bannerbannerbanner
Пистоль и шпага

Анатолий Дроздов
Пистоль и шпага

Полная версия

– Перекусили? – спросил подошедший к нему Руцкий. Он уже снял французский мундир и сейчас красовался в зеленом, в котором нисколько не походил на посыльного из штаба Бонапарта, которого фон Бок видел на дороге. И куда девались надменность и апломб?

– Да, – ответил капитан, вставая.

– Тогда едем, – сказал русский. – Вам дадут другого коня – ваш устал.

Он повернулся.

– Герр подпоручик! – окликнул его фон Бок.

– Что? – повернулся русский.

– Это правда, что Россия и Пруссия будут сражаться против Наполеона?

– Не сомневайтесь! – кивнул Руцкий.

– Я смогу поступить на службу в русскую армию?

– Не мне решать, – улыбнулся подпоручик. – Но вы сможете высказать эту просьбу в штабе армии. Не хотите в плен?

– Я уже там был, – буркнул капитан. – Ничего хорошего…

2

Начальству не угодишь. Багратион выслушал наш доклад об операции хмуро. Побеседовал с моей помощью с пленным немцем (не силен Петр Иванович в языках), приказал того увести, а затем прошелся по избе, где разместился штаб армии, заложив за спину руки. Затем встал против меня.

– С чего вам взбрело в голову, подпоручик, выдать себя за француза?

– Военная хитрость. Она помогла захватить пушки без единого выстрела, мы не понесли потерь.

– Облачиться в мундир врага русскому офицеру – позор! – буркнул князь. – У светлейшего могут не понять. Как прикажете писать реляцию? Вот что, майор, – он посмотрел на Спешнева. – Изложим это иначе. Пушки вы захватили с бою, наскочив на дороге на отставшую роту. Ошеломленный неприятель не оказал должного сопротивления. Побив, а частью разогнав супостатов, вы забрали орудия и пленного капитана, коих и доставили в армию. Это даст мне возможность хлопотать о наградах. Рюмину и Чубарому – ордена Святой Анны третьего класса. Казакам и егерям – Георгиевские кресты, три на полусотню и пять на роту. Озаботьтесь вручить знаки военного ордена перед строем батальона у развернутого знамени. Вас, майор, я попрошу наградить деньгами, что впишут в формуляр. Руцкому – выговор.

– За что, ваше сиятельство? – обиделся я.

– За то, что оставил Бонапарту артиллеристов. Их вернут в строй, и они будут стрелять по нашим войскам.

– Мы забрали у них пушки.

– Будут сменным составом – заменять убитых.

М-да, не подумал.

– Мы не могли привести их с собой, – попытался оправдаться я, – замедляли передвижение. Лошадей для них не было. Мы и так спешили, заваливая за собой дорогу срубленными деревьями. Французы могли выслать следом кавалерию.

– Разве я говорил о пленных? – поднял бровь Багратион. – Они враги, пришедшие с оружием на русскую землю. Вот пусть в ней и остаются.

Гм! Следовало послушать Чубарого: он предлагал пленных вырезать. Сминдальничал – не поднялась рука. Прав Багратион. Я вздохнул.

– Ваше сиятельство! – подал голос Семен. – Благодаря находчивости и предприимчивости подпоручика Руцкого батальон получил четыре орудия с зарядными ящиками, не понеся при этом потерь. Он доставил в штаб армии пленного офицера неприятеля. За любой из этих подвигов причитается награда. Вы же хотите подпоручика наказать. В армии такого не поймут.

А Семен-то молодец! Еще недавно боялся генералу на глаза показаться, а сейчас – гляди, спорит. Вот что новый чин и орден делают.

– Та-ак! – Багратион качнулся на каблуках, и ноздри его огромного носа затрепетали. – Дерзить командующему? Распустились вы в своем батальоне. А все он! – генерал ткнул в меня пальцем. – Набрался вольнодумства у французов и других учит. Мне тут докладывают… Позволяет себе командовать старшими чином, а вы, майор, закрываете на это глаза. Я научу вас субординации! – Багратион потряс сжатым кулаком. – Под арест вас, что ли, посадить? Обоих, – добавил задумчиво.

