Анна Велес
Внутри пророчества
Пролог
За 8 лет до прихода Черного года
В тот день рассвет казался особенно прозрачным, прямо льдистым. Небо, почти не имевшее цвета, постепенно наполнялось голубизной. Огненный диск солнца не спешил показаться из-за гор, он лишь слал ввысь розовые нежные всполохи. Воздух был тих и свеж. Даже здесь – на центральной императорской арене для боев. Самом страшном месте в Подлунном Государстве.
Старый Император привстал со своего массивного трона, обитого соболями, устремил взгляд на Восток. Он будто бросал вызов встающему светилу. Он в своей власти равен Солнцу. Так считал этот заносчивый старик. Его трон и его корона – это было единственное, что Император ценил в жизни. Он упивался своей властью, которая на самом деле давно уже была номинальна. Делами страны занимались Старейшины при поддержке Совета Магов. Армия подчинялась им, люди верили в их закон. Императора не интересовала его земля и его подданные. Он чтил только свой статус, свои привычки, золото и роскошь. Он давно не видел истины, и не хотел ее замечать.
В его горделивой иллюзии было лишь одно темное пятно. Император ненавидел своих наследников. Ведь среди них может найтись тот, кто отнимет у старика власть – суть его жизни. А потому в течение многих лет Правитель тайно избавлялся от своих детей и внуков, коих наплодил в свое время больше нужного. Были подлые убийства из-за угла, были отравления и предательства. Верные Императору темные стражники истребляли законных и незаконнорожденных отпрысков короны.
В этот день должен был погибнуть еще один. Лин был совсем молод. Всего семнадцать. Однако он уже считался одним из самых лучших мечников Подлунного Королевства. К тому же он был умен и трудолюбив. Учителя Школы Школ любили этого ученика за его раннюю мудрость и просто удивительную скромность. Да, даже в свои семнадцать Лин был опасен для Императора. И старик ждал этого рассвета, как ждал смерти ненавистного внука.
На дворцовой арене часто проводили бои. Жестокая забава для Двора. Любимые смертельные игры Императора. Только самые наивные и безрассудно смелые бойцы жаждали заполучить победу в поединках. Лучшим мечником в государстве должен был быть назван тот, кто продержится 7 боев. Поединки проходили по простым правилам. Побежденный умирал прямо на арене.
Вот только никому из смельчаков не раскрывали главного секрета турнира. Против победителя выходило еще семеро. Уже не по одному, а целой группой. Темные стражники Императора окружали в последнем испытании измотанного претендента на победу и на потеху немногочисленной пьяной от крови публики, убивали, долго, медленно, давая ему истечь кровью от многочисленных ран.
Сегодня такая судьба ждала Лина…
Солнце выкатилось на середину неба, оно дарило свое тепло и ласку землям Империи, золотило фрукты в садах, наливало силой пшеницу, тихо и нежно плавило оно вечные снега Гор, дарило драгоценный блеск листве густых лесов. Мир радовался Солнцу. Лин тоже видел светило. Он был рад, что эти лучи окрасят момент его смерти. Что Солнце почтит его победу. Ведь сегодня Лин сделал невозможное.
Он ушел с арены живым. Оставив за собой семь трупов темных стражников Императора. Израненный, облитый кровью, и своей и чужой, шатаясь, тяжело опираясь на любимый клинок, он шел. Прочь… Под молчание трибун, под гневным взглядом Императора. Все дальше и дальше… Столько, сколько позволит ему пройти богиня Судьбы Лагадх. Он победил не ради трона или славы, он просто хотел жить. Он даже сейчас еще надеется. Хотя бы еще час. Лин клялся себе и богам, что никто во Дворце не увидит его бессилия. Пусть он умрет там, за воротами, но не сдастся. Он никогда не подарит Императору своего поражения.
Лин миновал роскошные покои, галереи с тонкими белоснежными колоннами, с резьбой по камню, выполненной самыми искусными мастерами Подлунного Государства. Его шаги гулко стучали по розовому мрамору. Воин пересек залы и гостиные, вышел из Дворца Императора, через широкий двор, в Храмовое Крыло. Теперь его путь лежал мимо скульптур, изображающих каждого из Богов.
