Андрей Булычев
Сотник из будущего. Северная война
Все они были свидетелями произошедшей на их глазах схватки и бросились к нему на встречу. Всего-то пару-тройку часов знали они друг друга, а казалось, что уже прошли годы. Обнимая сородичей, Ийбу как никогда сейчас чувствовал себя защитником и воином.
Через несколько минут, когда все уже успокоились, а пластун обработал и перевязал чистой холстиной свой бок, вопрос по срочному отходу на восток встал с прежней силой. Времени терять было никак нельзя. Как видно, остановившееся на постой около разорённого селения войско еми, выслало по ближайшим лесам свои сторожевые дозоры. И на один из них-то и наткнулись недавно беженцы. До утра их теперь вряд ли уже хватятся, а вот потом, разумеется, будут искать, и обязательно здесь найдут. В этом Ийбу даже не сомневался. Им нужно было срочно уходить.
Бегло осмотрев убитых, пластун из трофеев взял себе только хороший боевой топорик да несколько лепёшек и вяленых рыбин. Брезговать тут было глупо, ведь впереди был долгий путь и куча народу, которых ещё нужно было чем то кормить. Подошедшему и пришедшему в себя Коргею был вручён хороший лук с колчаном стрел от того самого убитого им наверху лучника. Каждый карельский паренёк был обучен лучному бою из простых охотничьих луков, не был исключением и этот подросток.
– Я тоже хочу быть полезна, меня стрелять отец учил, – красная от волнения, Виена стояла перед разведчиком и стеснительно улыбалась.
– Хм, – усмехнулся Ийбу, – Лучшая твоя помощь была бы побыстрее собраться и помочь Нанхикки с детьми, – и, увидев огорчённое лицо девушки, протянул ей топорик, – Держи, это хорошей ковки оружие, под пояс засунешь, и тогда твои руки свободными останутся.
Спрятав в ближайшей расщелине трупы и заметя кровавые следы, чтобы они не так сильно бросались в глаза, отряд беженцев поспешил выйти из оврага. Их путь был направлен на восток в сторону Ладоги, а впереди, в паре десятков шагов, сторожко скользили, осматривая всё вокруг, крепкий молодой воин с луком наизготовку и его верный рыжий пёс.
А в Андреевское в это время подходил последний водный караван этого года. На плоскодонных ладьях, дающих осадку всего в полтора-два метра, по самой середине речки Ямницы тянулись в сторону пристани речные суда. Встречать их вышло, казалось, всё население усадьбы. Как же, домой из дальнего заграничного похода возвращалась последняя часть бригады. Те, кто, высадив основные воинские силы прорыва в Матсалуском заливе Эстляндии, дождались снятия датской морской блокады на Готланде. И уже потом, пройдя на больших морских судах-коггах по Вотскому заливу Балтики, по Неве, Ладоге и Волхову, пересели затем в Великом Новгороде на маломерные речные суда, и по Ильмень озеру, речках Поле и Поломети, добрались-таки до ледостава домой. Долгий путь у них был позади, и теперь, выстроившиеся у бортов «ладейщики», раненые и все, кто только был на палубах, махали встречающим их на берегу и перекрикивались в радостном предвкушении встречи.
Глава 3. Возвращение судовой рати
В натопленном штабе бригады было шумно, каждому присутствующему командиру было, что узнать у друзей и просто поговорить по душам с теми, с кем они не виделись более двух месяцев.
Наконец Сотник с улыбкой стукнул тихонько пару раз по столу и, кашлянув, обвёл всю большую комнату своим искрящимся взглядом. Гул голосов постепенно стих, и теперь все присутствующие командиры выжидающе вглядывались в своего воеводу.
