© Дементьев А. Д., 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
Был долог путь к тебе
И труден.
Ловил я каждый миг любви.
И наши праздничные будни,
И взгляды нежные твои.
Нас город разлучал ночами.
Горели порознь огни.
Я жил в надежде и печали.
А ты до встреч считала дни.
И мы вернулись из былого
В свои грядущие года.
И я в тебя влюбляюсь снова,
Сильней, быть может,
Чем тогда.
И все вокруг неповторимо.
Не потому ль, что рядом ты.
Сгорают зори, тают зимы,
И для тебя цветут цветы.
Есть в Библии волшебная строка —
«Бог создал чудо из ребра Адама…»
И Ева, как библейская реклама,
Глядит с картин в грядущие века.
И замер рай от встречи с красотой.
Мир покорен видением прекрасным.
И нет покоя ни годам, ни расам
От женщины, рожденной сказкой той.
И расступилась перед нею тьма…
В какой бы образ Ева ни рядилась,
Она всегда и таинство, и милость,
И добрый свет для сердца и ума.
Я счастлив жить под этою звездой,
Где каждое мгновение нежданно.
Я нежно Еву называю Анной…
И Небо повторяет шепот мой.
Ане
Нам нельзя расставаться
Ни на час, ни на миг…
Мне не надо оваций,
Новых песен и книг,
Если нет тебя рядом,
Твоих слов, твоих глаз.
Словно кто-то все спрятал,
Что так радует нас.
Нам нельзя расставаться.
А иначе беда.
Я, как грустный Гораций,
Ухожу в никуда,
Где ни света, ни рая,
Только хлад декабря.
И я вновь умираю
В ожиданье тебя.
Потому что в разлуке
Боль находит меня.
И растеряны звуки,
И стихи без огня.
И в душе моей пылкой
Радость катится вниз…
Лишь с твоею улыбкой
Возвращается жизнь.
2014
Человек не должен быть одинок.
Одиночество сердце ранит.
Я и дня бы прожить не мог,
Если б не было рядом Ани.
Если б не было мне звонков
От моих дочерей и внуков.
Если б мой осторожный зов
Понапрасну в душе аукал.
Человек не должен быть одинок…
У соседа в притихшей даче
Рядом только огромный дог
И надежность в глазах собачьих.
Никого в доме больше нет.
А верней – никого не стало.
Пронеслось мимо столько лет,
И душа уже ждать устала.
Вновь над дверью звонит звонок.
И сосед узнает мой почерк…
Человек не должен быть одинок
В этом хаосе одиночеств.
2014
Под вечер дома стол накрою
И водружу коньяк на стол.
Поставлю баночку с икрою,
Что я в загашнике нашел.
Поднимут головы тюльпаны,
Как будто на дворе весна.
И если вдруг я ждать устану,
То пригублю из стакана́.
И закушу простой оливкой.
Присяду около огня.
А ты войдешь такой счастливой,
И счастьем озаришь меня.
Я обниму тебя…
Как будто
Не виделись мы много дней.
И прошепчу в тиши —
«Анюта,
Ну, проходи к столу скорей…»
У нас ни повода, ни даты,
Обычный вечер декабря.
Наверно, сердце виновато,
Что мне так плохо без тебя.
2014
Я все с тобой могу осилить
И все могу преодолеть.
Лишь не смогу забыть Россию,
Вдали от дома умереть.
Как ни прекрасна здесь природа,
И сколько б ни было друзей,
Хочу домой.
И час исхода
Неотвратим в судьбе моей.
Когда вернемся мы обратно
В свои российские дела,
Я знаю, что ты будешь рада
Не меньше, чем уже была.
Но вдруг однажды к нам обоим
Придет во сне Иерусалим…
И если мы чего-то стоим,
Мы в то же утро улетим.
И, окунувшись в жаркий полдень,
Сойдем в библейскую страну.
И все, что было с нами, —
Вспомним.
И грусть воспримем, как вину.
1999
Т. Ф. Пирожковой
Какое-то таинственное время:
Знать не дано, что ждет нас впереди.
То ли продлится пасмурное бремя
Всех тягостей, что встали на пути.
