Андрей Голованов
Отделение 9
Страх – это цепь, сковывающая разум. Но что, если страх – единственное, что удерживает тебя в здравом уме?”
Вход без выхода
В этой больнице отделения не имели привычных названий. Здесь всё было иначе: одно отделение занимало целый этаж и называлось просто – номером этажа. С первого взгляда невозможно было понять, какие болезни лечат в каждом из них.
Здание состояло из девяти этажей – девяти отделений. Всем пациентам перед началом лечения необходимо было пройти через регистратуру. Однако мне сказали сразу подниматься на девятый этаж.
Подойдя к лифту, я нажал на кнопку вызова и шагнул внутрь. Панель этажей выглядела обычно… до одного странного момента. Кнопка с цифрой «9» отсутствовала. Последний доступный этаж – восьмой.
Я ощутил лёгкий укол тревоги, но решил не зацикливаться. Возможно, девятый этаж закрыт для обычных пациентов, и туда поднимают только сотрудники. Или, что вероятнее, лифт просто не работает на последний этаж. Я нажал кнопку «8».
Лифт плавно поехал вверх, раздалось приглушённое гудение. Когда двери открылись, передо мной оказался коридор восьмого этажа. Всё выглядело привычно: светлые стены, чистый линолеум, полумрак больничного освещения.
Я вышел из лифта и направился к лестнице, надеясь подняться пешком. Но когда я дошёл до её края, сердце сжалось от необъяснимого страха.
Лестница обрывалась.
Никаких ступеней вверх.
Просто ровная стена.
Я замер, чувствуя, как по спине пробегает холод.
– Вас уже ждут, – раздался голос за спиной.
Я резко обернулся.
Передо мной стояли двое. Люди в медицинских халатах. Их лица были спокойны, почти доброжелательны. Они жестом пригласили меня следовать за ними.
Я колебался. Что-то было не так.
Но выбора не было.
Меня повели дальше, но не по основному коридору, а через узкий проход между стенами. Ширина его не превышала метра – если бы нам навстречу шёл кто-то ещё, разминуться было бы невозможно. Пространство давило, воздух казался застоявшимся.
После короткого пути нас встретила ещё одна лестница. В отличие от чистых и современных интерьеров больницы, эта выглядела заброшенной. Старая, облупленная краска, истёртые каменные ступени, слабый, дрожащий свет от двух тусклых лампочек. Здесь не было окон, и казалось, что воздух пропитан затхлостью и временем.
Над дверью, ведущей в отделение, висела чёрная табличка. На ней алела кроваво-красная цифра 9.
Меня передёрнуло.
Один из сопровождающих открыл дверь, и я вошёл.
Меня встретил высокий худощавый мужчина лет шестидесяти. Его лицо казалось неестественно растянутым в широкой улыбке, отчего-то не вызывающей никакого чувства спокойствия.
– Добро пожаловать в девятое отделение, – произнёс он бодро.
Это был заведующий.
Он не предложил мне присесть, не спросил, как я себя чувствую. Сразу перешёл к делу.
– Здесь есть всего три правила, – сказал он всё тем же ровным голосом.
Первое. Говорить с врачом может только пациент. Но не наоборот.
Второе. Таблетки принимаются без пропусков.
Третье. Покидать отделение до полного выздоровления запрещено.
Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но он мгновенно прервал меня лёгким движением руки.
– Ваше согласие или отказ не имеют значения. Правила есть правила.
Я сглотнул.
– А что случается с теми, кто их нарушает? – рискнул спросить я.
Но ответа не последовало.
Заведующий лишь жестом указал на медсестру, и меня тут же сопроводили в палату.
Палата оказалась стандартной для больницы – белые стены, три койки. Окна отсутствовали.
Но ведь снаружи здания я точно видел, что на каждом этаже есть окна!
Я почувствовал, как внутри что-то ёкнуло.
В палате уже находились двое пациентов. Один выглядел ровесником заведующего – около шестидесяти. Второй был гораздо старше – худой, истощённый старик, больше похожий на ходячий скелет.
Я попробовал заговорить, но оба молчали, не поднимая глаз.
Тишина была удушающей.
Меня усадили на свободную кровать и велели ждать врача.
