Андрей Чернецов
Слепящая пустота
Рыскающим по поверхности сталкерам часто приходилось спускаться в метро, поскольку благодаря аномальным зонам в некоторые сектора города можно было попасть только через туннели подземки. На отдельных станциях располагались подземные крепости наиболее могущественных группировок, между которыми отсутствовало регулярное сообщение. Они контролировали закупку воды с последующей доставкой на базу и заодно прикрывали себя от нападения со стороны метро.
Так зарождалась новейшая история постъядерной Восточной Украины.
* * *
Кто-то хлестко бил по лицу с упорством тупой беспощадной машины. Бил не кулаком, а ладонью, без жалости, без злобы. Кто-то настойчиво желал, чтобы Карел пришел в себя, чтобы вернулся. Но он не хотел возвращаться, потому что боялся. Недавний страшный сон был способен в одно короткое мгновение воплотиться в реальность. Лучше сразу умереть. Лучше ничего не знать, не знать, не знать… Правда убьет его. Выпотрошит без остатка, как опытный мясник.
– Да очнись же ты! – глухо прорычало над ухом. – Давай-давай… время уходит…
Странно, куда может уходить время? Зачем оно кому-то нужно? Зачем оно теперь ему? Отныне он ничто, потому что потерял сына. Не уберег самое дорогое, то, ради чего жил, дышал, мыслил. Жалкое, слабое, ничтожное существо. Раздавленный сапогом, агонизирующий слизняк.
– Так… зрачки реагируют на свет… Вставай, дружище, их еще можно догнать…
Глаза слепило нестерпимо яркое сияние. Кого можно догнать? О чем это он?
Карел захрипел.
– Наконец-то… – крепкие руки подняли его, усаживая у твердой, источающей холод стены.
В губы уткнулось металлическое горлышко фляги. Вода, холодная и на удивление вкусная. Казалось, он еще ни разу в жизни не пробовал такой потрясающей воды.
– Давай пей… у меня еще есть… пей, говорю…
Он подчинился и через минуту понял, что окончательно пришел в себя. Восстановилось зрение, и Карел смог рассмотреть сурового немолодого мужчину, нервно суетящегося над ним.
– Кто вы?
Неужели это произнес он?
Скорее, то были не слова, а тихий тоскливый стон, однако незнакомец его хорошо расслышал и, спрятав в рюкзак аптечку первой помощи, мрачно улыбнулся.
– Я сделал тебе укол, сейчас вернется чувствительность. Подожди еще минутку. Пока лучше не разговаривай. Онемение пройдет… Не бойся, онемение – это нормально… Тебе повезло, тварь лишь слегка задела тебя. По всей видимости, она растерялась, когда поняла, что людей на станции гораздо больше, чем ожидалось. Основной удар пришелся на тех, кто находился на платформе. У тебя же только выбили из рук оружие.
– Выбили оружие? Но как?
– Да откуда я знаю? – раздраженно отозвался мужчина, подбирая АКМ Карела. – Ну и рухлядь… Неужели это еще и стреляет? Или ты его используешь как дубину? Ты в самом деле рассчитывал убить Толкача из этой ржавой хреновины?
– Кого убить? – переспросил Карел, ощущая, как силы постепенно возвращаются к нему.
Теперь он мог пошевелить не только руками, но и ногами.
– Толкача! – повторил незнакомец, небрежно отбрасывая бесполезный автомат в сторону. – Ту самую тварь, на которую я охочусь. Странно, что ты остался жив. Может, рейдеры не заметили тебя в темноте. Ты настоящий везунчик, такое, братец, в нашем метро редкость.
– Я упал на рельсы… мне действительно повезло…
– Фишер! – коротко представился мужчина, протягивая крепкую жилистую руку.
Карел вяло ответил на рукопожатие.
– Музыкант! – в свою очередь представился он.
Собеседник скептически осмотрел сидящего на путях чернявого длинноволосого мужчину в кожаном плаще и кожаных же, шнурованных по бокам штанах.
– Слышал я однажды о человеке с похожей кличкой… – хитро прищурился Фишер. – Если мне ни с кем не изменяет ветреная память, боевик, носивший ее, состоял в банде покойного Хромого. Не ты ли, случайно, тот самый парень, который в один прекрасный день отправил всю банду к неведомым праотцам туннелей, напоследок пристрелив их главаря?
