А. П. Богданов
Царевна Софья и Пётр. Драма Софии
© Богданов А. П., 2008
© ООО «Издательский дом «Вече», 2008
* * *
Предисловие
История сложна и многомерна. Она складывается из жизни, взглядов и деяний миллионов личностей, каждая из которых – уникальна. Всё, что учёные знают о давно прошедшей истории, – это сложная реконструкция причудливого и живого объекта, сделанная на хрупкой основе анализа множества субъективных взглядов с разных его сторон.
Эта сфера поисков и сомнений обычно недоступна для широкого читателя. Ведь ему предлагается крайне упрощённая, а значит – уже недостоверная схема личностей и событий. Однако именно в поисках и сомнениях, в преодолении стереотипов и попытках разглядеть истину состоит захватывающий интерес исторической науки и самой истории. С сомнениями и заблуждениями историков, с поисками истины и живыми источниками, позволяющими, перевоплотившись в очевидцев событий, рассмотреть страницы бурной истории России, знакомит эта книга, написанная в рамках Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Власть и общество в истории».
Наша тема – образы России и самых видных её деятелей того времени, когда на престол взошел молодой царь Пётр Алексеевич, будущий Пётр I. Нуждалась ли наша страна и её люди в насильственной «перековке», перелицовке по чуждым им образцам? Как, в самом деле, многие поколения россиян могли поверить, что страна, уже вышедшая на мировую арену как великая держава, государство, за сто лет расширившее свои пределы в несколько раз, оказалось вдруг настолько темным и отсталым, что его пришлось гнать к «цивилизации» дубиной царя-преобразователя?!
Каждый сам ищет ответ на этот вопрос. Моя задача – предоставить читателям материал для размышлений. В центре нашего внимания будут факты и источники, дающие свежий взгляд на тот путь развития России, который отстаивали в конце XVII в. царевна Софья Алексеевна Романова и её соратники. Вместо того чтобы навязывать читателю новые схемы, я хочу добиться, чтобы у каждого сложился свой, личный, новый и оригинальный взгляд на важную и драматичную страницу родной истории.
В 1689 г. потерпела крах попытка мудрого и справедливого управления Россией, которое началось в 1682 г. «со всякой прилежностью и правосудием и ко удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было». Так писал о регентстве Софьи крупный сподвижник Петра князь Борис Куракин, чья «Гистория о царевне Софье и Петре» осталась пылиться в архивах. Источники подтверждают мнение князя о процветании экономики, науки, ремесел и культуры в России, когда под властью царевны «торжествовала довольность народная». Однако во взглядах на времена власти царевны мало что меняется. Правление Премудрой Софии веками усиленно очерняли. Образ «цепкой и хищной» царевны крепко вбит в сознание читателя.
Личность царевны, правление которой не случайно изучала по архивам Екатерина Великая, обросла легендами. Даже хрестоматийный портрет ее, воспроизведенный И. Е. Репиным, – не подлинный: это сильно искаженная копия XVIII в. с публикуемого нами оригинала XVII в., на котором царевна выглядит по-иному. Совершенно иначе, в свете современных царевне письменных источников, выглядят её личность и деяния. Мы имеем в архивах богатый материал для характеристики самой царевны и ситуации, в которой она оказалась после смерти старшего брата Фёдора, приучившего народ к реформам «для общей пользы». В сумме эти источники рисуют нам вовсе не ту картину жизни «предпетровской» России, какую мы привыкли видеть на страницах монографий, учебников и популярных книг, не говоря уже о театре и кино.
Сегодня мы знаем, что весной 1682 г. дворцовый переворот противников преобразований, посадивших на престол 10-летнего Петра, вызвал самое мощное в истории Москвы восстание против бояр, которые, как полагал народ, «аки волки хотят нас во свое утешение и насыщение пожирать». Несколько месяцев власть в столице держали выборные представители солдат, стрельцов и посада, а «верхи» тряслись от страха. В царской семье лишь умная и образованная Софья не испугалась и собрала группу политиков, чтобы шаг за шагом «утишить» восстание и восстановить самодержавие.