Он появился почти сразу, сопровождаемый медсестрой – женщиной примерно его же возраста.
Без лишних слов она подошла ко мне, взяла за палец и начала забор крови. Всё шло как обычно… пока в какой-то момент она достала пипетку и капнула чем-то на свежую ранку.
Я вздрогнул.
– Что это?..
Но врач и медсестра ничего не ответили. Они просто быстро вышли из палаты, захлопнув за собой дверь.
Через несколько минут меня начало клонить в сон.
Но ведь я пришёл сюда утром…
Последнее, что я успел сделать, – это лечь на кровать.
А затем сознание выключилось.
Начало лечения
Я проснулся, потянулся за телефоном, но карманов на моей одежде не оказалось. Собственно, и самой одежды, в которой я пришел, тоже не было. Вместо неё на мне была та же форма, что и у двух моих соседей по палате. Всё, что принадлежало мне, исчезло.
– Вернут ли мне вещи после выписки? – спросил я у соседей, но они лишь синхронно покачали головами и, не проронив ни слова, снова легли на кровати.
Через некоторое время в палате появилась медсестра. Она молча схватила меня за руку, взяла кровь из вены и ушла, не удостоив меня даже взгляда. Спустя несколько минут нам принесли еду. Каша, кусок хлеба и чай. Судя по скудному рациону, это был завтрак. Значит, сейчас утро.
Соседи сели и начали есть. Абсолютно синхронно, словно так было задумано. Я последовал их примеру. На вкус еда была как вода, даже хлеб, будто лишенный всякой плотности и вкуса. Я надеялся, что обед окажется лучше.
После завтрака снова пришла медсестра и поставила мне капельницу.
– Что это? – спросил я, но она лишь молча продолжила своё дело и, не ответив, покинула палату.
Через некоторое время меня стало клонить в сон. Я пытался бороться с этим, но веки наливались тяжестью, и вскоре я провалился в темноту.
Когда я снова открыл глаза, передо мной стоял поднос с едой. Соседи уже ели – так же синхронно, как и утром. Я удивился, ведь казалось, что я просто моргнул, а не спал. Но раз принесли еду, значит, прошли часы? Я решил, что, вероятно, проспал целый день, и, не раздумывая, взялся за ложку. Но пища не изменилась: каша, хлеб, чай.
После еды в палату зашел врач и жестом пригласил меня следовать за ним. Он молча провел меня через коридор, показывая туалет и душевые. Во всём отделении царила гнетущая тишина. Казалось, кроме нас двоих здесь не было ни души.
Вернувшись в палату, я попытался снова заговорить с соседями, но они синхронно приложили палец к губам, давая понять, что говорить нельзя.
Спустя какое-то время тишину нарушил пронзительный звук, похожий на писк в ушах. Мои соседи встали и одновременно вышли из палаты. Я последовал за ними.
Выйдя в коридор, я увидел, как десятки пациентов двигались в одну сторону – к туалету. Все шли ровными рядами, слаженно, будто механизмы одного большого механизма.
Открыв дверь, я замер. Здесь не было кабинок, не было разделения на мужской и женский туалеты. Вдоль стен стояли два ряда унитазов – по пятнадцать штук в каждом. На сливе каждого лежали аккуратно сложенные пять салфеток. Люди молча занимали свои места.
Я заставил себя подчиниться общему ритму.
Когда снова раздался короткий сигнал, все поднялись и так же синхронно двинулись к душевым. Они располагались вдоль стен, по пятнадцать в ряду, но самого душа не было – лишь тридцать сливов в полу.
Люди без единого слова разделись и встали спиной к стене. Появилась та же медсестра и, взяв в руки пожарный шланг, начала поливать нас ледяной водой.
После короткого сигнала все развернулись, и поток воды обрушился уже на переднюю часть тела.
Длительный сигнал. Люди оделись, даже не обращая внимания на то, что с них стекает вода, и разошлись по палатам.
Вскоре снова принесли еду. Я был уверен, что это обед, ведь с момента пробуждения я больше не засыпал. Но на подносе вновь оказалась та же каша, тот же хлеб, тот же чай.
Я понятия не имел, который сейчас час, день или ночь. Это начинало пугать меня всё больше.