– Нет, вы меня определенно с кем-то путаете, – ответил Карел, тяжело поднимаясь на ноги.
– Так это твой, что ли, кофр на платформе лежит? – догадался Фишер.
– Мой!
– А внутри что?
– Фендер-стратокастер!
– Врешь!
– Так и есть! Странно, что его не тронули рейдеры, – Музыкант заглянул на платформу, где действительно у догорающего костра мирно лежал черный футляр, на котором недавно восседал живой и невредимый Данька.
– Рейдеры – работорговцы, а не мародеры! – знающе заметил Фишер, подсаживая Карела. – Их интересует исключительно живой товар. Живая, так сказать, валюта, то, что намного ценнее полного магазина к новенькому автомату.
– Женщины и дети? – уточнил Музыкант.
– В основном женщины. С недавних пор они самое ценное, что есть в нашем стремительно вымирающем мире. Не считая патронов, ясное дело. С тех пор, как рейдерам помогает новый вид мутантов, пришедших со стороны Пятихаток, дела у них пошли в гору.
– Толкачи? – утонил Карел, поднимаясь по чугунной лесенке на платформу.
– Так их называют, – подтвердил Фишер. – Внешне очень похожи на людей, но совсем не люди.
– И при этом достаточно разумны, чтобы сотрудничать с рейдерами?
– Это да, это ты точно подметил, приятель. Так им проще выжить в метро. Рейдеры заботятся о них, подкармливая человеческим мясом. Симбиоз!
– Что?!!
– Да-да, именно так, дружище, именно так… и не надо на меня смотреть жуткими глазами. Эта хитрая мразь ничего другого не жрет, проверено на практике.
– Но почему их называют Толкачами? Кого и куда они толкают?
– Спроси что-нибудь полегче… впрочем, наверняка это связано с их способностью влиять на поступки человека. Они ведь могут не только обездвиживать людей, некоторые наиболее сильные особи способны управлять человеком, полностью подавляя его волю…
Удовлетворенный объяснением, Музыкант перекинул через правое плечо туго набитый армейский рюкзак, а на левое повесил тяжелый гитарный кофр. Только сейчас он обратил внимание на необычное оружие, видневшееся за спиной разговорчивого охотника: изящный металлический арбалет, хищно поблескивающий в свете умирающих костров.
Фишер включил фонарь на полную мощность и, осмотрев внимательно следы, указал на один из восточных туннелей:
– Они ушли туда! За двадцать минут без труда нагоним ублюдков.
– И что потом?
– Потом по обстоятельствам.
– А почему вы не атаковали их раньше, еще до того, как рейдеры напали на станцию?
– Их слишком много. Кроме того, мне нужен только мутант.
Пройдя через станцию, охотник ловко спрыгнул на рельсы ветки, по которой когда-то приходили поезда со стороны Советской, и, светя под ноги, трусцой побежал в сторону Центрального Рынка. Карел бросился следом.
– Вы наемник? – прямо спросил он, поравнявшись с бегущим Фишером.
– Что-то вроде того…
– И сколько вам пообещали за мертвого мутанта?
– Триста патронов! – чуть погодя ответил охотник. – За одного убитого урода. За трех можно купить молодую женщину, которая скрасит одиночество любому мужчине в этом проклятом Богом аду.
– И как вы собираетесь его убить?
– Очень просто! – наемник чуть сбавил темп. – После того, как Толкач наносит мощный ментальный удар, он временно уязвим. Тварь можно брать практически голыми руками, пока она не восстановит силы. Я шел за ним по поверхности со стороны Гончаровки. Он долго выслеживал вашу группу, тщательно взвешивая собственные силы. Если людей слишком много, слабые мутанты стараются не атаковать, но этот попался матерый, всех с одного раза положил.
– Зачем он рейдерам? Ведь они могли бы и без него с оружием в руках захватить беженцев.
– Нет, не могли… – Фишер выругался, споткнувшись о прошмыгнувшую под ногами крупную крысу. – Завязалась бы перестрелка, ведь у ваших наверняка имелось оружие, даже у женщин. Непременно кто-нибудь погиб бы. У работорговцев, между прочим, каждый человек на счету. Кроме того, во время боя велика вероятность повреждения живого товара. Одним словом, мутант-союзник здорово экономит силы и нервы.