Бурное, полное опасностей, смелых решений и авантюр правление Софьи и канцлера Голицына заслуживает и глубокого исследования, и внимания читателя. Однако в нем с самого начала была заложена драматическая двойственность: меры по установлению порядка, правосудия и умножению народного богатства были необходимы для разобщения подданных и укрепления аппарата власти. Как только Софья ликвидировала опасность взрыва народного гнева, она стала не нужна трону и придворной аристократии, в интересах которых столь успешно поработала.
После переворота под лозунгом передачи власти молодому царю Петру началось боярское правление (1689–1694), такое, какого и боялись восставшие в 1682 г.: «Весьма непорядочное, и недовольное народу, и обидимое. И в то время началось неправое правление от судей, и мздоимство великое, и кража государственная, которыя доныне продолжаются со умножением, и вывести сию язву трудно». Так писал Куракин об исходе драматического столкновения Премудрости и Мздоимства. Публицистичность «Гистории» полезна, тем более что, находясь в силу своей родовитости «над схваткой», князь с беспощадной откровенностью рассказал о тайной подоплеке перемен во власти.
В проницательности с Куракиным сравним лишь один современник: французский авантюрист Нёвилль (ударение на последний слог), оставивший в своих записках уникальные страницы о государственных деятелях правительства Софьи и свергнувших его заговорщиках, так и не допустивших к власти царя Петра до смерти его матери в 1694 г. Издаваемые по переводу А. И. Браудо (1891) с поправками по научному изданию трёх неавторских рукописей (1698), «Записки о Московии» Нёвилля будут интересны читателю даже больше, чем их первому адресату: королю Людовику XIV.
Читатель без труда догадается, почему при массовом переиздании мемуарных сочинений именно записки этих независимых и проницательных современников, Куракина и Нёвилля, были обойдены. Понять ценность их взгляда, оценить достоверность многих забытых страниц можно только с позиции современной науки: тех новых исторических представлений, которые сложились в результате кропотливого изучения тысяч старинных источников. Эта позиция, неизбежно субъективная, поскольку историю изучают люди, но именно поэтому живая и доступная, раскрыта в открывающем книгу разделе «Взгляд историка».
Полагаю, что три совершенно разных взгляда, равно противоречащих стереотипу, – как раз то, что полезно интересующемуся историей.
Взгляд современного историка
Легенды и быль о времени царевны Софьи
Осенью 1689 г. в результате дворцового заговора пало правительство регентства (1682–1689). Вместе с царевной Софьей Алексеевной покинули государственную арену политики, дипломаты и полководцы, утверждавшие за своей страной статус великой державы. Всего семь лет «торжествовала довольность народная» – на смену ей шли «мздоимство великое и кража государственная, которые доныне продолжаются со умножением». Драма Премудрой царевны Софьи и ее сподвижников, подготовивших условия для наступления жесточайшей реакции, обернулась трагедией самой большой в мире страны.
Легендарные времена
Российская история легендарна в прямом смысле. Исторические легенды веками формировались по заказу Власти – и всеми средствами вбивались в головы подданных. Мифология о временах царевны Софьи – яркий пример трехвековой преемственности государственной исторической пропаганды.
Разумеется, механизм замены подлинной истории лубочной картинкой или политическим плакатом непрост. Среди историков было немало правдоискателей, открывавших ту или иную страницу запечатанной в архивах истины. Множество важных документов и материалов, правдивых исследований опубликовано, немалая часть лжи опровергнута – но это никак не сказывается на исторической пропаганде, с замечательным цинизмом «не замечающей» истины и продолжающей тиражировать отвергнутые наукой представления.
