Андрей Буторин
Зона Севера. Сочинитель
Глава 5
Выждав даже чуть больше пяти минут, Олюшка сказала Силадану:
– Давай свети. Я, конечно, и вслепую дорогу найду, но вас не за ручки же вести.
Бывший полковник щелкнул кнопкой фонарика. Желтый конус высветил пару десятков ржавых шкафчиков, большей частью распахнутых, а то и вовсе без дверок; ряды погнутых и разломанных стеллажей; какие-то ящики, среди которых тоже не было ни одного целого; а главное – кучи всевозможного хлама и мусора, к одной из которых и направилась осица.
Подойдя к ней, она сказала:
– Сначала я шагаю. Вы следом, только не оба вместе, по очереди. Кто шагнет первым, на той стороне пусть сразу вправо подвинется, чтобы второй в него не уперся. И вперед там не вздумайте идти, а то сразу в «светильник» угодите. Все понятно?
– Н-нет… – замялся Васюта. – Куда именно надо шагать?
– Вот сюда, – ткнула Олюшка пальцем на большую мусорную кучу перед собой. – Зачетная маскировка, так ведь? Никому и в голову не придет в мусор нырять.
– Ага! – обрадовался сочинитель. И продекламировал:
Папа нырнул в озерцо на природе, Только вот были в нем сточные воды. Дома наш папа истратил все мыло, Но все равно маму долго тошнило.
– Этот мусор чистый, – усмехнулся Силадан, – производственный. От него не затошнит.
– Вы его даже не коснетесь, не бойтесь, – мотнула головой осица и, сделав решительный шаг прямо в кучу хлама, мгновенно растаяла в воздухе.
– Эх, мусор к мусору не липнет! – махнул рукой отставной полицейский и последовал за ней.
– Э! А фонарик?! – завопил оставшийся в темноте Васюта и, надеясь не промахнуться, тоже ринулся к куче.
* * *
Выскочив на свет, сочинитель невольно зажмурился – через большие окна класс был залит солнечным светом. Да, это был именно школьный класс, Васюта успел заметить несколько сломанных парт. А это значило, что «туннель» сработал и привел их куда и ожидалось – в лицей. Проморгавшись, Васюта открыл глаза. Слева от него стояла Олюшка, справа – Силадан. А впереди, возле коричневой учебной доски, стояла, наведя на них ствол «Никеля»… Светуля. При этом лицо ее отражало целую бурю чувств: и радостное облегчение, и раздраженное недоумение, и много чего еще, включая, как показалось сочинителю, желание немедленно выпустить по ним очередь.
Впрочем, Светуля уже опустила ствол автомата и выпалила, обращаясь к Олюшке:
– Ну наконец-то! Ты где пропадала?! Мы уже думали, тебе капец. А пузана зачем с собой притащила? И ты, Околот, что здесь делаешь? – перевела она взгляд на Силадана.
– Так, подруга, стоп! – помахала поднятыми руками Олюшка. – Слишком много вопросов сразу. Давай мы сначала через «светильник» пройдем, а там и поговорим спокойно.
Васюта невольно посмотрел наверх. Оттуда, примерно в полуметре перед ними, лился поток яркого, похожего на солнечный, как из окон, света. Только вот самого источника этого света не было, светился даже не сам потолок, а что-то над ним, делая его прозрачным.
Олюшка достала «тушилку» и прошла сквозь этот свет. Обернулась и сказала Васюте:
– Передать не смогу, иначе потом меня по руке шарахнет, так что буду кидать, приготовься ловить.
Васюта приготовился. «Тушилка» была не тяжелой, он поймал ее без труда. Зажав в руке, с некоторой опаской прошел через аномальный свет и облегченно выдохнул – оказывается, он перед этим невольно набрал в грудь воздуха, будто собираясь нырять.
– Давай кидай теперь мне! – поторопил его Силадан и вскоре уже стоял рядом с товарищами.
– Ну так что? – откинув со лба прядь светлых волос, обвела их всех взглядом Светуля.
– «Что», «что»!.. – буркнула Олюшка и, шагнув к подруге, крепко ее обняла. – Соскучилась я по тебе, вот что! Ты сама-то как здесь оказалась?
