Андрей Константинов
Фронтовая любовь
Глава вторая
Таможенная смена этой ночью работала знакомая, так что процедуру контроля Образцов прошел формально и быстро. Даже кофр с камерой открывать не пришлось. Оно, конечно, мелочь, но приятная. Если что и удалось Мите по-настоящему поднакопить без малого за четверть века телевизионнной службы, так это несть числа интереснейших, а в ряде случаев ещё и исключительно полезных знакомств. Но даже и те, которые полезные, он предпочитал выстраивать на основе подлинных человеческих отношений. Ныне, увы, проходящих по разряду архаизмов.
Миновав рамки, Митя очутился в царстве бутиков, дутиков и чревоугодных заведений. Профессионально оглядевшись, он приметил молоденькую, с короткой мальчишеской стрижкой девчушку, возле ног которой (а ноги, надо заметить, были вполне себе) стоял схожий кофр. Девочка явно была из их стаи, вот только…
«Кто такая? почему не знаю?»
Митя направился в сторону симпатичной коллеги, но тут сзади кто-то положил руку на его плечо.
– Мистер Че-снэй! Какая неожиданная встреча!
Митя вздрогнул и обернулся.
«Тьфу на вас ещё раз!»
Перед ним стоял и довольно лыбился Паша в своих манерных, со множеством карманов штанах.
– Блин, Медвежонок! А ты здесь как?
– Каком кверху! А вот догадайся с трех раз? Да, и прекрати называть меня Медвежонком! Зоопарк какой-то устраиваешь… Люди что подумают?
– Похоже, мы на один курорт собрались?
– Ути, какие мы сегодня сообразительные.
– Паш, так эта девица что, твоя операторша?
В ответ Медвежонок угрюмо засопел и буркнул:
– Прикинь, какой мне руководство подгон сделало? Причём она ещё и не пьет. Мало того что с мужиками путается. Согласись, циничненько?
– Согласен! Просто пидорасы. А ты ещё на нас баллоны гнал.
– Ну, на вас-то я за гомофобию.
– А тут, Паш, тоже гомофобия. Только скрытая, в особо издевательской форме.
– Боженька их за это накажет… Слухи бродят, будто бы ты машинку за Розовой Королевой снова таскать будешь? Как в старые добрые времена. Где она, кстати?
– Мадам – нам не чета. Со всяким сбродом старается якшаться по минимуму, потому летит в бизнесе.
– Ишь ты!
– А чего? Кошель мужа позволяет. Не запрещено.
– Не запрещено, но неправильно это. Раньше за такие пенки…
– Эх, Медведяра! Раньше… Раньше мы с тобой молодыми были. Погоди-ка…
Разглядев за спиной Паши старого знакомого, Митя порывисто кинулся к нему.
– …Коля! Дай угадаю? Тоже в Дамаск, на конференцию?
– Угадал! Как говорят у вас, в ящике: приз в студию! Здорова, Митя!
– Здорова, Коля!
Ну, для кого Коля, а для кого и Николай Константинович Сухов: крупный ученый, известный арабист из Института востоковедения Академии наук (ИВАН). Но для Мити – просто одноклассник, с которым они десять лет просидели за одной партой.
– На ловца и зверь! Я ведь тебе еще вчера звонить собирался, чтоб проконсультироваться. Да замотался, поздно беспокоить не стал. Серьёзная, стало быть, делюга, раз и академиков туда сдергивают?
– А я бы тебе по телефону всё равно ничего не сказал. Я ж теперь не просто академический востоковед. Я нынче ещё и тот, кто для Большого Начальника рекомендательные справки пишет.
– Да ну?!
– Вот тебе и ну! Обычно у нас всё обстоятельно, неторопливо, каждое слово можем выверять. А тут… Суета такая, будто детдом разбомбили!
Считав Митину попытку спросить-уточнить, Сухов пресёк её на корню:
– Даже не спрашивай! Почему так, я и сам не понимаю. Конференция эта, по нашим, по востоковедческим, понятиям, сырая совсем, непроработанная. Похоже, какой-то политический фактор включился. Но я не понимаю – какой. И имей в виду: всего этого я тебе не имел права говорить.
– Ничего себе кино… М-да, порадовал, Коля, умеешь. Ты нашим самолетом?