То ль разрешатся все проблемы века,
И просветлеют судьбы и страна.
…Вчера в лесу вдруг распушилась верба,
Хотя еще не началась весна.
Наверно, это добрый знак Природы,
И потому среди забот и дел
Вновь повторятся радостные годы,
И не обманет наступивший день.
2014
Наступил наш юбилейный год…
Мы его отпразднуем однажды.
В день, когда последний снег сойдет
И пробьется к свету первый ландыш.
Юбилей – заветное число.
Грусть и радость – на одной странице.
Грустно потому, что все прошло.
Радостно, поскольку все продлится.
Но велик любви моей запас.
И судьба не обойдет нас чашей.
Все былое – остается в нас.
Все проходит – заново начавшись.
Нас с тобой венчал Иерусалим.
И пока ты рядом – жизнь неповторима.
Признаюсь в любви Иерусалиму,
Потому что здесь и я любим.
Этот город, как великий дар,
Принял я в свою судьбу и память.
И пока его улыбка с нами,
Мне не страшен никакой удар.
Мне не страшно встретиться с бедой,
Лишь бы ты была со мною рядом.
Лишь бы город доброты не прятал, —
Наше счастье под его Звездой.
Мы с тобою до последних дней
Под охраной города Святого.
Я хочу в тебя влюбиться снова,
Хоть нельзя уже любить сильней.
Мир тебе, Святой Иерусалим,
Озаривший светом наши души.
И пока ты рядом —
День грядущий,
Как твой взгляд, вовек неповторим.
1997. Иерусалим
На скалах растут оливы.
На камне цветут цветы.
Живут средь камней олимы[1],
Как рядом со мною – ты.
Я твой нареченный камень,
Крутой и надежный грунт.
Попробуй меня руками —
Почувствуешь, как я груб.
Но весь я пророс цветами.
И нежностью их пророс.
Со мной тебе легче станет
В минуты ветров и гроз.
Я твой нареченный камень,
Согретый огнем любви.
Когда же мы в бездну канем,
Ты вновь меня позови.
1998. Иерусалим
Марине
Я лишь теперь, на склоне лет,
Истосковался о минувшем.
Но к прошлому возврата нет,
Как нет покоя нашим душам.
Да и какой сейчас покой,
Когда в нас каждый миг тревожен.
Несправедливостью людской
Он в нас безжалостно низложен.
Прости, что столько долгих лет
Мы жили на широтах разных.
Но ты была во мне, как свет,
Не дав душе моей угаснуть.
И как бы ни были круты
Мои дороги, чья-то ярость, —
Я помнил – есть на свете ты.
И все плохое забывалось.
1993
Наташе
Я не знаю, много ль мне осталось…
Знаю – долгой не бывает старость.
Впрочем, сколько ни живи на свете,
Что-то продолжать придется детям.
Например, вернуть друзей забытых,
Что погрязли в славе иль обидах.
Дать понять врагам, что не простил их.
Я при жизни это был не в силах, —
То ли доброта моя мешала,
То ли гнев мой побеждала жалость…
Я не знаю, сколько мне осталось.
Лишь бы не нашла меня усталость —
От друзей, от жизни, от работы.
Чтоб всегда еще хотелось что-то.
1998
Ане
Я счастлив с тобой и спокоен,
Как может спокоен быть воин,
Когда он выходит из битвы,
В которой враги его биты.
Мы вновь возвращаемся в город,
Где серп в поднебесье и молот.
Давай же – серпом своим действуй
По барству, по лжи и лакейству.
А там по традиции давней
Я молотом с маху добавлю.
Нам так не хватало с тобою
Российского ближнего боя!
Не все наши недруги биты,
Не все позабыты обиды,
Кому-то по морде я должен…
И что не успел – мы продолжим.
2001
Зурабу Церетели
Адам и Ева были так наивны
И так чисты в желаниях своих,
Как непорочны перед небом ливни,
Когда земля благословляет их.
Все начиналось с яблока и Змея.
Былые годы стали вдруг пусты…
И, поразив рай красотой своею,
Сошла на землю жрица красоты.