– Так ведь ты через этот «туннель» к трубникам идти собиралась. А когда до ночи не вернулась, мы с Анютой сами туда пошли. Не нахрапом, понятно, аккуратно разведали обстановку. У трубы один лишь караульный ходил, Пересад. Он ко мне так-то неплохо относится, вот меня Анюта потрындеть к нему и отправила, чтобы про тебя осторожно выведать. Ну, я ведь трындеть хорошо умею, ты знаешь, любого заболтаю, вот я к Пересаду подошла, слово за слово, на тебя намекнула, но поняла, что он ни сном ни духом о тебе… В смысле, что ты к ним приходила или еще что в таком роде. Причем ясно было, что не врет, меня обмануть трудно. Ну, я вернулась к «туннелю», стали с Анютой думать, что дальше делать. Решили шум пока не поднимать, зная, что ты иногда чудануть можешь, так что договорились еще тебя подождать. Разделились: Анюта пока домой пошла – вдруг ты другим путем вернешься, а я здесь стала караулить. Как раз сейчас она должна прийти меня сменить.
– Вот и здорово, – кивнула Олюшка. – Все вам обеим и расскажу сразу, чтобы не повторять.
– Значит, есть что рассказать? – сдвинула брови Светуля. – Если ты подмогу с собой привела, есть чего опасаться?
– Не опасней того, что уже имеется. Но потерпи чуток, ладно? Рассказ долгим будет.
– Ладно, – недовольно буркнула Светуля, – потерплю. Но ты одно мне хотя бы скажи… Почему именно Околот с пузаном? Против Околота ничего не имею, хоть и фигею, что он с тобой… Ты ведь, Околот, никогда в наши дела не встревал, теперь-то чего вдруг?
– Сказано же: придет ваша подруга – все и узнаете, – проворчал Силадан, опасаясь, видимо, ляпнуть что-нибудь не то и испортить все дело.
– Ладно, – опять сказала Светуля и посмотрела на Олюшку с показным изумлением. – Но пузан!.. Он-то тебе зачем? И где другие его кореша?
– Он не пузан… – недовольно засопела Олюшка.
– Ну да, всхуднул маленько, – хохотнула Светуля. – Но сильно круче от этого не стал.
– Прекрати! Он нормальный человек, и у него есть нормальное имя! Васей тебя его называть не заставляю, но его прозвище не Пузан, а Васюта.
– Ого! – теперь уже не наигранно изумилась Светуля. – Ты его уже защищаешь? Не шашни ли с ним завела, подруга? А ну, колись! Может, все это время у него под мягоньким бочком и зависала?
* * *
Васюта от этой перепалки был готов провалиться сквозь пол. Он отвернулся и, делая вид, будто что-то обронил, побрел, опустив глаза, в сторону. Дойдя до сваленных в дальнем углу разломанных парт, он вдруг увидел под одной из них небольшой бумажный пакет с надписью «Сухари» – именно такие поставляли в Мончетундровск канталахтинцы. Васюта удивился, как его не заметила караулившая здесь Светуля; хотя, подумал он, как раз она-то и могла зашвырнуть сюда пакет, съев его содержимое. От этой мысли в животе призывно заурчало, и сочинитель решил все же проверить, не остался ли внутри хотя бы маленький сухарик. Он встал на колени, засунул под парту руку, но как только коснулся пакета, как тот сразу исчез. Хуже того – исчезла и сама парта! Васюта почувствовал, как по спине заструился пот… Он что, куда-то перенесся?! А сможет ли вернуться?..
Сочинитель вскочил на ноги и завертелся, осматриваясь. Увидел метрах в трех от себя толстенный столб, дальше еще один, еще… Поднял голову: высоко над ним, чуть ли не в небесах, темнела крыша. Или огромный навес, или что там вообще могло нависать так высоко?.. А под ногами… сочинитель опустил глаза… под ногами было странное бурого цвета покрытие – определенно искусственное, чем-то похожее на пластик, но уж слишком шероховатое, бугристое, пупырчатое, никто бы осознанно не стал покрывать таким пол. Тут в голове мелькнула мысль, что краской именно такого цвета был выкрашен пол класса, в котором он только что находился. Но тот был ровным и гладким, а этот… Еще и какие-то неопрятные шерстистые комья вперемешку с нелепыми серыми палками и ветками повсюду навалены… Некая жуткая мысль уже забрезжила в Васютином сознании, когда он вдруг услышал такое, от чего пупырышками вмиг покрылась его собственная кожа. Раскатами басовитого грома, словно откуда-то из поднебесья, рубануло вдруг по ушам:
– А где Васюта?!
