Андрей Белянин
Жениться и обезвредить
– Твоих сразу, – согласилась она, довольно ловко перерезая «ножом для сампуку» верёвки на моих запястьях.
На моём напарнике узлов было больше, с ним пришлось повозиться, зато потом спокойно уселись прямо на полу, без чинов и регалий, разложили сосиски, хлеб, копчёный шпик, стопочки под шнапс и как-то совершенно незаметно разговорились. Начали с чего-то вовсе нейтрального, вроде я сказал, что пробовал в Москве немецкое пиво, но никогда не ел рульку по-баварски. Царица Лидия тут же пообещала заказать её ближайшим обозом из Германии, а Митька заявил, что у Кнута Гамсуновича в слободе «энто дело подают с кислой капустой и гороховым пюре», чё возить-то?
Слово за слово, ещё по стопочке, с кулинарии перешли на внешнюю и внутреннюю политику, с неё на личную жизнь женщины до брака и в браке, на перспективы образования современной молодёжи и создания развёрнутой программы содействия пенсионерам с отклонениями в психике. Отвлеклись, только когда в дверь постучали…
– Кто есть там нам мешать?
– Энтшульдиген зи битте. – В нашу уютную темницу с извинениями заглянул немецкий посол, Кнут Гамсунович. – Не помешаю, господа? Я слышал о вашем аресте, герр Ивашов, и не мог не попытаться прийти сюда, дабы выразить свой протест царским произволом и ещё раз подчеркнуть моё искреннее уважение вашим поступком!
– Каким именно? – чуть смутился я.
– Как?! – столь же искренне смутившись, поразился посол. – Да весь двор только и говорит, как вы обругали русского царя матом за то, что он был недостаточно вежлив со своей же царицей! Вступиться за честь женщины перед венценосной особой способен не каждый. Увы, истинное рыцарство честь приводит в тюрьму или на плаху. Но я горжусь вами! Позволите?
Господин Шпицрутенберг извлёк из-за пазухи длинную узкую запечатанную бутыль с чёрной кошкой на этикетке и вопросительно подмигнул. Чистопородный немец, он уже так давно жил у нас в России, что если и не обрусел окончательно, то, по крайней мере, обычаи знал и умел поддержать компанию. Митя охотно подвинулся, и дальнейшие разговоры пошли уже на четыре голоса. А мы хорошим людям всегда рады, даже в тюрьме!
Сравнивали церковную музыку в лютеранских храмах с нашим разноколокольным перезвоном, спорили о преимуществе голландского кроя камзолов, говорили об этнических конфликтах и пассионарной психологии шамаханов, о чём-то ещё. О, вспомнил, о том, кстати, что в длинной бутылке у посла оказалось роскошное вино, градусов на пять слабее шнапса, зато на травах. То есть в лучших милицейских традициях – мы не пьём, мы лечимся!.. И лечились, пока в дверь не постучали ещё раз…
– Заходите! – громко предложил я, и все согласно кивнули. Почему нет? Может, у нас сегодня День открытых дверей в Бутырском изоляторе?!
На пороге стоял малость удивлённый дьяк Груздев – как уж его-то пропустила охрана, ума не приложу. К тощей груди Филимона Митрофановича уютно прильнула двухлитровая бутыль мутного самогона. Ну-у… главное ведь повышать градус, а не наоборот. И то со сладкого винца нас уже как-то повело…
– Государь послал, из человеколюбства христианского, проведать, не надо ли чего? А вы тут вона что, за спиной государевой?! – Но, заметив среди нас гордо выпрямившуюся царицу, опытный скандалист мгновенно сменил тон. – Но ить с матушкой Лидией Карповной оно, конечно, можно. Она ить, головушка светлая, лебёдушка белая, небось стыдить пришла души ваши заскорузлые, а я и…
– Да присаживайтесь! И бутылочку давайте на общий стол, раз уж принесли…
– Не тебе нёс, мент соломенный, – взвился было дьяк, но опять-таки в мгновение ока сменил тон. – Однако же за-ради честной компании с каким змием не помиришься. Угощайтеся, люди добрые, пейте, аки кровь мою, чистую… Не сам гнал, но где брать – ведаю!