Воздействие приятной Власти легенды на общественное сознание касается и художников, усиливающих ее своими бессмертными творениями. Страшная и гадкая царевна Софья и всепобеждающий реформатор Пётр (естественно – Великий) на картинах Валентина Серова – результат длинной серии искажений в изобразительном искусстве, целенаправленно придававших облику Софьи отвратительность, а образу Петра – возвышенность.
«Хованщина» Модеста Мусоргского – произведение настолько великое, что лишь большими усилиями постановщиков «вписывается» в установленную легенду. Неслучайно композитор подчеркнуто смешал в опере разновременные события, как бы говоря о незначительности использованной им легенды для существа могучей музыкальной драмы. Но зритель не может не отметить, что уступка композитора властям – в сцене с выскакивающим в конце как черт из бутылки Петром – до смешного раздута в классической постановке Кировского (ныне Мариинского) театра, обычно отличающегося вниманием и тактом к авторскому замыслу.
Софья и «старая Русь» в романе Алексея Толстого «Пётр I», противопоставленные «обновляемой России» Преобразователя и его «птенцов», – пожалуй, лучшее выражение государственной легенды. Хотя в этом (и во многих других) случае талант был куплен и оплачен, писатель не создал принципиально новой картины, лишь блестяще воплотив созданные задолго до него представления, которые и поныне искренне отстаивают многие завороженные Властью историки.
Но легенда о «старой Руси» и «новой России», царе-реформаторе и его врагах-реакционерах бытовала не только в официальной литературе! – воскликнет читатель. – А как же столь славно начинавшие спор с протеста против существующего строя западники и славянофилы?! – Здесь нет противоречия.
Софья и Пётр давно стали символами для обозначения революционного переворота. Петровская «революция сверху» иллюстрировала тезис, что только Власть есть творческая сила в обществе. «Европеизация» тешила западников, прощавших прорубавшему «окно в Европу» монарху «издержки» в сотни тысяч загубленных жизней. Петровская политика закрепощения и террора позволяла славянофилам рисовать идиллические картинки дореформенной Руси – наподобие модных сейчас представлений о «чудесной жизни» в Российской империи до 1917 г.
Только изменение отношения к «революционным преобразованиям» в целом делает для общественного сознания доступной истину о тех процессах, что происходили в России в последней четверти XVII в. – триста лет назад. Без этого определившего нашу дальнейшую историю обстоятельства было бы бессмысленно переиздавать опубликованные столетие назад бесценные записки русского дипломата князя Бориса Ивановича Куракина и французского авантюриста де ла Нёвилля.
Несмотря на ясность взглядов и точность выражения мыслей этих вполне независимых, но схожих по уму и информированности авторов, большая часть содержания их записок о политической жизни России накануне Петровских реформ попросту прошла бы мимо зашоренного исторической легендой сознания читателей. Именно так случилось с учеными и любителями истории прошлого века.
Конечно, содержащиеся в записках любопытные характеристики и подробности закулисной жизни «верхов» не могут не запомниться. Но это, на мой взгляд, недостаточное основание, чтобы тратить время на чтение книги, когда политическая жизнь бьет ключом прямо с телеэкрана. А вот увидеть через записки свидетелей подлинную, а не легендарную Россию в переломный момент ее истории – дело, достойное ума и весьма полезное практически: для ориентации в историко-политическом пространстве и различения истины надувательства, столь милого сердцам власть имущих.
Как заметил в подобном случае русский просветитель и соученик царевны Софьи Сильвестр Медведев, начиная рассказ о ее пути к власти:
Писание сие хотящу читати —
Достоит ему право разсуждати.
Тем, человече, в жизни сей стрегися,
В законное же зерцало смотрися;
От него можешь бело-черно знати
И яко тебе будет умирати.
Мрачноватая концовка призыва смотреться в зеркало истории пояснена Сильвестром в прозе: общество без знания истории – как человек без памяти; только правдивую историю «великие люди» не очень-то любят, а объективные писатели испокон веков сильно рискуют[1]. Действительно, автор «Созерцания краткого», «Известия истинного» и других правдивых книг был обвинен в том, что, отстаивая право каждого человека «рассуждать», он хочет «попрать всю власть» – и окончил жизнь на Лобном месте[2].