Вдалеке забрезжил неясный свет, послышались голоса. Наемник выключил фонарь. Карел услышал, как в темноте звякнул металлический болт, вставляемый в арбалет. Теперь они двигались медленно, вжавшись спинами в тюбинги туннеля, давно обжитые холодными безжизненными проводами.
* * *
Яркий свет бил из прожектора, установленного на моторизированной дрезине. Рейдеры грузили связанных женщин. Плененных детей нигде видно не было. Будто подслушав чужие мысли, наемник нервно зашептал:
– Как правило, дрезин у них две: на первой отправляют детей, на второй перевозят женщин. В этот раз всем места определенно не хватит, часть ублюдков пойдет по путям пешком.
– Я не вижу мутанта.
– Он там, я чувствую эту тварь. Его не пустят на дрезину, пойдет к рейдерской базе своим ходом.
– А где она находится? – спросил Музыкант, но Фишер ему не ответил.
Дрезина медленно покатилась по ржавым рельсам. Как и предполагал наемник, пятеро рейдеров остались в туннеле, и Карел, наконец, смог рассмотреть среди них сутулую фигуру мутанта.
– Ну, вот и все… – наемник дождался, когда громко переговаривающиеся работорговцы тронутся в путь, затем снова включил фонарь и, положив арбалет на шпалы, стал меланхолично привинчивать к анему извлеченный из кармана разгрузки оптический прицел. – У тебя есть хоть какое-нибудь оружие кроме той гомерической рухляди, что я выкинул на станции?
Музыкант молча снял из-за спины гитарный кофр и, отстегнув блестящие замки, извлек на свет изящную СВД.
Фишер тихонько присвистнул:
– И ты по-прежнему утверждаешь, что не являешься тем человеком, о котором я тебя недавно спрашивал?
– Возможно, он мой однофамилец, – безразлично пожал плечами Карел, возвращая заметно полегчавший кофр за плечо.
– Кличка и фамилия – разные вещи.
– А по мне так один хрен…
– Тебе, конечно, виднее… – не стал спорить наемник. – Ну а винтовку зачем в кофре таскаешь? Неудобно ведь. Такую крутую штуку лучше всегда держать под рукой.
– В том-то и дело, – грустно вздохнул Карел. – СВД – очень дорогое и редкое оружие, многие захотят заполучить его, так что лучше лишний раз ствол не светить. Меня уже один раз пытались убить из-за винтовки, с тех пор я и обзавелся кофром…
* * *
– Зажмурься и отвернись! – прикрыв лицо рукавом, Фишер метнул в туннель световую гранату.
Резкий хлопок ударил по ушам. Музыкант успел зажмуриться, но яркая вспышка прошла сквозь веки. Пред глазами заплясали красные круги.
– Я же сказал отвернуться, мать твою! – зло выругался наемник, спуская тетиву арбалета. – Сейчас добавим немного света…
– Что там у тебя, сигнальная ракетница?
– Она самая… хотя и самодельная…
Шипящая ярко-красная стрела пронзила густой мрак туннеля, вонзившись в грудь слепо шарящего перед собой работорговца. Человек закричал и, нелепо взмахнув руками, упал на спину. Впившаяся в тело красная свеча продолжала неистово гореть.
– Мое изобретение! – с гордостью сообщил ошарашенному Карелу невероятно довольный собой Фишер.
Рейдеры открыли огонь вслепую. Высекая бетонное крошево, пули яростно вгрызались в бока тюбингов. Лежащий на шпалах Карел поймал в прицел снайперки голову ближайшего врага, вжавшегося спиной в обвитую кабелями стену. Блики красного света от догорающей ракеты окрашивали место битвы в кровавый потусторонний свет. Палец мягко утопил спусковой крючок. Голова работорговца взорвалась черными брызгами.
– Что с мутантом? – Музыкант повернулся к перезаряжающему арбалет Фишеру.
– Готов! – рассмеялся наемник, отправляя в полет очередной смертоносный болт.
– Убит?