«Ну, все, – рухнуло в пятки сердце сочинителя, а в сознании отчаянно забилось: – Я все-таки влез в аномалию, которая меня убила. Меня уже ждут на небесах!..»
– Сбежал от тебя твой кавалер! – раскатисто заревело, загромыхало, забабахало сверху.
Васюта невольно присел, зажав уши. Но даже сквозь ладони доносились до него низкочастотные грохочущие возгласы:
– Заткнись! Это все из-за тебя! Околот, ты видел, куда он пошел?!
– Я на вас смотрел. Но уйти он мог только назад, куда еще-то?
– У него же нет «тушилки»! Он сейчас парализованный на фабрике лежит!
– Есть еще вариант… – прогремел самый басовитый голос. – Может, он не удержался в этом мире и его вернуло домой?
– Околот, ты бредишь? – грохнуло тоном повыше. – Какой иной мир? На тот свет он, что ли, отправился? Вместе с трупешником? Так не бывает.
– Все, стоп! – бабахнул тот голос, который до этого говорил о «тушилке». Подсознательно Васюта уже знал, кому он принадлежит, хотя сознание еще противилось, не понимая, что происходит. – Силад… Околот, тебя же не вернуло, почему Васюту должно? Лично я возвращаюсь на фабрику, а уж если его там нет, тогда…
– Вот тогда и будем дальше думать, – перебил самый басовитый. – А сейчас – на фабрику! Я с тобой.
– Ну и я тогда с вами… Не забудь нам «тушилку» передать!
* * *
Сочинитель уже, как ни противился его разум, не мог отрицать очевидного: это разговаривали Олюшка, Светуля и Силадан. Но почему такими низкими громогласными голосами? И где они сами? Вдали, меж толстых, тоже облепленных слоем серых веток столбов, Васюта видел шевеление каких-то темных масс, но их бо́льшая часть была скрыта гигантским навесом. Сочинитель рванулся туда, но тотчас наткнулся на невидимую непреодолимую преграду. Он кинулся влево, вправо – повсюду вокруг него присутствовала эта невидимая стена! Определенно, он попал в какую-то ловушку-аномалию, исказившую все, что было снаружи, включая голоса! И тогда он завопил сам:
– Эй!!! Я здесь!!! Олюшка! Силадан! Не уходите!
Но вдалеке лишь громко топало и грохотало, а вскоре стихли и эти звуки. Друзья ушли, оставив его одного в этом непроницаемом прозрачном капкане, словно накрытого банкой таракана. От невольного сравнения у Васюты подкосились ноги. Он осел прямо на странные мягкие комья, покрывающие бугристый пол. Теперь он с ужасающей ясностью понял, что с ним случилось: он уменьшился, стал и впрямь размером с таракана, а то и меньше – с муравья или блоху. И серые комья и ветки вокруг – это всего лишь пыль, а толстые столбы – ножки столов и стульев! А это значит, что даже если «банка» исчезнет, ему все равно в таком великанском мире не выжить. Сами собой пришли в голову строки:
Девочка свинку морскую держала, Как-то проснулась – а та убежала… Девочка с горя белугой ревет, Сладко мурлычет объевшийся кот.
Четверостишие вышло на сей раз не о родственниках, невольно подумал Васюта, разве что считать за членов семьи домашних животных, ну так и ситуация, в которой он оказался, была теперь такой, в которой никакие папа с мамой не помогут.
И тут вдруг грохнуло и ухнуло так, что у сочинителя зазвенело в ушах. Раздался слоновий топот и громогласный крик:
– Светуля! Ты где?
Какое-то время в отдалении топало, рычало и ворчало, а затем громыхнуло снова – закрылась, видимо, дверь величиной с небоскреб, – и уже совсем издали до Васюты долетел удаляющийся бас:
– Теперь и эта куда-то пропала!
