… И я даже не знаю, хочу ли я, чтобы ты поняла, или нет. Хотя, скорее, всё-таки да, чем нет. Просто порой, чтобы это осознать человеку нужно пройти через такие трудности.
***
Сегодня ночью Алина долго не могла уснуть. Для нее это было абсолютно нормально. Мысли, как с цепи сорвавшиеся, неслись на свободу. И она их не сдерживала. Наоборот, старалась запомнить, какая куда побежала. Потом записать.
Ночь – это было ее время, время слова.
Алина явственно ощущала свою эгоистичную сущность. И за это чувство она вряд ли была бы вознаграждена на небе. Вспоминая мамины слёзы, как она плакала над ее текстом, она ощутила приятное удовлетворение.
Андрей умер в семнадцать. Вызвав у мамы слёзы, взбороздив зажившие уже раны, Алина получила желаемый эффект и была горда от этого. Своим творением она оказала действие на человеческое сознание.
Это же потрясающе!
Тут же Алина вспомнила мамины заплаканные глаза и опустившиеся уголки рта… Алина сжалась в комок и заплакала. И вновь почувствовала свою двойственность. Кто отрицает, что в человеке несколько сущностей или уже точно две: черная и белая, тот ничего не знает о человеке.
Она поднялась с постели и направилась на кухню, прихватив с собой блокнот и ручку. Если есть что сказать – пиши, если не спится – пиши, если очень лень – всё равно пиши.
В любой ситуации пиши – таков был девиз Алины.
В комнате тихо спали мама, Вероника. Пройдя на кухню, она достала из холодильника ряженку и намешала ее с сахаром в стакане, поставила чайник.
Удивительно, когда много думаешь, всё время хочется чего-нибудь перекусить. Алина восполняла энергию сладостями, молочкой, мучным и никогда не толстела. Природа наделила ее ускоренным метаболизмом.
Через какое-то время на кухню пришла мама попить воды.
– Мам, – нерешительно произнесла Алина.
Спросонья мама ее не услышала, она ставила пустую кружку обратно в шкафчик и, закрывая дверцу, собиралась уходить.
– Мам, – вновь окликнула ее Алина, – ты прости меня.
Мама недоуменно посмотрела на нее.
– Ну за рассказ… Я не хотела, чтобы ты плакала, – быстро проговорила Алина.
Мама в ответ только кивнула и направилась в комнату.
Что это значит?
Не верю? Бесполезные слова?
Алина догнала ее в проходе и крепко обняла. Откуда ни возьмись появились слёзы.
– Алин, ну всё, мне завтра на работу, – мама обняла в ответ и похлопала по спине.
Алина подняла на нее красные от слёз глаза.
– Нашла, что дарить тебе в юбилей! Вот дура, правда!
– Ну, перестань! – мама улыбнулась. – Ты посвятила мне рассказ. Он меня очень тронул.
– Я испортила тебе настроение в твой праздник и, что уж кривить душой: я знала, что так будет.
– Ну! – мама махнула рукой, мол, ну нашла причину!
Алину это только еще больше раззадорило и, вновь всхлипывая, она уткнулась маме в плечо.
– Всё очень грустно у тебя… Впадать в уныние не надо, но мы не должны бояться грусти. С тех пор прошло тридцать лет. И я помню, как обещала себе каждый день читать по Андрею молитвы, потом каждую неделю, потом раз в две-три, наконец, я просто стала ставить свечки на поминальные дни. Время изгладило ревность молитвы. А ведь это никуда не делось. Всё это было, и это было страшно. И мы здесь не можем сказать, что было, то прошло, нет. Мы должны помнить своих любимых, даже когда их уже нет с нами. Кто знает, может, от нашей любви и памяти по ним, им там хорошо делается? А отворачиваться от горя не надо, горе очищает наши сердца. Ты затронула мою душу своим текстом… И я теперь вновь будто стала ближе к Андрюше. В эту субботу схожу в церковь на панихиду. Ну всё, пусти меня, а то я сейчас разговорюсь с тобой и не высплюсь. Алин, отстань!
Мама с шутливым раздражением отстранила от себя дочку и пошла в комнату. На повороте она выглянула из-за косяка и, подмигнув, сказала шепотом: «Спокойной ночи».
– Спокойной ночи, – ответила Алина.