– До последнего думал, что – да. Но теперь – уже нет. Вот только-только сообщили: скоро подойдут и отведут на спецборт.
– Везёт же людям! У кого спецборт, у кого бизнес-класс. А я, за все свои заслуги перед отечеством, как дрыщ поганый. В экономе, с Медвежонком.
– С каким Медвежонком?
– О! Тут, Коля, целая история! Лютый гей-медведь. Зверюга…
* * *
Даже когда наши вошли в Сирию, уверенности в победе асадовских сил, по правде сказать, не было. Ведь против них ополчились все: и халифат, и курды, и свободная Сирийская армия и просто сотни, если не тысячи, разных банд со звучными названиями и лично мне до конца не понятной ориентации. Там были отряды, которые спонсировали саудиты, Оман, Катар, США, Франция, Израиль и еще бог знает кто. Короче – всякой твари по паре. А на стороне Асада были мы, иранцы, и все основные меньшинства Сирии, кроме курдов и туркоманов…
Образцов сидел на козырном месте у окна, уткнувшись лбом в стекло иллюминатора, и пялился на облака. Перед отъездом Ольга закачала в его айфон парочку «офигительных» фильмов, которые, по ее словам, обязательно должен увидеть каждый «мало-мальски культурный человек». Митя честно попытался начинать смотреть, но – ни тот ни другой не пошли. Слишком заумные и тягомотные. Похоже, дщерь не кривила душой, когда давеча заявила, что читает Пруста.
На плече у Мити дремал примостившийся справа Медвежонок, а третьей в их рядке сидела Анжелика – не то тоже спала, не то, прикрыв глаза, слушала музыку в наушниках.
Кстати сказать, женщины-операторы, хоть и перестали быть на телевидении диковинкой, все равно продолжали проходить по разряду не «потому что», а «вопреки». Правда, Медвежонок уверил, что априори мужицкая профессия была для Анжелики выбором осознанным. С его слов, девчушка, преодолевая скепсис и насмешки коллег, в течение нескольких лет упорно двигалась к цели: поначалу занимаясь светом, а затем стажируясь в помощниках оператора. Причем не чураясь черновой работы и отвергая любые попытки гендерного послабления, самостоятельно таскала штативы и камеры. В итоге былые смехуёчки постепенно сошли на нет и Анжелика стала в операторской среде своим в доску парнем. Между прочим, дорогого стоит! Операторы на ТВ – обособленная, закрытая каста. Чужие здесь, по определению, не ходят.
Нынешняя поездка в Дамаск была первой зарубежной командировкой в телекарьере Анжелики. По скромному мнению Мити, руководство «Снега» в качестве заграндебюта могло бы определить для девчонки и более спокойную страну. Нет, разумеется, это сугубо их, внутриканальные дела, но… Образцов в очередной раз перевёл взгляд на загорелые девичьи ноги, на тренированные, как у футболистов, икры. М-да, с такими ногами в Сирии запросто можно огрести приключения на не менее такую жопу.
Самолёт внезапно вынырнул из огромных воздушных снежных гор, и под крылом, далеко-далеко внизу, показалась рыжая земля с редкими вкраплениями зелени и воды.
Ну, мархабан, ард-аш-Шам!
Кейф-аль-Халь вас-с-Сиха ва-ль-Маль! [5]
Перелом наметился лишь год назад, но наметился уже весомо, грубо, зримо. Из многих провинций война ушла совсем, а Дамаск так просто превратился в мирный и очень красивый город, где следы боев и обстрелов надо было уже специально выискивать, чтобы заснять и дать картинку. Потому и настроение у меня было соответствующее: я приезжал не в горячую точку, а, скорее, по местам боевой славы. Развеяться, повспоминать минувшие дни…
На Восток нельзя лететь с таким настроением.
Восток этого не прощает…
* * *
Вырулив на площадь Омейядов [6], трансферный микроавтобус с российскими журналистами притормозил у шлагбаума, преграждающего въезд на огромную огороженную территорию Sheraton Damascus Hotel. Еще накануне в этот, расположенный в окружении садов и гор отель, начали съезжаться журналисты со всего мира, в связи с чем сирийские военные и полиция вынужденно предприняли дополнительные меры безопасности.
Митя толкнул в бок сидящего рядом Медвежонка:
– Гляди, красотища какая! Пять звёзд, между прочим. Я понимаю, почему здесь НАША съёмочная группа – мы серьёзный федеральный канал, можем себе позволить. Но вы-то, голодранцы, сюда каким боком?