Все начиналось горестно и трудно —
С греховной и таинственной любви.
Но жизнь явилась как начало чуда
И отдала им радости свои.
Спасибо Змею за его коварство,
За искушенье вдоволь и чуть-чуть…
На все века – и поражай, и властвуй,
Прекрасная греховность наших чувств.
В нас нет стыда, когда любовь во имя
Волшебных чар и радости людской.
И в наших генах буйствует поныне
Земная страсть, сменившая покой.
И мы уходим в древний мир преданий,
В метафоры пророческих камней.
И, не боясь вины и оправданий,
Чужую жизнь мы чувствуем своей.
2003
Алексею Пьянову
Я сбросил четверть века,
Как сбрасывают вес.
Луч из созвездья Вега
Ко мне сошел с небес.
И высветил те годы,
Что минули давно,
Где жили мы вольготно,
И честно, и грешно.
Еще в стране порядок,
И дальние друзья
Душою с нами рядом,
Как им теперь нельзя.
Еще у нефти с газом
В хозяевах – страна.
И нет гробов с Кавказа,
И не в чести шпана.
Еще читают книги
В трамваях и метро.
И не сорвались в крике
Ни совесть, ни добро.
Как жаль, что все распалось…
И братская земля
Теперь в крови и залпах.
И надо жить с нуля.
И все мои потери,
И горести твои
Уже стучатся в двери
С угрозой: «Отвори!»
Я сбросил четверть века
И ощутил себя
Азартным человеком,
Сорвавшимся с седла.
2001
Иосифу Кобзону
Нелегко нам расставаться с прошлым,
Но стучит грядущее в окно.
То, что мир и пережил, и прожил, —
Музыкой твоей освящено.
Жизнь спешит… Но не спеши, Иосиф.
Ведь душа по-прежнему парит.
Твой сентябрь, как Болдинская осень,
Где талант бессмертие творит.
Ты сейчас на царственной вершине.
Это только избранным дано.
То добро, что люди совершили, —
Музыкой твоей освящено.
Вот уже дожди заморосили.
Но земле к лицу янтарный цвет.
Без тебя нет песен у России.
А без песен и России нет.
1997
Николаю Сличенко
Возраст никуда уже не денешь.
Ни продать его, ни подарить.
Нет такого бартера и денег,
Чтоб вернуть утраченную прыть.
Не считаю прожитые годы.
Возраст – состояние души.
Правда, ломит спину в непогоду
И пешком не мерю этажи.
Но когда искусство призывает —
В наших душах вспыхивает свет.
Кто тебе тогда года считает…
Возраста у вдохновенья нет.
1999
Ане
Сколько спотыкался я и падал,
Только чтоб не разминуться нам!
И пока мы вместе,
И пока ты рядом —
Наша жизнь угодна Небесам.
И за этот долгий путь к надежде
Бог вознаградил мои труды:
Старые друзья верны, как прежде,
И враги слабеют от вражды.
Я не Нострадамус и не Мессинг.
Мне не предсказать своей судьбы.
Знаю лишь одно: пока мы вместе,
Будет так, как загадали мы.
Сколько б годы нам ни слали на дом
Горестей, испытывая нас,
Верую лишь в то – пока ты рядом,
Нам судьба за все добром воздаст.
Я не знаю, мало или много
Впереди у нас счастливых лет.
Но пока мы вместе – не предаст дорога,
Не устанет сердце, не сгорит рассвет.
2001
Илье Глазунову
В художнике превыше страсти долг,
А жизнь на грани радости и боли.
Но чтобы голос Неба не умолк,
Душа не может пребывать в неволе.
Твой перекресток – словно тень Креста.
Пойдешь налево – поминай как звали.
Пойдешь направо – гиблые места.
А позади молчание развалин.
Но ты остался возле алтаря.
И кто-то шепчет: «Божий раб в опале…»
Другие, ничего не говоря,
Тебя давно на том Кресте распяли.
Минует жизнь… И ты сойдешь с Креста,
Чтоб снова жить неистово в грядущем.
И кровь твоя с последнего холста
Незримо будет капать в наши души.