Мы с Семеном изобразили на лицах готовность отправиться в сарай, который здесь служит гауптвахтой. А что? Это не в моем времени. Режим нестрогий, арестованных офицеров дозволяется посещать, приносить им передачи. В роли таковых обычно выступают стеклянные емкости с веселящими напитками и закуски. О том всей армии известно. Арестантов в России жалеют, и каждый из товарищей офицеров, посаженных в сарай, считает своим долгом скрасить им заточение.

Багратион, разумеется, об этом знает, потому, сердито посмотрев на наши рожи, только покачал головой.

– Ничем вас не проймешь! Ладно. Наказывать Руцкого не буду, но и награждать тоже. Не за что. Он лишь исправил свой проступок. Не следовало бросать пушки в Смоленске. Знаю, что хотите сказать, майор, – предостерегающе поднял он руку. – Орудия были неподходящих калибров, но даже такими дрянными вы наносили неприятелю существенный урон. Значит, лишними не оказались бы. Сейчас каждое ружье в цене: рекруты приходят из Москвы с фитильными самопалами, а то и вовсе с пиками. При таких обстоятельствах строго спрашивают за любую потерю. Руцкому следует быть благодарным, что в реляции о его подвигах, отправленной в Санкт-Петербург, я умолчал об утрате пушек. В списках по армии они не числились. Так что свои награды подпоручик получил. Ясно?

– Так точно! – выпалили мы хором.

– Поговорите с этим немцем, – продолжил командующий. – Убедите его рассказать в штабе светлейшего нужную нам историю. Верните ему шпагу, пообещайте, что к его просьбе поступить на службу в русскую армию отнесутся со вниманием. Скорей всего, так и будет. Немцев у светлейшего полно. Одним больше…

Багратион сердито засопел. Не любит князь немцев. С Барклаем враждовал и перенес это отношение на других. Хотя сам грузин, а начальником штаба у него француз.

– Свободны! – махнул рукой командующий. Мы отдали честь, повернулись и вышли из избы.

– Попали под горячую руку, – сказал Семен снаружи.

Я только плечами пожал. Не наша вина, что у Багратиона плохое настроение. С тех пор, как главнокомандующим назначили Кутузова, оно такое у князя перманентно.

– Хотел выхлопотать тебе орден, – продолжил Спешнев. – Ты его заслужил.

– Будет тебе! – махнул я рукой. – Главное, живы и здоровы, пушками разжились. В конце концов, командующий прав: я только вернул то, что потерял в Смоленске. Зато Рюмину и Чубарому ордена достанутся, егерей и казаков наградят. Сочтемся славою…

– Ведь мы свои же люди. Пускай нам общим памятником будет бегущий из России Бонапарт, – продолжил Семен. Мы рассмеялись, вызвав тем самым удивленные взгляды штабных.

Фон Бок, которому вернули шпагу, просьбу воспринял с пониманием. Тертый калач – не один год воюет и знает, как в армии добывают награды. Соглашение мы закрепили за богато накрытым столом, где имелись вино и водка, ветчина и даже жареные куры. Синицын по старой памяти расстарался. Став командиром роты, он не снял с себя обязанностей по обеспечению теперь уже батальона хлебом насущным. В его распоряжении и общая казна. Это предложил Семен, и офицерское собрание утвердило. Синицину подчинили ротных каптенармусов, и он гоняет их как сидоровых коз. Золотой человек!

Праздновали успех операции офицерским составом батальона. Рюмин и Чубарый выглядели именинниками. Их можно понять: столько служили – и никаких наград. Не успели перейти в батальон – и представлены к орденам. Расстроенного Голицына Семен успокоил обещанием, что следующее дело – его. Лучился радостью штабс-капитан Зыков, получивший под начало дополнительно четыре пушки с зарядными ящиками и упряжками. Теперь он командир усиленной артиллерийской роты и может претендовать на повышение в чине. Довольно улыбался бывший отставной фейерверкер Ефим Кухарев, который прибился к нам в имении графини Хрениной и славно повоевал со своими пушками под Смоленском и в городе. Как и Синицын, Ефим произведен в прапорщики и теперь поставлен командовать четырьмя орудиями.