– Так ведь за всё АП максала. А у неё денег много – грабят Россию, не переставая.
– О как?! Так вы, выходит, сюда на кровавые деньги кровавого режима? М-да, это, я тебе доложу…
– Пошёл в жопу!
– Опять туда?.. Успокойся, Медвежоночек. Я ж не с укором, а так, с легким удивлением. И! Считаю, это дело надо отметить.
– Что отметить?
– Прибытие. Причём проставляешься ты!
– Щас, разбежался. С каких это?
– А с таких, что кровавое командировочное бабло должно жечь тебе ляжку.
Охрана дала отмашку, и микроавтобус плавно вкатил на территорию отеля.
– Ну и? Каков будет твой положительный ответ?
– Да там того бабла-то… – посмурнел Медвежонок. – Только на сам отель и не пожмотились. Да и то чтоб всё стадо вместе держать. Для простоты и безопасности.
– И это правильно. Как говорится, гуртом и батьку мутузить сподручнее. Опять же – коллектив.
Миновав теннисный корт и обогнув открытый бассейн, микроавтобус остановился возле ведущих наверх белых каменных ступеней. Пребывающие в состоянии лёгкого возбуждения журналисты потянулись на выход, и только сидящие в последнем ряду двое телеаксакалов не выказали – ни ненужной суеты, ни душевного трепета. Потому как случались в их бурной кочевой жизни и не такие шератоны.
– Да в гробу я видал! Такой коллектив.
– Э, не скажи! Жизнь учит, что каждый человек нуждается в том, чтобы быть членом чего-то. Люди порой на преступления идут, лишь бы не оказаться отторгнутыми коллективом. Короче, Паша, не жмись! На дукаты кровавого Мордора тебе только бухать не форшмачно.
– Думаешь?
– Убеждён! Вот представь, если люди, не дай бог, узнают, что на деньги Администрации Президента ты купил, например, трусы? А люди узнают! Потому как живем в прозрачно-информационном мире. Вокруг миллионы мобильников с камерами. Щелк – и ты на Ютьюбе. Щелк – и ты в Инстаграме. Щелк – и скандал. Ты не подумай, я тебя не «сантажирую», но…
Глава третья
Как ни странно, этим вечером посетителей в гостиничном баре Salasabil оказалось немного. Возможно, ещё не все потенциальные постояльцы съехались. А может, народ просто сделал выбор в пользу второго здешнего бара, исполненного в привычном английском стиле. А значит – и с более предсказуемым ассортиментом.
Устроившиеся на высоких барных табуретах двое русских журналистов работали жёсткий вариант – датское пиво и местная анисовая водка-арака. На закуску – солёные фисташки и сигареты.
– …Уфф! А хорошо сидим! А, Мить? Я уже даже и не помню, когда мы с тобой последний раз, вот так вот…
– Согласен, хорошо. Хотя…
– Что?
– А ведь в это самое время, Медвежоночек, там, на далекой родине, твои соратники тоже сидят – по тюрьмам, изоляторам, психушкам. Боюсь, как бы у тебя на этой почве не развился когнитивный диссонанс.
– Не бойся, не разовьётся. Каждый исполняет свою задачу. Они, там, подрывают ваш прогнивший режим изнутри. А я – здесь, снаружи.
– Ну-ну. Вот только, судя по твоим косым плотоядным взглядам, сейчас ты расположен подорвать не кровавый режим, а вон того блонди-бундеса?
Митя насмешливо кивнул в сторону столиков, за одним из которых в одиночестве сидел гостиничный постоялец лет 30-ти. Уже более получаса он цедил свой ничтожный дринк и внимательно изучал какой-то журнал.
– Начнем с того, что он – не немец, – умозаключил Медвежонок. – И даже не европеец. Штатовец, к гадалке не ходи.
– С чего такие выводы?
– Одет по американской моде. Да и шмотки не главное. Просто у меня на них чутьё.
– Ишь ты! Чуйственный ты наш. Забьемся? На бакс?
– Давай.
Они ударили по рукам, после чего Митя обновил стакан, поднял его в приветственном жесте и уже слегка нетверёзым голосом крикнул «читателю»:
– Дойчланд, Дойчланд, юбер аллес! Юбер аллес ин дер вельт! [7]
Вздрогнув, блондин рефлекторно кивнул, но потом поморщился и демонстративно отвернулся от пьяных русских.
