Андрей Кузечкин
Огни Алькасара

Полная версия

Возникшая пауза может означать что угодно. Он рассердится, закричит, изругает по-всякому. Или бросит деньги в лицо и молча укажет на дверь. Или просто укажет на дверь. Или начнёт отшучиваться до последнего. А то и бутылку об голову разобьёт – в студенческие годы Вадим это сделал с одним собутыльником. Отделался условным сроком.

– Бери, бери, – как ни в чём не бывало говорит Вадим и кладёт на стол жиденькую пачку 500-рублёвок. – Я бы и сам отдал. Я ж так, проучить его хотел. Потому что нельзя быть таким дятлом. Просто вредно. Может, хоть чему-то научится.

– Наш-то Саня? Вряд ли. Если уж супруга до сих пор не научила, – я пересчитываю деньги. – Шесть тысяч – это всё?

– Тысячу – мне, за представление. И за урок. Не смотри на меня так, я всё равно уже потратил. Дядьку помянуть.

– А что с ним? – сообразив, что глупый вопрос, поправляюсь: – Давно умер?

– Да вчера. Прямо в больнице.

– А что с ним случилось?

– Заболел чем-то. По городу какая-то зараза ходит.

– Грипп? Вроде рано для гриппа?

– Да шут её знает. Свиная чума или ещё что-то. Старики как мухи мрут, и все остальные, у кого здоровье слабое. Ну, вас там в вашей цитадели это, наверно, не касается.

Киваю, нагнав на себя понимающий и суровый вид. Прячу деньги.

– Ты прямо сама доброта, Женя. Охота тебе с этим недоумком всю жизнь нянчиться? На фиг тебе это надо?

– Не знаю, – честно говорю я. – Хобби такое, что ли.

– Бывает. У каждого чинА бывает всячинА, – наставительно произносит Вадим. – Ещё говорят: каждый сходит с ума по-своему.

– Умную вещь сказал? Молодец.

– Я тебе скажу умную вещь. Не то, что сильно умную, но тебе будет интересно. Этот дятел мне сказал, что Алька замуж выходит.

И опять я не вздрагиваю. Только спрашиваю:

– Когда?

– У Сани спрашивай. Подробностей не знаю. Ты всё равно сейчас к нему.

– Ну.

– Баранки гну. Заходи ещё.

– Ты бы в пьяном виде не играл с оружием. Доиграешься ведь.

– Ну доиграюсь и чего? Тебе жалко будет?

– Кого – тебя? Да на фиг ты мне нужен. Будь здоров.

Когда выхожу прочь, слышу шорох под ногами. Вот тут не могу сдержаться – подпрыгиваю. В голове проносится строчка из хорошего фильма: «Мышей она боялась с малолетства…»

По-моему, единственное, чего я боюсь. Темноты, зубных врачей – не боюсь. Мёртвых – не боюсь. Дать человеку кулаком в морду – не боюсь. Получить в ответ – тоже нет.

Вот что значит – быть неформалом на Больничке.

У нас была небольшая тусовка. Тусовка смертников. Надеть чёрную футболку с логотипом рок-группы, сделать «ирокез» или просто открыто признаться, что, например, любишь группу Iron Maiden – то же самое, что прыгнуть с пятого этажа. Если повезёт – выживешь. Даже не сильно покалечишься. Если повезёт.

Неформалов били, не глядя на возраст, пол и врождённые заболевания. Поэтому мы держались вместе и всегда были готовы драться – или убегать.

Так странно вспоминать… Это было очень давно. Тусовки давно нет. Те, кто выжил и не был покалечен, состригли длинные волосы, сняли косухи, отложили гитары, устроились на работу, разъехались, женились и вышли замуж. Вадик, Саня и Алька – вот и все, кто остался здесь.

Люблю иногда надеть старые шмотки и прогуляться по Больничке. Прежние враги тоже повзрослели. Если узнают – снисходительно кивнут.

Они победили. Неформалов на Больничке давно нет. Неформалов старой формации: панков, металлюг, хиппанов. Вымерли, как динозавры. Зато уличная шпана в бандитских кепках и растянутых спортивных костюмах и не думает вымирать.

