Анатолий Матвиенко
Убей фюрера, Теодор
Мама!
У неё больное сердце. Такое большое, доброе и больное сердце. Ну зачем?!
Сашка… Сама святая простота. Почему-то запомнился в белой панамке и маечке, в руках белый бумажный самолётик с карандашной красной звездой. И он заперт в детдоме, среди отловленной ментами беспризорной шпаны?!
Граф выдерживает паузу, потом продолжает:
– Вы стойкий и умный человек, Теодор. К сожалению, абсолютно недисциплинированный, это поправимо. Касательно сотрудничества с абвером: оно под вопросом, несмотря на мою протекцию и знакомство с главой разведки – Канарисом. При первом же контакте с НКВД вы получите вербовочное предложение. У большевиков слишком много рычагов давления на вас через членов семьи.
Я сжимаю лицо ладонями, не обращая внимания на синяки и ссадины. Эти отметины – такой пустяк! Голос майора бубнит где-то вдалеке.
– Возможно, Тео, красные ограничились бы вами и отцом. Не буду скрывать, арест фрау Нейман явно связан с нашим побегом.
Делаю глубокий вдох.
– Герр майор, я не в претензии. Она жена и мать двух контрреволюционеров. Всему виной большевистская система, а не вы.
– Верили системе и так быстро разочаровались?
Дежурный вопрос каждого из сменявшихся следователей. Под конец их просто посылал. Графу отвечаю подробно.
– Признаюсь, и раньше были сомнения. Но мы, комсомольская молодежь, старались не замечать ничего. Надеялись – всё наладится, образуется. С арестом отца я понял, что зря занимался самообманом.
– Хорошо, что поняли. Россия – это огромная яма, куда ваших предков занесло по несчастливому стечению обстоятельств. У вас будет время осознать, что только германский народ, народ Великого рейха, даст ощущение настоящей семьи. Конечно, в СССР вы почти ничего не слышали об идеях национал-социализма. Большевики смешивают их с фашизмом, обливают грязью…
– Стоп-стоп! – прерываю его, демонстрируя ту самую недисциплинированность. – Не надо лозунгов. Я, конечно, прочту «Майн Кампф» и во всём разберусь. Но, поверьте, и без этого имею очень веские причины бороться с красными.
– Знаю. Вам найдётся достойное, перспективное место в наших рядах. Сегодня вас осмотрит врач. Поправляйтесь и набирайтесь сил.
Снова гремит замок. Снова меня запирают в одиночке. Наверно, по инерции, охрана внутренней тюрьмы абвера ещё не получила новых указаний.
На краю койки оставлена пачка американских сигарет и коробка спичек, напоминание о скрутках с самосадом, что выменяли у блатных на пиджак графа Валленштайна. Курить не тянет совершенно. Я лежу один и мучаюсь от желания вскрыть себе вены зубами.
Глава 5. Сикрет Интеллидженс Сервис
В массивном здании викторианских времён на Бродвей-Билдингс, что у станции лондонского метро «Сент-Джеймс-парк», последствия экономического кризиса совершенно не сказываются на обстановке, тоже выдержанной в стиле конца XIX века. Немногочисленные посетители всё так же видят увесистую деревянную мебель, камины, шкафчики с чайными сервизами, канделябры, ширмы и прочую утварь золотой эпохи империи.
Нищета запрятана глубже, она в мизерных ассигнованиях, выделяемых британским правительством на Секретную службу Его Величества. О масштабных операциях, когда Сидней Рейли тратил миллионы на борьбу с большевиками, сейчас невозможно и мечтать. В Москве сохранился единственный резидент под дипломатическим прикрытием, в штате у него одна секретарша, вне штата – горстка завербованных жителей Советской России. Их число падает день ото дня. Госбезопасность красных считает своим долгом арестовать десять невиновных на одного реального шпиона, лишь бы ни один из сотрудников иностранных разведок не оставался на воле.
