Андрей Круз
Рейтар
5
После того как добрые купцы подсказали, что же дальше делать, я зашевелился быстрее. Выскочил из бани, надел обновы, чистые и глаженые, подпоясался поясом с кинжалом и револьвером. И заторопился к рынку, почти бегом, опасаясь хоть день потерять. Торг уже заканчивается, купцы скоро товары по лабазам запрут да и отдыхать пойдут, а заодно и охрана разбредется. И тогда придется до завтра ждать, а ждать не могу. Нет терпения ждать.
Рынок и вправду уже пустеть начинал. В иных лавках ставни закрывали, между рядов и в воротах сторожа появились, но в корчме «Любезный разбойник», которую я сразу приметил, было шумно и весело. И скрипка пиликала, и пел женский голос по-зингарски, и топали чьи-то крепкие каблуки в доски пола.
Дверь скрипнула, распахнулась, колокольчик звякнул. И оказался я в зале, сплошь задымленном табаком – все сидящие курили нещадно, кто трубку, а кто и сигару. Окрестности Рюгеля, кстати, известны были табачными посадками, по всему Человеческому миру расходился отсюда товар. Курение грех вроде, но не большой.
Огляделся. Людно было в корчме, шумно и пьяно. Средних лет зингарка в цветастой юбке и алой косынке на распущенных длинных, чуть с проседью смоляных волосах пела что-то неприличное, видать, если по тому судить, как она публике подмигивала, танцуя, топая каблуками в пол и время от времени перебирая длинными худыми пальцами струны гитары, а седой старик, сутулый и тощий, удивительно легко и гладко выводил мотив на скрипке. Музыкантов слушали, и слушали с удовольствием – в медной миске, стоящей на полу у их ног, было набросано немало монет. В зале где подпевали, а где и просто посвистывали. Кто-то отбивал ритм кружкой по столешнице.
За длинными столами свободных мест почти не было, и я пошел к длинному прилавку, за которым стоял, разглядывая меня, кабатчик – среднего роста худощавый мужик с любезной, но не слишком искренней улыбкой.
– Мир дому вашему, – поздоровался я, опершись на прилавок.
– Тебе мир, добрый человек, – откликнулся хозяин, глядя на меня слегка оценивающе. – Налить тебе чего?
– Налей мне молодого вина, – сказал я и выложил на прилавок со стуком серебряк. – И может, подскажешь, есть тут кто по найму в ландскнехты?
– В казарму не пробовал ходить? – спросил он меня, взглянув колюче.
– Слышал, что не только в рюгельский полк нанять сейчас могут. А самые дела в других краях ожидаются.
– К Вергену рвешься, вольный? – усмехнулся он, а затем окинул зал быстрым взглядом.
Достав из-под прилавка стеклянную кружечку, он нацедил в нее красного, как рубин, вина из бочонка, подвинув ко мне. Затем сказал:
– За вино не плати, это за серебряк твой тебе. А совет… Видишь такого худого, с русой бородой, еще шрам через всю морду?
Посмотрев, куда указывала рука, я кивнул. Верно, у самого окна сидел, попивая вино, рослый худой мужик с двумя патронташами через плечи и длинным красным шрамом, пересекавшим худое и жесткое смуглое лицо.
– Вижу такого.
– Это Бейвер Хрипатый, помощник вербовщика. Самого Пейро, который за главного у них, не вижу сейчас. Поговори с ним, он человек дельный, репутации хорошей. На меня сошлись.
– Благодарствую, – поклонился я и направился через весь зал.
Когда я подошел к Бейверу, как отрекомендовал его кабатчик, зингарка как раз закончила песню, и весь зал заорал, засвистел, захлопал.
– Мир тебе, добрый человек, – поздоровался я.
Бейвер поднял на меня светлые глаза, очень странно смотревшиеся на таком смуглом лице, кивнул спокойно, ответил вежливо:
– И тебе мир. С чем пожаловал?
Голос у него был необычно хриплый, и я заметил еще один шрам от ножа, уже на горле.
– Кабатчик направил, – сказал я как велено. – У тебя работы спросить. Найма ищу.