Быдло всегда одинаковое. Меняются лишь вольнодумцы.

Понятия не имею, что слушает современная мыслящая молодёжь и слушает ли вообще. Может, определять мировоззрение по музыкальным взглядам давно уже неактуально?

Я ископаемое. Потому и шатаюсь иногда по Больничке в старых неформальских шмотках. Всем привет, я бронтозавр.

На улице я поглубже втыкаю наушники и на полную громкость включаю Сhildren of Bodom.

* * *

Саня по-прежнему сидит на той же скамье. Уже не рыдает – знает ведь, что я всё улажу.

И очки воткнул на место. Из-за этих очков Саню можно принять за несчастного, несостоявшегося в жизни интеллигента. Несчастный – это точно. Несостоявшийся в жизни – точнее некуда. Работает охранником в больнице сутки через трое и о более прибыльной или интеллектуальной должности, а тем более о карьере даже не мечтает. Но интеллигентного в нём ничего, кроме очков, нету.

Увидев деньги, Саня кидается целоваться. Еле успеваю закрыться ладонью, которой и досталось наждачное царапанье об небритую физиономию. От вони перегара и гнили из Саниного рта не спасает и ладонь, тут нужен противогаз.

Когда энергичные попытки добраться губами до моего лица проваливаются, Саня с тем же энтузиазмом принимается пересчитывать деньги.

– А где ещё тыща? – кричит он с нотками прежнего отчаяния.

– Забудь про неё. Супруге скажешь – оштрафовали на работе. Она сама придумает, за что, ты, главное, соглашайся.

– Ага… – обдумав ситуацию, Саня окончательно веселеет. – Жень, поужинаешь с нами? Клава вчера пельмени состряпала.

– Приглашаешь?

– Конечно! Надо ж отблагодарить.

Отблагодарить, ага. Я мысленно усмехаюсь, легко разгадав нехитрый замысел Сани: при гостях жена постесняется его ругать за то, что выпил (или за то, что слишком долго пропадал на рыбалке). А потом и вовсе забудет.

Я не хочу идти к Сане в гости.

Но сегодня – нужно. Вадим обмолвился кое о чём важном. Для меня важном.

Нужно спокойно разузнать за обедом. Клава хорошо готовит.

Она старше мужа лет на пятнадцать и шире раза в три. На вид – точь-в-точь злая жена, каких рисуют на карикатурах про неудачно сложившуюся семейную жизнь. Толстая и суровая. И обязательно с ярко накрашенными губищами и надушенная, непонятно для кого. Саню она держит в чёрном теле. А со мной всегда приветлива, называет по имени, но на «вы». Хотя и терпеть меня не может. Раньше не могла.

Сейчас я человек из другого, лучшего мира. И со мной надо дружить. Вдруг я однажды чем-то помогу? Например, приоткрою дверку рая, чтобы Клава с супругом незаметно прошмыгнули. Наивные мечты, но мало ли?

– Здравствуйте, Женя! – бесформенная Клава кивает мне. Ядовито смотрит на мужа, предусмотрительно прячущегося за моей спиной. – Вы на ужин никак?

– Привет, Клав. Да, Саня позвал.

– Заходите-заходите, у нас и борщ готов… – её медовый голос становится презрительным: – Поймал чего, рыболов?

– Поймал… – виновато говорит Саня. – То есть, поймал, но забыл… переволновался я… Ну, короче, не поймал.

– Переволновался он, – Клава нюхает воздух возле небритой Саниной физиономии. – Я уж и вижу. На ногах еле стоит от волнения. Ну, проходи, чего встал. Потом поговорим.

За столом Саня пристыжено молчит. Клава задаёт вопросы:

– Женя, а вы всё ещё в Замке живёте?

– А где ж мне ещё быть.

«Алькасар» – для жителей Больнички слишком сложно. Обычно они говорят просто Замок. Что, по сути, тоже верно.

– Ну мало ли, может, вас перевели в другой филиал… А квартира у вас большая?

Будто она не знает.

– Квартира-студия. Размером с эту кухню.