Британия в той или иной мере контролирует половину мира. Враги ненавидят открыто, союзники затаили недоброжелательность и зависть. А у британского льва слезятся подслеповатые глаза. Они больны от недостатка денег на главное зрительное средство в мировой политике – агентурную разведку.
– Сэр Си ждёт вас.
Секретарши в приёмной шефа МИ-6 подбираются под стать интерьеру, как непременный её атрибут вроде банкетки. Немолодая, немодная, необщительная, вообще состоящая из сплошных «не». Что-то юное, ярко одетое и приветливое выглядело бы здесь чужеродно.
Сэр Энтони Иден, породистый джентльмен консервативного вида, отвесил кивок в знак благодарности, что говорящая банкетка пропустила его к адмиралу, и проскользнул в дверь. Короткий обмен приветствиями с вежливым предложением чая быстро уступил место основной теме встречи.
– Боюсь, главе государственного учреждения некорректно подвергать критике внешнюю политику правительства.
– Но и поощрять её безрассудно, – кивнул визитёр. – Особенно политику умиротворения. Глупо кормить волка досыта в надежде, что он подобреет от переедания.
Адмирал иронично улыбнулся, обнажив желтоватые от пристрастия к трубке зубы под редкой полоской пшеничных усов.
– Вот как? Но именно вы, консерваторы, определяете курс. А потом посыпаете головы пеплом.
– Если курс останется прежним, в будущем пепла просыплется много больше. Сначала мы стерпели ввод германских войск в Рейнскую зону, теперь сэр Стэнли подписал с Гитлером морской договор. Тем самым дружески похлопал фюрера по плечу и окончательно похоронил условия Версальского мира. Что дальше? Судетская Чехия? Австрия?
Глава британской разведки согнал улыбку с лица. Глаза адмирала, выцветшие за годы изучения массы документов, но не от созерцания морской глади, сузились, как бойницы.
– Нам безразличны крохотные страны без выхода к морю. Но история учит: немцы не ограничиваются мелкой добычей. Если вы, политики, не остановите Гитлера, его смогут укротить только британская армия и королевский флот. С громадными издержками для империи.
Сэр Иден недоверчиво наклонил голову. Он сам пришёл к главе разведывательного ведомства делиться опасениями, но не ожидал, что прогнозы визави ещё более тревожные.
– Полагаете, Европа уже сейчас скатывается к войне? Вероятно, сэр, вы преувеличиваете. Гитлер откусит сладкие и доступные куски, потом неизбежно остановится. Проглоченное нужно переварить.
– Помните, в четырнадцатом году на нашей стороне сражалась Российская империя? Пусть не до конца войны, пусть неудачно, но русские оттягивали на себя дивизии, которых, быть может, гуннам не хватило для победы на Сомме. После сепаратного мира с большевиками немцы словно обрели второе дыхание. Какие перспективы нас ожидают, дорогой Энтони, если Гитлер и Сталин вступят в союз?
– Чудовищные. Увы, премьер не желает слушать. Он – миротворец. В его понимании.
Адмирал развёл руками.
– Я не прошу немедленно отправить Гранд Флит обстреливать Гамбург! Но даже самый заядлый пацифист желает знать, что творится в стане его, так сказать, нового союзника.
– Нет денег?
– Да. Но не только.
– Внимательно слушаю.
Главный разведчик империи наклонился вперёд, навалившись чёрным мундиром на край стола.
– Знаете, сэр, чем всегда была сильна британская разведка? Людьми и традициями. В мировую войну многие военные в стане противников и союзников брезговали шпионажем. И только ради Британии на службу в МИ-6 шли настоящие джентльмены, из самых достойных семейств, выпускники лучших университетов страны. Деньги нужны для вербовки иностранной агентуры. Наши резиденты ставили на кон свободу, порой – даже самую жизнь из преданности империи.
– А ещё к вам записывались отъявленные авантюристы, избежавшие отправки на фронт, но снедаемые тоской по острым ощущениям.