Медленно ступая по белому камню Храма, Лин начал мысленно обращаться к каждому из семи Хранителей Государства, а его кровь, капавшая на плиты, становилась его последним пожертвованием. Он воздал хвалу Грану – богу Солнца, чей лик освещал сегодня землю, леса, горы, реки и долины, чье тепло сегодня грело бойца на арене и придавало ему сил. Послал он молитву Луноликой Ате-защитнице, уберегавшей его в бою, прощальные слова были мысленно направлены Бальмиру, богу плодородия, за вольготную сытую жизнь, все семнадцать полных лет Лина. Особую молитву прочел он у подножия статуи Лагадх, легкий поклон предназначался Врачевателю Лепроту.
Все труднее становился его путь, все медленнее были шаги. А в зале осталось всего две статуи. Последним в ряду было изваяние андрогинна Нерарса, божества любви и войны. А вот на предпоследнюю статую бросил Лин особый прощальный взгляд. Она сидела на своем троне, укутанная в темный плащ, глухой капюшон которого скрывал тонкие прекрасные женские черты лица. Лишь красиво очерченные губы и острый подбородок были видны Лину. Но скоро, очень скоро воин увидит тайну ее лица. Черты Мелит – богини Смерти.
Он уже почти прошел мимо ее статуи, когда из алькова, куда обычно помещали подношения, навстречу Лину шагнул некто. Так же закутанный в плащ, будто слуга богини. Решительный, уверенный, готовый убивать.
Лин остановился. Можно было смириться с судьбой, можно было просто принять последний удар и пасть. Но… самый опасный наследник трона просто не мог иначе. Он с трудом выпрямился, перехватил удобнее меч, скользкой от собственной крови рукой. Он приготовился к бою. В конце концов, умереть у ног Мелит, куда больше славы, чем пасть на арене под смех толпы. Лин ждал последнего боя.
Его противник чуть раздвинул складки плаща, вытащил свой клинок. Тонкий, длинный, гибкий и быстрый, клинок, чье движение Лин даже не отследит, так как пот и кровь заливают лицо. Но все же…
Он принял боевую стойку, готовый хотя бы попытаться… Незнакомец в плаще шагнул вперед, готовый убить. Легкая победа. И уже завтра императорские глашатаи разнесут по стране весть о том, что один из наследников трона, победитель турнира и великий воин, умер от ран.
Лин собрал последние силы, чтобы не пропустить удар. Он все же увидел, когда противник занес клинок, лучи Солнца блеснули на лезвии. Еще мгновение и… Воин сначала даже не понял, что произошло. Просто его незнакомый противник вдруг застыл, содрогнулся всем телом, выронил свое оружие и сам стал заваливаться на бок. Без единого звука. Лин интуитивно понимал, что враг умер раньше, чем его голова коснулась храмового пола.
И тут же чьи-то руки подхватили воина. Уверенно, но бережно. Лин опустил свой меч, чтобы заново опереться на него, с трудом повернул голову. Еще одна фигура в таком же черном плаще, но капюшон был откинут. Женщина была еще совсем молодой, почти девчонкой. С милым веснушчатым лицом, с копной золотистых волос, в которых почему-то обильно блестела такая неправильная яркая седина.
– Я подумала, что ты сегодня собрал достаточно жизней, чтобы выкупить свою, – спокойно сказала незнакомка. – Теперь стоит просто позаботиться о себе.
– С тем, чтобы выиграть у судьбы лишние пару часов? – усмехнулся глухо Лин.
– Я бы не стала тратить на тебя магию, ради лишней пары часов, – она удивительно крепко держала его за предплечье. – Сегодня ты не умрешь. Идем. Я доставлю тебя к лекарю, кто не выдаст победителя турнира стражам Императора.
– И заслужишь его проклятье, – дополнил воин. Он сделал шаг вперед. Через рукав рубахи Лин чувствовал тепло, струящееся из ладоней чародейки. Ему казалось, что он даже способен видеть золотистый цвет силы, которую женщина вливала в его тело, давая шанс на спасение. – Гнев правителя смертелен.