Сочинитель понял, что приходила сменить Светулю Анюта, но толку от этой догадки не было все равно никакого. Обессилевший от отчаянья Васюта растянулся на мягком матрасе из пыли и закрыл глаза. «Если выживу, – подумал он, – никогда больше не стану есть сухари. И давить тараканов – тоже».
Но долго ему порефлексировать не дали. Снова ухнула-грохнула открывшаяся дверь, и в превратившемся в необъятный космос классе завибрировал раскатистыми басами новый голос:
– Мы-то знаем куда! А-ха-ха!
Васюта вскочил на ноги и увидел, как гигантская темная масса заслонила собой всю вселенную. Потом над ним нависла бугристо-жуткая розоватая гора, с которой взирал на него блестящий глаз в три автобуса величиной:
– Ага, попалась полосатая жужелица!
«Чего это я полосатый?» – успел подумать сочинитель, а уже в следующий миг он стремительно взлетел ввысь. Но не успел ничего рассмотреть в карусели световых пятен, как очутился вдруг в кромешной темноте.
– Я не жужелица! – заорал он, колотя кулаками по никуда не девшейся стене ловушки. – Я человек! Я сталкер! Нас много, вам не будет пощады! Лучше выпустите меня!
Но никто его, конечно же, не услышал. Да и сам Васюта различал теперь лишь отдаленное, будто сквозь толщу воды, басовитое гудение двух голосов, а потом его немилосердно затрясло и замотало внутри ставшей его теперь уже, видимо, последним пристанищем «банки».
Глава 6
Обессиленный от непередаваемого ужаса организм смог сделать для сочинителя лишь одно послабление – он лишился чувств. Вновь в себя Васюта пришел от финального толчка; больше «банка» не тряслась и не болталась. А еще вокруг было светло – настолько ярко после полной тьмы, что пришлось накрыть глаза ладонями.
– Смотри-ка, – зарокотало над ним. – Светуля, а света боится, лапками загородилась.
– Постойте! – дошло наконец до Васюты. – Так вы за Светулей охотились? В таком случае вы ошиблись! Я не Светуля! Я вообще не девушка! В смысле, я мужчина! Ну или просто самец теперь… Зачем вам такие мелкие самцы?
– Пищит еще что-то, – прогрохотало сверху. – Ничего не разобрать…
– А зачем нам разбирать? Ты с ней что, погоду обсудить хочешь? Или прогноз на урожай гостинцев в нынешнем сезоне?
– Надо хоть объяснить, что мы ей ничего плохого не сделаем, если ее товарки наши условия примут. Ей же страшно, гляди! Мы ж не звери какие.
– Ну да, – рокотнуло весьма злобно. – Мы же не «ОСА».
– Я тоже не «ОСА»! – запрыгал, размахивая руками, сочинитель.
– Бесится, – насмешливо грохотнуло снаружи. – Смотри, как скачет! А ты говоришь, страшно ей. Просто ее злоба душит, что в западню попалась.
Васюта никак не мог рассмотреть тех людей, чьи голоса сейчас звучали. Они находились слишком близко от «банки» и были для него чересчур огромными, чтобы целиком поместиться в его поле зрения. Впрочем, ему и не было особого смысла их разглядывать, нужно было что-то придумать, чтобы они его хорошенько рассмотрели! Чтобы поняли наконец свою ошибку. Ну неужели трудно отличить мужчину от женщины, пусть даже и в уменьшенном виде?!
Тут Васюта вдруг осознал, что это и впрямь может быть не так уж и просто сделать. И Светуля, и он были одеты в черные штаны и куртки, пусть и немного разного покроя, что в уменьшенном виде вряд ли вообще можно было заметить. Волосы у Светули не намного длиннее, чем у него. Светлее, правда, но это тоже вряд ли бросалось в глаза в миниатюре. Автоматы у них и вовсе одинаковые. Ну а всякие там половые признаки тем более не различить, с учетом еще и одежды…
И тут в голову сочинителя пришла безумная мысль. Он отложил в сторону «Никель» и принялся стремительно раздеваться. Снял куртку, рубаху, развязал и скинул ботинки, стянул штаны. Трусы все же оставил. Решил: пусть останется последний козырь – совсем уж на край. После этого встал и, широко раскинув поднятые руки, выпятил грудь: смотрите, дескать, что у меня есть! Точнее, как раз чего нет.