– Да! – адмирал Синклер, так в действительности звали сэра Си, поднял палец вверх. – Но именно сейчас авантюристы-джентльмены не понимают угрозы. Буду откровенным. Группы, работающие за рубежом, можно пересчитать по пальцам. Агентурную сеть в Центральной и Восточной Европе предстоит плести заново.
– Ничем не могу помочь в Москве. А вот с Берлином нас связывают тесные узы. Да и сами немцы, по крайней мере многие из них, относятся к Альбиону уважительно. Фюрер объявил англичан принадлежащими к арийской, то есть высшей, расе.
– Энтони! Я не прошу вербовать Гитлера в осведомители МИ-6. Но из его окружения, из военачальников вермахта, из лидеров партии и СС?
Политик взял паузу, тщательно растерев пальцем несуществующую складку на лацкане. Мысленная инвентаризация гитлеровских бонз его не удовлетворила.
– Позвольте усомниться. Возьмём контр-адмирала Канариса, вашего коллегу и противника. К Великобритании настроен лояльно, но мне трудно представить, что он согласится на прямую сделку с МИ-6 против интересов рейха. Сошки поменьше, неудовлетворённые медленным восхождением по нацистской служебной лестнице, завистливые, считающие, что их несправедливо обскакали, – вот контингент для вербовки.
– Да. А координировать работу должен легально проживающий в Германии резидент. Давно живущий, пустивший корни, вне всяких подозрений полиции и Службы безопасности.
– Признаться, сэр, я в некотором затруднении. На примете полдюжины достойных джентльменов. Уверен, большинство из них не откажет мне в конфиденциальной встрече с представителем Секретной службы, но…
– Договаривайте. Все «но», «за» и «против» нужно обговорить до того, как запылают мосты.
– Именно! Запылают мосты. Люди живут размеренной, ничуть не рискованной жизнью, а с моей подачи она превратится в кошмар, наполненный опасностями, погонями, перестрелками, слежкой, борьбой с контрразведками. Вправе ли я столь радикально менять их судьбу? Не говоря о том, что никто из моих знакомых понятия не имеет о работе разведчика.
– Смею предположить, вы – тоже. Погони и перестрелки не просто редкость, они свидетельствуют о провале, когда агент спасается любой ценой. Конечно, у нас существует специальная школа с обучением приёмам радиосвязи, криптографии, фотографического мастерства. Но главное в шпионаже – здравый смысл и жизненный опыт агента. Это очень рутинная, порой весьма скучная работа, требующая терпения, настойчивости. Особенно интеллекта, дорогой Энтони. Поэтому англичане традиционно сильны в секретных операциях.
Политик извлёк из внутреннего кармана блокнот в роскошной кожаной обложке и золотое перо. Видя его колебания, адмирал выложил последний аргумент.
– Готов поспорить, ваш гипотетический протеже, джентльмен-авантюрист с душой пирата, промышлял бизнесом с немцами, игнорируя санкции Версальского мира. Поэтому деятельность на грани и даже за гранью разумного будет ему не впервой. Пусть же искупит хотя бы часть своей вины перед Британией.
– Искупление – религиозная и несколько расплывчатая категория. Бизнесмены предпочитают конкретность. Если я через связи в палате лордов обеспечу им безнаказанность за мелкие шалости в период санкций, градус патриотизма повысится на глазах.
Диалог прервался. Вместо рассудительных голосов двух джентльменов комнату наполнил тихий скрип пера. Энтони Иден аккуратным до самовлюблённости почерком писал рекомендательные письма своим знакомым в Берлине, в Мюнхене, Гамбурге и сопредельных с рейхом европейских странах. Британский лев ещё не прозрел, но уже принялся тереть лапой глаза.
Глава 6. Погром
Ночь. Вопль «алярм!» накладывается на последние обрывки сновидения. Под крики дежурного бежим на построение. Протирая заспанные глаза, вижу редкую птицу в армейской казарме – оберштурмфюрера СС. Наш фельдфебель надрывается, грозит всеми небесными и земными карами. Курсанты быстренько замирают в идеально ровной шеренге вдоль коридора.
– Почему они в форме? Я спрашиваю: какого дьявола они в форме вермахта?!
Не в трусах же.
– Мы получили комплекты штатского, но не раздали, герр оберштурмфюрер, не было приказа…
– Значит, у вас есть приказ, фельдфебель! – эсэсовец оборачивается к нам и продолжает деловым тоном: – Господа курсанты! Нюрнбергские законы всем известны? Правительство рейха позволило представителям неполноценных рас покинуть страну. Они упорствуют, не понимают по-хорошему. Значит, нужно объяснить доступнее. Работаем в гражданском. Документов и оружия не брать, только деревянные дубинки. Всё ясно?
– Разрешите, герр оберштурмфюрер?
– Да, рядовой.
– Рядовой Монгол, герр оберштурмфюрер, – чеканит мой сосед, представляясь по оперативному псевдониму, и эсэсовец смотрит недоумённо: высокий узколицый европеец ни на грамм не похож на азиата. – Ограничения есть?
– Никаких. По возможности не убивать. Разве что в крайней необходимости, если вдруг будут сопротивляться. Забирать любое имущество, негромоздкое. Что унесёте – всё ваше, – офицер нехорошо улыбается и добавляет: – Ноги им не вырывайте. Чтоб сами ушли.
По колонне курсантов училища абвера прокатывается оживлённый шумок. Ради такого веселья не грех и ночь не спать.
Получая рабочую блузу, в которой неотличим от пролетариата из предместий Кёнига, я размышляю над очередным испытанием судьбы. Гитлер придумал гениальный ход. Если нация мучается от сознания ущербности из-за бесславной капитуляции, надо ей дать повод воскликнуть: виноваты не немцы, виноваты другие! Те, что под марксистскими знамёнами прочили поражение собственной стране. Гитлер нашёл замечательного противника для соотечественников. Можно объединиться в борьбе с лёгким врагом и добыть победу. Заодно – поживиться. Низменные инстинкты присущи толпе. Давай пищу для утоления примитивных нужд, и ты будешь управлять этой толпой.
Теперь рейх – моя страна. Я обязан жить по её законам и обычаям. Включая охоту на «неполноценных выродков-унтерменшей».
От армейской формы остались только сапоги. Мы карабкаемся в кузов «Опеля», сырой от дождя. Куда-то едем битый час, явно удаляясь от Кёнигсберга.
В темноте под брезентом вспыхивают сигаретные огоньки. Мои спутники балагурят на тему предстоящей потехи. Запах табака смешивается с духом мужских тел и сапожной ваксы.
Машина тормозит, мы спрыгиваем на булыжную мостовую, осыпанную сентябрьской листвой. В темноте угадывается силуэт второго грузовика.
Опять построение, любимое времяпровождение в армии. Эсэсовец, он поверх формы накинул цивильный дождевик, раздаёт последние указания.
– Обращайте внимание на вывески, на фамилии владельцев при входе.
– Разрешите вопрос, герр оберштурмфюрер. Если случайно вломимся в немецкую семью, что делать?
– Уходить, солдат. Но в этом ничего страшного. Арийцы, не гнушающиеся жить бок о бок с унтерменшами, должны понимать ответственность такого выбора. Итак, у вас два часа до рассвета. Не теряйте времени!
Мы бегом преодолеваем полкилометра до крайних домов. В детстве я гостил у бабушки в Минске, где целый район еврейских лачуг за Оперным, и чесночный дух настолько густой, что сбивает с ног. Здесь обычные прусские домики, аккуратная улочка. Наверно, живущие тут давно считают себя немцами. Сейчас узнают, какое это заблуждение.
Разбиваемся на тройки. Монгол показывает электрическим фонариком на витиеватую табличку: «Моисей Голдштейн. Пошив и ремонт одежды». Вряд ли это немецкая семья.
Топот нашего стада привлёк внимание. То тут, то там в окнах появляются огоньки. Тревожитесь? Правильно делаете!
Сапог вышибает дверь мастера Голдштейна. Мы внутри, я нащупываю электрический выключатель, но третий член нашей группы решает вопрос освещения радикально. Он подпаливает груду лоскутов в закроечной.
Хозяева – немолодой портной и его растрёпанная фрау – сбегают по лестнице вниз, оглашая жилище криками и причитаниями. Пока у них достаточно дел, мы быстро обшариваем первый этаж. Столовое серебро находит новых владельцев, после чего втроём взбегаем наверх.
Здесь спальни. В хозяйской Монгол находит несколько безвкусных золотых побрякушек. Из соседней комнаты раздаётся отчаянный девичий визг. Сдерживаю омерзение и тоже направляюсь туда. Курсант тянет за руку из шкафа молодую еврейку с распущенными чёрными волосами, целенаправленно к кровати. С торопливым перестуком башмаков влетает её мать, умоляя не трогать девочку. Удар локтем в лицо опрокидывает старую еврейку на спину.
Истинный ариец выдёргивает наконец добычу из шкафа и размашистой оплеухой швыряет на кровать. Предлагает нам с Монголом стать в очередь, но мы в один голос отказываемся: брезгуем после него.
Краем глаза засекаю движение у лестницы. На полсекунды опережаю Монгола с рёвом «моя!»
Она совсем юная, не старше двенадцати-тринадцати лет, бьётся у меня в руках и не может вырваться, потому что я плотно намотал её волосы вокруг запястья. В повреждённом локте пульсирует боль, напоминает о первом месяце немецкого гостеприимства. Тащу добычу вниз, там отпихиваю отца-портного. Девчонка орёт столь пронзительно, что уши закладывает.
Мы на улице, среди сырости и мокрых листьев. Натыкаюсь на эсэсовца, что с интересом смотрит представление. Хочешь зрелища? Получай!
Роняю еврейку на мостовую. Армейский сапог врезается в её зад. Девица пролетает пару метров и плюхается пластом в грязную лужу, измазанная с головы до пят. Мокро, холодно, больно. Не устраивает? Так возвращайся в дом, где сведёшь близкое знакомство с Монголом. Вряд ли она благодарна за столь жестокое спасение.
– Вы не использовали её по прямому назначению? – любопытствует зритель.
– Секс с унтерменшами хуже зоофилии, герр оберштурмфюрер.
– Не нужно званий. В целом вы правы. Продолжайте. Вон следующий дом с вывеской.
Целый особняк. Хозяева не торопятся, и Монгол обращает внимание на ряды книжек. Их язык похож на немецкий.
– Читатели, мать их… О чём может быть столько писанины?
– О том, что евреи – самая богоизбранная нация на свете.
– Что-то их бог не спешит на помощь, – хмыкает мой товарищ по борьбе.
Пламя охватывает Тору. Когда жильцы спускаются вниз, первый этаж в плотном дыму. Похоже, надеялись переждать. Знаю их. Отсидеться, перетерпеть – национальная традиция. Нас, курсантов, всего-то шестьдесят, в еврейском пригороде многие сотни здоровых мужчин. Никто не пытается ударить в ответ, женщины – хотя бы укусить или царапнуть. Только кричат и упираются. После первых ударов покоряются: делай что хочешь, но не убивай.
В третьем доме нахожу большой портрет Троцкого и несколько его сочинений. Сумасшедшие! Евреям мало, что обитают в самой антисемитской стране на свете, так ещё и троцкисты? Пока в гнезде марксизма резвятся соратники, несу книжицу «Немецкая революция и сталинская бюрократия» оберштурмфюреру.
– Здесь дело серьёзное. Красные. Прикажете задержать?
Наш фельдфебель испытующе смотрит, удивлённый рвением курсанта, эсэсовец отрицательно крутит мордой и забирает брошюру.
– Это лишнее. Вы сегодня, так сказать, простые немецкие рабочие, возмущённые жидовским засильем. Напишу рапорт в гестапо. Они разберутся. Действуйте дальше.
Я продолжаю бороться над засильем с помощью насилия, но чувствую усталость и апатию. Даже не реагирую на хрюканье сослуживцев, приходующих очередную малолетку. Делая ставку на низменные инстинкты, фюрер перегибает палку. Общество порядка не может быть построено на гнусности. Зэки в казанской тюрьме и то презирали «взломщиков мохнатого сейфа».
На обратном пути отмечаю, что фельдфебель и куратор из СС взяли на карандаш наши действия. Кто склонен к поджогам и мордобою, кому по душе грубый секс всухую, кто набил полные карманы еврейского барахла. На этом фоне я удостоен похвалы за бдительность и взвешенность в поступках. Рад стараться, герр оберштурмфюрер! Хайль Гитлер! Обращайтесь, если нужно повторить.
С ещё большим удовольствием навещу ваш дом. Когда у вас будет дочь сексуального возраста, а со мной орава голодных самцов.
Глава 7. Перемены в НКВД
Агранов едва кивнул на приветствие Слуцкого, когда их пути пересеклись в коридоре. Хитрый лик главы ГУГБ не скрывал возбуждения. Сегодня в кабинетах на площади Дзержинского будет оглашено решение СНК о смене руководства в аппарате наркомата.
Начальник разведки счёл за благо не обсуждать последние события ни с кем из сотрудников. Профессиональная сдержанность оперативника, чтоб не выболтать врагу служебные тайны, незаметно распространилась на всё общение.
В зале совещаний коллегии наркомата Слуцкий занял привычное место, стараясь ни в коем случае не наклоняться вперёд, тем самым слишком выделиться среди других начальников служб. Беглый взгляд уцепил обычную картину: куратора от ЦК, народного комиссара и его первого зама. Ежов нацепил на себя уныло-постный вид, машинально поглаживая ёжик коротко стриженных чёрных волос. Ягода хмурый, впрочем, это его нормальное состояние последнего года, с подчёркнутой складкой озабоченности на челе от ответственности за порядок и безопасность в державе. Вытянутое длинноносое лицо приобрело нездоровый серый оттенок. Слуцкий, всегда наблюдательный, только сейчас заметил, сколько белых ниток в тёмных усах начальника. Или нарком так сдал буквально за последние дни?
– Товарищи! – веско уронил Ежов. – Решением ЦИК нашей партии и Совета народных комиссаров товарищ Ягода Генрих Григорьевич переводится из наркомата внутренних дел на другую работу.
Свершилось. Только шорох пронёсся над чекистами. Никто ничего не произнёс, даже шёпотом соседу. Тем более, не сказано главное – кто вместо Ягоды? По логике вещей, самым вероятным претендентом является первый зам.
Агранов сидел, плотно сжав губы. Он до такой степени изображал безучастность к происходящему, что даже пионер догадался бы – дяденьку колотит изнутри.
А Николай Иванович не торопился утолить любопытство. Он сухо поблагодарил Ягоду за годы службы в органах и поздравил с назначением в наркомат связи.
Ягода машинально пожал руку Ежова. Ещё одет в военную форму с большой звездой на рукаве, но она смотрится на нём маскарадным костюмом, на этом штатском человеке. Повисла неприятная пауза. Здесь обсуждаются совершенно секретные дела, их не должно слышать постороннее гражданское лицо. Ягода выдавил слова признательности к сотрудникам, на пожелание успехов его не хватило.
Лишь только затворилась дверь за ссутулившейся спиной бывшего наркома, прозвучала центральная новость: освободившееся кресло займёт он сам, Ежов. Товарищ Агранов сохраняет пост первого заместителя.
Первым сориентировался главный пограничник Михаил Фриновский. Он с места выкрикнул поздравление и не был одёрнут за нарушение протокола. Слуцкий впился взглядом в Агранова. У того не шевельнулся на лице ни один мускул. Но побледнел, этого не скрыть никаким усилием воли.
Кто-то очень верно рассчитал. За Ежовым с первой секунды на посту будет пристальный надзор со стороны госбезопасности. Любой явный или мнимый прокол немедленно станет известен наверху. Но и Ежов не промах. Агранову самое время присматривать вакансию в Учпедгизе.
Новый нарком возжелал немедленно заслушать краткие рапорты о состоянии дел. Понятно – больше для проформы, вглубь он вникнет позже, сейчас просто демонстрация: начальник намерен бдеть и контролировать каждую мелочь. Если рабоче-крестьянская милиция и лагеря отчитались в духе «справляемся, несмотря на временные трудности», то в Слуцкого Ежов вцепился с первых минут прихода к власти.
– Объясните, товарищ Слуцкий, почему результаты агентурной работы далеки от тех, что разведка рапортовала в ЦК в прошлые годы?
В шахматах это называется цуцванг, когда нет хороших ходов, любые шаги ведут к потерям. Ежов знает главную причину: лучшие кадры ушли с Артузовым, наверняка заготовил убийственный довод, вроде «незаменимых людей нет». Но и выкручиваться нельзя, лишать нового руководителя удовольствия выстрелить заготовкой…
– Так точно, товарищ нарком. Результаты неудовлетворительные. Новые кадры после перевода Артузова недостаточно компетентны.
– Ценю большевистскую прямоту. Что же вы предприняли, товарищ Слуцкий, для исправления положения?
– Налаживаем агентурную сеть. Обучаем, посылаем людей.
– Да? И что эти люди? Навербовали агентов в стане врага? В белогвардейских организациях? В антисоветском подполье? Среди троцкистов? В штабах империалистических армий?
Слуцкий открыл было рот для ответа и беспомощно его захлопнул, изображая большую пухлую рыбу. Такие вещи нельзя обсуждать даже на коллегии госбезопасности! Здесь же, в присутствии далёких от нелегальной работы сотрудников, вообще немыслимо…
– У вас есть что сказать? – рявкнул Агранов. – Вы хотя бы контролируете иностранную агентуру?
Злость непосредственного начальства вернула опору. Руководитель ГБ, только что пролетевший мимо кресла наркома, несёт полную ответственность за разведку наряду со Слуцким.
– Так точно! Агентура приступила к выполнению заданий. Результаты будут. Вынужден доложить, что прежнее руководство недооценивало значения внешней разведки для заблаговременного предупреждения контрреволюционных вылазок.
Ежов благосклонно кивнул. Агранов примолк. «Прежнее руководство» – это и он сам. Выходит, Слуцкий думает воспользоваться переменами и подсидеть начальника госбезопасности?
Нарком плавно повёл совещание к финишу. Оказывается, причиной перевода Ягоды послужили отнюдь не его таланты в области почтовой связи, а медлительность в разоблачении троцкистско-зиновьевского заговора. Медлительность, соседствующая с преступной халатностью или саботажем. Товарищ Сталин верит, что отныне НКВД будет оперативно реагировать на любые антипартийные и антигосударственные вылазки.
Только у себя в кабинете Слуцкий перевёл дух. Как ни позорно признаться, пальцы, доставшие папиросы «Казбек», мелко дрожали.
– Разрешите, товарищ комиссар?
– Входи, Ефимов, – Слуцкий привычно включился в роль начальника, царя и бога над своим отделом. Есть новости от триста первого?
– Так точно! Шифровка из Берлина.
Донесение Чеботарёва поступило, но «багажа», то есть полезной информации, оно не содержало. Беглецов из СССР след простыл.
Как вовремя, чёрт подери! Слуцкий принялся терзать многострадальные карандаши. На редкость нелепое начало. Первые результаты ожидались на территории СССР. Стремительный отъезд беглой пары в Германию нарушил планы. В ленинградском порту след потерялся. Что дальше? Как их приняли? Ну, допустим, человек прибыл из враждебной страны, где мог быть завербован. Значит, какое-то время он под надзором, не в состоянии скрытно даже письмо отправить. Но истекло три месяца. Или немцы страхуются до сих пор, или заподозрили неладное и ликвидировали агента. Наконец, есть самое худшее предположение: он отказался от сотрудничества с советской разведкой. Тогда конфуз Слуцкого будет выглядеть именно как преступная халатность или саботаж. С такими клеймами переводом в гражданский наркомат не обойдётся. Слишком многие в армейской разведке и в НКВД арестованы за измену.
Начальник ИНО попробовал рассмотреть ситуацию хладнокровно. В его верности партии никто не усомнится, не заподозрит в принадлежности к враждебным группировкам. НКВД может быть суровым к предателям, но обвинённых лишь в некомпетентном управлении не карают. Понижение, перевод в милицию, в ГУЛАГ, на гражданскую работу – это максимум, что грозит. Так что на кону только карьера.
Он снова задумался о деле. У наркома внутренних дел есть спецгруппа особого назначения (СГОН) под командованием Якова Серебрянского, сформированная из агентов-нелегалов. Об этих людях ходят легенды. Но, будь они даже гениями подпольной работы, любой операции предшествует сбор информации, длительная подготовка. В Западной Европе она обычно осуществлялась через агентуру местных компартий. Теперь, пока не заработает новая сеть, разведчики – что слепые котята…
Операцию «Канкан» Серебрянский спланировал правильно. И что Ягода позволил забрать её от спецгруппы, тоже совершенно верно, у Серебрянского просто не хватает людей. А перспектива очень заманчивая: провернуть комбинацию против абвера в Испании. Гражданская война в этой стране – лишь верхушка айсберга. В глубине бурлит борьба со спецслужбами Германии, не говоря о троцкистах в республиканском правительстве.
Вообще с немцами развернулось сражение на всех фронтах. На военно-техническом – у кого больше оружия. На идеологическом – кто кого перекричит.
Слуцкий отомкнул толстую дверь сейфа. Там, среди совершенно секретных документов, лежит тоненькая книжица на немецком языке со свастикой и портретом фюрера. Такая, по идее, имеется у каждого члена Национал-социалистической рабочей партии Германии. Её простая, доходчивая и убийственно людоедская логика действует на людей как наркотик.
Если пропустить пустопорожние воспоминания начинающего художника о детстве, брошюра состоит из нескольких тезисов и их обоснования. Немцы устали от последствий поражения в империалистической войне. Главную обиду нанесли французы, а разгрома своей армии желали только коммунисты. Маркс – еврей, коммунизм можно считать еврейским учением. И Советская Россия – еврейско-большевистская страна. Для счастья немецкого народа нужно, чтобы к власти пришла НСДАП, а германские войска покорили Францию. Непременно раздавить большевиков, цыган и, главное, евреев. Поход на Россию намечался Гитлером в отдалённом будущем, когда требующий расширения рейх обратит взоры на восток.
Столь глобальные планы казались фантастикой в год публикации «Майн Кампф». Но они осуществляются с пугающей быстротой. Гитлер четвёртый год у власти, она практически абсолютна. Компартия разогнана. Если до тридцать шестого года в Германии действовали лишь полиция и абвер, сейчас там особые службы растут как грибы.
Немцы жёстко контролируют ситуацию в своей стране, тянут щупальца к СССР. Некогда тратить силы на внутриведомственные склоки!
Слуцкий мысленно отвёл себе полгода. Раньше Ежов не возьмётся за радикальные перемены в разведке. Пусть он не профессионал-чекист, однако человек неглупый, поймёт, что вряд ли кто-либо другой на месте Слуцкого быстрее поправит ситуацию.
Полгода! До весны тридцать седьмого. Там ветер развеет тучи, всё как-нибудь образуется.