Он молча показал рукой на место рядом с собой и уже затем сказал:
– У меня спросить можно, да ответить мне нельзя. Нет у меня власти новых людей брать. Ты из вольных?
– Верно, из вольных.
– Плохое я слышал о вас. Верно оно?
Помолчав, я кивнул.
– Верно. Нет больше вольных.
Он помолчал, как-то странно глядя мне в глаза, затем кивнул:
– Понятно. И хочется тебе к барону Вергену в рейтары?
– А что, есть иной выбор у меня? – вопросом на вопрос ответил я.
– Насчет тебя не знаю, а у меня на твоем бы месте не было. Тут ты прав. Рисс с Валашем войну начнут со дня на день, куда тебе еще идти, вольный, в таком случае? А без Вергена и его войска эта война точно не обойдется, силы собираются.
– Уже?
– Уже, – кивнул он. – К Орбелю Валашскому князь Берр примкнул с пятью тысячами войска при двадцати пушках. Чуют все, что в воздухе висит. Если бы вы там у себя в степи от всего не замкнулись, то тоже поняли, что добра ждать нечего.
– И в чем причина?
– Про церковный раскол говорить надо? – поднял бровь Бейвер. – Орбель монофизитствующих каждым словом славит, верховный пастырь его брат родной. А северо-восточные княжества к обновленцам склоняются. А вы, вольные, обновленцами всегда были.
Это верно, про набожность и монофизитство Орбеля Второго чуть не легенды сказывали. Бывало, что сутками в храмах отстаивал, молился, правда, после такого, еще по тем временам помню, когда сам служил, говорили, что всегда его на зверства тянуло. Или на подлость. Как на нас войско послать решил, так молился неделю перед этим, небось.
– Верховного пастыря в Рисс назначил брат его, Дорн Кривозадый, он же клир церковный возглавил сейчас. А как тот в Рисс прибыл, так сразу болеть начал, уже и говорить не может, по слухам. А всеми церковными делами Берг заправляет. Слышал про такого?
– Слышал. К обновленцам перешел, с Союзом городов дела крутит.
– Верно, так и есть. Дорну, как и Орбелю, он первый враг. Чуешь, какое варево на огонь поставили? Так что правильно ты решил, если мстить и кровью выкуп брать – тебе к нам самая дорога. Начнется скоро. Ладно… – Бейвер поднял кружку с вином, – за твоих выпить хочу.
Я молча поднял свое вино.
Голос Бейвера звучал сухо и монотонно, но что-то внутри мне подсказало, что собеседник искренен сейчас. И вправду понимает меня. И что-то еще кроме этого подразумевает.
– Добрый народ был, – сказал он, подняв кружку с вином. – За них пью, покой им и свет.
– Покой и свет, – повторил следом я.
Так и выпили. Затем, утерев усы, он сказал:
– Старший мой тебя возьмет, точно. Только Пейро здесь не будет, а я за ним пойду через час примерно. Хочешь, иди со мной, там и поговоришь. Или завтра нас ищи.
– Пойду. Почему не пойти.
– Если голоден, лучше здесь поснедай, – добавил Бейвер. – Куда пойдем, там втридорога и гадко. Бордель это.
– Бордель? – чуть удивился я.
Такие места не посещал еще со времен солдатчины своей, да и тогда нечасто. Не было желания потом вместо шрамов боевых следами дурной болезни красоваться.
– Бордель, – кивнул Хрипатый. – Там те, с кем Пейро говорить должен, за постоянных гостей. Тот еще народ.
По тому судя, как он это сказал, я решил, что опасается Хрипатый этого места, равно как и тех, кого там встретить должен. И вольный, то есть я, желающий поступить на службу, ему как благодать богов на голову свалился. Так бы один пошел, а то вдвоем. А почему вдвоем?
– А что, много ты здесь народу уже набрал?
Он меня понял правильно, кивнул, к вину приложился, затем сказал:
– Кого набрали – уже дальше отправили. Нам люди в лагере нужны, где полки собирают, а не здесь. Договоримся, и ты дальше поедешь, а я тут останусь. Ты кем, кстати, по должности был?
