Андрей Буровский
«Отречемся от старого мира!» Самоубийство Европы и России
Наступила весна, пора пахать и сеять, как всегда. Дети родились и выросли. Так тоже было всегда.
Повторяющихся событий намного больше, чем исключительных. Да они и важнее, потому что мало ли какой правитель издает указы, какой военачальник ведет армии, а какой литератор что-то пишет? Все равно брошенное в землю зерно должно прорасти, буйволица давать молоко, а женщина рожать детей. Это главное. Это – основа жизни, куда важнее бегающих по рельсам «машинок» или дымящих фабричных труб.
Так существуют по крайней мере миллиард триста или четыреста миллионов человек из миллиарда шестисот миллионов, живущих на Земле.
Глава 3. Великая индустриаьная эпоха
Кончился мир лошади! Наступает мир паровоза!
Из газет 1900 года
ПРОМЫШЛЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ
Мир начала XX века осознавал себя миром Великой Индустрии, открывателем машинного производства. Индустриальная эпоха начата не всем человечеством. Мы уже видели: цивилизация концентрируется в северо-западном углу Европы. Чем дальше от него, тем она более разрежена, ее концентрация уменьшается. В этом же углу начинается и промышленный переворот, результаты которого обрушились на весь остальной мир.
Этот термин первым применил выдающийся французский экономист Жером Бланки.[34] Он был почти современником того, как всего за 3–4 поколения Англия изменилась до неузнаваемости и началась изменяться континентальная Европа.
Переворот же начался с серии изобретений машин – поначалу редких, а с 1770-х годов слившихся в сплошной поток.
Вообще-то в настоящей машине выделяют три части:
– двигатель, который приводит в движение всю машину, – передаточный механизм, – машина, которая совершает саму работу.
Сначала изобрели саму машину.
В 1733 г. изобретен летучий челнок Кея для ткацкого станка. На его основе механик-самоучка Джон Уайетт изобрел первую прядильную рабочую машину. В ней роль человеческих пальцев, скручивающих нить, выполняли несколько пар вытяжных валиков.
Прядильную машину создать было особенно важно: на 1 ткача – 6–8 прядильщиков. В газетах объявляли конкурсы, сулили премии тем, кто придумает прядильщика.
В 1742 г. Уайт соорудил машину, которая пряла сразу на 50 веретенах и приводилась в движение двумя ослами.
В 1765 г. ткач Харгрейвс создал механическую прялку, в честь любимой дочери названную «Дженни». Эта прялка выполняла работу 16–18 прядильщиц. Само название обо многом говорит: ласковая форма распространенного и очень национального женского имени. Русский, вероятно, назвал бы прялку «Машенька».
С 1769 г. известна прядильная машина Аркрайта с гидравлическим (водяным) двигателем. Она пряла уже за 40 человек.
В 1779 г. Кромптон изобрел ватерную (то есть водяную) мюль-машину – не с ослами, а с водяным двигателем. Приводя в движение сразу много веретен, она работала за 12 000 человек. Слово «мюль-машина» имеет два объяснения: согласно первому, это буквально «мул-машина», машина, которую приводит в движение мул. Согласно второму, это гибридная машина (как гибрид лошади и осла, мул), т. е. такая, в которой соединены прялка Харгрейвса и водяной двигатель. Какое объяснение верно, я не знаю.
Параллельно с революцией в ткацком деле весь XVIII век совершался ряд открытий в сталелитейной промышленности и железоделательном производстве. Сталь и чугун стали более высокого качества и притом дешевле.
Токарно-винторезный станок завода Модсли с 1800 года позволил получать стандартные винты и болты практически в любых количествах: великая революция в работе с металлом.
Стандартизация железоделательного производства, клепки, диаметра винтов и болтов – это и стремительное увеличение масштабов производства, и намного большее удобство в обращении с металлоизделиями. Другая жизнь любого бытового изделия.