– Ну что, друзья, вот мы наконец-то и собрались все вместе. Теперь уже можно говорить, что заморский датский поход для нашей бригады закончился. Мы выполнили все те задачи, что перед нами ставил Высший Господний совет Батюшки Великого Новгорода. Бригада прорвалась в германские земли Гольштейна, соединилась со своими союзниками и приняла участие в главной битве этой военной компании при Борнхёведе. В той знаменитой битве, что закончилась нашей общей победой над войсками датского короля Вальдемара II. Как её итог, влияние Дании во всей Балтике упало после неё ниже некуда. Потеряв большую часть своей регулярной и отменно выученной армии на германской равнине, король сам чуть было не попал в плен к союзникам, – и комбриг с осуждением взглянул на своих ухмыльнувшихся разом заместителей Варуна с Тимофеем, – Да, их величество чуть было сам не попал в плен к нашим союзникам, буквально каким-то чудом избежав плена. Он с остатками своей армии отошёл в исконные земли королевства, заключив с Ганзой, Саксонцами и северогерманскими княжествами мирный договор, уступая при этом им значительные территории и выплачивая большие отступные. Сейчас датский монарх занимается внутренними делами своей проигравшей эту войну державы, и поверьте, ему теперь уже не до наших Ижорских земель или Копорья. Как врага Данию можно смело исключить из нашего длинного списка. Напротив, полагаю, что Вальдемар теперь будет искать мира и дружбы с Батюшкой Великим Новгородом, лишь бы совсем не потерять Эстляндию и прилегающие к ней острова под тем всё усиливающимся в последние годы натиском немецких орденов крестоносцев. И тут уже наши с ним интересы совпадают, – Ну да это уже большая политика и вам, полагаю, друзья, это уже не очень-то интересно, – и, отметив согласно закивавших головами своих офицеров, понимающе усмехнулся, продолжив речь после небольшой паузы.
– Понятное дело, всем нам как-то ближе дела военные. Это Селяновичу всё бы о высших «антиресах» властей распинаться да выгоды всех сторон высчитывать, но так как его с нами сейчас рядом нет, то мы спустимся с небес на грешную землю и продолжим свои дела, – Итак, участвуя в заграничном походе наша бригада, только недавно сформированная, прошла ратную проверку, которая показала высокую боевую выучку, как простых воинов, так и их командиров. Нам пришлось брать крепости и города штурмом, вести лесную пластунскую, морскую и конную войну. В этом походе мы проверили всё своё новое и наработанное нашими ремесленными умельцами оружие. В общем, всё получилось неплохо, и те недостатки и ошибки, которые всё же были, мы ещё отдельно и подробно с вами разберём и ещё не раз подумаем, как бы их можно устранить сейчас и не допускать в будущем. Самое горькое из всего – это то, что мы потеряли в этом походе своих друзей. Из девяти сотен участвующих почти что две сотни сложили в боях свою голову, умерли от ран или же остались калеками. Вечная память павшим героям! Пусть земля им будет пухом! – и Андрей со всеми присутствующими поднялся с места, чтобы стоя почтить память своих боевых товарищей.
Стояли убелённые сединой ветераны, командиры конных сотен Обережного и Дозорного эскадронов, отдельных степной, крепостно-размысловой и пластунской сотен. Стояли командиры ладейной дружины и судовой рати, тыловой команды и лекарской службы, командиры курсов ратной школы во главе с самим начальником школы и стояло всё командование бригады. У каждого из присутствующих кто-то погиб в этом походе, и каждому было кого сейчас помянуть.
– Не бывает больших походов и сражений без крови и потерь, но нужно, чтобы было их как можно меньше. Значит, мы с вами где-то не доработали, господа командиры, что-то не додумали, кого-то не подготовили как следует. Каждый из нас должен подумать, что ещё можно сделать, чтобы уменьшить тот траурный список, что всегда следует за ратными подвигами. Свои соображения попрошу вас изложить на бересте и представить в штаб Филату Савельевичу через седмицу. Больше времени дать не могу, вы уж меня извините. Только что пришедшим с похода нужно дать отдохнуть, а тем, кто уже устал отдыхать, – и Сотник посмотрел с усмешкой в зал, – Продолжить боевую подготовку и готовиться к новому походу.