В художнике превыше страсти долг.
Превыше славы – к славе той дорога.
Но чтобы голос Неба не умолк,
Душа должна возвыситься до Бога.
1992
Анатолию Алексину
Гадаю по книге поэта…
Страницу открыв наугад,
Вхожу в чье-то горькое лето
И в чей-то измученный взгляд.
Мне грустно от этих страданий,
От боли, идущей с лица.
И я, позабыв о гаданье,
Читаю стихи до конца.
И вновь открываю страницу,
Чтоб сверить с судьбою своей
Летящую в прошлое птицу
Среди догоревших огней.
Гадаю по книге поэта,
А кажется – просто иду
По улице, вставшей из света,
Хранящей ночную звезду.
По жизни, ушедшей куда-то,
И памяти долгой о ней.
Иду, как всегда, виновато
По горестям мамы моей.
И весь я отныне разгадан,
Открыт, как вдали облака.
Иду от восходов к закатам,
Пока не погаснет строка.
2000
Александру Шилову
Ты любил писать красивых женщин,
Может, даже больше, чем пейзаж,
Где роса нанизана, как жемчуг…
И в восторге кисть и карандаш.
И не тем ли дорого искусство,
Что с былым не порывает нить,
Говоря то радостно, то грустно
Обо всем, что не дано забыть?
И о том, как мучился художник
Возле молчаливого холста,
Чтобы, пересилив невозможность,
Восходила к людям красота.
Сколько ты воспел красивых женщин!
Сколько их тебя еще томят…
Если даже суждено обжечься,
Жизнь отдашь ты
За весенний взгляд.
Потому что в каждый женский образ
Ты влюблялся, словно в первый раз.
Буйство красок – как нежданный возглас,
Как восторг, что никогда не гас.
Все минует…
Но твою влюбленность
Гениально сберегут холсты.
И войдут в бессмертье поименно
Все,
Кого запомнил кистью ты.
2001
Владимиру Суслову
Говорят, при рожденье любому из нас
Уготована участь своя.
Кто-то взял у отца синеву его глаз
И умчал с ней в чужие края.
Кто-то добрым характером в маму пошел.
Но не в славе теперь доброта.
Как бы ни был наш путь и тернист, и тяжел, —
Все равно жизнь – всегда высота.
Уготована каждому участь своя.
Я о милости Бога молю,
Чтоб в России не гибли ничьи сыновья.
Не скатилась надежда к нулю.
Будьте счастливы, люди, во веки веков,
Если даже все будни круты.
Отболят наши души от новых оков,
От позорных оков нищеты.
2003
Бырганым Айтимовой
В том, что рядом твое крыло,
Я, наверно, судьбе обязан.
Мне на светлых людей везло,
Как старателям – на алмазы.
Мне на светлых людей везло,
Как на музыку – речке Сетунь.
И, когда воцарялось зло,
Я спасался их добрым светом.
Говорят, чтобы сильным быть,
Надо, чтобы душа парила…
Ну, а мне по земле ходить,
У нее набираться силы.
И во власти земных красот
Время жизнь мою подытожит…
Мне на светлых людей везет —
Я ведь с ними светлею тоже.
2001, Тверь
Жоресу Ивановичу Алферову
Скучаю по Советскому Союзу.
Грущу по незабытым временам,
Когда впервые мне явилась Муза,
Когда душа молилась именам…
Мы были и доверчивы, и робки.
И простодушны были, и смелы.
Как мнут теперь нас на дорогах пробки,
Так мяли в прошлом властные углы.
Я не хочу возврата к давним страхам:
Под чьим-то взглядом петь или дружить.
Былая жизнь вдруг обернулась прахом.
Но что-то же под ним осталось жить.
Скучаю по Советскому Союзу.
Не по ТОМУ, что нам держал петлю,
А по ТОМУ, что подарил мне Музу.
И не сводил всю жизнь мою к рублю.
Скучаю я по молодости нашей,
Что не умела рвать завидный куш.
Скучаю по наивности вчерашней.
И по всеобщей родственности душ.