– Никогда не мыслил о таком, ваше благородие, – сказал он мне после производства в офицеры. – Я же из крепостных. Барин меня мальцом из деревни забрал, повелев обучить грамоте и арифметике – заметил, что смышленый. Помощником к управляющему определил. А мы с тем девку не поделили, разодрались, и я этого немца побил. Барин осерчал и отдал меня в солдаты. Там меня, как грамотного и умеющего считать, в артиллеристы записали. Воевал крепко. Покойный граф Хренин меня отличал и после ранения забрал к себе в имение. Там я жил в довольстве, но, считай, как дворовый. А тут дворянин, ваше благородие[10]. Любой купец обязан кланяться. А все благодаря вам, княжич!

Он попытался поцеловать мне руку.

– Прекрати, Ефим Игнатьевич! – отдернул я ее. – Мы с тобой теперь дворяне, и, следовательно, ровня. Сам недавно в мещанах числился. Лучше скажи, что делать станешь, как война кончится? После нее тебя из армии непременно попросят – с твоей-то ногой. Это сейчас всех в строй ставят, включая калек и инвалидов[11].

– Не решил еще, – ответил Ефим. – Воротиться к графине? Она-то примет, но как с ней держаться? Как прежде, не хочу, а за стол с собой она меня не посадит, поскольку из крепостных. Строга матушка насчет этого. Не ровня я ей – короче, ни то, ни се.

 

– Сколько лет служишь? – спросил я.

– Двадцать шестой год.

– Формуляр сохранился?

– А как же? – удивился Ефим. – Они все в Петербурге при военном министерстве.

– Значит, имеешь право на инвалидное содержание[12]. Можешь на него жить – пусть скромно, но безбедно. А еще лучше жениться на богатой купчихе и зажить в довольстве.

– Кто за меня пойдет? – махнул рукой Ефим. – Старого и колченогого?

– Еще как пойдут! – усмехнулся я. – Отставной офицер, дворянин, герой войны. У купца есть деньги, он может купить и продать землю[13], но права владеть крестьянами у него нет – это привилегия дворян. Соответственно, помещиком стать не может. А вот ты – да. Значит, и он при тебе. Если будут дети, они твое дворянство и поместье унаследуют. Да купцы с дочками в очередь встанут! Еще выбирать будешь. Дворяне с ними родниться не спешат, а тебе, как понимаю, без разницы?

– Так, – кивнул Ефим. – Хотя девка не годится – не справлюсь с молодой. Хвостом крутить станет, мужу изменять. Вдову, разве что, какую сыскать?

– Там и выберешь, – кивнул я.

После пирушки фон Бок отвел меня в сторону.

– Какое жалованье у русского капитана? – спросил, понизив голос.

– У пехотного – 200 рублей в год, – ответил я. – У артиллеристов оно выше, но точно не скажу. Есть еще столовые и квартирные деньги. Бедствовать не будете.

– Благодарю! – он пожал мне руку. – Можете на меня рассчитывать. Поднесу вашим начальникам историю, как следует. Ваше участие выделю особо.

– Меня не надо, – попросил я и пояснил в ответ на его удивленный взгляд: – Я и без того осыпан милостями. Недавно пожалован в дворяне и получил офицерский чин.

– Позвольте? – удивился он. – Слышал, что вы сын князя.

– Бастард.

– Понятно, – кивнул он.

– Держите! – я сунул ему несколько ассигнаций, которые фон Бок принял без колебаний. – Только спрячьте подальше. Если вас отправят в плен, могут отобрать те же казаки. Вам эти деньги помогут пережить невзгоды. А там… Мы еще войдем вместе в Париж.

– Удивительные вы люди, русские! – покачал головой фон Бок. – Такое отношение к врагу… Мне еще больше захотелось служить вашему императору.

– Учите русский язык, Герхард! – посоветовал я. – Без него не сможете командовать. Для начала попросите помощника из немцев – в армии их хватает, но дальше – сами. Иначе откажут.

– Благодарю, князь! – поклонился капитан. – Не смею надеяться на вашу дружбу, но хочу уверить: фон Бок добро помнит. Можете на меня рассчитывать.

На том и расстались. Семен дал немцу сопровождение из казаков, и они ускакали в штаб Кутузова. А мы занялись текущими делами. Войну никто не отменял.