Это возымело действие.
– Чего это она?.. – забасило сверху. – Что еще за стриптиз?.. Вот сучка бесстыжая! Сережа, отвернись!
– Не нравится – сама отворачивайся. А я за лупой побежал!
Затем над сочинителем вновь нависла жуткая розовая гора, с которой заморгал на него гигантский блестящий глаз – второй терялся за перевалом переносицы. Потом охнуло так, словно в горах сошла гигантская лавина:
– Ох-х ты!.. Вот это да… Сереж, можешь не бегать.
– А что такое?..
– Это не Светуля. Это вообще не баба.
– А кто же тогда?
– Ну не знаю, кто еще бывает, кроме баб.
– А ну, дай глянуть, лупа уже у меня!
* * *
Теперь Васюта увидел над собой не просто гигантский, а сверхгигантский, увеличенный линзой глаз. Сочинитель похлопал себя по груди и развел руками: пардон, мол, не того поля ягодка.
Глаз вместе с лупой убрался, вновь забухали голоса:
– Это мужик какой-то…
– О чем я тебе и толкую.
– А где тогда Светуля? Может, он знает?
– Вот давай и спросим. Все равно теперь придется выпускать.
– А он нас не покрошит из автомата со злости?
– У нас они тоже имеются. И нас с тобой все-таки двое. И потом… Эй! Ты меня слышишь?
Последнее адресовалось определенно ему, и Васюта активно закивал.
– Ага, слышит… Тогда давай одевайся, а «Никель» свой не трогай, понял?
Васюта снова стал кивать, одновременно натягивая штаны. Такой поворот дел ему определенно понравился. Когда он полностью оделся и обулся, услышал снова:
– Теперь сядь и сгруппируйся, я переверну «микроскоп».
«Какой еще микроскоп они собрались переворачивать? – не понял сочинитель, но, как и было велено, сел на пол и сжался в комок.
Над ним нависла огромная ладонь, заслонив собой свет. «Банку», покачивая, приподняло, а потом Васюта полетел вверх тормашками, вмиг догадавшись при этом, о каком переворачиваемом «микроскопе» шла речь. А еще через пару мгновений он понял, что сидит на столе в небольшой комнате с драными выцветшими обоями, в которой, помимо упомянутого стола, было еще два стула, обшарпанный фанерный шкаф и продавленная тахта. Ну а возле стола стояли, направив на него стволы автоматов… его мама и папа.
* * *
Васюта даже закашлялся от изумления и принялся тереть глаза в надежде, что родители ему всего лишь привиделись. А еще поднатужился – в дикой надежде проснуться. Невольно вспомнив при этом свою старую садюшку:
Папа надолго засел в туалет. Мама надумала выключить свет. Папа решил, что ослеп от натуги. Крик его долго летал по округе.
Но нет, ни он не проснулся, ни отец с мамой никуда не делись. И тогда сочинитель брякнул то, что внезапно слетело с языка:
– Привет… А как вы здесь оказались?..
– В каком это смысле?.. – заморгал отец. – Здесь – это где?
– В Мончетундровске… Вы тоже в переход попали? Но вы же в деревне сейчас быть должны!
– Эй ты, толстомясый! – качнула по-прежнему направленным на него стволом мама. – Дурачка-то из себя не строй. И нас за идиотов не держи. Сейчас сам в деревню отправишься, в ту, из которой уже не возвращаются. А ну говори, где Светуля!
– Мам, ты чего?.. – забормотал Васюта. – Какой же я толстомясый, зачем ты меня так?.. Я вообще за эти дни похудел даже. Пап, скажи ей, я ведь не толстый?.. И… это… опустите вы свои «Никели», а то еще выстрелите случайно!
– Не, Сереж, он нас точно за идиотов держит, – повернулась к отцу мама. – Решил чеканутым прикинуться. Может, шлепнем его от греха?