Глава 6
Глядя в окно, Алина мысленно произносила только три наречия: «Промозгло, ветрено и мерзко…» Только ими она лениво и кратко могла обрисовать сегодняшнее утро. Маршрутка неслась по московским дорогам, прорываясь сквозь пелену ненастной дождливой погоды. Нина написала сообщение, чтобы не ждала ее в метро, потому что она решила остаться дома. Алина бы поступила так же, только Веронике сегодня к пятому уроку и прогулять не получилось бы.
Алину оставили в полном одиночестве. Денис, Марк, Нина – никто не пришел. С остальными однокурсниками Алина не любила общаться. Вдобавок ко всему первое занятие с журфаком пришлось как раз на этот нерадостный день.
После первой пары русского все собрали вещи и спускались вниз, чтобы перейти в другой корпус. Переход осуществлялся по длинному коридору нулевого подсобного этажа. Здесь было так холодно, будто в карцере. Студенты двигались сонной гурьбой, как стадо овец, ведомых на заклание.
По бокам находились обшарпанные двери, ведущие в старые аудитории, где хранилась макулатура, сломанные стулья, столы, различные вышедшие из строя вещи для спортзала, – словом, весь университетский хлам нашел свое пристанище в этом темном и жутко холодном месте.
– Знакомство с журналистами обещает быть очень интересным, – будто услышав ее мысли, протянул однокурсник Валера – пухлый хомяк с длинными жирными волосами. У него был такой тонкий дребезжащий голос, и сам он был такой кругленький, что напоминал Бараша из известного мультика «Смешарики».
Кстати, он был таким же меланхоличным философом.
Алина улыбнулась ему и вопросительно посмотрела.
– Темный страшный коридор, пара тусклых мигающих лампочек… Есть ли уверенность в том, что Инга нам не наврала? Что, если история про болезнь мамы Сёмика и вынужденные занятия в другом корпусе – всё подстроено?
Алина рассмеялась. Но в том, как говорил это Валера, было и правда что-то пугающее. Он наклонился к ней совсем близко, и она даже почуяла неприятный запах изо рта. Валера, заметив, что произвел нужное впечатление на девушку своей шуткой, продолжил и даже в процессе разговора несколько раз дотронулся до ее плеча, но Алину передернуло, и она поспешила к впереди идущим девочкам под предлогом что-то спросить.
Прелюдия не обманула, и само действие началось достаточно враждебно. Филологи робко столпились у раскрытой двери аудитории, бросая боязливые взгляды на ярких и шумных журналистов.
Среди толпы кротко раздавались вопросы:
– Это двадцать третья?
– Ну да…
– Нам же сюда сказали.
– Ну что, пойдем?
– А Сёмик? Сёмика-то нет?
– Нам точно туда?
Алина окинула глазами аудиторию. От журналистов так и веяло уверенностью и силой. Они практически все были стильно одеты. Шумные, яркие. Алина посмотрела на свой курс. А ведь несправедливо, что только по ее курсу будут судить обо всём филологическом факультете в целом. Их курс был редкостной коллекцией тихонь и скромников, среди них неестественно выделялась Алина, Денис, который почти не посещал университет, еще Нина и две мажорки, они сегодня тоже отсутствовали.
Алина вошла в аудиторию и громко спросила, здесь ли будут проходить пары Сергея Семёновича.
– Да-да, а вы кто такая, девушка? – раздался громкий голос молодого человека.
Алина не стала отвечать, просто махнула своим, мол, что стоите-то?
Филологи робко вошли в помещение и стали рассаживаться по местам. Журналисты притихли и с любопытством их разглядывали. Галя совсем раскраснелась и, споткнувшись, чуть не упала у стола с одними парнями.
Алина села на свободное место у окна и не сразу заметила на столе синий тетрадный блок с бабочками на обложке.
Через какое-то время в аудиторию впорхнул Сергей Семёнович, на ходу расстегивая пальто и разматывая старый, еще советский, наверное, бордовый шарф в полоску. А через пять минут после начала лекции отворилась дверь, и тихонько вошла крепкая фигуристая девушка в обтягивающих джинсах и кофточке, подчеркивающей тонкую талию. Осторожно, не прерывая лекции, тихой кошачьей походкой она прошла к своему месту.
Это было место, где сидела Алина. Девушка вопросительно посмотрела на нее, даже можно сказать, как-то враждебно, недоумевающе переглянулась с рядом сидящими однокурсниками и, усмехнувшись, села с краю. Затем стала доставать свой тетрадный блок, демонстративно вытянувшись по парте прямо перед носом у Алины. Это заняло каких-то пару секунд, но Алине стало совсем не по себе. Девушка нагло демонстрировала ей, что она совершенно не рада тому, что Алина села рядом с ней.