– Ну что, съел?
– Это ещё ничего не доказывает. Ты его просто напугал. Своими варварскими манерами.
– Дело в том, Медвежоночек, что он читает «Шпигель». Я, как только он вошел, сразу обложечку срисовал. Так что гони монету!
– Хрен тебе! По журналу – любой дурак узнает.
Тем временем бундес домучил свой стакашек и удалился из бара, проходя скользнув по Мите презрительным взглядом.
– Видал, как он на меня зыркнул? У-у-у, немчура проклятая!
– Так ты, оказывается, ещё и расист?
– Расизм здесь ни при чём. Просто… Не знаю, как в твоем, Паша, детстве, но вот в моём врагами считались не пиндосы, которые вроде как главные поджигатели войны, а как раз немцы. Они же – гестаповцы, эсэсовцы и прочая нечисть. Отсюда все эти обиходные хальт, хенде хох, Гитлер капут. А касаемо американцев… Ну да, были все эти карикатуры в газетах и журналах. В стилистике «воротилы из Вашингтона науськивают». Тем не менее мы всё равно не росли в атмосфере страха перед американцами. Головой понимали, что враги, но вражеских чувств по отношению к ним почему-то не испытывали. И совершенно их не боялись. Парадокс?
– Ну, помнится, в моём пионерском возрасте основных претензий к американцам было три.
– О как? Интересно. Озвучь?
– Во-первых, то, как они, сволочи, повели себя по отношению к индейцам.
– Согласен. Тут мы все, безоговорочно, были на стороне Гойко Митича.
– Во-вторых, американцы обижают негров.
– Особенно Мартина Лютера Кинга. Этого – с особым цинизмом.
– Вот-вот! И наконец, третья претензия – ужасы американской военщины во Вьетнаме… Вообще, в отличие от подавляющего большинства советских детей, передаче «В гостях у сказки» лично я предпочитал ее взрослый аналог – «Международную панораму».
– Как же, как же! Дядя Саша Бовин и дядя Валя Зорин – это наше всё! – подтвердил Митя. И, озорно улыбнувшись, принялся декламировать, пародируя интонацию советских дикторов-пропагандистов:
– Холодно в Нью-Йорке. И холодно на сердце у простого американца. Холодный ветер гонит по Потомаку опавшие листья. Воротилы большого бизнеса закрыли предприятие, на котором работал Билл. Ведь оно выпускало глобусы…
Старые знакомые расхохотались как сумасшедшие.
Тут-то их и застукала неожиданно появившаяся в баре госпожа Розова.
– Та-ак. Понятно… А что, Дмитрий Андреевич, вам вот прямо сразу, вот в первый же день нажраться нужно? – поинтересовалась она, раздувая ноздри от злости.
– А почему сразу нажраться? – огрызнулся Митя. – Так, немного выпить за приезд. И кстати, встречный вопрос: а вам, Элеонора Сергеевна, вот прямо в первый же день поскандалить хочется?
– Вот знала, вот как чувствовала…
– Чувствуют только… – назидательно-пьяно заговорил Медвежонок, но докончить фразу не успел.
– Заткнись, Паша! Достал уже со своими голубыми присказками!
– Они не мои, а общие! Всего народа.
– Я сказала: заткнись! А вам, Дмитрий Андреевич, судя по всему, уже даже всё равно с кем пить?… Кстати, мне коллеги из программы «Криминал» как-то объясняли, что такое форшмак. Но вам, видимо…
– Нашла кого слушать, – фыркнул Медвежонок. – Про форшмак они ещё рассуждают. Да я про них такое могу порассказать! Да Содом такого не делал со своей Гоморрой! А она и уши развесила, как лохушка. Да если хочешь знать…
Договорить он снова не успел, поскольку Митя всмотрелся куда-то за спину Элеоноры и с очень странной интонацией произнёс:
– О-бо-сра-ться!
Медвежонок недоуменно перехватил его взгляд и округлил глаза:
– Ой-ё-ё!..
Элеонора подозрительно посмотрела на обоих – уж не разводят ли её на какой-нибудь пьяный прикол? Но потом всё же обернулась и… точно так же обалдела:
– Мать моя мамочка! Вот знала же! Вот сердце подсказывало, что ничего хорошего не будет!