– Погоди, Ленусь, шлепнуть всегда успеется, – ответил тот. – Только он странный какой-то, не похоже, что под дурачка косит, – возможно, такой и есть. И раньше я его точно не встречал. Может, взаперти держали, оттого умом и тронулся? – Он опустил наконец ствол своего «Никеля» и, тщательно выговаривая слова, обратился к сочинителю: – Ты кто такой? Как попал в лицей? Тебя злая тетя туда привела? Где сама эта тетя?
– Папа, ну не придуривайся, – поежился Васюта, – а то мне уже страшно за вас с мамой становится… Мама, ты тоже убери от меня автомат, не умеешь ведь пользоваться, и дайте я хоть со стола слезу…
– Да какая я тебе мама?! – взъярилась вдруг та. – Тоже мне сыночек выискался! Еще бабушкой меня назови, тогда точно пулькой в лобик поцелую. И не сомневайся, уж с оружием-то я обращаться умею, я с «Никелем» в руках, считай, родилась.
– И меня, – по-прежнему отчетливо и громко, как слабоумному, сказал отец, тыча себя в грудь пальцем, – тоже папой не зови. Я не твой папа. Я чужой дядя. А ты расскажи про чужую тетю. Про тетю Светулю, знаешь такую?
Наконец-то в голове у Васюты что-то почти буквально зашуршало и защелкало, словно мысли, попадая в нужные пазы, стали занимать свои законные места. Ему даже сделалось стыдно за то, что не сообразил сразу. И, не обращая внимания, что на него все еще направлен автоматный ствол, Васюта слез со стола и приложил к груди руки:
– Простите меня, пожалуйста! Я и правда дурак. Вы не мои мама и папа. Точно такие же, ясен пень, но не они. Вы – здешние Сергей и Елена Сидоровы.
– А откуда ты знаешь, как нас зовут? – насторожилась «мама».
– Так мы же при нем друг дружку по именам называли! – хохотнул «отец». – Не-е, это не дурачок, это хитрован какой-то…
– А фамилию он откуда узнал?.. Эй, толстомясый, ты где про нас все выведал? Может, тебя эти жужелицы специально к нам подослали? А ну сознавайся, что вам от нас нужно! – ткнула Васюту стволом «Никеля» в живот здешняя Елена Сидорова. – Считаю до трех и стреляю, если не скажешь. Раз…
– Э! Лен! Не надо в него стрелять! – заволновался Сергей Сидоров. – Мы ведь и за него можем что-нибудь потребовать, если он и правда с ними! А за труп ничего не дадут, только еще и мстить станут.
– Я ему в ногу выстрелю. Жить будет, зато не убежит, – сказала «мама» и вновь перевела взгляд на Васюту. – Два…
* * *
Сочинитель понял, что двойница его мамы не шутит. Понял хотя бы уже потому, что хорошо знал свою реальную маму. Пошутить она, конечно, любила, но и юморок что у нее, что у отца был своеобразный, не в бровь, как говорится, а в глаз. А уж то, что говорила не в шутку, а всерьез, она, как правило, всегда исполняла, на слов ветер бросать не любила. Если скажет, что за что-то по шее получишь, – можешь заранее примочки готовить. Скажет, что приставку в окно выкинет, если через пять минут играть не закончишь, – лучше сразу ее выключить, чем потом по сугробам обломки собирать. И уж если эта Елена Сидорова была точной копией той, Васюта ни на секунду не засомневался, что в его ноге скоро будет дырка. А поскольку времени на обдумывание хотя бы какой-то правдоподобной версии у него не имелось, он не нашел ничего лучшего, как выпалить:
– Я вашу фамилию знаю, потому что в другом мире я ваш сын – Вася Сидоров!
– Сейчас выстрелю, – сказала «мама». – Подставляй ногу, которую меньше жалко.
– Не надо стрелять! – прижал к ногам ладони сочинитель. – Я могу доказать! Я могу сказать о вас то, что никто больше не знает! Вы оба родились в июле, Сергей второго, Елена четвертого, поэтому вы называете друг друга «жуликами».
– А вот и нет! – торжествующе воскликнул «папа». – Не «жуликами», а «улюлятами»! Постой… А откуда ты вообще про наши днюхи знаешь?..
