Анатолий Дроздов
Князь Мещерский
1
Приходилось видеть разъяренного тигра? Он смотрит на вас желтыми глазами и угрожающе рычит. Из оскаленной пасти капает слюна, а хвост яростно молотит по бокам. От такой картины кровь леденеет в жилах, как любили писать классики, и хочется нестись прочь сломя голову. Только бесполезно – даже устать не успеешь…
У императрицы, сидевшей передо мной в кресле, хвоста, оскаленной пасти и капающей слюны не наблюдалось, но вид ее в полной мере соответствовал разъяренному тигру, вернее тигрицы. Что, впрочем, не меняло ситуации. Не все ли равно, кто свернет вам шею – тигр-самец или его подруга? Мне захотелось стать маленьким и тонким, чтобы забиться в щель – вон под тот диван, скажем, и замереть там, у стены, пока тигр будет ходить кругом и пытаться достать меня лапой. Она у него толстая, под диван не пролезет… Мечты, мечты. Я принял виноватый вид и опустил очи долу. Может, повезет, и меня не будут терзать?
– Что вы позволяете себе, князь?! Я разрешила вам встречаться с дочерью не для того, чтобы она ночевала в вашем доме!
Интересно, чем плох мой дом? Там уютно и клопов нет. А вот за Кремль не поручусь…
– Мало того, что вы подвергли опасности наследницу престола, оставив ее без охраны, так еще в постель затащили. Отчего молчите? Отвечайте! Не медля!
– Вам вредно волноваться, государыня. Вы перенесли тяжелую операцию. Это я вам как врач говорю.
– Что-о?!
Ну, вот – хотел как лучше…
– Позвольте мне рассказать, как было дело?
– Сделайте одолжение!
Яда в голосе тещеньки столько, что можно во флаконы разливать, а потом натирать спину против радикулита. Хотя не стоит, пожалуй, – кожа слезет…
– Вчера вечером мы с Мишей… бароном Зассом отправились в дом ювелира Натана Соломоновича Полякова дабы поздравить его племянницу Елизавету Давидовну с высокой милостью, которую вы ей оказали, возведя в потомственное дворянство и наградив орденом Святой Софии.
– Я вас на это не уполномочивала!
– Мы решили сами. Во-первых, хотели поздравить замечательную девушку и хирургическую сестру, во-вторых, барон Засс испытывает к ней сердечное влечение. Поскольку он мой друг, я не мог отказать ему в просьбе сопроводить к Елизавете Давидовне. Сам он стеснялся.
– Мне нет дела до его чувств!
– Понимаю, государыня, но именно с этого началось. Мы прибыли в дом Полякова, вручили Елизавете Давыдовне цветы, а ее дядя пригласил нас за стол – они как раз собирались отобедать.
– И вы, конечно, согласились.
– Отказать было неудобно. После той новости, что мы принесли…
– Не врите!
– У Полякова замечательный повар – во Франции учился.
– Вот теперь похоже на правду. Рановато я даровала вам титул, князь! Бегать по домам евреев ради угощения… Вы б еще в трактир зашли![1]
– Позвольте я продолжу?
– Сделайте милость.
– Не успели мы сесть за стол, как прибыла ее императорское высочество Ольга Александровна с фрейлиной.
– Для чего?
– Вручить Елизавете Давидовне жалованную грамоту вашего императорского величества. Понимаю так, что по вашему поручению.
Молчание. Ага, угадал.
– Я продолжу. Застав меня с Ми… бароном у Поляковых, Ольга Александровна очень рассердилась.
– Отчего?
– До недавнего времени она считала Полякову своей соперницей. Когда я лежал в госпитале с дыркой в голове, эти две красавицы устроили скандал прямо у моей койки – да так, что мне пришлось разнимать. Ольга Александровна тогда пообещала Поляковой сослать ее в Сибирь.
– Возможно, стоило.
– Тогда кто бы помогал оперировать вас, государыня?
– Не пытайтесь разжалобить меня, князь! За оказанные услуги вы и ваши знакомые вознаграждены весьма щедро. Отвечайте по существу! Что сделала Ольга?
– Вручила Елизавете Давыдовне жалованную грамоту, после чего отвела меня в другую комнату, где нанесла легкие телесные повреждения, не приведшие, впрочем, к длительному расстройству здоровья.
– Что-о?!
– Схватила за ухо и стала его крутить. Было очень больно.