* * *

– Слушаю, – сказал Даву вошедшему в его кабинет Маре. Вставать из-за стола он не стал, а посетителю в ответ на его приветствие ответил легким кивком. – Какие новости?

– Удалось установить, каким образом армия Вестфальского короля утратила четыре пушки.

– Корпус, всего лишь корпус, полковник, – сморщился Даву. – Они могут называть себя как угодно, но мы-то знаем, что представляет собой войско Вестфальского короля. Сброд, набранный из гессенцев и пленных пруссаков. Маршировать их еще кое-как научили, а вот воевать – нет. Зато каждый третий из них – гвардеец. Не удивительно, что они потеряли пушки. Как это произошло?

– Рота капитана фон Бока находилась на марше, когда к ней подскакал офицер, который представился майором штаба императора Верном.

– Не припомню такого.

– Его не существует. В штабе императора нет офицера с таким именем. Но фон Бок этого не знал.

– Далее! – потребовал Даву.

– Мнимый Верн сообщил капитану, что император собирает артиллерию армии под свое начало и потребовал следовать за ним.

– Капитан не потребовал письменный приказ?

– Нет, ваша светлость!

– Вестфальцы… – буркнул маршал. – Продолжайте!

– Еще фальшивый майор пообещал капитану провизию и сколько угодно воды, которые якобы ждут их в ближнем лесу. Думаю, это и побудило вестфальцев подчиниться приказу. Войска на марше изнывают от жажды…

– Знаю! – перебил Даву. – Позвольте, догадаюсь. В лесу ждала засада.

– Именно так, ваша светлость! – поклонился Даву.

– На дороге не расслышали выстрелов?

– Их не было.

– Вот как? Артиллеристов перебили холодным оружием?

– Их не стали убивать. Мнимый Верн сдержал слово и отвел вестфальцев к ручью. Пока те пили, их окружили русские егеря и казаки. Со слов артиллеристов, их было много: не менее роты пехотинцев и сотни всадников. А у артиллеристов всего лишь тесаки. Им предложили сложить оружие, и они подчинились. Приказ сдаться отдал капитан.

– Его имя?

– Фон Бок.

– Пруссак, – процедил маршал. – Подготовьте распоряжение о предании его военному суду.

– Невозможно, ваша светлость. Русские увели капитана с собой, бросив прочих. Они их, к слову, даже накормили. Видимо, оттого бездельники не торопились сообщить о происшедшем. В противном случае у нас был бы шанс догнать русских. Пока новость дошла до штаба корпуса… Высланный по следам русских гусарский полк безнадежно опоздал, к тому же наткнулся на заваленную деревьями дорогу. Пил и топоров у вестфальцев не оказалось, а обойти преграду не получилось – лес слишком густой. Русские умеют выбирать места для баррикад.

– Азиаты… – Даву покачал головой. – Хотел бы я знать имя офицера, организовавшего эту операцию.

– Вы его знаете, ваша светлость. Это он!

– Посланец? – поднял бровь маршал.

– Именно. Капитану он представился подпоручиком Руцким. Это слышали другие артиллеристы.

– Это мог быть другой человек.

– Нет, ваша светлость. Совпадает все. Я расспросил вестфальцев. Чуть выше среднего роста, стройного телосложения, на вид лет 25–26, свободно говорит по-французски и по-немецки. И, наконец, фамилия. Сомневаюсь, что в русской армии найдется второй такой офицер. Об этом говорит также дерзость замысла и четкость его исполнения. Для того чтобы действовать так, нужно знать ситуацию во французской армии. Я сомневаюсь, что русские о ней осведомлены. А вот человек из будущего – наверняка. Ему известно все: погода в это время года, состояние дорог, наличие источников провизии и воды. Он, как бывалый охотник, устроил засаду у водопоя, будучи уверенным, что олени к ней непременно придут.

– Соглашусь, Маре, – кивнул маршал. – Особенно насчет оленей. Не зря я вернул вас из конно-егерского полка. В роли начальника разведки вы полезнее. Что нам делать с посланцем? У вас есть возможность подобраться к нему?