– А я считаю, что лучше маленькая квартирка в Замке, чем двухкомнатная в этой развалюхе, – заявляет Клава. – То потолок течёт, то краны. И починить некому, – она многозначительно смотрит сперва на щель в потолке, потом на кран над облупленной раковиной, потом на Саню, сидящего с покорно-кротким, как у мальчика для битья, выражением лица.

Бедный Саня… Но в каком-то смысле ему повезло, что хоть кому-то сгодился.

– А у вас в больнице как дела? – спрашиваю я. – Говорят, какая-то эпидемия.

– Да не то слово! – оживляется Клава, хлопнув ладонью по столу так, что по бордовой поверхности борща в тарелках идут круги. – И везут, и везут! И везут, и везут! Каждый день! Уже класть некуда. Такие деньги, такие деньги…

В больнице за отсутствием тягловой силы к тасканию носилок привлекают охранников. Родственники больных часто раскошеливаются на чаевые. Клава работает санитаркой, у неё свои способы дополнительного заработка: покупка бахил в аптеке и перепродажа их посетителям.

Каждый больной или родственник больного является для них лишь способом забашлить лишний рублик. Да что там, для всех обитателей Больнички клиника это источник жизни: одни работают в больнице на постоянной основе, другие подрабатывают. Кто-то нелегально достаёт в больнице медицинский спирт и шприцы, кто-то по дешёвке покупает просроченные продукты из больничной столовой… Молодёжь по вечерам часто забредает на территорию попить пива с охранниками или с кем-то из знакомых пациентов. Обитатели района живут больницей, живут в больнице, там же и умирают.

– …Такие деньги – и всё мимо кассы, – после многозначительной паузы завершает Клава и ядовито смотрит на мужа. – Потому что кое-кто боится.

– Боится? – удивляюсь я.

– Ты прикинь! В больнице работает – и мёртвых боится.

– Боюсь, и что теперь, – смиренно подтверждает Саня. – Мы когда бабушку хоронили, я гроб вот так держал…

Он добросовестно демонстрирует, как держал гроб – зажмурившись, дрожащими руками.

Клава только отмахивается:

– И что мне с ним делать?

– Заставить фильмы ужасов смотреть, – предлагаю я.

– Да я смотрю. Про зомби, «Зловещие мертвецы» всякие, – сообщает Саня. – Только это всё не то.

– Почему?

– Потому что там мёртвых живые играют.

– Ну да, а ты как хотел? – насмешливо спрашивает Клава.

– Так это всё не то. Там живым актёрам измажут лица краской – и это как будто мертвецы. А настоящие мертвецы, они другие, – с какой-то старательной и наивной серьёзностью произносит Саня, будто боится обидеть мертвецов. – Они от живых почти ничем не отличаются. Но сразу видно, когда умер. Лежит человек, всё на месте, но чего-то не хватает. Это «чего-то» очень трудно изобразить. Наверно, вообще никак нельзя. И лица у них… бе-е-е! – Он аж подскакивает на стуле. – Такое нарочно не сделаешь. И ещё они в фильмах ходят с растопыренными руками… или бегают… Короче, глупость всё это. Один настоящий мертвец страшнее, чем все эти ужастики.

– Почему ты их боишься, а я вот не боюсь? – спрашивает Клава, которую, кажется, совершенно не впечатлили рассуждения мужа.

– Ну… не знаю.

– Да ты вообще ничего не знаешь. Сиди, лопай.

Саня пристыжённо замолкает.

– А ещё какие новости? – осторожно спрашиваю я.

– Да какие у нас тут новости…

– Новости всегда есть. Кто-то родился, кто-то женился…

– А, да! – встряхивается Саня. – Альку помнишь?

– Какую Альку? – притворяюсь я. – Нашу?

– Да, Альку Окунёву, она же Туу-Тикки! Из нашей тусовки!

– Конечно, помню. И что с ней?

– Замуж выходит.

– Молодец, раз выходит. Жених-то приличный?

– Да какой приличный. Вот у охранников начальник смены, – Клава кивает на мужа.

– У охранников?

– Ага. А ты говоришь: приличный. Приличные люди этот шалман охранять не будут.