– Почти…
– В смысле?
– Ранен!
– В этакой темноте?
– А у меня глаза, как у кошки!
Заградительный автоматный огонь неожиданно прекратился.
– Чистяк, кидай гранату! – донеслось из туннеля.
Похоже, к работорговцам возвращалось зрение.
– Так завалит же всех на хрен…
– Кидай, говорю!
– А вот это уже совсем плохо! – отложив в сторону арбалет, Фишер вскочил на ноги.
Выхватив из-за спины два пистолета, матерящийся на чем свет стоит наемник открыл огонь по-македонски:
– Сдохните, суки-и-и-и!..
– Пижон! – усмехнулся Карел, снимая очередного рейдера, прячущегося за телом убитого арбалетным болтом напарника.
– А, гады!.. – взрыкивающе донеслось из туннеля.
Судя по всему, подземный «Рэмбо» сцепился врукопашную с одним из рейдеров.
Изучив через оптический прицел винтовки неподвижные тела, Музыкант осторожно двинулся к месту стремительной расправы.
Однако сражаться было уже не с кем.
Забрызганный кровью Фишер вырезал из остывающих трупов драгоценные арбалетные болты.
* * *
Красная сигнальная свеча догорела, и наемник в очередной раз включил мощный фонарь, с удовольствием рассматривая корчащегося между рельсами Толкача.
Карел подошел к тихо подвывающему мутанту. Пинком перевернул тварь набок и коротко спросил:
– Где мой сын?
Толкач не ответил. Музыкант присел рядом, потянувшись к скрывающему лицо выродка капюшону.
– Не надо, – остановил его Фишер, и рука Карела замерла в воздухе. – Не советую этого делать.
– Но почему?
– Во-первых, мутант не может говорить, хотя все понимает. Во-вторых, лицо Толкача лучше не видеть. Знаешь древнегреческий миф о Медузе Горгоне?
– Знаю!
– Вот то-то же! Ублюдок недаром прячет свое мерзкое обличье под капюшоном.
– И ты действительно в это веришь?
– Верю во что?
– В то, что тот, кто увидит его лицо, превратится в камень?
– Ты хочешь проверить это на собственном опыте?
Музыкант все понял и, отойдя от мутанта, принялся обыскивать трупы работорговцев. Тем временем наемник, повесив за спину арбалет, снял с пояса широкий разделочный тесак и, став на колени рядом с раненой тварью, нанес ей мощный удар в горло. Толкач издал сдавленный хлюпающий звук, забрызгав морщившегося Фишера черной кровью.
– Если брезгливый – лучше не смотри… – предупредил наемник. – Я должен отрезать голову. Кстати, ты зря его расспрашивал насчет сына, он не может связно говорить.
Карел отвернулся, и через пятнадцать минут все было кончено. Голова мутанта благополучно перекочевала в специальный брезентовый мешок. Перемазанный кровью, но необычайно довольный наемник по-дружески хлопнул Музыканта по плечу:
– А ты, как посмотрю, боевой парень! Значит, не пропадешь! То, что сына твоего рейдеры забрали, плохо, но главное, он жив. Ты спрашивал про базу… Честно говоря, не знаю, где она. По вполне объяснимым причинам работорговцы тщательно скрывают место своей постоянной прописки. Я возвращаюсь к Южному, у меня кое-какие дела, но напоследок дам тебе совет: не ходи пока к Рынку. Там в последнее время какая-то непонятная чертовщина творится. Повремени хотя бы сутки.
– А как же дрезины? – удивился Карел. – Они ведь ушли как раз в том направлении?
– Рейдеры знают обходной маршрут. Там дальше служебный туннель, идущий прямо к управлению метрополитена. Можно, не заходя на Центральный Рынок, выйти прямо к Советской.
– Спасибо за совет!
– Предупрежден, значит, вооружен, так ведь? – улыбнулся наемник. – Надеюсь, ты найдешь сына. Прощай!
Привязав сумку с головой убитого мутанта к поясу, Фишер медленно побрел обратно к вокзалу.
* * *
Карел не послушался совета наемника. Данька не мог ждать ни одной лишней минуты, потому что каждая из них стоила целой жизни. Он знал, отец рано или поздно придет за ним, он был в этом уверен.