– Если выжил ты, то уж я-то точно смогу избежать неприятностей, – это прозвучало беспечно весело. – Его люди просто не смогут меня найти. К сожалению, я знаю, когда, где и как завершится мой путь.
– Я буду счастлив пожелать тебе долгих лет жизни, – серьезно проговорил Лин. – Тебе и другим магам. Тем, кто может помочь бескорыстно в трудный момент. Да сохранит их Ата.
Он чуть помолчал, сосредоточившись на дороге. Благодаря магии незнакомки, теперь воин чувствовал себя немного сильнее, его взгляд прояснился, ноги ступали увереннее.
– Я бы не хотел, чтобы когда-нибудь настал страшный день в истории Империи, – продолжил Лин. – Когда в стране не окажется магов.
Незнакомка остановилась, посмотрела ему в глаза. Удивительно грустно.
– Тогда помни, наследник трона, – твердо, с некоторой даже настойчивостью, ответила чародейка. – Когда придет этот день, продолжай верить. Верить в то, что за твоей спиной снова окажется помощь, которой ты не ждал. Верь в это всегда. Потому что от твоей веры будут зависеть жизни Империи.
Почему-то в этот миг Лину стало тревожно. Не за себя. А за знакомый ему мир. Он торжественно кивнул женщине, будто давал клятву.
– Я сохраню эту веру столько, сколько хватит моей жизни, – проговорил он.
– Тогда давай продолжим ее спасать, – она снова улыбнулась и чуть подтолкнула воина вперед.
Когда они покинули Храмовое Крыло и вышли в коридор, ведущий к крыльцу, называемому Черным, за то, что этой дорогой пользовались лишь слуги.
– Сейчас я помогу тебе забраться на лошадь, – сказала женщина. – И животное само отвезет тебя куда нужно. Это будет дом в Слепом квартале. С синей крышей. Хозяину нужно будет только назвать мое имя, и он спрячет тебя, вылечит и поможет тайно покинуть столицу.
– Ты рискуешь, оставаясь во Дворце, – напомнил Лин.
– Я не останусь, – отрицательно мотнула она головой. – Этой ночью я буду уже далеко от столицы. Меня ждет битва, не менее опасная, чем твоя.
– Я буду просить Ату защитить тебя, – пообещал серьезно воин. – И вознесу молитву Лагадх, чтобы когда-нибудь наши пути снова пересеклись.
– Мне это не помешают любые молитвы, – признала чародейка.
– Скажи мне свое имя, – попросил он уже на ступеньках крыльца. – Пусть не ради того, чтобы твой лекарь смог оказать мне помощь, а ради того, чтобы я мог говорить о тебе богиням.
– Меня зовут Тари, – назвалась женщина. – Это сокращенное от Янтаря.
– Какая удача, – через силу улыбнулся воин. – Возьми на память обо мне.
И он снял с пальца золотой перстень с камнем, о котором упомянула чародейка.
– Оно принадлежало моей матери, – пояснил Лин. – Пусть оно защитит тебя. Она тоже всегда любила только янтарь.
Тари торжественно кивнула и приняла подарок, как-то особенно бережно, даже с благоговением.
Когда лошадь размеренным шагом вынесла с площади Черновых ссутуленного, немного неровно сидящего в седле воина, женщина еще пару мгновений смотрела ему вслед, а потом направилась прочь, к месту, где ее ждал посланник.
– Ты задержалась, – сказал тот, кто должен был доставить чародейку к месту битвы. – Надеюсь, твой путь и твои намерения остались тайными, как и велел мой господин Ролас?
– Конечно, – равнодушно бросила ему Тари.
– И никто не видел тебя во Дворце? – спутник посмотрел на нее испытующе, с подозрением.
– Видел, – честно отозвалась чародейка, сжимая еще в кулаке подарок Лина. – Тот, чью жизнь я спасла сегодня. И ты не смеешь меня упрекать в этом. Потому что, возможно, благодаря этому человеку, я выкупила и свой шанс на спасение у Мелит и Лагадх.
Посланник помолчал, потом пожал плечами, будто смирился с ее словами. Они оба пустили своих лошадей в галоп, чтобы к ночи добраться до места боя.