Это была реакция на появление в баре американской журналистки, телезвезды CNN Пруденс Мак-Ги, за которой семенил длинный и немного нескладный юноша.
– Привет, парни! Привет, Эл! – весело помахала с порога Мак-Ги. – Давно разминаетесь? Дим, Пол?
Было такое ощущение, словно она заранее знала, что увидит здесь эту троицу. По крайней мере, ни тени удивления на лице американки не было.
– Твою же мать! – пробормотала Эльвира. – В первый же вечер, и так томно!
С криком «Пруденс вернулась!» отошедшие от шока Митя и Медвежонок бросились к американке и принялись всячески ее обнимать, лобызать и тискать. Ничего не понимающий парень-американец наблюдал за этой сценой, выпучив глаза.
Обречённо вздохнув, Элеонора достала из сумочки пачку сигарет и, подсаживаясь к стойке, кивнула бармену.
А куда теперь было деваться?..
Многие имена и лица, события и даты стерлись из моей памяти. Но дату нашего знакомства с Пруденс я помню очень хорошо: 22 марта 2003 года, Багдад. Третьи сутки с начала запущенной объединенными силами США и антииракской коалиции военной операции «Шок и трепет». Пробирка в руках Колина Пауэлла, которой тот эмоционально тряс в зале заседаний ООН, сделала свое дело. Да и не она одна. Штатовские пропагандисты потрудились на славу. Помнится, договорились даже до того, что на вооружении у старика Хуссейна якобы появились «дроны смерти», способные напасть на Америку…
Тем вечером здание отеля «Палестина», где проживало подавляющее большинство иностранных журналистов, слетевшихся на войну, как мухи на мёд, впервые по-настоящему затрясло от мощнейших ракетно-бомбовых ударов. Прошло всего пять-семь минут, а открывающаяся с высоты 10-го этажа величественная панорама западного берега Тигра, с доминантой президентского Дворца Республики с куполом и четырьмя огромными головами Саддама по углам, уже представляла собой единое, кроваво-багряное полотно. Это было зрелище, одновременно и завораживающее, и страшное. В какой-то момент даже мы, за глаза величаемые иностранными коллегами «эти отмороженные русские», не рискнули продолжать съемку (к слову, нелегальную) и спустились в бомбоубежище. А спустившись, обнаружили там всю команду CNN в полном составе и при полном параде: в бронежилетах, в касках, с противогазными сумками. Среди них была и уже пребывавшая в статусе телезвезды шикарная мулатка Пруденс Мак-Ги, чьи репортажи из Косово в свое время мне запомнились особо.
За разговорами выяснилось, что американцы спустились сюда за полчаса до бомбежки. Получается – знали заранее. А на вопрос, дескать, братцы, а что ж вы нас, прочих коллег, не предупредили, их старший, чьего имени за давностью лет теперь не вспомню, отшутился в том духе, что, мол, тогда вы, русские, не смогли бы снять со своего балкона такую классную картинку. Единственной, кто не улыбнулась на циничную шутку босса, оказалась Мак-Ги. Более того – судя по выражению лица, ей сделалось неловко, а не то и стыдно перед нами.
По этой, по другой ли причине, но ближе к полуночи, без предупреждения и приглашения она вдруг спустилась к нам в номер из «си-эн-эновского» торцевого люкса, что на 17-м этаже, и, после обмена дежурными фразами, неожиданно поинтересовалась: правда ли, что русские могут выпить стакан водки залпом? Помнится, мы с Медвежонком (в ту войну он работал на канал ТВС) лишь удивленно переглянулись: а чего тут такого? На это Пруденс вытащила из сумки литровую бутылку виски и попросила «показать». Отказать даме в столь невинной просьбе мы, разумеется, не могли.
В итоге цирковой аттракцион со стаканами стихийно вылился в полноценную ночную пьянку. Тогда, чтобы не ударить в грязь лицом, пришлось поднимать с постели Элеонору и выпрашивать у нее в долг початую бутылку «Столичной», которую мой спецкор (на тот момент еще Соколовская) пользовала гомеопатически, сугубо в дезинфекционных целях. Достойным завершением ночи знакомств стало хоровое исполнение по навороченному спутниковому видеофону Пруденс (офигительная, я вам скажу, по тем временам игрушка!) песни «Those Were The Days» [8]. Причем эту live-запись пьяная в стельку госпожа Мак-Ги ретранслировала прямиком в штаб-квартиру CNN в Атланте. Интересно, сохранилась ли та в архивах телеканала?..