Центральный Рынок выглядел вполне обычно, хотя Музыкант после Катастрофы никогда здесь не бывал. Облицованные мрамором стены заброшенной станции светились в темноте призрачным синим светом, и если присмотреться, то можно разобрать удивительное мельтешение маленьких полупрозрачных светлячков. Пятнадцать высоких колонн, напоминающих олимпийские факелы, поддерживали высокий потолок. Станция строилась открытым способом, от поверхности ее отделяли каких-то полметра. Центральный Рынок был абсолютно безлюден, пол покрывал толстый слой пыли.
Поднявшись на платформу по дребезжащей чугунной лестнице, Карел собрал с одной из колонн немного съедобной плесени, соскребая ножом влажные, пахнущие свежими огурцами комочки. Подкрепившись, он дошел до противоположного конца перрона и вновь спустился на пути к зеву очередного туннеля, над которым висели давно не работающие электронные часы. Но что-то заставило в последний момент обернуться. Обернуться до того, как он погрузился в обволакивающий мрак ведущего к Советской темного железнодорожного перехода.
Центральный Рынок больше не был пустым. В сумрачном синем свете перрон наводнили суетящиеся люди. Торговали оружием жуликоватого вида лоточники, дымились над маленькими жаровнями тушки нанизанных на стальную проволоку крыс, у дальней лестницы, ведущей к пропускным автоматам, играл на аккордеоне всклокоченный старик безумного вида. Рядом со стариком стояли двое широкоплечих мужчин в комбинезонах радиационной защиты, поверх которых надеты неудобные громоздкие бронежилеты. Один из сталкеров слегка притоптывал ногой в такт наверняка незамысловатой мелодии. И все это – в абсолютной, гробовой тишине. Призраки давно погибших людей продолжали упорно имитировать прежнюю жизнь.
По слухам, увидевший их обречен на скорую смерть.
Карел спокойно вошел в туннель. Он не верил глупым россказням. Не имел права верить. Потому что где-то там, в вечной пустоте подземного лабиринта Миноса, его ждал потерянный сын.
Часть 1
Станция «Жизнь»
Глава 1
Тринадцатый форт
Харону снился сон.
Странное сновидение меньше всего походило на болезненный кошмар, но это был именно кошмар. Для него. Ни для кого другого. Его личный маленький ад. Персональная пыточная. Огромный, бесконечный, утренний парк заливает яркий янтарный свет. Под ногами вкрадчиво шепчет желтая листва, ласкаемая порывами прохладного осеннего ветра. От стволов обнесенных золотом деревьев рябит в глазах. Это тот мир. Навеки утраченный. Куда нет возврата. Куда невозможно попасть. Мир, глубоко погребенный в памяти тех, кто еще мог вспоминать. Кто не утратил надежды.
Но надежды на что?
Нет, его обманули. Грязно, подло обманули. Кто-то изощренно издевался, с хитрым прищуром глядя откуда-то сверху, где нет лазурной синевы, а есть только чернильно-черная пустота.
Харон быстрым шагом шел вдоль парковой аллеи. Вот он, обман. Минорная диссонансная нота. То, что в корне меняло всю картину, нарушало гармонию, пятнало идиллическое прошлое.
На парковых скамейках сидели мертвецы в истлевшей одежде: мужчины, женщины, дети Иссохшие лица, перекошенные черные рты. Высохшие мумии, нелепые куклы, изготовленные неведомым маньяком. Грубые манекены, созданные во имя неизбежной и совершенной смерти.
Харон остановился. Он знал – на небо нельзя смотреть. Мужчина представлял его бескрайним голубым океаном. Темно-голубым, потому что вокруг царит осень. Но это лишь еще один подлый обман. Потому что неба над головой на самом деле нет, и стоит ему только задрать голову… Нет, не сейчас. Он должен еще раз увидеть их. И только тогда… можно… уйти. На время. Пока он снова неизбежно не окажется здесь.
Мертвецы на скамейках ждали.
Ждали, что Харон сделает следующий шаг.