В принципе мы все были уже более чем чуточку хорошие, а после второй или третьей стопки и наш долгополый представитель жеребячьей породы тоже вдруг оказался не самой распоследней сволочью. Филимон Митрофанович охотно припомнил свои летние похождения в Подберёзовке, сам первым визгливо хихикая над собственным, едва не состоявшимся «бракосочетанием», от которого его удержало единственное здравое опасение – получить Митеньку в пасынки. Мите, как вы понимаете, такой отчим, как дьяк, тоже глубоко не в радость, поэтому пили за то, чтоб «всем было хорошо и никому не обидно…».
– Мне обидно, – глухо раздался чей-то жалостливый голос от дверей.
– Горошек?! Это есть ты? – Матушка государыня мигом обернулась к пришибленному судьбой царю. – Зачем тебе так скучать, иди к нам! Ми тут… слегка и по чуть-чуть… То есть нам уже почти весело, но без тебя… как-то…
– …Не то! – дружно поддержали все мы.
Горох выдохнул, махнул рукой, дал какие-то распоряжения стрельцам по ту сторону дверей и решительно присоединился к нам. Как я понимаю, казни сегодня не будет. Митькина схема группового воздействия сработала на все сто. Осталось дождаться повышения в звании и шубы с царского плеча. А в темницу быстренько доставляли чистую скатерть, перемену горячих блюд, сёмгу и чёрную икру, закуски и разносолы…
Короче, мы с Митей удрали первыми. Остальные уже вовсю пели, обнимались, клялись в вечной дружбе и взаимном уважении, так что на наше исчезновение особого внимания не обратили. Своего младшего сотрудника я уволок практически за шиворот (ему пить нельзя – кодируй не кодируй!), а мне ещё Олёну встречать – вдруг она с большим багажом? Митька в этом плане бесплатная тягловая сила.
– Хорошо ещё, Бабуленька-ягуленька нас спасать не откликнулась, – значимо изрёк он, когда охрана задними калиточками вывела нас с царского подворья.
– Что, кстати, странно, – отметил я, поддерживая разговор. Обычно наша эксперт-криминалистка себя долгими сборами не утомляет – прилетит на ступе и забомбит весь гороховский терем на фиг! А тут… даже Ваську с напильником не прислала…
Но хуже всего оказалось известие, что так долгожданный мною обоз прибыл ещё два часа назад. То есть, заигравшись с Горохом в «тюрьму», я безбожно опоздал на встречу с любимой девушкой! На Гостином дворе разгружали последние телеги, иностранцы, примкнувшие к нашим купцам ещё от северной границы, уже разошлись по своим посольствам и торговым домам. Мой верный напарник пошнырял туда-сюда, что-то понавыспрашивал, кому-то поугрожал, где-то выцыганил настоящий французский круассан и вернулся ко мне с подробным докладом:
– Прибыла пассия ваша разлюбезная! Добралась в цельности и сохранности, в пьянстве по дороге не замечена, себя блюла, одному обозному аж ухо открутила за намёки безобразные. Вон на той скамеечке цельный час сидела, как лапушка, всё вас выглядывала. Потом всплакнула вроде, да и пошла в отделение…
– Куда? – не сразу поверил я.
– Дык… в отделение, ясное дело, – недоумённо пожал плечами Митька. – Дома-то у неё здесь нет, жить негде, вот она со своим сундучком к вам на работу и направилася. А чё не так-то? Вроде всё логически обоснованно… Вы куда, Никита Иваныч?! Я ить ещё не всё рассказал-обозначи-и-ил…
А-а, в задницу этого умника с его расширенным словарным запасом! Меньше знал, так хоть не лез везде со своим «логическим обоснованием»! Остатки хмеля сразу улетучились из моей буйной головы. Я рванул с места и несся вперёд, как милицейский «уазик», поднимая тучи пыли и со скрежетом тормозя на поворотах. Если в нужных местах бежать очень быстро, а потом совсем не бежать, то есть идти вразвалочку, с ленцой, то народ подумает, что это я так, дурью маюсь, и помогать не кинется. Тут главное – опыт и знание психологии, в противном случае к отделению я бы вылетел в сопровождении как минимум сотни не очень занятых горожан. С Митькой потом объяснюсь, а сейчас главное – не допустить столкновения Олёны и Яги! Однако по бледным лицам вытянувшихся стрельцов нашей команды я понял, что второй раз за сегодня катастрофически опоздал… Нет, ну что за день, а?!