И увидев, как зашевелились все присутствующие в большом зале, усмехнулся:
– А как вы хотели, чтобы мы тут тихой мышкой в глубине Деревской пятины сидели, когда у Новгорода весь север и запад в огне? Помяните моё слово, месяца не пройдёт, как из стольного града по вставшему зимнему пути весть о крайней нашей нужности прилетит. Пока вон на Балтике датский лев приболел или в своём логове раны зализывает, тут уже другие хищники окрепли, и свежей крови жаждут. Крестоносцы с Ливонии да потомки викингов свеи именно сейчас выбирают тот момент и то место, куда бы им вцепиться при удобном случае можно будет. У себя-то они уже все, что только было можно, прибрали, самых слабых соседей своих порвали или примучили. А тут на востоке столько ещё землицы завидной и людей на ней столько, из кому свою веру и власть можно было бы силком навязать. Вот и остаётся думать да гадать, кто же из них первый и куда нанесёт свой удар. Князюшка наш Ярослав Всеволодович да бояре новгородские чай не глупее нас будут, видят сию угрозу и что-то предпринять обязательно должны будут. Ну а мы вместе с княжьей дружиной как раз именно и есть то оружие, коим только что названных хищников остановить можно. Ополчение народное в бой пойдёт только тогда, когда враг у самых ворот будет, а до этого только обученное дружинное войско ратиться будет, и мы к нему, братцы, уже с вами теперь принадлежим. Так что, готовьтесь исподволь к новому походу. У штабных вон уже скоро волосы из голов повыпадут, они уже давно всё кумекают наперёд целыми днями, – и командир с улыбкой посмотрел на нахмурившегося и что-то чиркающего на листовой бересте начальника штаба Филата.
– И в заключение, прибывшим командирам до завтрашнего обеда подготовить наградные на всех тех, кто у нас отличился в походе. Основная дружина свои награды уже получила, а третий курс школы, помимо всего, ещё и воинские береты с погонами надел. Я правильно говорю, Кочет Свирьевич?
И с места, блестя новеньким орденом Святого Владимира IV степени, вскочил рыжий подпоручик, начальник воинской школы отроков:
– Так точно, господин майор, весь третий курс ратной школы, что участвовал в походе и в главном сражении, был награжден медалями «За храбрость» первой степени с причитающимися к ним премиальными. А двое курсантов Оска с Игнаткой, проявивших особую храбрость в сражении при Борнхёведе и спасшие там командира, получили и вовсе по Георгиевскому кресту. И самое главное, за особую доблесть проявленную курсантами, весь третий курс был переведён в разряд строевых бойцов, с заменой их курсантских серых беретов и погон на зелёные, воинские.
– Молодцы мальчишки!
– За дело, храбрецы!
– За дело, всё справедливо! – раздались с мест возгласы командиров.
– Ни один пацан не дрогнул в бою! А уж как они свою песню орать перед рыцарями начали, так у нас аж мурашки по спине побежали, мы и сами не заметили, как её потом все подхватили!
– Все, верно, отличились мальчишки, – с улыбкой кивнул Сотник, – Хорошая вам, старики, смена растёт, так и на печь скоро можно будет лезть да бока греть, – и подмигнул ветеранам.
После ухода офицеров в штабе остались только старшие бригадные командиры, первый заместитель Тимофей, начальник штаба Филат, старший по разведке Варун и начальник по всему тыловому хозяйству Лавр Буриславович. Из всех именно Буриславович отвечал за доставку на родину последней части бригады. И сейчас, сидя среди друзей, осунувшийся и постаревший ветеран рассказывал о всех тех трудностях, что предшествовали этой встречи.