Весна Черного Года
Огромное, желтое, как апельсин, солнце застыло у самого горизонта. Будто великий владыка, оно оглядывало своё царство суровым внимательным взглядом перед тем, как отправиться в опочивальню. И вся природа застыла в почтении под этим властным взором. Тяжелый знойный воздух не колебался, пение неугомонных птиц смолкло, деревья не шуршали изумрудной листвой. Торжественность момента нарушал лишь густой непослушный аромат сена, вырывающийся из сарая, зовущий в дремоту и безмятежное счастье. Любого, кто столкнулся бы с этим запахом, тянуло прилечь, растянуться на мягком шуршащем ворохе высохшей травы, зарыться в солому и мечтать о чём-то сладком и беззаботном. Все бы поддались на зов, но не он.
Молодой человек с задумчивым видом стоял у входа в сарай. Он не облокачивался на притолоку, он был собран и немного напряжен. Бледное вытянутое лицо, мягкие белокурые волосы, падающие на лоб, высокая худощавая фигура, натянутая, как струна, – он совершенно не вписывался в картину сельской природы. Слишком суровое выражение лица, слишком пронзительный и властный взгляд. Он в своей царственности мог бы поспорить даже с солнцем.
Ночёвка на сене была явно не для странного чужака, но пока обстоятельства заставляли его искать пристанище именно здесь. Он, впрочем, спокойно мирился с судьбой, хотя сладостные мечтания вряд ли посетили бы его в ароматном плену сена. Он вообще не умел мечтать, он строил планы, потому что всегда знал, чего хочет и как это можно получить. Его путь только начинался, а впереди ждало нечто, совершенно несовместимое с беззаботным счастьем…
А где-то на востоке, за тысячи чи от старого деревенского сарая, в горах, где никогда не тает белоснежный искрящийся снег, совсем другой человек любовался на закат. В отличие от того хмурого юноши, его не оставлял равнодушным розоватый свет солнца, опускающегося за далёкую скалу, да и великолепие застывшей белизны радовало наблюдателя. Он был достаточно мудр, чтобы в постоянстве снегов находить успокоение, чтобы, улыбаясь, провожать солнце, вдыхая большими глотками холодный прозрачный воздух гор. Этот человек был пожилым мужчиной, в котором легко можно было угадать воина, не рядового рубаку, а опытного и хитрого полководца.
Он стоял на вершине горы, на маленьком уступе, сложив на груди руки, всматриваясь в след таящего светила. Его черный длинный плащ свободно летал за плечами, подобный огромной тени или грозной птице. Мужчина улыбался, печально, немного горько, как будто в преддверие скорого расставания с кем-то очень близким и любимым. Эта светлая грусть посвящалась миру. Тому огромному королевству, которое лежало у подножия гор, скрытое сейчас прозрачной дымкой голубоватых облаков.
Мэтра Аркиса печалило скорое будущее, ожидающее мир, он уже чувствовал беду, которая подкрадывалась к жителям этих просторов. Страшная весть ещё не достигла стен горного монастыря, но мэтр уже знал, что она в пути. И он готовился сделать хоть что-то, чтобы спасти империю и… самого себя. Но прежде нужно подтверждение. Когда догорит закат, в ночной мгле, в нижние ворота Тайного города вбежит гонец. Его донесение передадут совету, а потом лучшие жрецы в главном храме Семи Богов поднимут завесу будущего и покажется то, что Аркис уже знает. Мэтр глянул последний раз на угасающее солнце и пошёл в свои покои. Там его уже ждал тот, кто сможет помочь…
Глава первая
Осень позолотила листву, наполнила воздух ароматами урожая. В покое её бесконечно синего неба висело ощущение изобилия. Казалось, в эту пору Боги осыпали людей своею милостью, и Солнце, радостнее, чем обычно, улыбалось детям Земли.
Но это была лишь иллюзия. Осень породила не только плоды и зерно, она дала созреть распрям империи. В большом государстве всегда мало покоя, но войны всё же не часты. В тот год период между Маббоном и Самайном смело можно было назвать временем зарождения бури. Порядок ушёл с земель империи. Что-то нарастало, ползло, наваливалось на подлунное королевство. Леса и веси заполнила нечисть. И Магический совет императора ничего не мог с этим поделать. Тьма вышла из-под контроля. После наступления сумерек земля королевства уже не принадлежала людям. Недовольство магическим советом и отчаяние, рожденное в крови невинных жертв Тьмы, вылилось в бунты. Испуганные жрецы лишь ещё больше усугубляли ситуацию. Паника превращала каждый их верный шаг в ошибку.