Для могучих машин нужны были такие же могучие двигатели. Не мулов же гонять! Первые были паровыми. В 1784 г. начал работать универсальный паровой двигатель Джеймса Уатта. Паровой молот заменял несколько сотен кузнецов. Он даже мог выполнять работу, которая не по плечу ни одному кузнецу – ковать молотом весом в несколько центнеров.
В 1800 г. в Англии было уже триста паровых машин. Во всем остальном мире пока не было ничего подобного.
Энергия пара произвела революцию не только в производстве, но и в транспорте, и в инфраструктуре.
Первый паровоз Ричарда Тревитика двинулся по рельсам в 1804 году. Первая в мире железная дорога была открыта в 1825 году между Стоктоном и Дарлингтоном. Работавший там для перевозки грузов паровоз Стефенсона стал образцом для конструирования всех следующих.
В России первый паровоз на этой основе разработан отцом и сыном Черепановыми в 1834 г. (это чтобы читатель не подумал, будто Россия так уж катастрофически отстала). Долго не знали, как называть это механическое чудо. Черепановы называли его «пароходка». Ходили словесные уродцы типа «самокатная паровая машина», «самокат», «паровая фура», «паровая телега», «пароход», «паровая машина», «паровой экипаж», «паровая карета». Слово же «паровоз» изобрел писатель Н. И. Греч.
В 1836 г. в связи с предстоящим открытием Царскосельской железной дороги в «Северной пчеле» № 223 от 30 сентября появилось следующее сообщение: «Немедленно по прибытии паровых машин, которые для отличия от водяных пароходов можно было бы назвать паровозами, последуют опыты употребления их…». Слово прижилось, с 1837 г. стало общеупотребимым.
Железные дороги входили в жизнь, преодолевая немалое сопротивление.
Английская пресса 1820-х годов всерьез обсуждала опасности железных дорог. Искры, вылетающие из паровозных труб, могут поджечь дома, расположенные близ полотна. В случае взрыва паровоза будут разорваны на куски все пассажиры. Железные дороги помешают коровам пастись, куры с перепугу перестанут нести яйца. Отравленный дымом воздух будет убивать пролетающих птиц, а над станциями повиснут облака смога.
В Германии Баварская главная медицинская комиссия пришла к выводу, что железные дороги опасны для пассажиров: из-за быстрого движения у них начнут развиваться болезни мозга.
В России решение строить дороги активно лоббировал Франц Антон фон Герстнер (1796, Прага – 1840, Филадельфия) – австрийский инженер, строитель железных дорог в Европе и первой такой в России. Он полагал, что «…нет такой страны в мире, где железные дороги были бы более выгодны и даже необходимы, чем в России, так как они дают возможность сокращать большие расстояния путем увеличения скорости передвижения». По его планам, следует проложить железную дорогу между Санкт-Петербургом и Москвой, затем связать Москву с Казанью и Нижним Новгородом и продолжить дорогу дальше на юг – до Одессы.
Противники железных дорог в России духовно окормлялись английской и германской прессой, жалели коров, кур и пассажиров, а кроме того, вопрошали: где взять такую тьму топлива, чтобы вечно не угасал огонь под ходуном-самоваром? И как будет ходить паровоз в стране, где полгода продолжается зима с морозами и вьюгами?
Для принятие решения потребовалось немалое мужество и политическая воля императора Николая I. Ведь в России в 1830-е годы противников строительства железных дорог было заметно больше, чем сторонников.
К счастью, железные дороги все же строили. К 1890 г. железнодорожная сеть в Европе протянулась на 617 300 км. В небольшой Британии почти все населенные пункты оказались в пределах 2–3 часов езды на лошади или нескольких часов пешей ходьбы до ближайшей станции. Это хорошо видно из произведений Конан-Дойла, Агаты Кристи, Джерома К. Джерома и других.
В США к 1890 г. проложили 300 000 км железных дорог. Но конечно, их «плотность» здесь была совсем другой.
В России к 1900 г. железнодорожная сеть составила 44 900 км, к 1913-му – 58 500 км; было перевезено 132 400 т грузов и 184 800 пассажиров.