Дерзнувший предложить обществу собственное представление о миссии России коллега Сильвестра Медведева – историк, публицист, поэт, богослов и композитор Игнатий Римский-Корсаков, митрополит Сибирский и Тобольский, стал на рубеже XVII и XVIII вв. первым известным писателем, объявленным в России сумасшедшим (и незамедлительно уморенным в темнице). А в «прогрессивном» XX в. правдивая рукопись книги академика М. М. Богословского «Пётр I. Материалы для биографии» была всего лишь искромсана цензурой, оберегавшей читателя от «излишне откровенно» изложенных фактов биографии «Отца Отечества»[3].
Лишь на исходе третьего столетия нам позволительно приоткрыть зажмуренные в испуге глаза и попробовать рассмотреть драматические события истории, связанные с царевной Софьей и ее современниками, отталкиваясь от того, что уже хорошо усвоено – от легенды о Великом Преобразователе.
Исторический миф
Допетровская Россия, «как всем известно», была отсталой патриархальной страной, покрытой «мраком невежества», отгороженной от культурной Европы традиционным недоверием к иноземцам. Жизнь текла сонно, среди событий особенно заметны Воссоединение России с Украиной, церковный конфликт Никона и Аввакума, издание нескольких книг Печатным двором и тщетные попытки завести училища.
Диссонансом воспринимаются хорошо известные восстание Степана Разина, Медный и Соляной бунты, но усилиями советских историков и писателей они нашли свое место в картине беспросветной эксплуатации трудового народа, которому не оставалось другого выхода, кроме как безнадежно бунтовать.
Советский человек с легкостью верил, что «трудящимся» чуть не со времен Киевской Руси жилось все хуже и хуже, не задаваясь вопросом, как крепостным крестьянам и посадским людям удавалось любить и рожать детей, неуклонно увеличивая население России, заново заселяя страну после Великого разорения Ивана Грозного, гражданской войны начала XVII в. (Смуты) и опустошавших государство эпидемий чумы, холеры и оспы.
Промышленников до Петра, надо полагать, не было, но купцы чем-то там приторговывали (это мы способны хорошо понять). Дворянство эксплуатировало крестьян, а чем оно еще занималось – неясно, разве что служило в допотопном ополчении. Невежественные бояре проводили время на пирах и, «уставя бороды», томились в огромных меховых шапках и шубах в царской Думе – высшем законодательном и административном органе при государе-царе.
«Цари-батюшки» единообразны и различаются только степенью кровожадности. Впрочем, в последние годы их фигуры воспринимаются все более восторженно и утопают в золотом тумане корон, скипетров и держав. Атрибутом царской власти являются рынды (почетный караул у трона) в белых платьях с забавными секирами в руках, золотыми цепями на груди и с высокими цилиндрическими шапками на головах.
Остаются еще монахи и осанистые попы – в недавнем прошлом кровососы-эксплуататоры, а по нынешним представлениям – единственные носители духовной культуры и организаторы культурных процессов: переписывания книг, иконописания, колокольного литья, каменного зодчества и прочих допетровских интеллектуальных занятий.
Выросшая в теремном заточении при консервативном, византийского типа царском дворе, царевна Софья Алексеевна могла быть только такой, какой представляет ее читатель романа «Пётр I»: хитрой властолюбицей, цепко и хищно ухватившей полными руками возможность ценою стрелецкого бунта отобрать власть у своего талантливого и многообещающего брата Петра Алексеевича.
Стрельцы – это древнее небоеспособное войско, погрязшее в самовольстве и совершенно лишенное дисциплины, – еще с начала XVIII в. изображались как «янычары». Лишенные понятия о государственной пользе, они, естественно, служили удобным орудием для придворных интриганов, покупавших за деньги и другие подачки помощь стрельцов для убийств и низвержений законных правителей.