– Еремеева ко мне!
– В тереме он, батюшка участковый, – тихо шепнули стрельцы. – Как девица твоя внутрь вошла, так и он следом отправился. Пропащая душа…
– Это почему ещё? – внутренне похолодел я.
– Да уж так, предчувствие… – скорбно перекрестились оба бородача. – А нам пост покидать нельзя. Фома Силыч, прими его Господь, очень уж строг на энто дело.
– Тьфу на вас, болваны! – не выдержав, рявкнул я. – Развели тут демагогию на пустом месте… Сейчас должен Митя подойти, скажете, чтоб в дом шёл. А кроме него, никого сюда не пускать! Карантин у нас в отделении.
– Чаво?
– Карантин! Ангина! Чума! Холера и птичий грипп, вместе взятые, ясно?!
Не в силах больше тратить свои нервы ещё и в воротах, я решительным шагом пересёк двор и бодренько взбежал на крыльцо. Дверь открывал так осторожно, словно с той стороны была привязана граната. Сени встретили меня гробовым молчанием. Ладно, разберёмся, не в первый раз…
– Всем привет! Не ждали? А я от царя, вот только-только из тюрьмы… – бодро проорал я, бочком входя в горницу.
Немая сцена – на скамье сидит мрачный, как ноябрьская туча, кот Васька с ароматной кружкой в нетвёрдой лапе. Ароматной потому, что иначе не скажешь, запах валерьянки едва ли не валил с ног. Плечом к плечу с Васей, счастливый до умопомрачения, домовой Назим с уполовиненной бутылью чего-то азербайджанского крепкого. Морда сияет почище бабкиного самовара! Причём ни моей невесты, ни моей домохозяйки нигде не видно. Зато на столе лежит высокая шапка стрелецкого сотника и… Прошу прощения, вообще-то не лежит, а перемещается по столу неровными, короткими движениями с приглушённым негодующим кваканьем. Вопросов нет. Та-ак…
– Где Олёна?
Пьяный кот молча указал когтем наверх. Ясно, в моей комнате.
– Где Яга?
Столь же нетрезвый Назим, хмыкнув, кивнул в сторону комнатки моей домохозяйки.
– А… это Еремеев, да?
Кот и домовой покосились на прыгающую шапку и церемонно чокнулись в знак согласия.
Очень-очень-очень длинную минуту я думал, куда пойти в первую очередь? Ну Фома подождёт, ему всё равно деться некуда, а вот женщины… Поднимусь к Олёне – гарантированно задержусь там надолго, потому что надо объяснить, почему опоздал, попросить прощения за то, что не встретил, и хотя бы вкратце выслушать, что тут произошло. Пойду к Яге – придётся час распинаться в извинениях, требовать расколдовать попавшего под горячую руку сотника и ещё час выслушивать бабкины вздохи, всхлипы, слёзы и укоры. Какой у меня выбор, а?!
– Этого стеречь и не выпускать! – игнорируя призывное кваканье из-под шапки, приказал я и опрометью бросился вверх по лестнице. В общем, недалеко ушёл, потому что почти в ту же секунду врезался в широкую грудь моего верного напарника, входящего из сеней. Как кстати! – Митя, бабушка на тебе! Успокой, обними, утешь, объясни ситуацию, но в психоанализ не лезь – убьёт! Общий сбор за столом через пять минут, в остальном – действуй по обстановке.
– Рад стараться, Никита Иваныч! Ужо не подведу, отец и благодетель!
Вот не люблю я, когда он так говорит, но поздно, ноги сами несли меня наверх, а сердце пело от предвкушения долгожданной встречи с любимой…
* * *
Олёна явно услышала мои шаги и встретила меня почти на пороге. На мгновение мы просто встали лицом к лицу, едва ли не касаясь друг друга, и молча пытались хотя бы посмотреть глаза в глаза… Я понял, что безумно её люблю, что искал именно такую, что никогда и ни на кого её не променяю, что хочу видеть её каждый день, каждый час, каждую минуту своей жизни!