И он его сделал…
* * *
Молодая симпатичная женщина сидела на самой дальней скамейке. Длинные русые волосы скрывали лицо. Женщина держала в руке мобильный телефон, что-то внимательно высматривая на светящемся экране. Рядом с матерью болтал ногами в маленьких красных сандаликах жизнерадостный пухлощекий мальчишка с голубыми глазами. С такими же глазами, как и у сидевшей рядом женщины. Харон подошел ближе. Он хорошо знал, что сейчас должно произойти. Но они выглядели такими настоящими, такими живыми. Мальчик смотрел сквозь него, будто Харон был бестелесным призраком. Да он, наверное, и был призраком. Нелепым, бесполезным призраком, пришедшим… Откуда? Из прошлого? Нет, скорее, из страшного беспросветного будущего. Что бы они делали в том мире, где жил он? Смог бы Харон их защитить?
Наверное, да.
Но что бы то была за жизнь?
Мужчина протянул руку, касаясь густых волос женщины, и волшебство пропало. За мгновение до того, как он смог что-то почувствовать, окружающий мир стремительно изменился. На тонких бледных запястьях жены открылись ярко-красные рты, кровь медленно растеклась, пятная белоснежную кожу. Лицо улыбающегося сына покрылось сеточкой черных разводов, глаза провалились. Харон закричал, заметив периферийным зрением, что мертвецы на скамейках пришли в движение. Нужно бежать. Нужно посмотреть на небо. И он посмотрел. И черная пустота засосала его, будто ревущий речной поток невесомую щепку…
* * *
Происходило что-то невероятное. Он оказался под землей. Харон понимал, что все еще спит и теперь видит сон про метро. Такое с ним происходило, пожалуй, впервые. Сколько он себя помнил, ему ни разу в жизни не снились туннели. Другим да, но только не ему. И вот этот странный момент настал.
Харон сразу узнал станцию. Южный Вокзал. Заброшенное, пользующееся дурной репутацией место, где слишком много радиации и необъяснимых ментальных атак стихийного характера. Уродливая, никому не нужная станция. Сталкеры часто используют ее, чтобы срезать путь и обойти завалы на поверхности. Говорят, им удобно. Ну, хоть какая-то польза. За эскалатором короткая платформа, по бокам широкие колонны, вызывающие стойкое чувство клаустрофобии. Клаустрофобия. С этой болезнью в метро не выжить. Или выжить все-таки можно, медленно и неотвратимо сходя с ума? Интересная теория, но проверить некому.
В конце платформы тупик. Синие ржавые решетки. Двери в служебные помещения распахнуты. На перронах расположились люди. Горят чадящие костры, марая низкие своды. Сквозняк вытягивает черный дым в туннели, где происходит что-то страшное. Харон не видит, что именно, но чувствует: люди ждут, пока опасность минует. Неведомый оператор уводит камеру вправо. Вот давно не работающие электронные часы, невдалеке один из костров. У огня интересная пара – длинноволосый мужчина в кожаном плаще и мальчик лет десяти – двенадцати. Мальчик сидит на черном гитарном кофре. Сердце Харона вздрагивает. Неужели после Катастрофы каким-то чудом сохранились музыкальные инструменты? Что, если там электрогитара? Одна из тех, что он собрал собственными руками? В той жизни, когда был простым человеком, а не перепуганной, вечно трясущейся загнанной крысой.
– Запомни лицо!
Тихий, лишенный интонации шепот звучит внутри головы, зудящим эхом отдаваясь от задней стенки черепной коробки. Он не просит, а приказывает, и противиться, казалось, невозможно. Немыслимо. Противоестественно.
– Чье лицо?
Собственный голос кажется хрипом умирающего. Невидимый собеседник не отвечает. Каким-то седьмым чувством Харон осознает – внизу у костра отец и сын. Отец читает мальчишке книгу с оторванной обложкой. Звука нет. Длинноволосый беззвучно открывает рот, ребенок улыбается. Чье же лицо нужно запомнить? Мальчика? Отца? И тут он замечает тень. Черную, постоянно меняющуюся субстанцию, напоминающую зыбкими очертаниями сутулую человеческую фигуру. Тень зловеще нависает над мальчиком, и от нее исходит поток такого холодного ужаса, что Харону становится страшно.
– Не оглядывайся… – хрипло кричит он, понимая, что его не услышат. – Пожалуйста, только не оглядывайся…
Но мальчишка и не думал оглядываться, увлеченно слушая отца.