Алина всегда ненавидела таких девиц и глубоко в душе признавалась себе, что ненависть была вызвана завистью – завистью к их внутренней свободе. Пускай, да, они вели себя действительно отвратительно подчас, но у них было то, чего не было у Алины: той заветной раскрепощенности, открытости, храбрости…
Бессмысленной и ненужной храбрости, ведь перед кем и для чего им храбриться?
Но именно это качество делало их по-настоящему свободными. И Алина завидовала, что такое качество было даровано тем, кто, по ее мнению, был этого недостоин.
В перерыве между парами соседка Алины не собиралась никуда уходить и решила перекусить на месте… У нее с собой была вода и пачка с вафельками.
– Ну и как вам наши новенькие? – ничуточки не стесняясь присутствия Алины, завела разговор ее соседка с ребятами своего курса.
Двое парней, среди которых один был похож на представителя нетрадиционной сексуальной ориентации в обтягивающей розовой майке и таких же, обтягивающих тонкие ножки, джинсах. Второй был среднего телосложения и, несмотря на пирсинг в брови и модный прикид, выглядел в целом очень нейтрально. Девушка с рыжими волосами производила впечатление опасной хамки: смотрела нагло, враждебно и, казалось, чуть что-то не по ней – врежет как следует, и дело с концом.
Алина почувствовала, как они покосились в ее сторону, но предпочла сделать вид, что ничего не замечает, кроме экрана своего телефона.
– Смешные, – рыжая прыснула со смеху.
– Я думал, – отозвался один парень, – что тот жирный снесет мой стол. Я хотел ему сказать: «Слышь, поосторожней!» Но он так гаркнул свое «Извини!».
– Пардоньте!
– Чего?
– Он сказал тебе: «Пардоньте», – второй парень махнул рукой и закатил глаза.
Все засмеялись. Алина поёжилась.
Ну зачем Валера такой нелепый? Зачем он сказал это слово? А ведь он думал, что решил соригинальничать…
– Ну и когда сказал «пардоньте»… – парень очень похоже изобразил, так, что взрыв хохота продолжился, – слюни полетели мне в лицо, и я решил, что не буду с ним связываться…
– А то заплюет до смерти! – подытожила Алинина соседка.
Алине было и обидно за Валеру, и злоба брала, глядя на хохочущих ребят, потому что смеялись над человеком с ее курса и, таким образом, будто над ними – над всеми, но самое гадкое, что они всё это удивительно смешно делали, что Алина с трудом могла сдержать улыбку.
Это мерзко.
Валера и правда вел себя очень странно, будто знал о своей странности и пытался замаскировать деланной веселостью, искусственной самоуверенностью, делающей его еще более неуклюжим и смешным, отчего раздражал еще больше. И сейчас эти ребята так смешно его изобразили, что, увы, хотелось присоединиться к ним и посмеяться от души над бедным Валерой.
«Я чудовище», – мысленно прошептала Алина и достала вафлю, открыла воду. Разговор продолжился.
– Я этих чудиков в коридоре увидела. Паш, а ты, кстати, хотел же какой-то клип снять…
– Это не я, это Ника хотел…
– А где он сегодня?
– Дрыхнет…
– Понятно. Ну, так в том клипе вы же хотели всяких странных заснять?
– А, ну да, можно…
– Слушайте, ребят, а ничего, что я здесь? – не выдержала Алина.
Соседка быстро развернулась к ней, пристально посмотрела и с полуулыбкой спросила:
– Ссори, если хочешь засняться в клипе, погоди, тебя позовут.
Алина опешила. В таких ситуациях наглость всегда била в нокаут, а ответный удар придумывался, как правило, гораздо позднее.
– Ты что такое говоришь? – только и спросила Алина.
Соседка усмехнулась и, пожав плечами, отвернулась к своим друзьям, которые, затихнув, с любопытством смотрели на Алину.
– Держите ваше мнение относительно нашего курса при себе, вы нам тоже совсем не нравитесь, – говорила Алина и чувствовала, как волнение борется с «надо сказать». Щёки заалели, руки стали дрожать. И что-то зябко как-то стало.
Ну почему она такая трусиха?!
– И говорить при мне такие вещи – вообще наглость.
– Это почему? – с искусственным любопытством поинтересовалась рыжая.
