Андрей Белый
Фридрих Ницше
Оба соединили кровь с вином, тяжесть с лёгкостью, его с полётом. «Бремя Моё легко», – заповедал Один. Заратусира, учитель лёгких танцев, приглашает нас вырастить кручи, чтобы образовались бездны, над которыми можно было бы танцевать. Но отсюда – бремя поднятия на кручи, отсюда – муки рождения лёгкости. «Создавать – это является всё лёгким освобождением», но «для того чтобы созидающий сам стал ребёнком, снова родившимся, для этого он должен спуститься, стать также роженицей и желать болей роженицы». Вот какая лёгкость – лёгкость Заратустры: анестезия пробитых гвоздями ладоней – полёт головокружительного страдания. Это головокружение в тяжести самоуглубления выразилось у Христа в том, что он ощутил в себе Бога: «Отец во Мне». Но Бог христиан – начало и конец всего. «Не смотрите, откуда вы пришли», – восклицает Ницше; поэтому восстаёт он на начало всего – старого Бога: преследует его и в его попытках загородить будущее. Но для самого Ницше конец это – сверхчеловек, «сверхчеловек, а не Отец во мне», мог бы он воскликнуть и согласиться: «И я в нём». «Красота сверхчеловека спустилась на меня, как тень. Ах, братья мои! Какое мне дело до богов». Бог умер для Ницше, старый Бог с длинной седой бородой не существует: его убил «сквернейший» человек (как знать, не Вагнер ли, заставивший Вотана проделать тьму неблаговидных проступков?). Старый Бог превратился для Ницше в того ребёнка, которого собирается родить его душа. Но Христос, принявший в душу Отца, не превратил ли Он Отца ещё и в своего ребёнка – духа благодати, исходящего от Отца, Которого Он послал к нам. Себя называет Христос источником благодати, т. е. тем, кто дарит. «Но я тот, кто дарит, – воскликнул и Заратустра, – и чужестранец, и бедняк могут срывать плод с моего дерева».
Один как бы заклинает нас: «Оставайтесь верными небу». – «Оставайтесь верными земле», – заклинает другой и называет душу, это испарение тела, «лазурным колоколом неба». Когда говорит: «Оставайтесь верными земле», не договаривает «и небу». Когда Христос учит верности небу, Он вдруг останавливается, как бы не договаривает, вздыхает: «Многое имел бы Я вам сказать, но не поймёте, а вот пошлю вам Духа Утешителя; Он наставит вас на всякую истину». И восхищённое духом христианство создаёт образ, к недосказанному вздоху Христа: град новый, Иерусалим, спускающийся с неба на землю. «Оставайтесь верными небу»… – «и земле», – утаил во вздохе Христос. «Новой земле», да «новой», – соглашается и Ницше; и оба говорят о мече и разделении.
Оба вкусили вина невыразимых восторгов и крови распятия крестного. Один учил о Себе, что Он – «Сын Божий и человеческий», другой учил о смене душ наших, превращённых Цирцеей прошлого в верблюдов, – о ребёнке. Путь освобождения нашего назвал он превращением верблюда (носителя старых скрижалей) в льва, и льва (т. е. сокрушителя скрижалей) в ребёнка, которого полюбил Христос: «Если не будете, как дети, не войдёте в Царство Небесное»… «и земное», – не договаривает Он, но договаривает Откровение Иоанна. На острове детей зовёт нас с собой Заратустра, омытый лазурью – чего? лазурью моря, лазурью неба, лазурью души? Не всё ли равно, потому что земля, душа, небо – всё это «мост и стремление к дальнему» – всё это одно, как было одно для Христа «Он и Отец». Тут символика Евангелия, если разбить на ней кору мёртвого догматизма, крепко срастается с символикой Ницше, совпадая в сокровенной субстанции творческих образов. И то, что утверждается этими символами под глубиной богоборчества, возносит нас на единственный путь, роковой и страшный. «Будете, как боги», – искушал Змей. «Неизвестно, что будем, – вздыхает в священном ужасе св. Иоанн, – знаем, что будем подобны Ему». «Вы – боги», – объявляет нам Ницше и сходит с ума. «Я – бог», – восклицает Кириллов у Достоевского и застреливается. А мы стоим перед роковой, подступающей к сердцу тайной. И она смеётся нам в душе, улыбается так грустно, красными полыхает на западе зорями. И там, на горизонте, стоят они, оба царя, оба – мученика, в багрянице и в тернии, – Христос и Ницше: ведут тихий свой разговор.
Отрицая «землю», Христос называет нас «сынами чертога брачного» и идёт пировать с мытарями в Кану Галилейскую; и далее: сулит нам воскресение в теле. Отрицая небо, Ницше низводит его на землю. Утверждая небо, Христос возвещает нам, что его, как и землю, истребит огонь. Утверждая землю, вырывает землю Ницше у нас из-под ног. Мы стоим на черте, отделяющей старую землю с её небом, людьми и богами от… от чего? Этого не сказал Ницше. Расхохотался и замолчал. Говорят, накануне рокового дня своей болезни Ницше много и исступлённо смеялся, лёг спать, и… Ницше, перестал быть Ницше.