– Родной…
– Да, любимая… Прости, я…
– Я понимаю…
– Но… честно…
– Я тоже, я…
– Вот тут и…
– Да…
Я развёл руками, демонстрируя свои скромные апартаменты, она улыбнулась и кивнула. Со стороны наш диалог, наверное, выглядел до безобразия содержательным. Плевать! Без разницы! Кому какое дело? Главное, что я смотрел в её глаза и видел, что она меня понимает. Значит, любит… И я её люблю. Она сделала шаг вперёд, молча прижавшись лбом к моему плечу.
Дверь едва слышно скрипнула. Я скосил взгляд – в узкой щели горел зелёный кошачий глаз и слышалось пьяненькое хихиканье. Потом глаз исчез так резко, словно Ваську оттащили за хвост. В дверь подчёркнуто вежливо стукнули, и краснеющий за поступок друга домовой церемонно объявил:
– Абэд! Все ждут. Как брата прашу, старался очень, да?!
– Я не пойду, – быстро откликнулась Олёна. – Там что-то с бабушкой вашей… страшное. ТАК на меня посмотрела… Я тебя здесь подожду.
– Успокойся, ты же со мной, – как можно увереннее произнёс я. – Назим, Яга внизу? Как она?
– Как роза! – широко улыбнулся он во все тридцать два зуба, а может, и больше.
Повезло мужику… Я раньше, грешным делом, думал, что он нашей домохозяйкой восхищается, чтоб работу получить и в столицу переехать. Но нет! Этот азербайджанец был влюблён абсолютно искренне и честно, не придерёшься, только позавидовать…
И всё-таки вниз идём вместе, не хватало ещё, чтоб бабка на нервах не решила, что мы с ней теперь за один стол не сядем.
– Первым иду я, держись через две ступени за спиной. Заметишь вспышку – пригнись! Если ничем не заденет – уходи огородами к царю, Лидия Адольфина тебя прикроет. Обо мне не думай, я выберусь… но если…
– Родной, ты о чём вообще?! – на мгновение вытаращилась бывшая бесовка.
Действительно, о чём это я?! Мы же не на войне, а в любимом отделении. Всё будет замечательно! Просто день не задался с самого утра, как вспомню…
И вот он – момент истины! Внизу за столом Баба-яга, во всём строгом, прямая и величественная, как Эйфелева башня. Напротив на лавке чёрный кот Василий – уже трезвый и потому злой, как чукча в полярную ночь в ожидании безбожно опаздывающего вертолёта геологов. Назим растворился, как коричневый сахар в бакинском чае с чабрецом. Мити нет! На столе между самоваром и пирогами потерянно стоит гордая стрелецкая шапка Фомы Еремеева, но кваканье из-под неё разносится уже явно на два голоса. Ясно, тут и без особой дедукции никаких дополнительных вопросов не возникает…
– Добрый день, не помешаем? – всходя на первую ступеньку эшафота, бодренько поинтересовался я.
– Отчего ж, Никитушка, присаживайтесь, али я так похожа на тигру какую беззаконную?! – столь же жизнерадостно, с нотками истерии в голосе, ответствовала наша эксперт-криминалистка.
Мы с моей невестой как можно осторожнее присели на скамью на противоположном конце стола. Обоюдное молчание провисло, отдавая металлическим звоном и запахом пороха. По сути, не хватало только одной искорки.
– Бабушка, нам надо поговорить. Разумно и серьёзно, как взрослым людям с жизненным опытом и трезвым взглядом на вещи.
– Давай, Никитушка, не томи. Добивай меня, старую…
– Ещё раз подчёркиваю…
– Не надо, родной, я сама, – вступилась Олёна, и это была последняя роковая ошибка.
Яга отреагировала на подавшую голос девушку, как испанский бык на тореро в красных семейных трусах. Я помню, что ещё как-то успел встать, заслоняя собой любимую, а у моей домохозяйки глаза сошлись в две узкие синие щёлочки, из которых вот-вот должны были вырваться молнии, как…
– Прощенья просим, гражданин участковый! – раздалось откуда-то с высоты небес. – А только дело у нас неотложное. Заявление в твою милицию имеем!