– Взводным был до недавних дней.
– Это хорошо, – кивнул он одобрительно. – Во взводные назначения сразу не обещаю, а вот десятником сделать могут. Хотя ваших ценят, у вас тактика что у рейтаров, могут и взводным.
Тут подавальщик подошел, и я у него поесть попросил. И получил вскоре большой кусок буженины на хлебе с сыром и овощами. Разносолами тут не баловали, а больше так, едой тех, кто на бегу перекусывать привык, потчевали. Но буженина была свежая и хлеб такой, что корка на всю корчму хрустела.
– Ну что, пошли тогда, – сказал Хрипатый, глянув на карманные часы. – Пора нам. Пока дойдем, пока то да се… В борделе этом, его «Пьяной русалкой» зовут, все время возле меня будь. Сам в драку не лезь, но жди любой пакости. Нет у меня доверия там ни к кому. Если увидишь, что я за пушку схватился, пали по каждому. Но если дело до ножей, стрелять не моги, стража сбежится, хоть кулаками бейся, хоть вон кинжалом своим отмахивайся. Понял?
– Чего же тут непонятного?
– Тогда пошли.
Дело шло к вечеру, и зной с пыльных улиц Свободного города Рюгеля уже уходил. Свежестью несло с моря, и этот ветерок даже развеял немного запах конского навоза и мочи, который был основным на улицах вокруг рынка. Дальше, правда, стало почище, да и дома пошли побогаче. Ну и публика поприличней по улицам гуляла. Случалось видеть и кабаки для «чистой публики», где сидели мужчины в белых визитках и белых шляпах, а с ними дамы в маленьких кокетливых шляпках и кружевных перчатках. Играла музыка, все больше скрипки и арфы, звенела посуда.
Но ближе к порту все это благолепие опять начало нарушаться. Сначала был небольшой торговый район, сейчас пустынный и тихий, а уже за ним показался порт с целым лесом мачт, перекрещенных реями. А вскоре я увидел и первый красный фонарь над дверью, а возле дверей стояла дебелая пышногрудая девица в корсете, затягивающем ее белоснежные жиры до невозможных пропорций, а ее пышные ляжки выпирали из высоких то ли чулок, то ли сапог, кончавшихся у самого причинного места. Еще у нее была кокетливая шляпка в форме таблетки, с редкой и немного рваной вуалью, через которую масляно блестели пьяные поросячьи глазки.
– Морячок, ласки ищешь? – спросила она таким мелодичным голосом, словно кто-то поблизости сковородку ножом чистить пытался.
– Не ищу, девица, – отмахнулся Бейвер. – И уж если бы искал, то не твоей.
– А я тут не одна! – объявила она, ничуть не обидевшись. – Зайди в дом и выбирай.
– В другой раз, когда мозги совсем пропью.
– Мозги нам без надобности, даже стручок свой пропить можешь, кошелек не пропей, главное! – захохотала она над его словами, свистнула нам вслед пронзительно и тут же пристала к другому прохожему.
Так повторилось у следующего красного фонаря, и еще у одного, а потом Бейвер даже отвечать перестал на нахальные заигрывания портовых шлюх.
Трактир «Пьяная русалка» располагался у самых портовых ворот. Видимо, для вящего соответствия названию, кто-то сбил вывеску в виде кривобокой девки с рыбьим хвостом и уродливым лицом с двумя красными пятнами, изображавшими здоровый румянец на щеках, и теперь она жалко болталась над входом на одном хвосте, поскрипывая на слабом ветру. Дверь же была тяжелая, какую и иной пушкой не выбьешь сразу, случись такая нужда.
Бейвер толкнул ее, вошел, жестом приглашая меня идти за ним. И сразу за порогом мы наткнулись на невероятного размера детину в кожаной жилетке, при виде которого сразу вспомнились детские сказки про великанов-людоедов, что приходят по ночам с Ядовитых Пустошей. Этот зарос бородой до самых глаз, в руках была тяжелая, окованная железом дубинка, а сами руки, толстые, как бревна, покрыты татуировкой, в которой причудливо пересекались и сочетались голые девки, цепи, якоря, компасы и ножи с револьверами.