– От Матсалуского залива западной Эстляндии, мимо острова Сааремаа мы конечно проскочили удачно. Видать, тому поспособствовала ненастная погода и то, что нас тут явно не ждали. Единственное дозорное судно данов, что случайно наскочило на нас уже при самом выходе из пролива Соэла, четыре ушкуя Редяты Щукаря, да пара наших ладей Бояна Ферапонтовича буквально разорвали «на раз». Её команда даже сигнал тревоги-то подать толком не успела, как её выкошенную стрелами и болтами добили уже на палубе наши абордажники. В общем, дошли мы до Готланда удачно. Пересидели там три седмицы, под ремонтировались и отдохнули, раненые опять же окрепли при хорошем уходе. А как весть пришла о снятии датской блокады с Вотского залива, так сразу же все на родину и двинули. Корабли гружёные весьма у нас были, столько тяжёлого металла, стекла и прочего товара из германских земель вывозили, подумать сейчас даже страшно! Боялись не дойдём мы с такой-то низкой осадкой до Батюшки Великого Новгорода. Ну да Бог миловал. Осенняя вода высокая была, благо, дожди поспособствовали, да и в мореходном искусстве наших шкиперов опять же ни у кого сомнений не было. В общем, добрались мы до столицы. Там за три дня всё перегрузили на речные ладьи, попрощались с немцами, капитанами морских коггов да с их командами, с нашими отчаянными ушкуйниками Редяты, что, кстати, тебе, Иванович, низкий поклон шлёт, ну и, помолясь на святую Софию, двинулись уже речным караваном сюда. Дальше всё у нас было как в мельтешении каком-то. Спешили мы до усадьбы добраться, пока река льдом не встала. Как-никак уже середина ноября миновала. Иной раз, когда по тихой-то воде идёшь, так даже ледок под вёслами или носом ладьи похрустывает. Но как видишь, всё-таки добрались мы до дому. Осталось вот только всю ту тяжесть, что сюда притащили, аккуратно так выгрузить. Да ещё и сами суда в сараи на зимнее хранение и ремонт затащить, чем уже, полагаю, с завтрашнего утра мы и займёмся.
– Устал поди, старый? – сочувственно толкнул Буриславовича плечом сидящий рядом с ним Варун, – Вон как осунулся-то, и седину плешь аж с пол макушки выгнала. Помню, когда с тебя шлем на той херманской равнине слетел, так ты вроде как ещё волосатым был. Как кузнечик скакал со своей пикой, словно тот молодой парубок за посадскими девками, – и друзья засмеялись, разряжая деловую обстановку.
– Ну да, ну да, посмотрел бы я на тебя, Фотич, какой бы ты с такой заботой стал. Одного стекла только две сотни пудов на себе тащили. А это каждое стёклышко лыком и войлоком проложи, в трюме стопку укрепи, распорками и клиньями придержи и ходи потом рядом, даже не дыши. А представь только, всё вот это перегружать, да так, чтобы ни одно стёклышко бы при этом не треснуло и не разбилось. Дорогое же оно, аж самому от этого страшно. И это только по стеклу, а сколько забот по пропитанию, по одёжке да по раненым. Ты бы, Фотич, не то, что волос от забот лишился бы, а вообще поди бы высох как тот самый Кащей.
– Ладно-ладно, старый, ну чё ты разбурчался-то из-за энтих волос, домой придёшь, так Марфа загладит всю макушку с внучатками.
И все снова рассмеялись.
– А мы тебя, как совсем смеркается, отмоем, отпарим в баньке, у нас же, сам знаешь, чудо бани – живительные. Даром, что их по иноземному обзывают уже многие – термами.
– Шалишь, брат! Баня, она и есть издревле – баня, завсегда на Руси. Сейчас-то там все, кто прибыл, отмокают, отпариваются поди. Ну а мы уже по-стариковски к ночи ближе поскребёмся, чтобы значится молодёжи не мешать, правильно, Иванович?
И Сотник с улыбкой кивнул, глядя на старых друзей.
– Но сначала я всё же к Марфутке заскочу с внучатами, полгода почти с роднёй не виделся.
– Само собой, само собой, – закивали понимающе ветераны, – Родня – первое дело в нашей жизни, не зря имена-то схожие: Родня, Род, Родить, Родина, самые главные-то слова будут!