В дверях совершенно открыто, не прячась, грудью вперёд (то есть абсолютно не сообразуясь с требованиями техники безопасности) стояли двое представительных мужчин. По внешнему виду купцы, и скорее всего даже братья, вполне обеспеченные, но явно не наши, не лукошкинские. Наши к бабке без поклонов и носу не сунут, знают, что почём…
– Э-э, присаживайтесь, граждане. – Я откашлялся и жестом пригласил посетителей за стол. – Прошу извинить некоторую неформальность обстановки, у нас тут… плановое совещание, но… в принципе…
– Служба превыше всего, – взяв себя в руки, со скрипом сдалась Яга. – Уж мы, бабы глупые, небось мешать не будем, тихохонько в уголочке посидим. Так ли, Олёнушка?
– Конечно, бабуленька, – столь же медово откликнулась моя невеста. Прямо нежная любовь свекрови и снохи, аж слезу вышибает от умиления! Уже только поэтому я не верил им обеим ни на грош.
– Благодарствуем. – Купцы переглянулись и чинно присели на широкую скамью. – Дело наше важное и непростое будет. Возчик у нас по пути помер, аккурат за два дня до столицы вашей.
– Представьтесь, пожалуйста, – попросил я, раскрывая блокнот.
– Преставиться? – не поняли гости. – Так ить мы о том и толкуем, возница наш преставился. Не мы! Мы-то, слава те господи, живёхоньки.
– Фамилии ваши?
– Анисимовы, Фрол и Севастьян, – важно кивнул тот, что постарше. Значит, всё-таки братья. – Дело торговое ещё от деда ведём, а он от прадеда. Торгуем, стало быть, с иноземцами всякими разными медью да тканями, а также и тем, что законом указано…
– Будет врать-то, – не поднимая глаз, вставила бабка.
– Ну и неуказанным товаром тоже грешим, – не меняя тона, согласились купцы. – Однако с рассудком, совесть имеем и на церковь жертвуем. Так что с возчиком-то?
– А что с ним? Как именно умер? Какие соображения заставили вас считать, что со всем этим непременно стоит обращаться в милицию? – спросил я.
В горнице повисла напряжённая тишина… Что-то клинит меня сегодня, день тяжёлый, с самого утра пошёл не туда. Попроще надо с людьми, а я как не на работе…
– Прошу прощения, граждане. Не могли бы вы всё рассказать по порядку и поподробнее. Как звали покойного? При каких обстоятельствах умер? Что именно в его смерти показалось вам подозрительным?
– Про то пусть братец мой младший ответит, у него язык лучше подвешенный, – успокоившись, кивнул старший бородач.
– Стал быть, возница из обозу нашего помер, – охотно пустился живописать второй купец. – И нехорошо, стал быть, так-то помер, неопределённой смертию. Вечор ещё живёхонек был, песни орал, дорогу оглядывал, с девками шутки шутил. На привале скотину распряг, обиходил, отужинал, стал быть, прилёг вроде…
– В каком смысле «вроде»?
– Ну вроде спать лёг, под телегою, как все, а наутро, стал быть, видим – нет его! Уж искали, кричали, а он, сердешный, аж едва ли не за полверсты по дороге вперёд ушёл, да и висит себе на берёзке. Стал быть, весь мёртвый.
– Повесился, что ли? – не понял я.
– Как можно, это ж какой грех будет?! – сурово вздохнул старший купец. – Просто так он висел, поперёк ветки, холодный уже.
– На теле были следы насилия – раны, ушибы, порезы?
– Стал быть, ничего подобного и нетути! – опять включился младший. – Мы ж люди опытные, не один год с обозами ходим, и народец у нас отчаянный – от любого разбойника оборониться сможет. А тут уж, стал быть, ни единой царапинки. Тока одному Богу и ведомо, как душу отдал.
– Где тело? – Переглянувшись с Ягой, я понял, что дело заводить придётся, не отвертимся.
Тело несчастного возчика, именуемого, как выяснилось в дальнейшем, Николаем Брыкиным, купцы с берёзы сняли и в сохранности доставили в Лукошкино. В данный момент оно находилось на Гостином дворе, в подвалах со льдом и солью. Так, экспертизу проведёт бабуля, Митьку отправим побеседовать с другими людьми из того же обоза, а братьев Анисимовых пока можно отпустить. Они свой гражданский долг выполнили.
– Спасибо за бдительность, граждане. – Я встал и, прощаясь, пожал руку каждому. – Мы непременно разберёмся в причинах таинственной гибели вашего работника. Если вспомните ещё что-нибудь важное или вдруг кого-то подозреваете, то милости прошу, сразу к нам!