– Это еще не больно.
Звучит многообещающе…
– Ольга Александровна посчитала, что я приехал к Поляковым, чтобы повидаться с Лизой. Я сказал ей, что она заблуждается, и предложил убедиться лично. После чего Ольга Александровна приняла предложение Полякова разделить с ними трапезу.
– Боже! Моя дочь с евреем-ювелиром!
– У него замечательный повар. Графиня Адлерберг была в восторге. А Ольга Александровна сумела убедиться, что Полякова с благосклонностью принимает знаки внимания от барона Засса.
– А дальше?
– Я для нее пел.
– Князь – у еврея?
Какой сарказм в голосе! Из ее императорского величества вышел бы великолепный тролль. Выпустить бы ее на пространство Интернета…
– До танцев дело не дошло?
– Нет, государыня. После песен Ольга Александровна пожаловалась мне, что дом ее разрушен, ей негде преклонить голову, и попросила приютить. Как я мог отказать?
– Князь!..
– Все было так, государыня! Клянусь!
Я перекрестился.
– А в постели вашей она как оказалась?
– Извините, государыня, но это личное дело.
– Все! Что касается наследницы трона Российской империи! Не является личным делом какого-то князя! Вам это понятно?
– Да, государыня! Но позвольте мне закончить?
– Говорите!
– В том мире у меня была дочь Даша, летами как Ольга Александровна. Когда однажды она привела в дом молодого человека и заявила, что будет с ним встречаться, мне захотелось убить этого наглеца. Как он смеет претендовать на мою девочку? Но потом я понял, что неправ. Дочь выросла и имеет право на любовь. Это грустно осознавать, но такова жизнь.
– Не заговаривайте мне зубы, князь! Ваша дочь не является наследницей престола Российской империи. Она может спать с кем угодно, тем более, насколько слышала, нравы в покинутом вами мире весьма свободные. Не пытайтесь перенести их сюда! Вы все сказали?
– Нет. Я люблю Ольгу, а она любит меня. Наши чувства выдержали испытание разлукой. Ваше императорское величество! Покорнейше прошу у вас руки вашей дочери. Обещаю быть ей любящим и верным мужем.
Задумалась. Может, с этого следовало начинать?
– Я подумаю о вашей просьбе. Но вы должны поклясться, что впредь Ольга никогда более, слышите? никогда не будет ночевать у вас, даже если сама этого попросит. Понятно?
– Клянусь!
– И я не хочу, чтобы она забеременела до свадьбы.
– Обещаю. Я врач и знаю, как этого избежать.
– Я вас услышала.
Хм! Выходит, что в Кремлевском дворце с Ольгой можно? Странные у них здесь правила[2].
– А теперь расскажите, как у вас хватило ума ввязаться в дуэль?
– Мне бросили вызов.
– Вам не следовало его принимать. Лейб-хирург государыни, действительный статский советник, а ведете себя как мальчишка.
– Я собирался извиниться.
– Только это вас оправдывает. Александр Иванович принял извинения?
– Нет. Пришлось стреляться.
– Что-о?! И?
– Гучков убит.
– Вы, поистине, исторический человек, князь! – Мария всплеснула руками. – Как Ноздрев у Гоголя. Постоянно ввязываетесь в какие-то истории. Отдаете себе отчет, чего натворили? Газеты станут писать, что я расправляюсь с политическими противниками руками придворных.
– Не станут.
– Отчего так уверены?
– На дуэли присутствовали репортеры – их пригласил покойный. Они стали свидетелями, как я предложил Гучкову извиниться, а тот отказался.
– Позер! – фыркнула Мария. – Даже умереть захотел красиво. Знаете, для чего он прибыл в Кремль после взрыва и не уходил, когда его попросили? Думал воспользоваться растерянностью должностных лиц и возглавить работы по спасению людей, тем самым доказав свою значимость и ничтожество монарха. Вы ему помешали. Покойный рвался к власти.
– В моем мире Александр Иванович Гучков был активным организатором Февральского переворота и отречения царя от трона.
– Вот как? – в облике Марии на мгновение проглянул тигр. – Но это у вас. Здесь другой мир. Вам не стоило его убивать – хватило бы ранения.
– Я так и сделал – прострелил ему плечо. Он выронил пистолет, но затем нагнулся и поднял его здоровой рукой. Извините, государыня, но у меня есть любимая женщина, и я хочу жить.