В народе росла вера в ведаров. «Люди с одним даром», близкие к природе и её извечной мудрости, хоть как-то сдерживали Тьму. Но страх уже изменил души людей.
Смерть порождает смерть, насилие влечет за собой ещё большее насилие. К началу октября по дорогам империи уже нельзя было ходить невооруженными. Толпы разбойников, обезумевшие насильники, простые крестьяне, заболевшие чумой бунта, – все они наполняли леса, все они жаждали наживы и чужой крови. Мелкопоместные князьки, почуяв, что власть императора перестала быть абсолютной, самоуправствовали и тиранили местное население.
Буря шла на империю. И канун Самайна она разразилась. Огромная армия кочевников с юга напала на границы королевства. Время Мёртвых стало временем войны. 3987 год эры Новых Богов не упоминался в пророчествах, молчали о нём предсказания. Чёрный год заката империи оказался не узнанным…
День был холодным, но ясным. Солнце белесым пятном висело в небе. Оно уже не давало тепла, лишь свет. Могучие кедры слегка трещали ветвями, будто жаловались на мороз. Прозрачный воздух тихо звенел. И множество звуков вливалось в его музыку. Крики птиц, шорохи обитателей леса, тот же хруст веток – всё это звучало громче, звонче, отчетливей.
Выложенная булыжником дорога бежала вниз. Похожая на серебристую ленту, она красиво изгибалась, вилась к подножию гор, к людям, живущим на просторах империи. И Витт шёл по этой дороге. Путь его был похож на пробуждение от странного снежного сна, в котором он прожил последние пять с половиной лет.
Он шёл ровным быстрым шагом, чётко соразмеряя дыхание с лёгким стуком, который рождался от соприкосновения сапог с камнем. Он шёл и думал. У каждого человека есть своя судьба, своё предназначение. Каждый являлся на свет, чтобы принести свою каплю в море истории. Одни пришли в этот мир, чтобы строить, творить прекрасное или просто выращивать плоды земные. Другие родились, чтобы разрушать, убивать, приносить в мир хаос и горе. Кому-то суждено властвовать, кому-то – подчиняться. Одним Судьба-Хозяйка указала светлый путь, другим – тьму. Маги, властители, тираны, поэты, разбойники, землепашцы и воры… Разнообразие в равновесии – таков закон миров и предназначений.
Витт родился воином. В битвах был смысл его жизни. Время смут стало его временем. Он не нуждался в славе героя, не искал поживы. Ему не приносила радости чужая смерть. В битве не испытывал он опьяняющего ликования, злости и одержимости берсерка. Разум его всегда оставался холодным. Он знал, что его дело лишь восстанавливать мир, возвращать положенный порядок вещей, не более. А когда всё возвращалось на круги своя, он отправлялся дальше, туда, где было нужно его ремесло. Судьба поручила ему стеречь равновесие, восстанавливать его рамки с помощью оружия и боевой магии. Он должен был наравне с немногими другими идти по пути воина истины. Вечный наёмник, воюющий скиталец…
Этот морозный день, этот кажущийся бесконечным спуск походил на погружение в глубины моря. С каждым шагом, с каждым глотком воздуха Витт впитывал атмосферу того мира, к которому приближался.
Провинцию, что лежала у подножия гор, ещё не задела война. Меньше здесь было разбойников на трактах, меньше недовольства и страха. Даже нечисть не смела вволю веселиться в этих краях. Слишком близок Тайный город. Его власть ещё пока защищала предгорные селения. Но тень опасности уже нависла над Подгорной провинцией. И люди уже научились быть осторожными. Зло нашло путь и в их сердца.
Витт знал, что дальше будет хуже. Он мог представить перекошенные злобой лица жителей равнин, увидеть мысленным взглядом мелькание в морозном воздухе обагрённых кровью клинков, услышать шипение жутких тварей, восставших из могил. Глубины тьмы лежали внизу. Море страха и боли готово было поглотить Витта. А он готов был смело вступить во мрак настоящего.