– Сереж, ты чего? – посмотрела на того супруга. – Тоже мне теорема Петрова-Водкина! Мы же это в тайне не храним. Кому очень надо – узнает. – Она вновь обернулась к Васюте: – Не хочешь, значит, ножку выбирать… Хорошо, я сама выберу, – повела она стволом «Никеля».
– У папы на левой ягодице родимое пятно в форме сердечка! – отчаянно выкрикнул сочинитель. – У Сергея в смысле.
– О-оп-паньки… – перевела ствол автомата на мужа Елена Сидорова. – Здрасьте-пидорасьте! А вот это уже серьезно. Теперь ты мне объясни. Считаю до двух. Раз…
– Да ты что, охренела?! – взвился «отец». – Ты в чем меня подозреваешь?! Да я о таком даже думать не могу – блюю сразу… – Он и правда нехорошо вдруг икнул и схватился обеими руками за горло.
– Просто мы с папой в баню раньше ходили, – поспешил на выручку Васюта. – Там, в другом мире! Когда я маленьким был. Класса до пятого. А с тобой, ясен пень, не ходили… ну, с той, другой Еленой, моей мамой… но папа рассказывал, что у тебя там тоже есть пятнышко, поменьше только, и это, он говорил, вас сама судьба пометила. Типа поцеловала так, с намеком.
– Во-от! – размахивая руками, радостно заплясал перед женой Сергей Сидоров. – А ты сама-то объяснишь, зачем перед ним голой жопой вертела?!
– Так он же сказал: папа рассказывал… – обескураженно пробормотала несчастная женщина. – Тьфу!.. – потрясла она головой. – Какой еще папа?!.
– Вы это обо мне? – неожиданно для всех зашел в комнату сильно пожилой, но жилистый и крепкий с виду седой мужчина с висящей на груди компактной «Умбой». – Ничего я никому не рассказывал, это брехня и поклеп! Но вы мне тоже расскажите, кто там голой жопой вертел, я люблю про такое.
Васюта смотрел на говорливого старика, и его челюсть опускалась все ниже и ниже…
– Дедушка?!.
– Ух ты!.. – обвел седой мужчина насмешливым взглядом Сергея с Еленой. – Вы от меня что-то скрывали, негодники похотливые? И где вы все это время от меня внука прятали?.. – Он тоненько захихикал, а потом вдруг замолчал и пристально уставился на Васюту. – А ведь он и правда, Серега, на тебя молодого похож. Я ведь хорошо тебя таким помню. Только у этого пузо, да и сам помордастее.
– У меня не пузо! – воскликнул сочинитель. – Это у меня пресс перекачан немножко… А вот тебя… вас… я только в детстве видел, потом вы умерли, Валентин Николаевич.
– Земля мне пухом, – вздохнул старик. А затем с него слетела шутовская маска, и он произнес предельно серьезно: – Откуда меня знаешь? Кто ты такой? Только не врать!
– Я Василий Сергеевич Сидоров, – тоже очень серьезно ответил Васюта. – Попал в эту реальность по межмировому переходу. В том, моем родном, мире тоже есть Сергей и Елена Сидоровы, и я их сын. А о переходе я узнал вот из этой записки, которая досталась вам, моему дедушке, от вашего отца.
И сочинитель достал из-за пазухи небольшой пожелтевший листок, заполненный ровными рукописными строчками, который, оказывается, хранил там все это время[22]. Он протянул ее старику.
– Это почерк моего отца! – вскрикнул тот и принялся читать вслух, сначала громко и четко, а потом снизив дрогнувший голос до шепота:
«… взрыв был страшнее, чем мы ожидали. И вовсе не внешне, не в плане материального воздействия, поскольку разрушил он не физическую сущность, а открыл тот невероятный, инфернальный, я бы сказал, ужас, от которого мы, казалось, давно избавились благодаря нашей великой революции. Самое страшное, среди нас нашлись такие, кто хотел продолжить контакты, впустить сюда эту гадину. Но нет, с царским режимом нам уж точно не по пути. Поэтому мы взорвали смердящую точку на сопке Нюдуайвенч[23], путь в эту бездну отрезан».