– Подозреваем? – едва ли не в одну секунду вскинулись купцы. – Дык ведь вот она, девка эта приблудная! Из-за неё небось Брыкин и сподобился… Она-то и есть!
– Что за бред? – не успел даже толком удивиться я, когда понял, что взгляды всех присутствующих сошлись на моей невесте. Олёна молча опустила ресницы. Спокойствие, только спокойствие. – Разберёмся. Все свободны, ещё раз спасибо.
Я собственноручно, не чинясь, вытолкал обоих представителей торговой братии взашей. После чего встал перед нашей эксперт-криминалисткой и вопросительно выгнул бровь.
– Ладно уж, покуда дело не закроем, друг на дружку голос не поднимать, – мрачно согласилась она.
Я изогнул другую бровь, дав предыдущей расслабиться.
– Расколдую обоих, а тока нечего было им… – буркнула бабка, достала с полки глиняную баночку, выудила оттуда горсть голубоватого порошка и не глядя сыпанула под стрелецкую шапку. Надо приметить эту баночку, сообразил я, вдруг самому придётся расколдовывать в отсутствие Яги. Мгновением позже на столе в обнимку сидели Митя и Фома.
Еремеев ушёл молча, перекрестился сначала, поклон поясной отвесил, а потом уж бросился вон так, что едва дверь не вынес. Митька только чихнул и остался, он у нас к превращениям привычный – и щенком был, и петухом, и теперь вот лягушкой. Разве что в инфузорию его пока не превращали, и то лишь потому, что наша старушка и слова-то такого не знает.
* * *
Обедали все дружно, за одним столом. Особых разговоров не вели, шуток и подколок избегали, держались негласно избранной английской линии поведения. Разговорились лишь за чаем, но ОЧЕНЬ осторожно…
– Я так кумекаю, прав ты, Никитушка, – отодвигая от Олёны земляничное варенье, начала Баба-яга. – Не след нам шумиху поднимать, дело заводить, покуда я самолично на энтот труп не налюбуюся.
– А мне, сироте, как водится, служба грозная да опасная, – торжественно приподнялся Митенька, мизинцем левой руки быстро перемещая плошку с вареньем на свою территорию. – Небось ить опять в кабак пошлёте, купцов заезжих слушать, работничков ихних спаивать, на рогах до дому ползти информации секретной ради? Так согласный я!
– Сначала нас с бабушкой на Гостиный двор отвезёшь, – сухо напомнил я, легко уводя от него варенье. – Если что понадобится – подождёшь у входа.
– Но ить в кабак и впрямь надо, – с тоской провожая взглядом уже недостижимую плошку, заметила Яга. – Пущай уж сходит мальчонка, а супротив искушения алкогольного я ему прямолинейно посодействую.
В ту минуту варенье начало само перемещаться в бабкину сторону и убежало бы, не перехвати его Олёна ложкой.
– А мне что делать доверите? – скромно спросила она. – Я без дела сидеть непривычная.
– Да вот хоть Назимушке по хозяйству поможешь. Полы отскоблить, за скотиной убрать, бельё перестирать, горшки перемыть, двор подмести, печь побелить, забор покрасить, трубу прочистить, мало ли забот!
– А как управлюсь…
– …можешь ехать на бал, – тупо кивнул я. – Платье и хрустальные туфельки тебе выдаст добрая фея в лице кота Васьки. Прости, любимая, но купцы Анисимовы указали на тебя как на главную подозреваемую. Давай ты пока действительно не будешь покидать отделение.
– Это я под арестом, что ли? – капризно надула губки моя невеста. И сделала это очаровательно! Но Ягу всё равно не проняло.
– Уж не взыщи, милая, а тока сидеть тебе дома до результатов следствия. Хоть и имей в виду, я тя виноватою нипочём не считаю! Даже ежели и впрямь ты возницу этого ухайдакала… Одним мужиком меньше – невелика потеря! Так-то вот.
– Бабуль, вы чего?! – вытаращились мы с Митей.
– А из-за женской солидарности!
Ну если наша эксперт-криминалистка знает такие слова и идёт с таких козырей, то крыть нечем. Остаётся командовать:
– Опергруппа, на выезд!