От тёплого плаща, подаренного Витту братьями из Тайного города, пахло дымом и благовониями. Вдыхая этот запах, воин слегка морщился. Почему-то ароматы покинутого горного монастыря сливались с лёгким чувством вины, которое поселилось в душе Витта в тот момент, когда за ним закрылись Нижние ворота Города. Это чувство вины родилось потому, что дорога вниз, в гущу войны, боли и страха, дарила Витту неуместную радость. Он возвращался не только в мир, но и в себя. Он опять чувствовал себя воином. Впереди его ждал бой. Настоящий, не тренировочный. И тело Витта ликовало в предчувствии этой битвы.
Он многое узнал в монастыре, он отточил за пять лет свои навыки. Теперь во всей империи трудно было найти равного ему во владении мечом. В голове Витта золотыми буквами горели слова сильнейших заклятий боевой магии, которые на тайных уроках подарил воину мэтр Аркис.
Но что-то было в нём ещё до монастыря. Некая мудрость, впитанная с молоком матери. Мудрость истинного воина. И именно она пробуждалась в душе Витта после долгого сна. Чем ближе он был к подножию гор, тем больше становился самим собой. Это не могло не радовать. Печаль и горечь всегда возьмут своё. Один день они могут и подождать.
Когда начал опускаться закат, Витт уже оставил горы позади. Хуже стала дорога, гуще лес. Пора было искать место для ночлега. По чуть заметной тропинке путник поспешил в темноту могучих кедров. Его инстинкты и возродившаяся память подсказывали путь. Там, в конце неровной лесной тропки должно было быть селение.
Когда Витт поймал в воздухе запахи хлеба и дыма, он остановился. За пять лет вряд ли сменились традиции, а значит, храмы по-прежнему нуждались в подношениях. Да и не повредит лишний раз задобрить Богов даже без всяких правил и догм. Витт достал арбалет и принялся искать подходящую жертву…
Одинокая башня из чёрного камня пронзала своим шпилем небо. Она обветшала со временем, её когда-то прочные стены покрылись трещинами. Но башня по-прежнему гордо и упрямо стремилась вверх, резко вырываясь из плена древнего леса, окружающего её со всех сторон.
На жителей близлежащих деревень она наводила ужас. Никто, правда, уже не помнил страшных легенд, связанных с этой башней, но её мрачность и одиночество всё равно отпугивали людей. Проклятое место.
Очень долго башня пустовала. Но несколько лет назад, в один тихий вечер в её окнах зажегся свет. У башни появилась хозяйка. Молодая ведарка заняла эти мрачные чертоги. Никто из местных жителей не знал, откуда она пришла. Никто никогда не задавал ей вопросов. Эта женщина казалась такой же мрачной и холодной, как и её жилище. Когда ведарка приходила в деревни, чтобы купить зерна, фруктов и вина, улицы селений быстро пустели. Её боялись. За ту тёмную силу, что окутывала её невидимым плащом, за ту тяжелую властность, которая проскальзывала в походке и жестах ведарки, за ясность и пронзительность её взгляда, за усталость, которая пряталась в глубине её глаз.
О ней уже слагали легенды, распускали страшные слухи. Очень немногие из местных жителей решались обратиться к молодой ведарке и её искусству. Зато частенько приезжали в её тёмную башню гости из других земель. Да и не только люди бывали её гостями. Оборотни и вампиры посещали ведарку. Часто по ночам горел свет в окнах далёкой башни. Эта мрачная известность и могущество странной отшельницы ещё дольше ужасала крестьян…
В ту ночь ей снился кошмар. Такое случалось не впервые, это уже давно стало нормой её жизни. Во сне она переживала ужас, который никогда не видела в реальности, но о котором знала уже много лет со слов других. В ночном кошмаре она умирала, потому что не сделала этого наяву. Когда в полночном мраке приходили к ней эти картины, она не боролась с ними, а смиренно ждала, пока они захватят её в плен, подчинят себе, утопят в своем кровавом месиве. Она отдавала во сне свой долг и не роптала.