– Потому и не следовало принимать вызов. Что стало бы с Ольгой, убей вас Гучков?
– Я ничем не рисковал.
– Покойный был отменным стрелком.
– Это вряд ли.
– Хотите сказать, что вы лучше?
– Вам известен результат.
– Гм! – Мария посмотрела на меня с интересом. – У вас врачей учат стрелять?
– Нет, государыня. Но у меня был друг – большой мастер этого дела, который обучил меня. Не хочу хвастаться, но на двадцати шагах, не целясь, попаду в любую часть тела противника.
– Это как?
– Вот!
Выхватываю из кармана шаровар браунинг. Рука у бедра, ствол сморит в угол.
– Вы пришли на аудиенцию с оружием?!
Прячу пистолет в карман.
– Извините, государыня, но посыльный из дворца перенял меня после дуэли. Не успел выложить.
– Пистолет следовало оставить в приемной, – Мария покачала головой. – Мальчишка! Самовлюбленный, дерзкий и наглый. И что Ольга нашла в вас?
– Может, родственную душу? Ее императорское высочество отнюдь кисейная барышня.
– Вы еще научите ее стрелять!
– Это поручение?
– Валериан Витольдович! Ведите себя прилично!
– Извините, государыня! Виноват.
– То-то. А поручение у меня к вам есть. Несколько необычное и, возможно, неприятное. Московскому охранному отделению удалось задержать бомбиста, взорвавшего Кремлевский дворец. Это некто Савинков.
– Борис?
– Знаете его?!
На меня глянули глаза-дула.
– В моем мире человек с этим именем и фамилией был известным террористом, повинным в гибели многих людей. Он убивал их при царе, продолжил это делать в новой России. В последнем случае действовал из-за границы, посылая группы боевиков. Много зла принес. Чтобы нейтрализовать его, организовали целую операцию. Савинкова выманили в Россию, где и арестовали.
– У нас проще. После разбора развалин жандармы установили, что заряд взрывчатки заложили в подвале, в котором хранились дрова. Сделать это мог только истопник. Проверили всех, и оказалось, что одного, принятого на службу недавно, нет среди мертвых и выживших. Описание его внешности насторожило полицейских. Людям, знавшим истопника, показали фото, и они опознали Савинкова. Полиция и жандармы перетряхнули Москву, и в одном из доходных домов обнаружили террориста. У служащих охранного отделения и жандармов хватило умения захватить его неожиданно, без стрельбы.
Мария помолчала.
– Знаете, что огорчило меня более всего? Савинкова устроил на службу в Кремль Сергей Витальевич Бельский, мой личный секретарь. Человек, которому я доверяла.
– Государыня…
– Знаю, что хотите сказать. Помню вашу записку о необходимости тщательной проверки служащих в моем окружении. Я не придала ей значения, за что и поплатилась. У Бельского были долги, которые он внезапно стал отдавать. Это должно было вызвать подозрения, но… Я наказана за легкомыслие, а теперь хочу наказать тех, кто организовал это подлое дело. Савинков действовал не один, это ясно, но имена его сообщников неизвестны – он упорно молчит. Терять ему нечего: на нем смертный приговор, вынесенный несколько лет назад. Его не смогли привести в исполнение из-за того, что Савинков смог сбежать. Вот я и вспомнила… Некогда вы советовали генералу Джунковскому пытать пленных немцев, чтобы они поведали все, что знают. Приходилось заниматься этим в вашем мире?
– Нет, государыня.
– Жаль.
– Но если нужно…
– Сможете?
– Попытаюсь.
– Беретесь?
– Да!
– Могу спросить почему? Грязное дело. Оно не украсит вас.
– Есть причина. При разборе завала я находился на сортировке. То есть определял степень ранения пострадавших и помощь, которую им следует оказать. Видел много трупов. Среди ни них было двое детей – мальчик и девочка. Страшно изуродованные тела…
– Петя и Полина – дети княгини Болховской, моей давней подруги. Она пришла меня навестить, сидела в приемной. Погибли все… Как и многие другие, – голос Марии сух и безжизнен. – Мне до сих пор снится, что я под завалом. Трудно дышать, темнота, боль… Просыпаюсь в поту. Там я теряла сознание, и это было спасением. Приходя в себя, осознавала случившееся и молила Бога, чтобы он даровал мне быструю смерть. Находиться там было подобно аду. Этого я никогда и никому не прощу!