– Потому что я с этого курса! – ответила Алина.
Но ребята, ёрничая, переглянулись, почти хором сказали: «А-а!», а потом также вместе пропели: «Поня-я-ятно!»
Соседка обернулась и, пожав плечами, спросила:
– Почему бы тебе не выйти тогда? А? А мы тут спокойненько поговорим?
Алина вновь опешила. И молчала. Соседка смотрела ей в глаза, и ни один мускул на ее лице не дернулся, в то время как Алину почти уже трясло.
– Да, правда, может, тебе погулять? Подышать свежим воздухом? – предложил гей.
Рыжая скалилась, второй улыбался, соседка, сощурившись, чего-то выжидала.
Подобные ситуации случались с Алиной. Это было в подворотнях ее родного города, когда местное молодежное быдло собиралось покурить и распить очередное бухло. Несколько раз Алина участвовала в этих сборищах, потому что ее соседка по этажу была такого пошиба.
В подростковом возрасте почему-то хочется гулять и общаться со сверстниками, слоняться по улицам, тратить впустую время. Не всегда, конечно, но иногда прям так накатывало, что Алина сама звонила в квартиру своей приятельницы Лиды, и они шли «на угол» – место встречи местной молодежи.
Там были мальчики. Играли гормоны, хотелось пофлиртовать.
Часто случалось недопонимание, она уходила и читала «Джен Эйр» или «Морского волка». Каждый раз ей было дико слышать некоторые шутки, всякий раз ее неприятно поражала наглость и тупость, но не всегда она реагировала спокойно. Бывало, смолчит, а только потом додумает, как нужно было ответить (Вероника называла это социальной тормознутостью), а бывало, наоборот, станет огрызаться, и это часто действовало во вред.
– Я уходить никуда не собираюсь, – медленно проговорила она.
– Да? – переспросила рыжая.
– Да! – тут же ответила ей Алина. – Глядя на вас, мне удивительно, что в нашей стране все подряд получают высшее образование, потому что некоторые ведут себя, как самое настоящее быдло из подворотни.
Соседка напряглась.
– Ты за эти слова, знаешь, что сейчас…
– Я еще не договорила! Я тебя здесь не перебивала, пока вы тут сидели и насмехались, теперь и вы послушаете… – Алина не собиралась сдаваться.
– Ой, ребят, давайте послушаем, правда! – гей откинулся на стуле и принялся слушать.
Это как-то сгладило ситуацию, и все усмехнулись. По ходу в этой компании он был за клоуна.
– Нужно иметь элементарное понятие о том, как ведут себя нормальные цивилизованные люди, вы же ведете себя, как…
Алина запнулась, и ее поймали.
– Как быдло… Ты же сказала? – подняла бровь ее соседка.
– Да, и от своих слов не отказываюсь.
Повисла тишина. Она длилась секунд семь, как вдруг рыжая подскочила и начала скидывать с парты все канцелярские принадлежности Алины.
– Давай, тогда проваливай с моей парты! Давай, вали! Мне вообще не понравилось, что ты здесь сидишь! Пошла отсюда!
Ребята сначала подскочили от неожиданности, а потом принялись хохотать, заливаясь то в беззвучном смехе, то в шумном гоготе. Рыжая достала телефон и начала снимать.
– Что ты делаешь? Ты ненормальная? – спросила ошарашенная Алина.
У соседки дрогнули уголки губ, и было видно, что всё это спектакль, а играет она неплохо.
Алина схватила ее сумку и швырнула далеко вперед. Соседка задохнулась от неожиданности и толкнула Алину на подоконник.
Будет драка.
Надо просто это принять и не трусить. Алина глубоко вздохнула и, рванув вперед, сразу же схватила девушку за волосы и стала тянуть в разные стороны. Соседка была выше ее на голову, но комплекции они были практически одинаковой, разве что Алина выглядела более хрупкой по сравнению с ней, тем не менее она старалась не проигрывать. Девчонки закрутились в клубке, как дерущиеся кошки.
Прозвенел звонок, и толпа народа хлынула в аудиторию, кто-то примкнул к смотрящим, несколько ребят с журфака бросились расцеплять дерущихся.
Сергей Семёнович пришел на пару, когда всё пришло в норму.
Во время занятий соседка огрызалась, когда ее что-то спрашивали. У нее была совсем красная левая щека, в нее Алина вцепилась со всей силы ногтями. Сама Алина с болью сглатывала, удар пришелся ей прямо в горло.