Митя, резво вскочив на ноги, подхватил бабку под мышку и с самым решительным выражением лица ринулся из горницы. Стрельцы храбро догадались распахнуть ворота – бабкин визг и матюги стихли быстро, примерно со скоростью Митькиного бега.
Я, как капитан, покидающий судно последним, неторопливо встал из-за стола, собрал бумаги в планшетку и только у самых дверей обернулся к Олёне:
– Ты ведь здесь ни при чём?
– Многие видели, как он рядом шёл, да не более, – уже гораздо строже ответила Олёна. – Руки он разок распустить попробовал, да потом до вечера раскорячкой ходил, на меня дружкам жалился. Дескать, хоть и красива девка, да глупа и достоинство мужское коленом ушибила. А ты что, им поверить готов?!
– Я тебе верю. – Мне удалось только обнять её на прощанье. – Прости, родная! Долг зовёт, такая служба.
– Да уж знаю… Возвращайся побыстрей! А я домом займусь, чтобы вашей бабушке по сердцу прийтись.
– Ты у меня чудо! – уже из сеней крикнул я. – Назим, прими всё к сведению, укажи задачу, проконтролируй, ну и всё такое… Да, узнаю, что моей невесте глазки строил, на пятнадцать суток упеку!
– Э-э, падумаешь… – презрительно раздалось из-под печки.
Я не поленился вернуться и добить:
– Расскажу Яге!
– Щуток не панимаэшь, да?! – явно перепугался он. Психология – знаем, чем кого достать, опыт есть…
Дежурные стрельцы у ворот доложили, что Еремеев направился домой, на службу выйдет утром, не раньше, травма у него душевная. Даже убегая, подпрыгивал по-лягушачьи – жуткое зрелище! Ладно, перед Фомой извинюсь, да Яга бы и сама извинилась, если бы он подождал пару минут, а не рванул с места на третьей крейсерской. Бабка у нас порядочная, виновата – извинится, не примешь извинения – тебе же хуже.
– Ты сам-то куда, сыскной воевода, может, охрана нужна?
– Да, в общем, нет… На Гостиный двор пройдусь, думаю, наши уже там.
По сути, Яге на экспертизу надо не более получаса, если пойду неторопливо, как раз успею к окончанию. Погода хорошая, вечер близко, народ сворачивает торговлю и работу, на улицах тихо и уютно…
Да, прижился я здесь. Москва, конечно, до сих пор периодически снится, но тоски нет. Ничего я не потерял, переселившись волей неизвестных сил в это сказочно-лубочное государство. Как-то спокойнее здесь… Нет, честно! Преступности хватает, жизнью и погонами рискуем ежедневно (один Кощей чего стоит), но… душа на месте! Именно на месте, иначе не скажешь!
Здесь всё русское, родное, исконное, своё. И все живут одной семьёй, отделением, слободой, городом, без разницы. Шмулинсон, Кнут Гамсунович, домовой Назим, торговец Кирокосьянц, Лидия Адольфина, Яга, Митя, дьяк, царь, я – мы все лукошкинцы. Это так… правильно, что ли?! Правильно. Не должно быть по-другому. На моём участке. Поэтому назад не хочу. Всё моё здесь, и настоящее, и будущее в лице Олёны, она теперь тоже – наша.
До Гостиного дошёл быстро, как-то задумался и забыл, что спешки нет. По пути ещё раз пять успел выслушать «ужо прими на свадьбу в подарок, да не побрезгуй, отец родной, батюшка участковый!». Благо что непосредственно сейчас никто ничего всучить не пытался, ограничивались обещаниями. Моего младшего сотрудника не застал, но, судя по тому, что в сторону квартала питейных заведений ещё не улеглась пыль, промчался он здесь недавно, не более двух минут назад…
Бабу-ягу тоже нашёл быстро. Мальчишки, помогающие конюхам, указали, где склады братьев Анисимовых. Дальше проще, двое сумрачных молодцов, глянув на мою форму, безропотно уступили дорогу и сопроводили в один из сараев. Там на деревянной скамье, под простой холстиной лежало вытянувшееся тело. Наша эксперт-криминалистка в глубокой задумчивости почёсывала бородавку на подбородке. Хороший признак – причина смерти найдена, и одновременно плохой признак – дело нешуточное.