Но в эту ночь ей не удалось прожить свой кошмар до конца. Реальность резко вырвала её из мира сна. Кто-то нарушил границы её владений, кто-то двигался к башне. Сев на кровати, ведарка прикрыла глаза и слегка напряглась, заставляя себя почувствовать того, кто шёл на встречу с ней. Время уже давно перевалило за полночь, хотя до рассвета всё-таки было ещё далеко. Ощутив ауру своего незваного посетителя, ведарка слегка удивилась.
К порогу башни подошёл вампир. Не рядовой, голодный, злой и отчаявшийся. Нет. Этот сын Чёрного огня принадлежал к вампирской знати. Не было в нём и злости, не было ненависти к живым. Только усталость. Так похожая на её собственную. Не был он и голоден. Ведарка почувствовала запах крови и обрывки чужого тепла, ещё витающие вокруг чёрного плаща, который окутывал сына Тьмы.
Давно не было у неё таких гостей, и она поспешила к нему на встречу. Когда ведарка спустилась вниз, в камине весело потрескивал огонь. Она уловила тот момент, когда её незваный гость кинул заклинание. Языки пламени освещали почти весь зальчик, но вампира здесь не было. Он смиренно стоял во дворе, ожидая пока она сама пустит его в дом. Это тоже удивляло. Ведарка держала двери не запертыми, не вешала на них никаких защитных заклинаний. Нелюди спокойно входили в зал, чтобы дождаться её в уюте дома. Он так не поступил. Он начинал беспокоить ее. Так как его приход был неожиданным, и действия его становились все более странными. Будто он принес весть, которой она и ждала и боялась одновременно…
Ведарка распахнула дверь на улицу и жестом пригласила гостя войти. Он легко поклонился и прошёл внутрь дома, обдав молодую женщину волной холода. Посреди зала он остановился и глянул в глаза своей хозяйке, смело и как-то равнодушно. Странным казалось отчуждение этих блестящих желтых глаз с вертикальными зрачками. И стоял он непривычно бездвижно, высокий, черноволосый, закутанный в черноту ночи. Его бледное лицо было неправдоподобно красиво, как и у всех сынов Тьмы.
– Здравствуй, госпожа, – после напряженной паузы произнёс гость. Голос походил на человеческий, в нём трудно было уловить характерное шипение, присущее всем вампирам.
– Здравствуй, – вежливо отозвалась ведарка.
– Мой государь, князь ночи Ролас, шлёт тебе привет.
– Спасибо, – она слегка улыбнулась. – При встрече передай ему мой ответ.
Вампир поклонился.
– Князь так же просил передать тебе подарок и извинения за беспокойство, которое я доставляю тебе своим визитом.
В тоне вампира не было ничего кроме спокойной вежливости, от этого все, сказанное им, казалось искренним. Ведарка молчала. Ей не хотелось отвечать очередной церемониальной фразой и превращать разговор в фарс. Поняв это, посланник князя Ночи чуть заметно улыбнулся. Под тонкими губами обнажились жемчужно-белые клыки. Вампир не засмущался, не отвел взгляда. Ведарке это понравилось. Между ними обозначалось хрупкое понимание, какой-то определенный договор, удовлетворяющий обоих и успокаивающий.
Она жестом пригласила его сесть за стол. Он опустился на скамью плавным, каким-то летящим, движением, а потом преувеличенно медленно, будто доказывал, что нет в нем ничего угрожающего, достал из-под плаща небольшую шкатулку, которую осторожно протянул ведарке, присевшей за стол напротив него.
Молодая женщина не спешила забирать подарок. Она рассматривала тонкую искусную резьбу, выполненную по глади кости, из которой была сделана шкатулка. Все так же преувеличенно медленно вампир поднял крышку и вытащил из ларчика огромный кусок янтаря. По его желанию вспыхнули свечи в зале. И внутри камня заплясали медовые искорки. Кулон медленно раскачивался на шнурке, сплетенном из золотых нитей. Эта огромная капля застывшей смолы завораживала своей красотой.