– Увы! – развел руками полковник. – Он в порядках русской армии. Потребуется дивизия или даже корпус, но даже в этом случае результат не очевиден. Остается уповать на генеральное сражение. Разбив русских, доберемся и до посланца.

– Но пока русские убегают. Император недоволен: он не может понять замысла Кутузова. После сражения под Смоленском (будем откровенны: неудачного для нас, поскольку русские организованно отступили, вывезя свои магазины[14] и даже раненых) они снова бегут. Куда, зачем?

– Я могу ответить на этот вопрос, ваша светлость.

– Слушаю, – маршал с интересом посмотрел на полковника.

– Они ищут позицию для генерального сражения, – сказал Маре.

– Откуда сведения? – насторожился Даву.

– Сегодня в расположение наших аванпостов вышел мой агент Дыбовский. Если помните, это он принес план русских позиций под Смоленском.

– Помню, – кивнул маршал. – План оказался точен. Правда, это не слишком помогло, – он вздохнул. – Русские защищали их яростно. Продолжайте.

– Как и в тот раз, Дыбовский выдал себя за маркитанта. Тем более, что в этой роли русские его помнили. Поляк ездил по частям, предлагая товары и слушая разговоры. Русские офицеры много болтают. С их слов стало ясно: в штабе Кутузова заняты поиском подходящей позиции для сражения. И они ее, вроде, нашли.

– Где?

– Дыбовский запомнил название селения – Семеновское. Но таковых в этих местах не одно. Однако из слов русских следует, что означенная позиция расположена где-то в 30 лье от Москвы.

– Рискованно, – оценил Даву. – Если мы разобьем Кутузова, а сомнений в этом нет, Москва сама упадет нам в руки. Вы уверены в точности сведений?

– Дыбовский еще ни разу не подводил.

– Что ж, порадую императора, – сказал маршал. – Считайте, что искупили свою вину, Маре. Что до посланца….

– Он не представляет серьезной опасности, – поспешил полковник. – Да, захватил у нас четыре пушки, но у императора их сотни. Незначительный чин Руцкого и тот факт, что он сам участвует в боях, говорит о том, что ни русский царь, ни Кутузов с Багратионом не знают о его миссии. Полагаю, Руцкий не решился о ней рассказать, понимая, что ему не поверят. Его операции против нас – булавочные уколы. Неприятно, но ничего фатального.

– Соглашусь, – кивнул Даву. – Факты говорят об этом. Но все равно не выпускайте его из виду. Этот человек много знает, и я желал бы побеседовать с ним. Постарайтесь при возможности захватить его в плен.

– Приложу все силы! – заверил Маре.

– Идите! – отпустил полковника маршал и вызвал дежурного адъютанта, приказав тому подготовить лошадь и сопровождение. Следует обрадовать императора: русские все же решились…

* * *

Бах!

Холостой выстрел из пистолета приводит в движение солдат на поляне. Пали на траву «раненые» егеря, к ним кинулись санитары. Здесь их зовут иначе, но мне привычней по-своему. Склонившись над «ранеными», санитары споро бинтуют им руки, ноги или грудь извлеченными из сумок полосами полотна. Где, что и кому бинтовать, отмечено белой ленточкой. Не совсем умело справляются, но сойдет. Подлетают санитарные повозки. По штату их в армии иметь не положено – пожалело военное министерство денег, но у нас есть. Как и собственная санитарно-эвакуационная служба, коей командует подпоручик Руцкий. Почему я? Батальону по штату положен лекарь, но его не прислали. В лекарях нехватка, как и в офицерах. Свежепроизведенный в прапорщики Синицын начальствует ротой, хотя по штату это должность капитана, которому помогают субалтерн-офицеры. Только нет у нас субалтернов – ни у Рюмина, ни у Голицына, ни у Синицына. Имелись, но ранены или погибли. Голицын сам числился в субалтернах, но заменил убитого командира роты и остался в его должности. И такое положение во всей армии. Представляю, что будет после генерального сражения…

Санитары закончили бинтовать, и сейчас грузят «раненых» на повозки. Не за руки-ноги, а на носилках. Специально сделали по моему указанию. Ничего хитрого: две жерди и кусок палаточного брезента между ними. При перевозке много места не занимают, а на поле боя как найдешь. Раненых на них класть просто – достаточно перетащить на разложенные рядом, поднять и погрузить. Нести удобно. Так, погрузили. Возчики шлепнули вожжами по крупам коней…

– Стой! – кричу. Повозки замирают. – Все ко мне!