Она сжала кулаки. Я стоял молча.
– Завтра утром отправляйтесь к командиру Отдельного корпуса жандармов. Необходимые указания насчет вас Дмитрий Николаевич получит.
– Понял.
– Узнайте правду, Валериан Витольдович, и рука Ольги будет вашей. Обещаю.
– Благодарю, государыня…
⁂
От императрицы я отправился к Ольге – ну, раз можно… Разыскал в том же здании Арсенала – часть его помещений приспособили под временное пребывание царской семьи. Был принят, зацелован и затискан.
– День прошел, а уже соскучилась, – сообщила Ольга, устраиваясь у меня на коленях. – Что сказала тебе мать?
– Для начала отругала за тебя.
– Меня – еще утром! – фыркнула Ольга. – Я в ответ заявила, что достаточно взрослая, чтобы самой решать, где и с кем мне спать. И вообще пора объявлять нас женихом и невестой. Ты попросил у нее моей руки?
– Первым делом, – слегка соврал я. Хотел добавить: «Как и честный и порядочный человек», но решил, что это прозвучит двусмысленно.
– Что она сказала?
– Будет думать.
Незачем любимой знать, на что я подписался.
– Опять! – вздохнула Ольга. – Ладно, я об этом позабочусь. Со свадьбой до конца войны вряд ли выйдет, но помолвку можно провести уже сейчас.
– Помолвку?[3]
– Ты думал, что так просто жениться на наследнице престола? Указ о престолонаследии читал?
– Руки не дошли.
– И за что я тебя люблю? Как можно было не поинтересоваться? – фыркнула любимая.
– Мне интересна ты, а не какие-то указы.
– Но без них никак, – вздохнула Ольга. – Слушай! Указ о престолонаследии издала еще Софья Великая. Она определила, что российский престол наследует старший представитель рода Романовых независимо от пола. А еще супругом царицы может стать российский дворянин, чей род насчитывает не менее восьми поколений благородных предков. При этом близкие родственники будущего супруга – до троюродных включительно, лишаются права занимать должности при дворе и на государевой службе. А, буде имеют их, должны оставить.
– Почему?
– Чтобы избежать непотизма. Боярские роды грызлись за власть, для них подсунуть свою дочь или сына в супруги царю или царице было заманчивой целью. Своим указом Софья уняла их, хотя не конца. Привилегии можно получить и не занимая государственных постов. Со временем возникла традиция искать женихов и невест монаршим особам среди круглых сирот. Мой отец остался без родителей семилетним мальчиком. Его воспитывал двоюродный дядя. В двенадцать лет его отдали в кадетский корпус. Далее – военное училище, служба в гвардии… Он познакомился с мамой, будучи в охране дворца.
– Гм! – сказал я. – Поправь меня, если ошибаюсь. В рядах гвардии, охраняющей Кремль, немало перспективных сирот благородного происхождения?
– Ты догадлив. Их специально отбирают и ставят в окружение наследницы престола. Некоторых определяют ко двору. Поверь, это умные и достойные юноши. Прочих и быть не может – кандидатов утверждает государыня лично.
– Тем не менее ты выбрала меня.
– Да, – сказала любимая и чмокнула меня в нос. – Они, конечно, хорошие, но скучные. Да, ваше императорское высочество! Непременно, ваше императорское высочество! – передразнила она. – Ты вот взял и сразу поцеловал.
– А перед этим трогал за всякие разные места.
– Пошляк! – фыркнула она. – Хотя было приятно. А этой ночью… Никогда не думала, что это так хорошо, – она прижалась ко мне сильнее. – Поцелуй меня!
Все, дальше занавес…
⁂
Бориса выдала кухарка. Домовладелец, которого нашел Евно, оказался надежным, и, когда к нему пришли с фотографией Бориса, заявил, что такого жильца у него нет. Но на беду Савинкова сотрудника охранки сопровождал городовой. Когда вышли от домовладельца, он сказал полицейскому:
– Не верю я этому Штрайбману, гнилой он человечишка. У него летось в доме грабители укрывались, а он сказал, что не знает их. Надо кухарку спросить, она баба правильная.