Так было положено начало приватной внутрикорпоративной русско-американской дружбе. Правда, всего сутки спустя все сотрудники СNN получили уведомление иракских властей о том, что они должны незамедлительно покинуть Ирак, и Пруденс, вместе со всеми, вынужденно перебазировалась в соседнюю Иорданию. Но мы продолжили поддерживать контакты на взаимовыгодной основе: Мак-Ги взялась снабжать нас эксклюзивом от собственных корреспондентов, внедренных в американские и британские военные части, а мы, по мере возможности, держали ее в курсе текущей ситуации в Багдаде посредством полузапрещенного иракскими спецслужбами редакционного спутникового телефона.
Один из таких выходов на связь едва не стоил нам журналистской аккредитации: когда в одну из ночей Элеонора установила очередной сеанс с Мак-Ги, в дверь ее номера начали ломиться агенты Мухабарата, местной госбезопасности. Но госпожа Соколовская не растерялась – даром что это была лишь вторая в ее карьере зарубежная командировка. Элеонора быстренько сняла с себя рубашку и бюстгальтер, открыла дверь непрошеным гостям и с обворожительной улыбкой пояснила: простите, господа, принимала душ, не сразу услышала. Бородатые восточные мужики, понятное дело, чуть в обморок не рухнули и, стыдливо отводя глаза, промямлили: пардон, мадам, «Русия – друг», а мы, похоже, ошиблись дверью. В общем, не зря я все эти дни девчушку натаскивал. На специфику восточного менталитета…
Следующая наша очная встреча с Пруденс состоялась 9 апреля все в той же «Палестине». Куда с чувством выполненного долга зашагнули «освободители» – американские морпехи и их земляки-журналисты, возвратившиеся из иорданской ссылки. В те дни никто и предположить не мог, что все закончится так быстро, а Багдад сдастся фактически без боя…
* * *
– …А вы не так уж и постарели, русские монстры!
– Ты тоже.
– Что тоже, Дим? Тоже монстр или тоже не постарела?
– И так и так.
– Хорошая шутка! – расхохоталась Пруденс.
Русско-американская компашка переместилась из бара в расположенный в саду отеля ресторан Nawafeer. Длинный, нескладный парнишка Боб (как выяснилось – оператор-стажёр Мак-Ги) с самого начала застолья почтительно помалкивал, хотя ему, время от времени, и хотелось вставить словечко, обозначая свое участие в разговоре. Но – увы! В этой компании он был не то чтобы чужаком, но явно – не своим. А потому, чтобы загасить ощущение собственной лишности, преувеличенно-активно налегал на восточные закуски. А ещё больше – на араку…
Пруденс отхлебнула большой глоток пива из высокого запотевшего бокала, с удовольствием затянулась сигаретой и немного лукаво посмотрела на Элеонору:
– Это сколько ж лет-то прошло? С Ирака?
– Даже не начинай! – нахмурилась та. – Слишком много.
– Детка, Эл, уж не тебе-то переживать! Ты-то у нас здесь самая младшенькая за столом. Учитывая, что мой малой теленочек пока не в счет.
– Не знаю, насколько он «малой», но стакан держит вполне по-взрослому, – усмехнулся Митя.
– В самом деле, Боб! Не налегай на спиртное! – спохватилась Пруденс с интонациями заботливой мамаши. – Лучше вот попробуй.
– Что это? Выглядит как-то…
– Это ближневосточный хумус. Пюре из гороха особого сорта.
Боб Ли опасливо покосился: сперва на экзотическое блюдо, а затем на сидящую напротив не менее экзотическую троицу представителей страны-агрессора.
– Мисс Мак-Ги! У этих русских такой странный акцент. Я далеко не всё понимаю из того, о чём они говорят и почему смеются.
– А тебе пока ничего и не нужно понимать, мальчик. Просто сиди и наблюдай. Когда ещё увидишь сразу трёх русских профи в одном месте?
В ответ Боб обиженно засопел, а Пруденс лишь теперь вспомнила, что не представила мальчонку официально.