Солдаты собираются и под моим строгим взглядом выстраиваются в шеренгу. В санитары мы со Спешневым определили вчерашних рекрутов из пополнения, толком не обученных стрелять и колоть. Выбирали тех, кто покрепче и ловчее. Для того чтобы носить раненых, нужна сила, повязку наложить – ловкость. Испытания, устроенные мной, прошли не все, но отобранные стараются. Служить санитарами им нравится – это не с ружьем в атаку ходить. Жалованье, как у нестроевых, то есть меньше, но зато нет муштры и не придется идти под пули. Ну, это им так кажется.

– Медленно, – говорю командующему отрядом унтер-офицеру. – Не забывайте, что действуете на поле боя. Заметит неприятель повозки – бахнет из пушек. Их вообще следует ставить где-нибудь в лощинке или за кустами. Нести раненых дальше, но зато безопасней. Уяснили?

 

– Так точно, ваше благородие! – рявкают нестройно. Новобранцы, что с них взять?

– Повторим. С перевязанных снять бинты, скатать в рулоны и сложить в сумки. Не забудьте после учений прокипятить и высушить. На исходную!

Отхожу к кустам. Пахом, тот самый фурлейт, что некогда подобрал меня голым на дороге, а ныне мой официальный денщик, протягивает заряженный пистолет. Беру и взвожу курок. Так, вроде готовы. Будущие «раненые» замерли посреди поляны, санитары выглядывают из-за кустов. Поднимаю вверх заряженную «шкатулку»[15]. Бах! Поехали…

Это еще что? В разгар действа на поляну влетают трое всадников. Коричневые мундиры, ментики за плечами, расшитые доломаны, кивера с султанами. Гусары… Рысят ко мне. Кого это принесло? Подскакали, передний всадник ловко спрыгивает на траву и идет навстречу. Невысокий, с круглым лицом. Пышные бакенбарды и небольшие усики делают его похожим на кота. Золотой горжет на груди.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – бросаю ладонь к киверу.

– Здравствуйте, подпоручик! – улыбается. – Вы Руцкий?

– Так точно!

– Командир батальона ахтырских гусар подполковник Давыдов Денис Васильевич.

– Тот самый? – выпаливаю невольно.

Он смотрит удивленно.

– Знаменитый гусар-пиит, – объясняю торопливо.

– Не знаю, насколько знаменитый, – улыбается Давыдов, но видно, что польщен. – Слыхали обо мне?

– Кто ж не слышал? – отвечаю и начинаю декламировать:

 
– Бурцев, ёра, забияка,
Собутыльник дорогой!
Ради бога и… арака
Посети домишко мой!..
 

– И это знаете? – удивляется Давыдов. – Польстили. Не знал, что мои стихи так известны. Давно хотел познакомиться с пиитом, чьи песни распевают в армии. Прибыл к вам в батальон и узнал, что вы, вдобавок, отважный офицер, который ходил в тыл неприятеля и притащил отбитые у него пушки. Хотел по этому поводу поговорить. Не возражаете?

– Никак нет, ваше высокоблагородие!

– Оставьте чины, поручик! – машет он рукой. – Как вас по имени-отчеству?

– Платон Сергеевич.

– Я, как вы слышали, Денис Васильевич. А это, – указал Давыдов на спешившихся за его спиной спутников, – мои боевые товарищи: штабс-ротмистр Николай Григорьевич Бедряга и поручик Дмитрий Алексеевич Бекетов. Прошу любить и жаловать.

Обмениваюсь рукопожатиями с подошедшими офицерами. Смотрят на меня с интересом.

– Позвольте полюбопытствовать, – спрашивает Бедряга, – чем вы тут занимаетесь? Нам сказали про учения, но я не вижу у солдат оружия.

– Это по лекарской части. Отрабатываем навыки перевязки раненых и их эвакуацию с поля битвы.

– Вот как? – Бедряга удивлен. – Почему вы, а не лекарь?

– Во-первых, у нас его нет. Во-вторых, я лекарь по образованию и опыту службы. Строевым офицером стал недавно. Война заставила.