Кухарку спросили. Она опознала жильца по снимку, заявив, что тот сидит в своей квартире, не выходя, впуская только ее с едой. У полицейских хватило ума не пытаться задержать террориста самостоятельно. Они мирно ушли и доложили начальству о результатах. За домом установили наблюдение, а перед рассветом прибыла группа задержания из лучших скорохватов Отдельного корпуса жандармов. Одни из них тихо вошли внутрь, другие окружили здание. Мобилизованная жандармами кухарка постучала в дверь и сообщила жильцу, что принесла самовар. Время совпадало, и Борис открыл. Только вместо кухарки в комнату ворвались скорохваты. Они не оплошали – выстрелить Борис не успел.
А ведь как хорошо шло поначалу! Истопником в Кремль Бориса взяли сразу. Человек Евно (как узнал позже Борис – личный секретарь императрицы) отвел его какому-то чиновнику и сказал тому пару слов. Тот кивнул и, поклонившись, подозвал стоявшего в стороне Савинкова.
– Сергей Витальевич за тебя ручается, – сказал важно. – Не подведи его.
– Не извольте сомневаться! – заверил Борис. – Приложу все старания.
– Работу знаешь?
– Да, господин.
– Сегодня и приступишь. Сейчас тебя отведут к старшему над истопниками…
Насчет работы Борис не врал. Членам Боевой организации эсеров при подготовке терактов приходилось примерять разные личины: дворников, извозчиков, лавочников, истопников… Их этому специально обучали. Дело у эсеров было поставлено серьезно. Что личины! В Финляндии у них имелась динамитная мастерская, в которой трудились известные специалисты, снабжавшие эсеров бомбами для терактов.[4]
Старший истопник принял Бориса хмуро и, поспрашивав немного, определил носить дрова, чему Савинков только обрадовался. Топка печей его не привлекала: постоянно на глазах. Дров Кремль, несмотря на лето, потреблял много. Печи не топили, но имелись кухни с дровяными плитами, которые пылали от рассвета до заката. Топливо для них возили со складов ломовые извозчики[5] – их нанимали на специальной бирже, каждый раз заново. В Кремле дрова сгружали в специально выделенные для того сухие подвалы. Сараев в монаршей резиденции не имелось – оскорбляли августейший взор. Изучив эту систему, Борис понял, что нужно делать. Эсеры обычно метали в своих жертв бомбы, но для этого следовало подобраться к тем близко. С императрицей этот номер не проходил. Ее охраняли, подобраться к царице на нужное расстояние истопнику не светило. А еще при таких актах метатели обычно гибли – либо от взрыва, либо от рук охранников. И то и другое Бориса не устраивало, поэтому он нашел выход.
Старший истопник постоянно ругал извозчиков: те нередко привозили топливо сырое или же не тех пород. В плитах дрова плохо горели, дымили или того хуже.
– Дубина! – возмущался старший истопник, проинспектировав очередную партию дров. – Как можно елку в плиту совать? Она же угольками стреляет! Угодит тот в кастрюлю, а после и в тарелку попадет.
– Уголек – не таракан, – лениво отбрехивался извозчик, которому такая господская привередливость мнилась чудной.
– Дозвольте мне ездить на склад, Тимофей Савич? – предложил Савинков, ставший свидетелем этого разговора. – От этих деревенских увальней толку не добьешься. Темнота-с.
– Займись, – согласился старший истопник. – Поглядим, как справишься.