Смерив нас придирчивым взглядом, он ничего не сказал и сдал в сторону, освобождая проход.
Для того чтобы кабак в борделе был забит публикой, было еще рано. Вдоль дальней стены сидели распутные девы в откровенных нарядах, все больше некрасивые, с прыщами на открытых частях тела, а главная среди них, в короткой пышной юбке и чулках в сеточку, светила большим и плохо запудренным фонарем под глазом.
Сидели за дальним столиком два пьяных в дым морячка, бородатый здоровяк с бляхой какой-то городской гильдии пил пиво из огромной кружки у окна. Кроме них были еще люди за соседним столом. Четверо, двое и двое, сидевшие друг против друга.
С одной стороны стола главным из двоих был явно маленького роста старик с благообразным лицом и расчесанной седой бородкой. Виду он был опрятного, в белоснежной рубахе дорогого полотна под бархатным бордовым жилетом, на шее рядом с ладанкой Брата и Сестры висела цепь с символом духа ветра Маргала, покровителя лихих людей. Непростой старичок, если даже не скрывает принадлежность свою к цеху тех, чья жизнь заканчивается чаще плахой или виселицей. Хотя этот в годах преклонных, и похоже, что навещать городскую Площадь Правосудия он не собирается.
А вот спутник его там уже бывал. Рядом с пожилым сидел некто, которого сразу можно было определить как «ручную гориллу». Высокий, плечами шириной чуть ли не в стол урод с жутким костлявым лицом, на котором рот и нос прикрывала черная шелковая повязка, свисающая на манер занавески. Не надо иметь ум в степь шириной, чтобы понять, что скрывает сей занавес дело рук палача, лишившего гиганта носа и вырвавшего ему язык «с обозначением», когда еще и губы уродуются, чтобы не сомневался видящий. Хотя не здесь это случилось, где-то в княжествах. В Свободных городах не уродуют, тут или каторга, или казнь.
Напротив старика сидели еще двое. Невысокий, какой-то весь круглый и подвижный толстячок в полотняной куртке, с редкими волосами, прилипшими к вспотевшей лысине, с умными глазами и одновременно простоватым лицом, и смуглый худой человек со сломанным носом, выложивший на стул худые, но жилистые и мускулистые руки, да еще и с немалого размера кулаками.
– Пейро, – шепнул Бейвер, и я сразу понял, что говорит он именно об этом человеке, да и понять не сложно было – на предплечье виднелась татуировка, изображавшая скрещенные саблю и револьвер, знак почтенного цеха наемных конных рейтаров.
– Сядем пока, – подсказал мне спутник, и мы присели за стол, что через один от беседующих.
Пейро оглянулся, поприветствовал Хрипатого Бейвера еле заметным кивком, по мне же просто скользнул совсем нелюбопытным взглядом. Видать, то, что пришел я с его помощником, было рекомендацией достаточной.
Сели за стол, сразу же подскочил подавальщик, окинувший нас подозрительным взглядом.
– Чего изволите? – спросил.
– Вина молодого, – заявил Бейвер. – Не помои у вас?
– Обижаете! – картинно возмутился он. – Лучшее.
Наврал, собака. Вино было кислятиной и явно отдавало спиртом, которого туда подливали с целью повышения убойности пойла. А то так посетитель трезвым останется и на местных красавиц не соблазнится, благо этой соблазнительности в них было что в собаке бродячей.
Разговор за столом шел совсем негромко, даже нам слышно не было ничего. Говорили попеременно старик с бородкой и лысоватый пухлячок, часто и добродушно улыбавшийся.
– А кто пухлый? – спросил я Бейвера.
– Круглый Арио, главный приказчик у купца Зарама, что из Рисса, – с какой-то странной усмешкой сказал тот. – Хитрый человек, демона обманет, но со своими честен, слово что кинжал, прямое и крепкое. А вот если не свой ты, то за кошельком следи, как бы не полегчал случайно или вовсе не исчез.