– У князя Роласа всегда был великолепный вкус, – заметила ведарка. В ее глазах светились веселье и теплота. Вампир чуть заметно вздрогнул под ее взглядом. Ведарка задорно улыбнулась. Не привык этот молодой вампир к людскому дружелюбию, трудно молодому вампиру понять, что для нее нет разницы между людьми и нелюдями. А она, и к тем, и к другим, относилась одинаково – равнодушно.
– Да, – заговорил вампир. – Его любовь к прекрасному и совершенному уже давно стала легендой. Тебе нравится подарок?
– Конечно. А не прислал ли Ролас мне письма?
Вампир кивнул и протянул ей свиток. Ведарка, развернув пергамент, быстро пробежала его глазами. Опустив письмо на стол, она еще какое-то время смотрела на ухоженные длинные пальцы своего гостя. Внимание привлекал огромный перстень с рубином, так хорошо ей знакомый, почти ненавистный. Хотя ее не удивлял вид этого перстня на этой руке. Кто-то же должен был носить этот символ власти.
– Итак, тебя зовут Грат, – подняв глаза к лицу собеседника, произнесла она деловым сухим тоном. – Ты первый советник князя.
– Все так, госпожа, – спокойно подтвердил вампир.
– Можешь называть меня Тари. Это сокращенное от Янтарь. Я очень люблю этот камень, потому мне и присвоили это имя.
– Хорошо… Тари, – ведарка усмехнулась, заметив нотки смущения в его голосе, и то, как гость запнулся перед ее именем. – Я передал привет и подарок от князя. Ритуал приветствия почти завершен. Позволь напоследок сделать тебе подарок и от себя лично. Потом мы перейдем к делу.
Молодая женщина чуть заметно кивнула. Грат вытащил из-под плаща длинный узкий футляр, обитый черным бархатом. Раскрывать его он не стал, а просто опустил подарок на край стола. Тари сама протянула руку и подняла крышку футляра. Подарок вампира был великолепен. На бархате лежал кинжал с узким лезвием, похожим на застывший холодный огонь. По глади клинка мерцали руны. Изящную рукоять украшал цветочный узор из пластинок янтаря.
– Грат, ты превзошел своего князя в щедрости, – с восхищением глядя на кинжал, сказала Тари. – Твой подарок бесценен.
– Скорее, просто очень дорог, – поправил ее вампир с легкой иронией.
– Разве твое доверие можно измерить в золоте? – насмешливо подняв бровь, спросила ведарка. – Ты даришь мне оружие, от которого сам мог бы принять смерть. Серебро убивает и старших вампиров. Тем более заговоренное.
Грат молчал, а Тари, положив ладонь на лезвие кинжала, приручала чужую магию, заложенную в эту вещь. Тяжелую и древнюю, какую-то холодную. Будто уже выпившую темную кровь ни одного сына Ночи.
– Ну, что же, советник Роласа, пора говорить о делах, – ведарка закрыла футляр и отодвинула его в сторону. Она машинально дотронулась до виска, где еще гудела легкая боль, оставшаяся после впитывания чужой магии. – Заверение в дружбе от самого князя Ночи, дорогой подарок, магический артефакт, просьба сохранять строжайшую тайну и ты – высокий посланник. Что же я должна сделать? Перевернуть Вселенную?
– Нет. Но дело, правда, очень серьезное. – Грат немного помолчал, а потом продолжил. – Я расскажу тебе кое-что для начала. Около семи лет тому назад в ворота Школы школ постучался мальчишка. Высокий, тощий, со спутанными волосами. На его грязном лице светились каким-то мрачным светом огромные синие глаза. Мальчик пришел учиться, как и многие другие до него. Все семь лет он постигал науку за наукой, переходя с факультета на факультет. Он прочел все книги в библиотеке Школы, он освоил все ремесла, какие знали учителя. Он ни с кем не общался, кроме своего наставника, старого монаха Иктина. Не посещал праздников, не ходил в храмы. Иногда он забывал есть, почти не спал. Все семь лет он утолял свою жажду знаний. Вся Школа боялась этого мальчишку, его угрюмость, властность взгляда и ту жадность, которую он все не мог утолить. В августе, через неделю после Ламмаса он ушел из Школы. Так же внезапно, как когда-то приходил. А через месяц…