Черная тень хищно клубится за спиной ребенка, страстно желая поглотить его и одновременно – не в силах коснуться.
– Убирайся прочь, тварь… – Харон изо всех сил рванулся к клубящейся тьме и в следующее мгновение окончательно проснулся.
* * *
Сердце выскакивало из груди. Будто черная взбесившаяся птица рвалась на свободу из непрочной клетки в последний роковой полет. Харон представил, как крупный черный ворон, роняя с крыльев багровые капли, стремительно выскальзывает из его раскрытых ребер. Ворон. Кое-кто в прошлом считал эту умную птицу проводником в царство мертвых – уж очень она любила выклевывать глаза мертвецам. Во что сейчас превратились выжившие после Катастрофы особи, лучше не думать.
Рука нашарила в кармане рубашки коробочку с нитроглицерином. Бесценное сокровище, стоившее баснословное количество патронов. Срок годности давно вышел. Плацебо? Пусть даже так.
Мягкий желатиновый шарик скользнул в рот. Зубы сомкнулись, давя оболочку. Сейчас, еще немного. Все…
Харон приподнялся на локтях, вглядываясь в царящую вокруг абсолютную тьму. Затем дрожащей рукой зажег масляную лампу, робко окрасившую призрачным светом маленькое жилище. Сколоченная из грубых фанерных листов комната, примостившаяся в дальнем углу облюбованного людьми супермаркета, считалась пределом роскошных апартаментов для гражданских. В более просторном помещении жил разве что полковник Глеб Шмелев с семьей – глава форта № 13 и бессменный лидер группировки военных со странным названием «Лимб». Хотя почему странным? Просто полковник оказался весьма остроумным человеком. Назвать группировку именем одного из кругов Дантового ада мог только тот, кто хорошо понимал, где и зачем все оказались после того, как собственными руками уничтожили отнюдь не идеальный, но все равно дивный мир. Ко всему Шмелев еще и весьма начитанная личность. Среди профессиональных военных такое редкость. Хотя что на самом деле знал о них Харон, чтобы иметь право так судить?
* * *
Кем был Харон до Катастрофы? Довольно известным харьковским гитарным мастером. Лучший ученик знаменитого питерца Евгения Логинова. Многие местные группы играли на его инструментах: от легендарных «КПП» до не менее легендарных тяжелых металлических команд, которыми всегда славилась Слободская Украина. В общем-то и свою кличку он получил за фанатичную любовь к мрачной тяжелой музыке. Но все это осталось в бесконечно далеком мертвом прошлом.
Харон выбрался из теплого спального мешка. В широком осколке зеркала, прикрученном к фанерной стенке медной проволокой, отразился немолодой седобородый мужчина: густые, тронутые серебром волосы ниспадают на плечи, высокий лоб, хмурый взгляд глубоко запавших черных глаз. Так, наверное, мог бы смотреть старый, изгнанный из стаи волк. Или шакал? Последнее уже зависит от обстоятельств. Сорок восемь лет. По меркам нового враждебного мира, где едва доживали до тридцати, – огромный возраст. Почти старик. Почти. Но не уже.
На часах пять тридцать утра. Через полчаса на полную мощность заработает дизель-генератор, начнется очередной постылый однообразный день. Харон пригладил волосы и, отвернувшись от зеркала, сел на старую скособоченную табуретку в углу. Говорят, смотреться в разбитое зеркало – плохая примета. Что ж, в его обстоятельствах любая плохая примета – полная ерунда. Что может быть хуже того места, в котором он живет? Что может быть страшнее нового мира? Что может быть ужаснее того, что произошло со всеми людьми? Смерть? Сейчас это, пожалуй, благо, избавление, милосердие. Почему люди до сих пор цепляются за жалкое никчемное существование? Возможно, они больны. Неизлечимо больные мазохисты, пораженные, ко всему прочему, психическим недугом шизофренического оптимизма. М-да, оптимизм в подобном месте… и впрямь психическая болезнь.
До запуска генератора тридцать минут.