Это хорошо. И что со своими честный, хорошо, и то, что он из Рисса. Может, и вправду я адресом не ошибся. Правда, одного я не понял – при чем тут главный вербовщик в армию барона Вергена и какой-то купеческий приказчик?
Распахнулась дверь, в бордель зашла еще одна компания. Пятеро. Одеты разномастно, на каждом золота – как на купеческой жене, но одежда потрепанная. Сапоги кавалерийские, с брякающими шпорами, шемахи прошитые золотом, стянутые сейчас на плечи, револьверы на ремнях, но не как у меня, спереди наискосок, для выхватывания в конном бою, а на бедре, для быстрой стрельбы.
Я перехватил настороженный взгляд Бейвера, направленный на вошедших. Да и Пейро скосил глаза, я отсюда это заметил.
– Неправильно что-то? – спросил я спутника.
– Не знаю. Всего ждать можно.
Действительно, глянув на вошедших, легко было поверить в то, что проблемы они устроить могут кому угодно. Старший из них, с маленькой гладкой бородкой и длинными волосами, собранными сзади в хвост, оглядел зал, затем улыбнулся белозубо, оглянулся на своих. А дальше все произошло очень быстро. Затянутые в перчатки руки всех пятерых разом упали на револьверы, и словно следуя их примеру, моя ладонь охватила гнутую рукоятку моего, скрытую пока от вошедших краем стола.
Краем глаза я увидел неловкое движение старика с бородой, которого вдруг начал отталкивать назад его телохранитель, выгнутую в локте руку Бейвера, его оскалившееся в злобной гримасе лицо, рывок Пейро, неожиданно плавное и быстрое движение толстячка Арио, все словно накрыло тягучей и звонкой тишиной, которая затем, как бомба, взорвалась мельтешением и грохотом.
Длинный ствол моего оружия уставился в грудь улыбчивому главарю нападавших и плюнул тяжелой пулей, вылетевшей из облака серого дыма. Одновременно с моим треснул выстрелом и его револьвер, но уже с опозданием, задирая ствол вверх, потому что ноги его хозяина начали подламываться. Хлобыстнуло сразу целой пачкой от противников, оставив в воздухе серый дымовой муар, затем те бросились в разные стороны, продолжая палить на бегу, а мы с Бейвером палили в них, уже из-за опрокидывавшегося стола, в который сразу глухо ударили пули.
И орали где-то в глубине зала девки, нырнул за стойку кабатчик, а громила с дубиной сидел у стены с дырой во лбу, из которой ручеек крови стекал по лицу, исчезая в бороде, и Безносый, в залитой на груди кровью куртке, стрелял из огромного револьвера, и затем я увидел Круглого Арио, тоже стреляющего из короткого револьвера, выбрасывающего хвосты огня с удивительной частотой, и Пейро, стоящего на колене над упавшим на пол оружием и зажимающего рукой рану в плече.
Противники тоже успели опрокинуть стол, сколоченный из толстенной доски, непробиваемой для мягкой свинцовой пули, и целый рой таких летел оттуда по всему залу.
Главарь нападавших лежал на боку со странно подвернутыми ногами, и я отметил, что живые так лежать не могут. Второй из их компании корчился у дверей, почти у самых ног убитого вышибалы, схватившись за живот. Все это мое сознание успело отметить за краткий миг, который мне потребовался для того, чтобы высунуться сбоку стола со вскинутым оружием. Чье-то злобно оскаленное лицо попало мне в прицел, и палец сам вдавил спуск, оттягивая назад и срывая в удар по капсюлю курок, и голова исчезла за столом, дернувшись и брызнув на стену фонтаном красного.
Кто-то дико заорал, но не от боли, а злобно, что-то приказывая, и вдруг из-за стола, за которым прятались двое живых бандитов, вылетела короткая и толстая стальная труба с дымящимся фитилем, и все разом нырнули в укрытия, а я даже рот открыл, ожидая взрыва. Но взрыва все не было, а вместо него раздался топот сапог по каменному полу, стук распахнувшейся двери и ругательство Круглого Арио.