– Кстати! Парни, Эл! Его зовут Боб Ли, а папа у него – конгрессмен. Пол, не надо так оживляться! Поверь, не все американцы пидорасы! – последнее слово Пруденс произнесла по-русски.
Не понимая причины смеха, громыхнувшего после объявления его имени, Боб надулся ещё сильнее и под шумок опрокинул в себя еще одну рюмку.
– Ну, про Пола я более-менее слышала. Он у нас часто бывает, его любят наши каналы приглашать.
– Да иди ты?! – удивился Митя.
– А как иначе? Прогрессивный русский журналист, жертва гомофобии.
– А! Ну да, ну да. Конечно. Вопрос снимается.
– Даже я парочку сюжетов с ним видела. Хотя, как ты знаешь, Дим, телевизор не смотрю… А ты как, Эл?
– А я вышла замуж и родила двоих сыновей.
– Да-да. Удачно вышла. За русского олигарха.
От такой осведомлённости у Элеоноры глаза на лоб полезли.
А Пруденс, невозмутимо отхлебнув пива и закурив новую сигарету, столь же невозмутимо докончила:
– ЦРУ приглядывает за тобой, детка! А у меня в этой конторе любовник. Был.
Изумлённое молчание Элеоноры красноречивее любых слов выдало, что детка на шутку купилась.
– Расслабься, Эл! Я пошутила. Ты же сама про себя всё рассказала в интервью этой идиотке из «Ньюсуика». И про мужа, и про детей, и про карьеру. Заместитель главного Босса на канале! Просто американская мечта… в русской версии.
Медвежонок прыснул, а раздосадованная Элеонора поспешила перевести стрелки:
– Да что мы всё – обо мне да обо мне? Расскажи-ка лучше о себе, звезда?
– Карьера Мак-Ги развивалась неровно, – в телевизионном ритме начала перечислять Пруденс. – Пулитцер за Ирак, премия Джорджа Полка за Афганистан. Езда в нетрезвом виде, чудом не попала в закрытый федеральный наркологический центр… Потом снова Пулитцер. Потом сексуальный скандал на канале и клиника Мидоус, штат Аризона…
Услышав название родного штата, уже клюющий носом Боб встрепенулся:
– Вау! Аризона! Аризона – ка-ра-шо!
– Аризона форева! – среагировал Митя и вскинул кулак в приветствии «Рот-Фронт!»
– Бедный мальчик. Ему с нами скучно, – сочувственно поцокал языком Медвежонок. – Да, Дэнс, так что там за клиника?
– А! Там как бы лечат от сексуальной зависимости. Но не верьте. Там такое… Короче, там меня растлили окончательно. У нас ведь как? Если кто-то что-то рассказал про тебя – главное не спорить. Надо просто принять вину и вынести стыжение.
– Вынести, прости, чего?
– Это когда тебя чморят, как распоследнюю суку. А потом заставляют лечь в клинику к похотливым жуликам, и тогда, быть может, у тебя ещё будет шанс. Поскольку я цветная – мне шанс дали. Была б я белым мужиком – всё, жопа! Но я уже не на CNN, я теперь на «Фокс Ньюз», но пока еще в седле. И – вся в кредитах. Эта наша программа излечения сексуальной зависимости «Нежный путь» – путь к полному разорению [9]…
– Пруденс, пардон муа, а в чём твоя э… э… э… секс-зависимость выразилась? – обалдело уточнил Медвежонок.
– Ну, якобы я грязно приставала к стажёру и стажёрке.
– А… а это было действительно грязно?
«Медвежий» вопрос прозвучал настолько серьезно, что сперва Пруденс, а следом и Митя с Элеонорой принялись ржать как ненормальные.
Отсмеявшись, американка утёрла глаза и повернулась к Мите.
– Дим? А что про тебя? Карьера?
– Карьера – это не моё.
– Пить меньше надо, – фыркнула Элеонора.
– Во-во! – подхватил Медвежонок. – Надо меньше пить и больше спать с олигархами.
– ЧТО?!!
– Что слышала!
– Эй, эй, прекратите! – встревожилась Пруденс. – Только встретились. Успеем пересраться.
– Мой муж НЕ ВЛИЯЛ на мою карьеру!
– Эл, перестань! Ты не на митинге этой вашей «Одной России».
– Единой России!