Харон вспомнил недавний сон. Нет, не тот, что с яркой солнечной аллеей, а другой, про метро. Что-то подсказывало: у сна в скором времени появится интересное продолжение. Невидимая, натянутая в окружающем пространстве струна томительной неизбежности, наконец, лопнула и теперь грядет страшная катастрофа. И что бы ты ни делал, неизбежный конец невозможно отсрочить. Скверное предчувствие? Да, это оно. Старый матерый волчара никогда не ошибается, хотя и обречен до конца жизни подбирать объедки, превратившись в недостойного лесного падальщика. Ну и образ, мать-перемать! Харон знал, первый сон неразрывно связан с фотографией, которую он хранит столько лет. Вот и сейчас, бережно взяв с полки потрепанный томик Кортасара, вынул из книги прямоугольный квадратик цветного окна в прошлое.
…На маленькой яркой фотографии счастливые беспечные люди. Мужчина, женщина и маленький ребенок лет пяти. Люди счастливы, они беззаботно улыбаются в объектив нацеленной камеры. Вокруг море зелени. Возможно, какой-то парк. Вероятно, весна. Неправдоподобно насыщенные солнечные лучи подсвечивают багряным золотом волосы смеющейся женщины. Кусочек чьей-то хрупкой жизни. Отец держит жизнерадостного малыша на руках. Мужчина высокий и могучий. Он уверен в том, что сможет защитить сына. Малыш ничего не боится, потому что рядом с ним мать и отец. Такие красивые, молодые, сильные. Они как древние боги, как яркий солнечный свет, они будут всегда, и ничто не способно разрушить эту связь, запечатленную на маленьком кусочке картона. Они вечны…
Двое из троих людей на фотографии давно мертвы. Мертвы, как и Харон. Но он, в отличие от них, не ушел, превратившись в живого мертвеца, выжженного изнутри, трухлявого зомби. И если бы не тот дар, который он нес в себе и который так необходим другим людям, он бы давно отправился вслед за теми, кого однажды не по собственной воле потерял. Потерял еще в той, другой, благополучной жизни. Но он не имеет права уйти. Во всяком случае пока, потому что он апологет. Один из немногих, чье существование в новом мире небесполезно.
И уже только ради этого стоит жить.
Мужчина снова взглянул на наручные часы. Еще двадцать минут. Можно попробовать немного расслабиться. На длинной полке рядом с книгами покоилась бесценная коллекция компакт-дисков. Вернув Кортасара на место, Харон выдернул из стопки квадратную пластиковую коробку. На черно-белой обложке статуя лесного оленя, на заднем фоне облетевшие мертвые деревья. Американская группа «Agalloch», короли эмбиент-дума. Альбом «The Mantel» маленький атмосферный шедевр. Обложка отдавала студеным январским холодом, тем же холодом отдавала и бесконечно глубокая мрачная музыка. Почти идеальное сочетание безысходности, тлена, тщетности и бессмысленности человеческого бытия. Надгробный камень надежды.
Блестящий кругляш мягко скользнул в CD-плеер, щелкнула серебристая крышка. Апологет надел старые, замотанные в нескольких местах прозрачным скотчем наушники, нажимая отполированную до блеска кнопку «play». Окружающий мир на время исчез, а в душу вполз обманчиво-ласковый вечный бессмертный холод.
* * *
Они появились не сразу. О них долгое время никто ничего толком не знал. Уникальный дар апологетов обнаружился случайно, когда никому не известная хрупкая девушка, выставив перед собой руку, смогла остановить поток обезумевших тварей, рвущих на куски все живое. Она и сама не поняла, зачем спустилась вниз на заброшенную станцию. Просто, подчиняясь внезапному порыву (страх? наитие? безумие?), вышла к туннелю метро, став на пути приближающейся неотвратимой смерти. Когда она вернулась на поверхность в сопровождении единственного выжившего бойца, суровые, закаленные в боях солдаты «Торговой Конфедерации» преклонили колени перед незнакомкой, спасшей их форт. Так началась история апологетов. Еще через какое-то время выяснилось: таких людей несколько. Точное количество неизвестно, поскольку информация тщательно скрывалась. Говорили, что люди с уникальным даром объединены в некий таинственный Круг и что Кругом управляет апологет по кличке Овод. Никто не знал этого человека в лицо, даже члены самого Круга.