Обманули, скоты! Перемахнув через стол, я бросился к двери, чуть не столкнувшись при этом с Хрипатым, но в проеме шарахнулся назад, и несколько пуль выбило пыль из каменного угла. А затем топот ног на улице слился с частой стрельбой по двери – кто-то прикрывал отход нападавших. А потом все стихло, и когда мы все же выбрались из дверей борделя, улица, освещенная лишь луной и светом красного фонаря над покосившейся русалкой, была пуста. И топот доносился откуда-то из путаницы переулков в стороне порта.
– Туда не суйся, – прохрипел Бейвер. – И ногу сломишь, и пулю поймаешь. Ушли они.
Следом высунулся из двери Круглый Арио, выглядевший на удивление спокойно и на ходу перезаряжавший свой револьвер, и позвал нас кивком за собой.
В зале висел запах крови и порохового дыма. Безносый телохранитель старика чуть не плавал в луже крови, лежа навзничь и раскинув руки. Пейро ругался и с помощью какой-то девки бинтовал себе руку полосой чистого полотна. Труженицы бордельные не пострадали, они тут ко всему привыкли, и едва началось, успели все за прилавком укрыться, благо он от пуль защита, и теперь выглядывали из-за него как куклы в уличном балагане.
Раненый бандит уже затих, и похоже, что без посторонней помощи, по крайней мере, каких-то других ран, кроме как дыра в животе, видно на нем не было. Убитого мной главаря нападавших быстро обшаривал подавальщик, а сидевший с ним рядом на корточках седой старик при моем появлении поднял глаза и уставился на меня.
– Быстрый ты, вольный, – сказал он. – Вилана Дятла завалил, чего покуда, сам видишь, никому не удавалось. Держи на память.
Откинув полу плаща, он сдернул с пояса малую то ли кобуру, то ли сумку и бросил ее мне. Поймав на лету, я ощутил тяжесть предмета.
– Потом посмотришь, – сказал старик. – Про эту двустволку все знали, Вилан ее с Орга-Скотореза снял, когда пристрелил того в «Гнилой груше». Теперь ты носи.
Я кивнул, забросил маленькую кобуру в карман жилета, а заодно жестом затребовал у подавальщика револьвер убитого с поясом-патронташем. Дорогой ствол сразу видно, да и десятка три патронов не помешают, а что трофей, то трофей, не проныре же этому оставлять. Ему вообще оставлять ничего не надо, а то он еще и нож убитого норовит прибрать. Тут дело не в жадности, а в том, что ему не положено.
Старик лишь кивнул согласно, затем сказал:
– А теперь уходим, сейчас стража набежит!
Действительно, откуда-то с улицы, пока еще издалека, доносились трели свистков городской стражи. Оставаться тут точно не стоит, если нет желания объяснять ей свое поведение. И не факт, что добровольно, дознаватели могут в помощь и палача позвать, если что им не понравится. А палачи в Рюгеле, говорят, не хуже, чем в других местах.
Старик не побежал, а пошел быстрым шагом, ведя нас за собой за прилавок, оттуда на кухню. Я пошел замыкающим, по пути скосив глаза на бомбу-пустышку. Хитрованы какие нам встретились, с таким трюком не только сбежать, но ведь и нас пострелять могли. При виде бомбы все прячутся, кроме тех, кто точно знает, что она не взорвется, большая фора получается. Да и самому фокус запомнить следует.
Из кухни мы попали в какую-то темную кладовку, потом поднимались куда-то по крутой и темной лестнице, затем оказались на крыше, а с нее мостками перебрались на соседнюю. Снова дверь, лестница, какой-то подвал, узкий переулок, по которому прошли не больше ста шагов и свернули снова в дверь, оказавшись в темном лабазе. Виляние между полками с ящиками, дверь, тусклый свет, какие-то люди, играющие в кости за столом, в комнате настолько прокуренной, что глаза заслезились, и которые старательно не обратили на нас внимания. Дверь, вонючий и грязный сортир, еще дверь, зал другого трактира. Там старик остановился, сказал, обращаясь к Круглому Арио:
– Не знаю, кто именно Вилана Дятла по наши жизни прислал, но договор буду чтить. Жду послезавтра на винном дворе, что после двадцатого верстового столба справа будет.