– Интересный вы человек, Платон Сергеевич! – качает головой Давыдов. – Не представляете, как разожгли мое любопытство. Где мы сможем побеседовать?

– Предлагаю проехать в штаб батальона. Здесь закончат без меня.

Делаю знак унтер-офицеру, который маячит в стороне, наблюдая за начальством. Тот кивает и убегает к санитарам. Пахом подводит ко мне Мыша. Забираюсь в седло, с завистью наблюдая, как легко и изящно делают это гусары. Куда мне до них! Поскакали…

Давыдов прибыл не с пустыми руками: привез полдюжины шампанского. Гусар! И где только раздобыл? Денщики соорудили закусок – и поехало. Пили из кружек – бокалами мы не обзавелись. Тосты за здоровье государя, процветание Отчизны, погибель неприятеля… Я глотал шипучую кислятину без всякого удовольствия, а вот Спешнев и офицеры батальона выглядели довольными. Гусары прибыли засвидетельствовать им свое почтение, да еще с шампанским. Кавалеристы к пехоте относятся снисходительно, а тут на тебе! И всему причиной некий подпоручик Руцкий. Мне пришлось изложить свою легенду, которую гусары выслушали с широко открытыми глазами.

– То-то смотрю, песни у вас необычные, – заключил Давыдов. – Слова русские, но складываете вы их иначе, да и сам строй стиха не такой, как принято. Теперь ясно: за границей росли. У вас даже выговор другой. Спойте, Платон Сергеевич!

– Стесняюсь, Денис Васильевич, – попытался отговориться я. – Это вы пиит. А я – так…

– Не соглашусь, – мотнул головой гусар. – Замечательные у вас песни! Легкие, напевные. Правда, господа?

Господа дружно подтвердили. Их можно понять: на фоне современной русской поэзии мои тексты высятся как монументы. Ну, так гении писали, я же все это бессовестно украл. Не корысти ради, а собственного спасения для, а также интеграции в местное общество, что, впрочем, не отменяет сам факт воровства. Стыдно…

Разумеется, меня уговорили, разумеется, я спел. Давыдов, послушав, распалился, забрал у меня гитару и запел сам. Ну, что сказать? Стихи у него дубовые, и гитарой гусар владеет не в пример хуже. Но нашим понравилось. Мы к тому времени прикончили шампанское и перешли к водке… Я вместе со всеми кричал «Браво!» и аплодировал. Зачем обижать хорошего человека, настоящего героя и поэта? Хай ему щастыть, как говорят на Украине.

После песен, наконец, перешли к делу. Давыдов подробно расспросил меня о рейде во французский тыл, Рюмин и Чубарый дополнили мой рассказ подробностями, посчитав, что подпоручик скромничает.

– Лихо! – оценил Давыдов. – Я бы не додумался переодеться французом.

Я – тоже, но за мной послезнание. Тот же Фигнер[16] надевал французский мундир и неоднократно посещал захваченную Наполеоном Москву, где добывал сведения для Кутузова. И никто его не разоблачил.

– Я надумал создать летучий отряд и наносить неприятелю вред на коммуникациях в его тылу, – продолжил Давыдов. – Обратился с прошением к князю Багратиону, тот поддержал. Но людей не дает, – подполковник вздохнул. – Всего лишь сотню казаков и полсотни гусар. А что с ними сделаешь?

– Калмыков попросите, – влез я. – На верблюдах.

– Шутите? – удивился Давыдов.

– Нисколько, – пожал я плечами. – Калмыки – отменные воины. Под ваше начало пойдут с охотой – любят воевать.

– Но почему на верблюдах?

– Лошади их боятся. Вражеская кавалерия при атаке верблюдов разбежится.

– Откуда вы это знаете? – изумился Давыдов.

М-да, прокололся. Нельзя мне пить. Офицеры за столом с удивлением смотрели на меня.

– Платон Сергеевич – ученый человек, – пришел на выручку Спешнев. – В университете обучался, много знает.

– Про калмыков читал, – стал выкручиваться я. – А насчет верблюдов слышал от французов, побывавших с Наполеоном в Египте. Они рассказывали.