Остальное было просто. Борис ревностно отнесся к поручению. Ездил с извозчиками на склад, дрова привозил сухие, лиственных пород. Старший истопник его хвалил, а потом и вовсе возложил на плечи новичка заготовку топлива. В руках Бориса оказались ключи от подвалов зданий, в том числе Кремлевского дворца. Оставалось завезти взрывчатку. Борис сообщил это Азефу, и тот с присущим ему умением организовал дело. Приказчика дровяного склада Борис подкупил, попросив не присутствовать при погрузке. Тот решил, что истопник хочет прихватить лишку дров, а потом продать на стороне, с чем легко согласился – обычное дело. Товар-то хозяйский, чего жалеть? А вот самому лишняя копейка не помешает. Быть у воды и не напиться… В нужное время к складу подъезжала ломовая повозка с ящиками, укрытыми рядном, пристраивалась к другим телегам и принимала поверх ящиков дрова. Грузчики и извозчик телеги были людьми Евно. Где их Азеф взял, Борис не знал и не задавал этих вопросов. Конспирация в Боевой организации соблюдалась сурово, каждый из ее членов знал только то, что ему следовало. Хотя организацию распустили, навыки остались. Возчиков, чтобы не спрашивали лишнего, при погрузке отправляли в трактир, предварительно снабдив деньгами. Те охотно соглашались, даже рады были. Хочет барин, чтобы они не застили ему глаза, ну и бог с ним! За полтину, которую Борис жалует, можно отменно посидеть в трактире – и не только чаю попить, но и водочки себе позволить.[6]
Гвардейцы на воротах Кремля на телеги с дровами внимания не обращали – обычное дело. Ломовых извозчиков они не знали, но сопровождавший их Борис показывал бумагу, выданную в канцелярии, – и повозки пропускали. Скоро и бумагу спрашивать перестали – привыкли. Разгрузить какую-либо из телег, чтобы проверить, не ли чего снизу, гвардейцы даже не пытались – зачем? Не их работа. Успеху покушения способствовало и то, что дрова в Кремль привозили поздним вечером или вовсе ночью – дабы не оскорблять августейший взор подлой работой. Борис определял ломовым извозчикам места выгрузки, сам же отводил нужную телегу к неприметной двери с тыльной стороны Кремлевского дворца. Таким образом удалось буквально за неделю перетащить в подвал под царскими апартаментами несколько десятков пудов взрывчатки. Причем это был не динамит. От последнего у Бориса болела голова[7], а тут такого не наблюдалось.
– Тринитротолуол, – подтвердил его догадку Азеф. – Германской выделки. Англичане раздобыли – не хотят, чтобы теракт связали с ними. Добрая взрывчатка, посильнее динамита будет.
Англичане посоветовали, и как лучше тринитротолуол использовать. Борис набросал план подвала, помещений над ним, и рыжий британец, говоривший по-русски с акцентом, указал место, где стоит установить бомбу.
– Взрыв снесет несущую стену, после чего обрушатся перекрытия, – объяснил террористам.
– Стена толстая, – заметил Борис, – может устоять.
– Не с таким количеством взрывчатки, – улыбнулся англичанин. – Хватит с запасом.
Все вышло, как он сказал. В нужный день и в нужное время Борис заскочил в подвал, разбросал дрова, закрывавшие ящики с взрывчаткой, открыл верхний и установил поверх завернутых в бумагу шашек химический запал. Передавил щипцами жестяную трубку с ампулой, и, положив ее на взрывчатку, торопливо выбежал наружу. Англичанин сказал, что у него будет четверть часа, не более. За это время кислота из ампулы проест металл и воспламенит инициирующий состав.
Никто Бориса не остановил. Он благополучно выбрался из Кремля, миновал Красную площадь, только потом за спиной грохнуло. Высокие стены приглушили звук, но он все равно впечатлил. Оглянувшись, Борис увидел столб пыли и дыма, поднявшийся выше колокольни Ивана Великого. Получилось!
На старую квартиру он не пошел. Остановив извозчика, велел тому ехать к Евно. Товарищ ждал.
– Дело сделано! – похвалился Борис, переступив порог квартиры.
– Молодец! – похвалил Евно и обнял Савинкова. Затем отступил и начал распоряжаться: – Переоденься! Я тебе кое-что приготовил. Надень парик и загримируйся. Вот саквояж, в нем деньги. Пятьдесят тысяч рублей, как и обещал. Как приведешь себя в порядок, поезжай по адресу… – Он продиктовал название улицы и дома. – К домохозяину не заходи, ключи у него я взял, за квартиру заплатил. Из дому носу не кажи, еду кухарка будет носить. Отсидись, а когда все уляжется, сам приеду.
Сидеть в комнатах день-деньской было скучно, и Борис много читал. Газеты и журналы приносил ему Петька, сынок кухарки, который был на посылках у жильцов. Савинков щедро вознаграждал мальчика, и тот старался услужить. Из газет Борис узнал, что покушение не удалось – императрица выжила, и огорчился, впрочем, ненадолго. И без того взрыв дворца сделал его знаменитым. Газетчики строили догадки: кто стоял за терактом, называли организаторов покушения хитроумными и дерзкими – это льстило самолюбию Бориса. Он прочел все статьи – а их было много. Борис знал, что его ищут – об этом тоже писали, но был уверен, что не найдут. Филеров возле дома он не замечал (окна его комнат выходили на улицу), а чувство опасности молчало. Уверенность возросла, когда в день, предшествующий аресту, его посетил домовладелец.