– Заходи, Никитушка, – вяло приветствовала меня она. – Недолго нам с тобою тут быть, нашла я разгадку-то.
– Понятно. Что записывать?
– Пиши так… Возница Брыкин и впрямь нехорошей смертью помер – всю жизнь из него одним поцелуем высосали.
– Поцелуем?! – не понял я.
– Им самым, – не особо вдаваясь в объяснения, продолжила бабка. – Потому и ран на теле нет, и само тело ровно пушинка, не весит почитай ничего. Сам попробуй…
Я автоматически сунул руку под поясницу покойного и едва не ахнул – труп весил не более килограмма! Ей-богу, не вру! Вот умом понимаю, что в любом случае кости, мясо и всё такое… в любом случае тело умершего не должно быть таким необъяснимо лёгким.
– Это же против всех законов природы!
– Именно что природы, – поджав губки, согласилась Яга. – Нехорошее дело с ним сотворили, Никитушка, и уж поверь мне, старой, даже я о таком злодействе бесчинном отродясь ничего не слыхала. Не наше оно.
Я откинул холстину и посмотрел в лицо усопшего. Оно было благообразно-улыбчивым, что пугало ещё больше. Выходит, гражданину Брыкину нравилась собственная смерть или, точнее говоря, сам процесс расставания с жизнью. Как такое может быть?
– Ваше мнение?
– Ну не Олёнка твоя, это уж точно. У ней ни сил, ни мощи колдовской, ни знаний богопротивных нету, – всерьёз призадумалась честь и гордость нашего отделения. – Поди, кто иной с обозом шёл, личиной человеческой прикрываючись. Может, мужик, а может, и девка, про то не ведаю. Но всем нутром чую, ох и добавит нам энто дело боли на всю голову.
– Кощея подозреваете?
– Его завсегда подозревать не грех. А только наверняка ужо не поручусь, он-то обычно чего попроще выдумывает.
Вот в общем-то и все результаты предварительной экспертизы. Допрашивать волос, зуб или ещё какую часть покойника Баба-яга категорически отказалась – слишком неестественная смерть, чтобы так легко разрешить задачу. Хорошо, мы не ищем лёгких путей. Пойдём самым сложным, впрочем, как и всегда…
С Гостиного двора возвращались, как в лучшие времена – под ручку. Бабка ещё предупредила охранников, что возницу можно хоронить, дальше держать его в сарае ни смысла, ни повода нет. По дороге ни о чём особенном не говорили. Я разве что коснулся темы своего утреннего визита к царю, уточнил, передал ли молодой дьячок записку. Оказалось, передал, куда он денется, за то и ватрушку стребовал. Но, раскинув карты, бабуля сочла, что ничего фатального нам не грозит, сами выкрутимся, вот и не суетилась. Может, и врала – какая разница, выкрутились же?!
– Вечереет, Никитушка, не заглянуть ли нам в кабак следственного интересу ради? – как будто бы невзначай предложила Яга.
– Хорошая мысль, заодно и Митьку заберём, – подумав, согласился я. Дураку понятно, что сразу домой старушка идти не хочет, потому что там вовсю хозяйничает другая. Прямо комплекс свекрови, на всё лицо. Тогда уж действительно лучше сначала в кабак.
Их у нас несколько, в зависимости от сервиса, кошелька и статуса посетителей. Наш младший сотрудник мог направиться только в один, традиционно посещаемый возчиками, конюхами и мелкой шушерой, вечно толкущейся у Гостиного двора. Местечко умеренно-криминальное, я сюда пару раз заглядывал, хозяин вёл правильную политику взаимодействия с органами правопорядка, соответственно и мы закрывали глаза на мелочи типа недолива, разбавления, обвеса или обсчёта нетрезвой клиентуры. По крайней мере, драк, грабежа и убийств здесь не допускалось никогда. Уже немало, согласитесь…
Митю обнаружили почти сразу, наш увалень сидел мрачней тучи, очень похожий на маленького ребёнка, вусмерть обиженного детсадовским Дедом Морозом с фальшивой бородой. Знаете, приходят такие, обещают едва ли не настоящий танк за прочитанный стишок с табуреточки, а в результате суют засохший чупа-чупс…
– Чего один сидишь? – Мы без приглашения разместились за тем же столом на отполированной задницами скамье.