– Подумаю, – кивнул Давыдов.

– И еще, Денис Васильевич, рекомендую вам отрастить бороду, – расхрабрился я.

– Для чего? – удивился гусар.

– Вы будете заходить в русские села. Крестьяне не разбираются в мундирах и примут вас за французов. Они злы на неприятельских фуражиров и могут наброситься с вилами. С бородой сочтут своим, поскольку французы лица бреют.

– Интересный вы человек, Платон Сергеевич, – улыбнулся Давыдов. – Необыкновенно умны. С удовольствием взял бы вас в отряд.

– Не отдам! – набычился Спешнев. – И не просите!

– Не буду, – кивнул гусар. – Понимаю вас, майор. Я бы с таким офицером ни за что не расстался. Не будем ссориться, господа, за одну Отчизну воюем. Скажу больше: не сегодня-завтра нам предстоит генеральное сражение.

– Нашли позицию? – оживился Семен.

– Да. И знаете, где? У села Бородино, где я провел отроческие годы[17]. Каждый кустик там знаю. Даже в страшном сне не мог представить, что возле родительского дома будут греметь пушки и умирать солдаты. А ведь это в ста с четвертью верстах от Москвы. Вот куда добежали! Такие дела, господа! – он встал. Следом поднялись все. – Нам пора. Благодарю за компанию и приятный вечер. Счастлив был познакомиться. Даст бог, свидимся.

Мы вышли провожать гостей. Обменявшись с ними рукопожатиями, смотрели, как гусары легко запрыгивают в седла (это после таких-то возлияний!) и исчезают в сумерках.

– Замечательный человек! – сказал Семен, и я догадался, о ком это он. – Отменный храбрец и пиит, но при этом нисколько не заносчивый.

– Талант! – согласился я.

– Но хитрый, – хмыкнул Семен. – Тебя хотел переманить. Нет уж! Ну, что, господа? Отдыхаем. Летняя ночь коротка.

Мы разошлись по избам и сеновалам. Я лежал на душистом сене и не мог заснуть. Значит, Бородино. История повторяется. Какой выдастся битва на этот раз? Погибнет ли Багратион? К сожалению, у меня нет возможности спасти князя: он не станет слушать предостережений от подпоручика. Командующий и без того ко мне неровно дышит. Что Багратион? Погибнут генералы Кутайсов и Тучков, тела которых так и не найдут, десятки тысяч солдат и офицеров. Среди груд трупов может оказаться и тело попаданца. И буду я лежать до весны 1813 года, когда согнанные на уборку тел крестьяне растащат их по ямам и канавам, не разбирая русских от французов. Поле битвы очистят от трупов для посевов – время величественных мемориалов еще не пришло. Как не хочется умирать! На миг мне стало себя жалко, даже слеза навернулась. Но я взял себя в руки. С чего разнылся? Не один раз уже могли убить, но ведь цел пока. Я еще выбьюсь в генералы (три раза «ха-ха») и выйду в отставку героем. Женюсь на Груше… Интересно, как она? Уехала ли из Москвы? Надеюсь. Древнюю столицу нам не отстоять. Наполеон в нее войдет, вот тут-то его армии и кирдык. Успокоенный этой мыслью, я не заметил, как уснул.

10До 1835 года даже самый низший офицерский чин давал его обладателю право на потомственное дворянство.
11Реальный факт. Огромная нехватка командиров в русской армии в 1812 году заставила призвать под знамена всех отставных офицеров, включая престарелых и калек. Инвалидами в то время называли ветеранов. То, что прапорщик командует ротой, не было чем-то исключительным. Случалось, и фельдфебель.
12Так называлась в то время пенсия для офицеров, выслуживших 20 лет. Составляла треть от оклада.
13Такое право было предоставлено всем свободным сословиям России в 1803 году. Ранее землей могли владеть только дворяне.
14Магазинами в то время назывались склады.
15ГГ использует трофейный, так называемый «шкатулочный» пистолет французского производства.
16Александр Самойлович Фигнер, командир партизанского отряда в 1812 году. Отличался редкой дерзостью и бесшабашностью в своих вылазках.
17Реальный факт: Денис Давыдов провел отрочество в Бородино. Часть этого села принадлежала его отцу.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru