Анатолий Спирин
Вездесущий
Смерть на пустыре
Нам не дано познать судьбу:
Нет колдунов, провидцев и шаманов…
Несём мы кару на своём горбу
И оставляем веру для баранов.
Ветер кружил, завывая, драчливо наскакивая на сухие стебли полыни, сбивал остатки семян на пористый грязный снег. Швыряя не намокший мусор на капот машины, злился. Хмурый февраль рано сдавал свои позиции. Стужа и позёмка резко сменились на слякоть, пришедшую с тёплыми ветрами и жаркими по-весеннему лучами солнца. Но этот день не радовал ясной погодой. Злой февраль решил покуражиться напоследок; дрожал от ненависти, путаясь в голых ветвях тополей; ломал трухлявые сучья, бросая их к корявым корневищам старых великанов. Рваные облака стремительно неслись по грязному серому небу, создавая впечатление, словно ты летишь в неизвестную чужую зыбкую даль. Порывы ветра ударяли с разных сторон, покачивая машину, навевали сон. От этой кружившей голову гонки было тоскливо.
Андрей грустно смотрел на стремительно пролетающие бесформенные облака: низкие, мрачные, убегающие за далёкий горизонт, размытый сигаретной дымкой, и думал: «Неужели жизнь так неразрывно связана с природой?» Состояние души и общий настрой, ностальгия по какой-то другой, неизведанной жизни, тоска от прозябания, похожая на эту пасмурную неуютную погоду, навевали глубокие мысли, с вуалью, пришедшей неведомой доселе философии. «Неужели, неужели?»
Андрей закрыл глаза, стараясь увидеть мир другими глазами. Мечтая о какой-то несбыточной фантастической жизни. Дремотное состояние наливало веки свинцовой тяжестью. Клиент, которого он доставил сюда, не спешил возвращаться. Он уже подумывал: не смотаться ли с этого неприветливого места, но хороший аванс и обещание щедро расплатиться удерживали его на месте. Последнее время с работой не ладилось, и финансовое положение заставляло Андрея иногда подрабатывать извозом.
Окинув взглядом пустырь и старые склады, похожие на заброшенные сараи, выложенные из красного кирпича с уже облезшей со стен серой штукатуркой, и только собирался удобнее расположиться на сиденье, как увидел человека, выбежавшего из-за угла старого, убитого временем здания на пустырь. Это был клиент, которого Андрей привёз сюда полчаса назад. Движения у него были, как у раненого зверя. Он припадал на ногу, держась за бок правой рукой, с тревогой оглядывался назад. Движения его были торопливы и методичны, словно он делал специальные упражнения, стараясь выполнить их как можно быстрее. Выстрелы грохнули неожиданно. Следом за парнем выскочили два человека спортивной наружности. Они быстро приближались к раненному парню, волочившему за собой дипломат, обляпанный грязью.
Андрей понимал, что раненый стремится к машине, он был уже рядом, глаза его умоляли: «Не уезжай!» Андрей завёл двигатель, боясь, что тот заглохнет, прибавил газу. Он не был трусом, и первое желание было помочь человеку, совершенно беспомощному в этой патовой для него ситуации.
Грохнул ещё один выстрел, прошивший парня насквозь. Пуля, вырвав куски мяса с одеждой и кровью, тенькнув где-то по кузову рикошетом, взвизгнув, ушла вглубь пустыря. Парень споткнулся и упал лицом вниз. Судорожно дёрнувшись, замер.
Андрей смотрел на распластанное тело широко раскрытыми глазами, его собственное тело словно парализовало, он не соображал, что делает. Выстрелы, произведённые по его машине, заставили очнуться. Парни, стреляя на бегу, быстро приближались. Двигатель взревел, и машина, развернувшись на месте, понеслась на преследователей. Зачем Андрей это делал? Одному Богу известно.
Он увидел расширенные зрачки врага и чёрный провал дула, направленного прямо в его переносицу. Ствол резко дёрнулся, шею обожгло, и острая боль пронзила всё его тело. Нога бесконтрольно надавила на газ, и машина стремительно понеслась, надрывно ревя всеми своими оборотами, на высокий фундамент старого здания.
Андрей не почувствовал удара и не видел, как лимонка, пробив лобовое стекло, закрутилась на коврике возле пассажирского сиденья – он был без сознания. Мощный взрыв буквально разметал машину по пустырю. Тело Андрея отбросило далеко от машины. Неестественная поза и разодранная в клочья одежда, залитая кровью, – всё говорило о страшной нелепой смерти.
Парни, упав на землю, смотрели на полыхавший остов машины. Первым поднялся коренастый брюнет. Осмотрев грязную одежду, грубо обругал владельца полыхавшей машины.
– Ну и придурок, мать его. В грязь, сука, нырять заставил. Урод ненормальный! —
Высокий крепкий блондин расхохотался, глядя на своего кореша.
– Ну и чума ты болотная, всю машину уделаешь! Как задницу выпачкать умудрился? – и он вновь затрясся от безудержного хохота.
– На себя посмотри – красавец! Сам весь в таком же дерьме, – брюнет вразвалку подошёл к парню, пнул по руке, мёртвой хваткой сжимавшей ручку дипломата.
– Ну ты что, кореш, вцепился, как в своё собственное? – и он с трудом разжал холодные посиневшие пальцы коченеющего на холодном ветру трупа. – Смотри! Вот жадность человеческая, и на том свете с баллом расставаться не хочет!
Блондин тревожно окинул место трагедии, оскалился зло.
– Ты давай пошевеливайся, двигай своей грязной жопой. Не дай бог сюда кто-нибудь нагрянет! Я тебе самому башню снесу. Понял?
Брюнет давно привык к резким переменам настроения блондина, но они всё больше и больше раздражали его. «Надо когда-то кончать с этим придурком. Какого хрена он о себе возомнил? Над „Филином“ никогда никого не было и не будет!» Он выхватил из-за пояса ствол и буквально на долю секунды опередил своего кореша, выстрелив ему прямо в лицо. Блондин, падая, судорожно нажал на спусковой крючок, выстрелы, прозвучавшие дуплетом, ещё раз разбудили притихшую округу, сорвав с тополей стаю чёрных птиц, заметавшихся по небу с надрывным криком обиженного огромного животного.
Брюнет, прижав испачканный грязью дипломат к груди, побежал к припаркованной за складами машине. Взревев надрывно двигателем, старенький автомобиль с пробуксовкой, выбрасывая густые клубы чёрного дыма, скрылся за поворотом.
Живой труп
О, как же горько зреть
Свою беспомощность и раны…
Не проще ли от мук мне умереть,
Чем дар принять в мой разум рваный.
Что за гул в ушах и неимоверная боль во всём теле? Тихий разговор и жуткая темнота. Где он? Попытался шевельнуться, но острая боль бросила его сознание обратно в небытие, и снова провал на долгие часы, выброшенные напрочь из его жизни.
Он и представленья не имел, что врачи вот уже месяц бьются за его жизнь, сменяя друг друга и разводя руками от усталости и бессилия.
– Этот парень безнадёжен, мы зря тратим на него драгоценное время. Больница забита пациентами, которым нужна реальная помощь. Этот парень – кусок мяса, пропущенный через мясорубку! – констатировал пожилой хирург с лохматыми седыми бровями, нависшими над глазами. – Хотя бы пальцем шевельнул, тогда бы другое дело… – и он безнадёжно махнул рукой.
«Что это он говорит, о ком, не о нём ли?» Андрей попытался открыть глаза, но что-то давило на лицо, на всю голову, на конечности, на всё ноющее тело. Ему хотелось крикнуть: «Эй, кто вы? Снимите же с меня эту тяжесть, освободите от давящих крепких пут!», но его губы, казалось, просто чуть дрогнули.
– Мать его приходила – бедная женщина. На ней лица не было, еле откачали, после того как сына увидела, – произнесла пожилая медсестра. – Объявить ей, что он не жилец, язык не повернулся.
– А крепкий парняга, другой бы давно загнулся, а у этого сердце как часы пашет, – восхищённо произнёс второй хирург. – Где видано, чтоб у простого смертного сердце билось так ровно? С неизменной частотой всего 46 ударов в минуту.
– Да, не иначе как спортсмен. Кости с мясом срастаются на удивление быстро, а мозг сильно повреждён, и трогать нельзя. По снимкам видно – бесполезный вариант. Если только ради эксперимента… – покачал головой пожилой хирург. – Можно было бы его в клинику Назарова, да там очереди годами ждут…
– А что, если созвониться с самим Фёдором Михайловичем, может, заинтересуется нашим феноменом. С этим организмом, мне кажется, можно всё что угодно делать – всё выдержит! – и молодой хирург с надеждой посмотрел на своего старшего коллегу.
Андрей с трудом, но уловил смысл дошедшего до него разговора. Больше всего его взволновали слова о матери… Он уже понял, в каком он находится состоянии, и память рваными фрагментами восстанавливала недавнее прошлое. Перед ним, как наяву, предстало искажённое страхом лицо и чёрное жерло направленного на него нагана. Он понял, почему он ничего не видит – его голова была плотно забинтована. По прохладному воздуху он определил, что от бинтов свободны только ноздри и рот. Как же он сейчас выглядит? Его воображение рисовало самые страшные картины…
– Эй, что за чудеса? Все приборы ожили и показывают чёрт-те что! Что с парнем? – воскликнул кардиолог.
Все, кто был в палате, бросились к Андрею. Он чувствовал их дыхание и запахи. Затем стали прорисовываться силуэты. Они странно нагромождались друг на друга, смешиваясь прозрачными студенистыми силуэтами, то уплотняясь до реальной видимости, то размываясь неопределённой жидкой массой по всему пространству. Андрей никак не мог сосредоточиться и понять, что у него со зрением?
Он прекрасно понимал, что глаза у него закрыты, на них плотная повязка, и видеть он не может. Но тогда почему все находящиеся в этом помещении люди ему до боли знакомы? Ведь он их никогда раньше не видел. А может быть, его привезли сюда в полном сознании и сейчас он их прекрасно представляет? Ведь у него такое богатое воображение! Нет, стоп. А это что такое? Прямо над его лицом склонился пожилой очкарик. Выпуклые линзы очков с чёткими отпечатками пальцев резко выдавались вперёд. За ними на Андрея смотрели любопытные выцветшие бледно-голубые глаза. «Что это: сон, мираж или явь?» Этот вопрос не потребовал ответа.
Смотревший на него мужик больно ущипнул Андрея за живот и произнёс тоном великого знатока.
– Ну что все задёргались? – Обыкновенный перепад напряжения – только и всего!
«Вот это да! Он, оказывается, видит с завязанными глазами!» Тут же вспомнилась байка о том, что перенёсшие клиническую смерть якобы видели себя со стороны и всё происходящее рядом с ними. «Может, он уже умер, и это его душа передаёт в ещё теплящееся сознание то, где она витает, и скоро его, Андрея, совсем не будет». Эта мысль омрачила сознание, и он вновь погрузился в туманное безмерное пространство с ощущением боли и горечи.
– Его нервные окончания не посылают в мозг никаких сигналов, или мозг их вовсе не воспринимает. Жаль парня! – Если он когда-нибудь будет соображать, то вряд ли захочет жить с таким обезображенным лицом. – Никакая пластическая операция не поможет, – печально изрёк очкарик.
«Не поможет, не поможет», – крутилась в голове Андрея страшная фраза. Он почувствовал, что сильно устал и хотел спать.
Осознание сна
Вся жизнь перед глазами в этом сне…
Она покрыта розами с шипами,
И разум мой раскаяньем в огне
Пылал в душе контрастными цветами.
Ощущение тяжести и неопределённого состояния передалось во сне в диких кошмарах: невообразимые монстры возникали в его воображении. Постепенно они превращались в людей, одетых в зелёные халаты, выпачканные кровью, с огромными скальпелями в окровавленных руках. Они склонялись над ним, шептали, о чём-то совещаясь.
Свет фонарей в операционной больно резал глаза. Андрей зажмурился, и панорама резко сменилась: речка с искристой прозрачной водой и далеко уходящий пирс, маленькая лодка с вёслами покачивалась на волнах. Он несмело ступил на дно лодки, взял вёсла и оттолкнулся от берега. Лёгкое кружение головы от покачивания на волнах, яркое солнце и в лёгкой дымке лазурь неба, такого родного и близкого, что сердце защемило.
Белая песчаная коса берега удалялась, унося с собой образ матери, протягивающей к нему свои руки, умоляющие его вернуться назад к ней. Он какое-то время пытался усиленно грести, но прощальный взгляд матери и её силуэт, удаляясь, превратились в тоскливую, еле заметную точку. Вот она вовсе растаяла вместе с песчаной косой, и огромное водное пространство окружило его хрупкое судёнышко со всех сторон.
В этом безлюдном мире он оказался один на один на зеркальной глади воды с затихшей в неподвижном пространстве природой. Мысли его потекли ровно и сосредоточенно. Он сопоставлял прошлый мир и пришедшее состояние одиночества. Мир, где бушевали низменные страсти, где алчность поглотила практически всё, и эта тишь, умиротворяющая сознание и лечащая душу. Хотелось крикнуть: «Не будите меня! Не надо! Всё, что мне нужно – это мыслить, понять всю сущность этой непредсказуемой жизни. Но это тягостное одиночество, если никого нет рядом, съест всё пространство и не оставит ничего, кроме мыслей. Останется только тьма и ненужная никому философия».
Андрею стало страшно от этих мрачных мыслей. Он не осознавал, очнулся он ото сна или пребывает в мире грёз и чудес. Свет выключен, но это ничуть не мешает ему видеть исключительно всё. Что самое забавное – он видел всю конструкцию внизу под собой. Этот непонятный его разуму эффект взбудоражил его сознание, и он начал медленно исследовать всё, что попадалось в поле его нового видения.
Случайно его ощущение коснулись тела. От неожиданности он внутренне вздрогнул. Он явно ощущал самого себя – это было его собственное тело. Уродливые рубцы ран, стянутые неровными швами под окровавленными бинтами. Он со страхом и внутренней дрожью медленно приближался к своему лицу. Что надеялся он увидеть? Как бы медленно сознание не кралось, истина открылась страшной картиной, от которой сердце Андрея сжалось до острой боли, пронзившей всё его тело.
Он переборол себя, заставив вглядываться в изуродованное лицо, словно перед ним зеркальное отражение. Он смотрел на эти искромсанные наплывы мяса и плакал. Он не хотел жить. «Мать увидит его лицо без повязки и просто умрёт от горя. А встанет ли он, будет ли ходить, или тяжким грузом будет лежать, причиняя другим страдания и массу неудобств? Как уничтожить себя как можно быстрее, не дав старухе с запавшими глазами покуражиться над ним, отнимая жизнь медленно по крупицам, наслаждаясь человеческими страданиями?»
Он погладил уродливые рубцы и неожиданно провалился сквозь волокна мышц до самых костей черепа. Страх на какое-то время парализовал его сознание, вернув в истинное состояние, окунув его в кромешную тьму. Неприятное ощущение эффекта выключенного света, и вновь озарение, более сильное, поразившее окончательно воображение Андрея, заставив его полностью изменить свою точку зрения по поводу феноменальных возможностей мозга человека. Он словно попал в другое измерение, в совершенно другой мир. Казалось, что разум его безграничен, и Андрей стал искать новые возможности своих незаурядных, феноменальных способностей.
Без труда подавив в себе все болевые ощущения, он вновь осторожно прикоснулся к ещё не загрубевшим рубцам, стал постепенно разглаживать повреждённую кожу, скрывая безобразные шрамы на своём теле. Это было очень похоже на компьютерную графику, когда он просиживал часами, работая над фотографиями. Картины прошлого проносились яркими эпизодами его жизни: ласковые руки матери, успокаивающей его после первого посещения уроков в школе; а вот он получает диплом юриста. Яркий образ девушки при первом знакомстве; покупка семейного автомобиля; увлечение живописью и рисованием. Вся жизнь в одном мгновении завершилась от страшного взрыва и острой боли. Он вздрогнул и провалился в непроглядную тьму. И вновь озарение и спокойные мысли… Он уже понимал, что давно освободился от объятий Морфея, и всё его пребывание было в подсознании другого измерения…
Сожаления о прошлом
Анализу я жизнь не подвергал,
Живя в течении пространства,
И веря в «истину», себе я лгал,
Не видя рядом веры и коварства.