– Приходили из полиции, показывали вашу карточку, – сообщил постояльцу. – Я сказал, что такой у меня не проживает. Ушли ни с чем.
– Благодарю, – сказал Борис и протянул домовладельцу сотенный билет. Тот сунул банкноту в карман в карман и откланялся. Борис решил сбросить напряжение. Отправил Петьку в винную лавку, тот принес бутылку дорогого коньяка, которую Борис приговорил вечером. Оттого встал утром с тяжелой головой и молчащим чувством опасности. Так вот и попался.
Борис к этому отнесся философски – не в первый раз. Жалко было пятьдесят тысяч рублей, попавших в руки полиции, но деньги – дело наживное. За себя Борис особо не волновался – Евно не даст пропасть. Выкупил из тюрьмы, выкупит и во второй[8]. Поэтому на допросах Савинков молчал. Его били, довольно сильно, но Борис терпел. Сдавать Евно было никак нельзя. Во-первых, подло, во-вторых, товарищ – его спасение. На допросах жандармы стращали Бориса виселицей, в ответ Савинков улыбался разбитыми губами. Он уже сидел в камере смертников…
В тот день его потащили на допрос поздним утром. Войдя в комнату, Борис кроме знакомого следователя и охраны увидел двух генералов в мундирах. Одного он узнал: Татищев, командир Отдельного корпуса жандармов. Тот присутствовал на первом допросе Бориса, орал на него, требуя сдать подельников, топал ногами. Борис в ответ плюнул, после чего жандармы отмутузили его до потери сознания. Второй генерал, вернее действительный статский советник, был незнаком. Молодой, рыжий, с орденами на мундире. Еще Борис разглядел у него знак военного врача. Что за тип? Чего ему нужно?
– Разденьте его до пояса и привяжите к стулу, – велел незнакомец конвоирам Бориса.
Татищев кивнул, и жандармы споро сорвали с Бориса пиджак, верхнюю и нижнюю рубахи, после чего усадили на стул и связали ему руки за спинкой.
– Пытать будет, сатрапы? – усмехнулся Борис. – Все равно ничего не скажу!
– Завяжите ему рот! – приказал врач.
– Зачем? – удивился следователь.
– Орать громко будет, – пояснил действительный статский советник. – Слюни пускать. Когда готов будет говорить, рот освободим.
– Не дождешься, сатрап! – выкрикнул Борис.
Более он ничего не успел сказать. Жандарм ловко завязал ему рот какой-то тряпкой. Говорить более не получалось – только мычать.
Действительный статский советник тем временем подошел ближе и несколько секунд молча разглядывал Бориса. В его взоре не было злости и ненависти, как у следователя или Татищева, к чему Савинков уже привык. Незнакомец смотрел на него гадливо, как на тифозную вошь. Затем он пробежался пальцами по телу Бориса, легко нажимая подушечками в каких-то ему интересных местах. Было щекотно. Внезапно под одним из пальцев будто током ударило. Борису было знакомо это ощущение: в одной из своих личин он подвизался в роли монтера, тогда и познакомился с электричеством.
– Кажется, здесь, – пробормотал незнакомец, вытащил из-за обшлага мундира маленькое шильце с ручкой-шариком на конце, какие используют скорняки для мелких работ, после чего воткнул его острым кончиком в тело арестанта.
Судорога скрутила тело Бориса. Так больно ему не было никогда в жизни. Боль терзала его, разрывая на части – его словно пилили заживо, причем тупой деревянной пилой. Терпеть этого не было сил. Мочевой пузырь и кишечник арестанта избавились от своего содержимого, в комнате завоняло, но Борис этого не ощутил. «Господи, дай мне умереть! – билась в голове отчаянная мольба. – Скорей, Господи!» В этот миг Борис забыл, что он атеист и страстно молился тому, чье существование ранее высокомерно отрицал.
Внезапно боль исчезла. Это было блаженством: великим, ни с чем не сравнимым – даже с близостью с женщиной. Радость охватила Бориса, он облегченно вздохнул и уже осмысленно посмотрел на своего мучителя. Тот выглядел невозмутимым.
– Будешь говорить? – спросил спокойно. – Если согласен, кивни.
В ответ Борис завертел головой. Не дождется, сатрап!
– Значит, повторим, – заключил сатрап и вновь воткнул в тело Бориса свое жуткое шильце…