Все потянулись к выходу, а Буриславович, чуть задержавшись, вытянул из-за пазухи какой-то кожаный свёрток и подал его командиру.
– Иванович, я тут в запечатанном воском мешке тебе грамотку от князя привёз. Пока мы под загрузкой в Новгороде стояли, Ярослав Всеволодович к себе меня на княжье подворье за город зазвал. Попотчевал там яствами, расспросил о походе внимательно, о делах ратных и о мирных в нашей усадьбе, а потом для тебя запечатанный пакет отдал, чтобы, говорит, самому Андрею Ивановичу только лично в руки сие письмо, попало! И никому другому, окромя командира, не отдавать его. И ещё, – и Лавр смущённо так крякнул, глядя на Сотника.
– Ну, сказывай, Буриславович, что ты мнёшься-то как чужой? – с интересом глядя на тыловика, спросил Андрей.
– Дык, он мне всё вопросы такие чудные задавал. Дескать, смогли бы мы месяца три в самую студёную зимнюю пору в дальнем бы походе осилить. В достатке ли одёжи и всякого прочего зимнего припаса у нас. Ну и вообще, много ли воинов из карельских родов у нас, и нет ли кого из тех, кто ещё западнее их живут, из племён еми и суми, стало быть.
– Ну а ты что ему ответил-то? – с усмешкой спросил своего заместителя по тылу Сотник.
– Да то и ответил, что коли будет такой приказ, так и зимний, и летний поход мы осилим. Чай не в первой уж нам самую в лютую стужу воевать. Вона как о прошлогоднюю зиму под Усвятами в январе да феврале от мороза-то деревья трещали, а мы то ведь ничего, выстояли, и литвин тех вдрызг разделали.
– Что, так и сказал князюшке-то? – опять усмехнулся Сотник.
– А так и сказал, Иванович, и по карелам, что есть у нас два-три десятка из добрых бойцов. И по западным, что нет их у нас. И по зимнему припасу ответил, что мало у нас его совсем, и что одёжи тёплой всего ничего осталось, а что если и есть, так и та после прошлой войны с литвинами вся-то поизносилась, – и Буриславовович с самыми что ни на есть чистыми и невинными глазами посмотрел на командира.
– Эх, и лис ты, Лавруша, ну чистый хитрован! – захохотал в ответ Сотник, – У самого склады от зимней рухляди ломятся. Две бригады еще поди в неё одеть можно, а ты всё туда же «Подайте Христа ради полушубков сотен пять-шесть, а то нам носить нечего, и про меховые сапожки с валенками ещё не забудьте!»
И он хлопнул тыловика по плечу:
– Всё правильно, Буриславович, у хорошего хозяина всякое добро завсегда сгодится, ну а нам на то грех жаловаться! – и хотел было выйти из избы.
– Там, Иванович, ещё кой какая весточка для тебя вложена, – тихо промолвил Лавр.
– Что-о? – протянул непонимающе Андрей.
– Нуу, это, – мялся Буриславович, – Перед самым нашим отходом из Готланда мне с герцогиней довелось увидеться. Мы тогда готовили когги к плаванью, а она как раз в Уппсалу в королевскую резиденцию Швеции готовилась отплывать. Там же вот на пристани и передала этот запечатанный свиток. Грустная была очень… И ещё, – и ветеран как-то странно засмущался и отвёл глаза в сторону.
– Ну, что ещё, говори же, не тяни! – неожиданно горячо даже для себя самого вскричал взволнованно Андрей, пристально вглядываясь в собеседника.
– Хм, прости, Андрей, не моё, это конечно, дело, но как смолчать-то тут, – вздохнул, вороша на голове пятернёй куцые волосы, старый друг, – По всему видно, что не праздна она. Вот такие вот дела…
– Чего-о!!! – только и смог протянуть огорошенный последними словами Андрей и, разом побледнев, присел на лавку.