А ныне на экране взлет нежданный
Империи цинизма, страха, зла…
Я не хочу, чтоб с этого экрана
Мне прямо в душу чья-то кровь текла.
2008
И я живу в соседстве с завистью,
В ее безжалостном кругу.
Спасаясь, как Астафьев затесью:
«Да я вас всех видал в гробу…»
И эта ярость мимолетная
Не подведет меня и впредь.
Россия – как площадка взлетная,
Да только некуда лететь.
Какими ни были б пророчества, —
Здесь все мое – земля, нужда…
Здесь всенародно одиночество.
И так общительна вражда.
Не жду, чтобы лишила отчества
Меня заморская земля.
И здесь уже мне жить не хочется.
И ТАМ нет жизни для меня.
1992
Крещенскую полночь
Встречает нежданно метель…
И кружится снег
Посреди колокольного звона.
Вхожу в неземную его акварель,
Где небо склонилось
Над миром влюбленно.
Крещенская полночь —
Пора ожиданий и грез.
И светится Образ
Над нашей душой и молитвой.
И в очищенье невидимых слез
Все горькое в нас
Прощено и забыто.
2009
Прости, что я в тебя влюблен
Уже под занавес, в финал…
Всю жизнь блуждая меж имен,
Я на твое их поменял.
Я выбрал имя неспроста —
Оно из Пушкинских времен,
Из грустной музыки, с холста
И с чудодейственных икон…
Но полон тайн открытый звук…
Хочу понять – что он таит?
То ли предчувствие разлук,
То ль эхо будущих обид.
И, чтоб развеять этот страх,
Я повторяю имя вслух…
И слышу свет в твоих глазах
Так, что захватывает дух.
1998
Евгению Беренштейну
В то утро море неспокойно было,
И так шумел у берега прибой,
Как будто где-то батарея била,
И волны эхо принесли с собой.
Но вот встает мой давний кореш Женька
И медленно ступает на песок.
Вслед вытянулась тоненькая шейка.
Он краем глаза шейку ту усек.
Мы были с Женькой веселы и юны.
Нам шла тогда двадцатая весна.
Вот он на пену по привычке дунул
И в синий вал метнулся, как блесна.
О, сколько раз уже такое было:
И эта синь, и этот спор с волной.
Но как бы даль морская ни манила,
Он чувствует свой берег за спиной.
Волна то вскинет Женьку, то окатит…
И я плыву к нему наперерез.
И вот уже вдвоем на перекате
Мы брошены волною до небес.
А после, как с любительских открыток,
Выходим мы из кайфа своего.
И море провожает нас сердито,
Как будто мы обидели его.
И падаем на раскаленный берег
Среди бутылок «пепси» и конфет.
И в этот миг миролюбиво верим,
Что лучше моря счастья в мире нет.
1975
В.Е. Максимову
Как трудно возвратиться вдруг
В былую жизнь, к былым потерям.
А что там – ложь или испуг?
И дома нет – остались двери.
И что в минувшем – кроме книг,
Познавшим эшафот Главлита?
И кто услышит давний крик,
Сошедший в душу, как молитва?
Господь нам завещал терпеть
И не держать на сердце камень.
Пока бесспорна только смерть.
А жизнь по-прежнему лукавит.
И все ж спасибо за урок,
Что мы стыдливо извлекаем
Из ваших убиенных строк,
Уже забыв, а был ли Каин?
1993
Галине Вишневской
И даже выслали голос,
А имя снесли с афиш.
И жизнь ее раскололась
На прошлое и Париж.
Чужие моря и суши
Делила среди обид.
А как поделить ей душу,
Когда она так болит?
Пусть время за нас доспорит.
Но помню я до сих пор,
Как люди чужое горе
Легко возвели в позор.
Кто знал, как она страдала,
Лишив нас в недобрый час
Своей красоты и дара,
Печально лишаясь нас.
Но сердце, как верный берег,
Где музыка и друзья…
В Россию лишь можно верить,
А жить в ней давно нельзя.
1995
Что же ты, сын, наделал?
Что же ты натворил?
Ангел твой, будто демон,
Даже не поднял крыл.
Даже не попытался
Предотвратить беду.