Никакими делами, кроме открытия в Москве Славяно-греко-латинской академии и неудачных Крымских походов, правление царевны Софьи не ознаменовалось. Культурные нововведения – например, новый архитектурный стиль – связываются с именами родственников Петра Нарышкиных. Считается, что лишь при петровском дворе в Преображенском и Семеновском селах под Москвой в ходе обучения великого преобразователя и его военных игр рождались ростки нового.
Да и что могло сделать реакционное правительство Софьи с ее глупыми боярами? Лишь отдельные люди понимали, в какой глубокой отсталости находится страна, и выступали «предшественниками» великого Петра в попытках реформировать Россию по образу и подобию Запада. Монастырская школа Ртищева, псковские экономические реформы Ордина-Нащокина, переводческая деятельность Посольского приказа при известном дипломате канцлере Артамоне Сергеевиче Матвееве – вот скудные ростки в пустыне, которую Пётр превратил потом в цветущий сад.
Князь Василий Васильевич Голицын, самый известный член правительства Софьи, знаменит главным образом как любовник царевны. Даже великий русский историк В. О. Ключевский, задумавший похвалить князя как «прямого продолжателя Ордина-Нащокина» и «предшественника Петра», считал Голицына идеалистом, уходящим в своих мечтах от действительности.
Естественна неясность очертаний фигур «предшественников» в отличие от «врагов преобразований» (Софья, злые бояре, буйные стрельцы). Ведь предпетровское время – это лишь темный фон, на котором лучше сияет сказка о преобразователе. Только что ничего не было – и вдруг вышагивают в европейской форме Преображенский и Семеновский полки, за которыми тянется всепобеждающая русская регулярная армия.
«Гром победы раздавайся!» витает над новым с иголочки военно-морским флотом, зародившимся в 1695–1696 гг. на Воронежских верфях и впервые «промышлявшем» в Азовском море. Длинные бороды и подолы безжалостно обрезаны преобразовательскими ножницами – и вот уже блистают петровские ассамблеи с танцами и, соответственно, прекрасными дамами в нарядах по европейской моде.
Пётр проводит «индустриализацию» страны, строит заводы на Урале, да не какие-нибудь, а металлургические. Страна покрывается мануфактурами, через «окно в Европу» плывет заморская торговля, «все флаги в гости» едут к нам. Крестьян, правда, все еще эксплуатируют крепостники, зато дворяне получают образование и становятся нужными для крепнущего государства – теперь все поголовно служат для пользы страны.
Науки, искусство и литература процветают, насаждаются училища, иноземцы просвещают диких московитов. Последние сопротивляются, но постепенно сдаются под грозной дубиной Петра, который и сына не жалеет в стремлении искоренить темную старину. Одновременно насаждается царем свободомыслие и «падают оковы» религиозности (последний шаг ныне не одобряется).
Царство сменяется империей – и Россия, став вдруг великой державой, прославленной военными победами над самим Карлом XII, распространяет свое дипломатическое влияние на весь цивилизованный мир. Начинаются научные экспедиции – и «русские немцы» увековечивают приоритет новой родины множеством открытий.
Застарелая и неповоротливая Боярская дума заменяется самым современным Сенатом, допотопные приказы – коллегиями, воеводы и дьяки – губернаторами, прокурорами и фискалами. Всюду новые люди: в правительстве, окружении Петра, промышленности, армии, науке. Господствуют новые прогрессивные идеи «общего блага» и «государственной пользы», таланты «из низов» получают заслуженные ими посты. После веков застоя начинается героический период истории.
* * *
Все это – легенда. Действительная картина столь разительно отличается от описанного, что нам кажется, будто легенда стерла с карты мира целую страну – с ее богатствами, культурой, людьми и драматическими конфликтами, с одного из которых начался путь к власти царевны Софьи Алексеевны.