– Ну, того! По всему видать, что тятькой тебе быть ещё раз сподобилось, Андрюх, а что же ты хотел то?! Так-то мужик ты хоть куда, хотя уже не молодой, конечно. Марта, значит, баба тоже справная, хотя опять же, конечно, херцогиня. Но, с другой стороны, ведь херцогиня – это ведь тоже женщина! – перечислял Сотнику очевидное Лавруха.
– Ё моё! – только и смог протянуть, сидя, Сотник, – Как так-то?!
– Хм, ну бывает так, что уж тут! – улыбнулся Буриславович, – У самого вон четверо, а то не знаешь, как это? Ну, вот и пятый, Бог даст, значится будет.
– Да я не о том, Лавр, ты хоть сам-то представляешь, какого ей там, в этой Уппсале, в королевской резиденции находиться. Да её же теперь живьём сожрёт вся их тамошняя свора! – и, громко застонав, Андрей схватился обеими руками за голову, – А я-то, дурак, мимо ушей всё пропустил! Она же мне сама ещё на обратном пути говорила, что у неё вообще аппетита нет, и что тошнит её весь обратный путь. А я «качка» говорю, «ничего, на твёрдой земле непременно полегчает,» а она мне ведь только улыбнулась в ответ.
– Ну почему она мне сама об этом всём тогда не сказала, а, Лавр? Ведь всё можно было бы изменить, забрал бы её с собой, и не один конунг бы до неё в наших лесах не добрался! – и Андрей аж взвыл, представив, каким опасностям сейчас подвергается его возлюбленная.
– Ну, не знаю, не знаю, Иванович, женская душа ведь она такая, загадочная. Я вон до сих пор свою Марфу и не враз-то разгадаю, хотя душа в душу больше трёх десятков годков вместе уже прожили. Ну, я пойду может?
И, сочувственно взглянув на командира, он бочком проскользнул на улицу.
А Андрей так и остался сидеть, и что теперь со всем этим делать, ничего ему пока в голову не приходило.
Глубоко вздохнув, он снял с себя верховую одежду, зажёг пару светильников и, сев за свой рабочий стол, вскрыл ножом провощенный кожаный мешок.
Первым на столешницу выпал маленький свиток со знакомым именном оттиском перстня Шведской герцогини Марты Эрриксон, дочери короля Швеции Эрика Х Кнутссона и родной сестры ныне правящего короля, Эрика Шепелявого. В волнении вскрыв сургуч, Андрей углубился в чтение, уже совершенно машинально переводя всё со старославянского на привычный язык своего разума.
«Дорогой Барон Андреас! Мой Андрей! Я очень по тебе скучаю. Каждый день, вечер или ночь передо мной стоит твоё лицо. Я вспоминаю наши разговоры, все наши дни и, прости, наши ночи. Судьбе было угодно нас свести в этой жизни и так же затем разъединить. Знай, что бы со мной не случилось в дальнейшем, я была по-настоящему счастлива только с тобой. Прости свою девочку за всё то, что было сказано или сделано не так, или же не к месту. Мы тебя любим!»
И большая клякса буквально размыла подпись из средневековых чернил.
«Мы тебя любим, мы тебя любим,» – повторял Сотник, словно вглядываясь в верстовую тысячную даль, держа в руке серебряный образок Девы Марии, подаренный при прощании милой.
– Я что-нибудь придумаю, моя Марта, подождите немного.
Он не знал, как и что он вообще может сделать в той ситуации, когда его возлюбленная находилась в чужом, сильном и враждебном ему государстве. Но опускать руки было тоже не в правилах Сотника. Он обязательно что-нибудь придумает, только дайте ему на это немного времени.
За столом уже сидел не раздавленный и сломленный тоской человек. Теперь за ним сидел мужчина, воин, готовый драться за своих близких и нести за них ответственность.
Повертев в руках большой запечатанный лист пергамента, выделанный из тонкой кожи, Андрей вскрыл сургуч с большой княжьей печатью и углубился в чтение.