Где он там прохлаждался
В райском своем саду?
Господи, Ты прости мне
Горькую эту речь.
Что ж не помог ты Диме
Жизнь свою уберечь?
Чем я Тебя прогневал,
Если в потоке зла
Эта немилость Неба
Душу мою сожгла?
29 августа 1996 года – День гибели сына
Душа моя —
Как тонущая лодка.
Вычерпываю боль,
А боль не убывает.
Наверное, со всеми так бывает,
Когда в судьбу нежданно
Входит смерть.
Я живу вне пространства.
Вне времени, вне адресов.
Я живу в бесконечности
Горя и боли.
Потому и не слышу родных голосов,
Вызволяющих душу мою из неволи.
Я пока эту боль побороть не могу
И, наверно, уже никогда не сумею.
Как пустынно теперь на моем берегу,
Навсегда разлученному с жизнью твоею.
Он тебе напоследок признался в любви.
Не словами, не взглядом,
А пулей шальною.
С этой жуткой минуты
Все будни твои
Поплывут по душе бесконечной виною.
Он обидой своей зарядил пистолет.
Ты не знала, что слово страшней пистолета.
И оно сорвалось…
И прощения нет.
И прощенья не будет на многие лета.
А в душе моей все еще горько звучит
Эхо выстрела,
Что прозвучал в вашем доме.
И я слышу, как внук мой
Негромко кричит,
Сиротливо к глазам прижимая ладони.
Я живу, как в тяжелом сне.
Вот очнусь, будет все иначе.
И вернется та жизнь ко мне,
Где тебя я с восторгом нянчил.
А когда ты чуть-чуть подрос,
Я придумывал на ночь сказки,
Чтобы слаще тебе спалось
От веселой отцовской ласки.
Помню первое сентября —
Школьный двор, твой огромный ранец.
Было внове все для тебя,
Мой растерянный «новобранец».
Годы шли… И уже твой сын
Пошагал в ту же школу с нами.
Так и дожил я до седин,
Не догадываясь о драме.
Ты не очень-то был открыт.
Потому в те крутые годы
Я не спас тебя от обид
И, наверно, любви недо́дал.
Когда в сердцах нажал ты на курок,
Быть может, тут же пожалел об этом.
Но было поздно…
Черным пистолетом
Уже владел неумолимый рок.
Тем выстрелом я тоже был убит.
Хотя живу
И, словно старый аист,
К высотам давним
Все взлететь пытаюсь,
Где жизнь твоя не ведала обид.
А здесь цветами убрана земля.
С портрета смотришь ты
Печальным взглядом.
Придет мой день —
Я в землю лягу рядом.
И лишь тогда
Отпустит боль меня.
Как же я не почувствовал,
Не уловил,
Что душа твоя медленно
Падала в пропасть.
Что в тебе не осталось
Ни веры, ни сил…
Лишь обида осталась
Да детская робость.
И в последние дни
Своей горькой любви,
Когда ты уходил в себя,
Словно в подполье,
Ты воздвиг себе храм
На грядущей крови,
Символический храм
Из надежды и боли.
Но молитвы твои
Не дошли до Небес.
Не услышало их
Равнодушное сердце.
Чтоб все разом решить,
Ты навеки исчез,
Ничего не нашел ты
Надежнее смерти.
Прости меня, что в тот безумный миг
Я не был рядом, не вмешался круто.
И с ночи той мой запоздалый крик
Во мне не затихал ни на минуту.
Я пережил тебя на сорок лет.
Зачем… Как это все несправедливо.
Я плачу и смотрю на твой портрет.
На тот портрет, где ты такой счастливый.
Вновь без тебя здесь началась весна.
Все без тебя теперь на этом свете,
И пенье птиц, и легкий взмах весла,
И тихая рыбалка на рассвете.
Печален сад, где рухнул твой шалаш.
И старый домик, возведенный дедом,
Стал одинок, как и родной пейзаж,
Что оживал с твоим веселым детством.
Последний раз мы были здесь с тобой,
Когда уже за речкой жито жали.
Вбежали ели на обрыв крутой,
Которые с Мариной вы сажали.