– Да какая разница? Всё, проехали… Дим, так что с тобой?
– А что со мной? Нормально. Развёлся. Это из крупных достижений. А так… Мотаюсь по России, мотаюсь по странам. Таскаю камеру. Вроде пока не увольняют и в секс-тюрьму не сажают.
И здесь в разговор снова вступил Медвежонок. И на сей раз он оказался непривычно серьёзен:
– Митя забыл упомянуть про свои две ТЭФИ. Это наша национальная телепремия. И про медаль «За отвагу» – это за Ливию, ему там ногу прострелили. А карьера… Знаешь, Дэнс, как у нас в армии говорят? «Чистые погоны – чистая совесть».
Не простившая намёк на постельный характер карьеры Элеонора обожгла Медвежонка ядовитой улыбкой:
– Ещё один армейский философ выискался. А ты, Паша, что? Неужто в армии служил?
– Я-то как раз служил, милая. Далеко на юге. В отличие от…
– В отличие от меня, что ли? Так у нас не Израиль, женщинам вроде как необязательно.
– В отличие от мужа вашего, божественного Юрия, – невозмутимо докончил Медвежонок.
Лицо госпожи Розовой мгновенно пошло пунцовыми пятнами. С грохотом уронив стул, она вскочила из-за стола и с кулаками набросилась на Пашу.
Что и говорить – во гневе Элеонора Сергеевна была страшна. Так что Мите и Пруденс пришлось приложить немало усилий, дабы растащить и вернуть на свои места этих двоих. Что же касается Боба, тот, благоразумно не вмешиваясь в происходящий на его глазах дурдом, воспользовался ситуацией и опрокинул очередной стаканчик араки.
Когда все немного успокоились, Митя, уводя народ от скользких тем, поинтересовался у Пруденс:
– А как там Катрин?
– Ну… как… Могло быть хуже. Ампутация левой ноги до колена… Филипп долго с ней возился, не бросал… Можно сказать, поставил на ноги, чудо-протез… Но потом всё-таки ушел… Она дочку недавно родила. Не от Филиппа… Из профессии, можно сказать, ушла наполовину – преподает журналистику в Университете Лонг-Айленда. Что ещё… Помните испанца Габриэля?
– Да, конечно.
– Он написал книжку про военных корреспондентов.
– Ого! Читала?
– Да. Хорошая, много переводов. И у нас перевели, и он на презентацию приехал. Созвонились. Договорились, что подъеду, повидаться. А его на следующий день после презентации в номере мёртвым нашли. Нет ни наркотиков, ни алкоголя. Сердце во сне остановилось… Дим, а как этот… Зверов?
– Зверев. Сашка… – помрачнел Митя. – Никак, Дэнс. Тоже недавно не проснулся. Только как раз с алкоголем.
– Кошмар! А Оксана и Коля?
– Эти на Украине. Коля теперь Мыкола. Они на разных каналах, но оба сражаются с агрессией России.
– О нет! Только не про Украину! Бога ради, Дим! Я не хочу в первый же вечер переругаться в говно! Успеем ещё… Вы здесь надолго?
– Три дня.
– Ну вот. Времени впереди много…
В этот момент Боб Ли молча упал лицом в тарелку с недоеденным хумусом. Всё, батарейка у парня полностью разрядилась.
– Не уследила! – ахнула Пруденс. – Доверили маленького, а я не уследила. Я говорила, что у него папа конгрессмен?
– Дэнс, а какой у него номер? – невинно поинтересовался Медвежонок. – Я помогу дойти коллеге.
– Пошёл в жопу, Пол! Это не твоя добыча.
– Да я не в этом смысле! Просто, по-товарищески, хотел помочь.
Митя тем временем сноровисто охлопал карманы Боба и выудил ключ от номера.
– 215-й. Паша, давай: я справа, ты – слева… В одиночку этого лося всё равно не дотащить. Дамы, спокойной ночи. Надеюсь, завтра вечером сядем уже как положено. Основательно и серьёзно. Завтрак у них здесь ранний, не проспите…
* * *
Русские журналисты максимально бережно вынесли из сада бессознательное американское тело, и дамы остались за столом одни.
– Дим всё такой же! – первой нарушила молчание Пруденс. – Очень ответственный. Всех отведёт, всех спать уложит.
– Тебе виднее. Насчёт уложит.