«Здрав будь, Андрей Иванович! Командир славной новгородской бригады и барон Любекский»!
– Хм, и тут озорной князюшка без этих своих шуток-подколочек не обошёлся, отметил-таки в послании мой новый заграничный титул, – подумал Сотник и продолжил чтение.
«Слава о ратных подвигах Андреевской бригады у всех на устах в Великом Новгороде. Не каждому сия слава по нутру. Есть тут среди господ и те, которые воду мутят. Дескать, незачем было Герцогство Эстляндское конницей ворошить да Ливонских крестоносцев вовсе не нужно было тревожить. И города да крепости брать в германских землях и в датском королевстве, дескать, никто Андреевской рати не приказывал. Но сам я тут по-другому думаю. Вы показали, что русскому воину по плечу любое ратное дело, будь то на море, в крепости, али и вовсе на широком ратном поле. Пусть враг боится нашего булатного меча и скулит в своём логове, всегда ожидая удара, а не лезет к нам за поживой на землю русскую.
Высоким Господнем советом признана в итоге вся правильность и полезность ваших деяний. За проявленную доблесть Андреевской дружине будет жалована большая и заслуженная награда. Но да то, дела Посадника с Тысяцким, и я в то, в ихнее, не касаюсь.
У меня, Андрей Иванович, к тебе и к твоей бригаде будет отдельное ратное дело, и о том я пишу тебе прямо. Понимаю, что вы не успели хорошо отдохнуть после такого большого похода, однако прошу тебя как друг, а даже не как Новгородский князь. И ещё прошу о вашей ратной помощи как воин – воина.
Высоким Господним советом задуман большой поход в земли западнее Ладоги. Наши давние данники и союзники, племя карела, терпят в последнее время постоянные набеги, всяческое притеснение, тяготы и кровопролитие от своих западных соседей финских племён еми и суми. Те в своё время ещё при великом князе Ярославе Мудром Великому Новгороду дань платили. Но уже вот как пять десятков лет без малого, как они отложились от сей тяготы, а затем и вовсе свеям поклонились. Теперь же с их науськивания и поддержки и вовсе наших верных данников и союзников карелу стали примучивать. Коли не защитим мы карелу, так побьют их, а сумь и емь на Ладоге тогда встанут и утвердятся. А там будут уже и самому Великому Новгороду разореньем угрожать, торговые пути ему перекроют, а самое страшное, что с ними на Ладоге и Швеция утвердиться. Тогда и вовсе тяжко нам станет.
Дабы не допустить всего этого и пресечь сие безобразие, в последних числах декабря я со своей дружиной вместе с ушкуйниками иду в зимний поход. Коли надумаешь, милости прошу и вас в наш ратный строй, тогда мы совместно задуманное дело сотворим.
Сбор всех войск предполагаю на своём загородном подворье, на Неревском конце, у речки Веряжки.
Весь съестной припас, корм для коней, тёплую рухлядь и всё прочее, в чём только какая нужда будет, Высокий Господний совет предоставит вашей рати с избытком.»
Внизу оттиск личной княжеской печати и дата.
Всё было как обычно кратко и ёмко, как раз в стиле Ярослава Всеволодовича. Что-то подобное Андрей и предполагал, слушая рассказ Лавра Буриславовича о странных вопросах князя при беседе после их возвращения из заграничного похода. Да и по тем отголоскам памяти из прошлой жизни что-то подобное о походе новгородцев в финские земли тоже подспудно всплывало в его сознании. Никакой конкретики, правда, в этих «отголосках» не было, кроме того, что после удачной для Новгорода зимней компании, обозленная сумь и емь совершила в отместку через какое-то время новый набег на приладожские земли. И опять же там была бита. Ну да это всё было в другой жизни, а как оно повернётся тут, было совсем ему теперь непонятно, и так вон сколько нового пришло в это время с его появлением. Так что, как говорится, поживем-увидим, – и Андрей, убрав пергамент, направился проверить, как разместились вновь прибывшие, и в первую очередь раненые.