Он был прекрасным рисовальщиком – портреты из-под его быстрой, лёгкой руки, по заверениям друзей и близких людей, были идеальные. А какие великолепные прорисовки мышечного рельефа обнажённых тел… Он помнит первые свои рисунки, выполненные только на собственном воображении, интуитивно создавая образы, очень реалистичные и довольно пропорциональные. Но они ему не очень нравились, несмотря на то, что друзья утверждали – «рисунки просто изумительные, и ему нужно продолжать развиваться в этом направлении захватывающего искусства».
Он был предан своему делу и решил досконально изучить анатомию человека и животных. Он знал практически расположение, название и назначение каждой мышцы. Как она выглядит в напряжённом и расслабленном состоянии. Его рисунки после такого исследования стали профессиональными. Его знакомый ещё со школьной скамьи Николай Маркин, а сейчас восходящая звезда в мире искусства, великолепный портретист, помог Андрею выставить свои картины в выставочном зале Союза художников. Выставка вызвала горячие споры среди посетителей – особенно критиков и имеющих большой авторитет художников. Высказывания были столь противоречивы, что о конкретной оценке не могло идти никакой речи. Маркин многозначительно подмигивал Андрею и говорил: «Вот – это и есть настоящее признание твоего таланта, твоего труда, не прошедшего даром».
От этих слов Андрею не становилось легче. Особенно обидным было то, что его считали копировальщиком. Якобы он копировал великих мастеров-анатомов, таких как Пименов, Брюллов, Иванов, Крамской, Фивейский, Леонардо да Винчи, Борис, Дюрер, анималист Ватагин и многих других знаменитых художников и скульпторов. Не забыли упомянуть и лучшие издания по пластической анатомии. Всё это в некоторой степени можно было понять: многие произведения Андрея были слишком хорошо проработаны – это были настоящие учебные пособия. Он иногда применял постепенный срез с глубоким проникновением сквозь мышечные ткани человеческого тела и животных, создавая очень эффектные текстурные формы. Он словно послойно проникал в человеческие тела и туши животных, стремясь при этом придать фигурам изумительно красивые ракурсы. Позы животных, изображённых в движении, были всегда грациозны, а человеческие словно застыли в неимоверном пластическом танце.
Совершенно случайно, именно в эти дни, выставку посетили эксперты лондонской академии искусств. Их изначальное желание было приобретение нескольких рисунков, как они выразились, «у этого очень талантливого молодого человека». Но, прислушавшись к солидной и авторитетной публике, пока решили повременить, полистав анатомические каталоги, проверив его работы на фактическое наличие плагиата.
Из-за некомпетентности критиков и своих коллег по искусству Андрей понёс первые финансовые убытки. Ему поступило предложение выставить свои рисунки в городской картинной галерее, но то, что с ним случилось, порушило все планы. Свои рисунки он не успел забрать из зала союза художников, и судьба их ему неизвестна.
Тяжёлые мысли унесли его в прошлое… Сюжеты, не дающие покоя, замелькали в хронологическом порядке, ставя всё на свои места. Он совершенно по-новому осмыслил всю свою жизнь, все поступки, что совершал когда-то. Ему стало не по себе оттого, что большую часть жизни он прожил впустую, отдаваясь сиюминутным слабостям. Почти вся она отдана удовлетворению своих потребностей и амбиций. И только часть её посвящена познанию мира – его видимой, реальной поверхности, без особого анализа, глубинного понимания самой жизни. Сейчас все его ошибки проступали так явно и с таким полным анализом, что не оставляли сомнений: мозг человека почти мёртв, и его включение находится в глубинах подсознания. Сильнейшая травма сместила приоритеты и каким-то образом включила незадействованные резервы мозга. Андрей с каждой минутой чувствовал, что он уходит из этого измерения в другое, совершенно неизвестное человечеству. Оно пугало и в то же время притягивало. Ведь это ощущение давало полную власть над собой, а возможно, в какой-то степени и над окружающим его миром.
Восстановление организма происходило всё увереннее и быстрее; тело становилось совершенно ровным, мышечные волокна наливались силой; кожа, нежная, чистая и эластичная, покрывала уже почти всё его тело. Только лицо оставалось нетронутым. «Что же ты так боишься, Андрей?» – думал он про себя. «Ведь ты художник и сможешь воссоздать свой образ таким, каким он был раньше». Но решиться на «реставрацию» своего лица он ещё не мог.