Два железнодорожных моста были удостоены Гран-при и Золотой медали Всемирной выставки. В 1900 г. «за архитектурное совершенство и великолепное техническое исполнение» было отмечено сооружение моста через Енисей. Он был первым в России и вторым на Евроазиатском материке по длине пролетов – 145 м.
Проект моста через Амур профессора Л. Д. Проскурякова в 1908 г. был удостоен золотой медали на Всемирной выставке в Париже наряду с проектом башни Эйфеля. В 1916 г. мост был достроен, и по нему началось регулярное движение поездов.
Железная дорога стала символом прогресса, новаторства, разрушения патриархальщины. У жителей Красноярска, Новониколаевска, других городов по Транссибирской магистрали появился обычай встречаться в буфете железнодорожного вокзала и смотреть на прибывающие поезда. Это нам станционный буфет кажется не особо романтическим местом – предки осознавали мир иначе.
Живописцы эпохи модерна весьма романтически, приподнято изображали железные дороги, паровозы и вокзалы. Уильям Тернер еще в 1844 г. написал полотно «Дождь, пар и скорость». Импрессионисты Клод Моне, Винсент ван Гог, Эдуар Мане, Гюстав Кайботт, Говард Фогг писали картины на такие же темы.
Вокзал Сен-Лазар изображен на полотнах многих художников – многие импрессионисты в течение 1870-х и 1880-х жили неподалеку от него.
У К. Г. Паустовского дается оценка: «провалилась навек сонная тишина».[35] Провалилась? От того, что раз в сутки где-то гудит паровоз? Но именно так все воспринималось: раньше-то ведь не гудел.
Создателем первого парохода считается Роберт Фултон. Наполеон, которого изобретатель пытался заинтересовать своим детищем, не поверил в возможности технической новинки и попросту высмеял автора. Англичане тоже не поверили.
И тогда Фултон в 1807 г. построил в США колесный пароход «Клермонт». Интересно, что дельцы, давшие денег не реализацию идеи, требовали не оглашать их имен: чтобы не стать объектом насмешек, если затея провалится.
Пароход, в который так упорно не хотели верить, плавал по реке Гудзон от Нью-Йорка до Олбани со скоростью около 5 узлов (9 км/ч). В 1819 г. американский колесный пароход «Саванна» впервые пересек Атлантический океан. С тех пор речь шла только о достижении все большей скорости.
В России первый пароход был построен на заводе Чарльза Берда в 1815 г. Он совершал рейсы между Санкт-Петербургом и Кронштадтом.
Первый винтовой пароход «Архимед» построен в 1838 г. английским фермером Френсисом Смитом. На море к 1900 г. винтовые пароходы полностью вытеснили парусники и своих колесных собратьев. А по рекам и в начале XX века ходили колесные пароходы – как в «Приключениях Тома Сойера» и «Приключениях Гекльберри Финна». На Неве они сохранились до пятидесятых годов.
ПОЧЕМУ ИМЕННО В АНГЛИИ?
Марксисты придают огромное значение накоплению капитала. Их современные последователи справедливо указывают, что накопление капитала шло за счет колоний.
Но в Испании громадные колонии в Южной и Северной Америке никак не способствовали ни накоплению капитала, ни промышленной революции.
Но в Англии (в отличие от Испании) существовал рынок, включая куплю-продажу земли и любого сырья. Феодализм в Англии кончился. В Британии закон защищал собственность – и в том числе, собственность интеллектуальную: в ней с 1623 г. действовал «Статут о монополиях», по которому на «проекты новых изобретений» выдавались патенты.
Вслед за Британией первый патентный закон США (Patent Act) был издан в 1790 г. В России в 1812 г. появляется первый общий «Закон о привилегиях», а в 1830 г. законом от 30 марта устанавливаются основные понятия патентного права.[36] Вывод – в Британии изобретать и заниматься промышленностью было выгодно.
Как полагает нобелевский лауреат по экономике Джон Хикс, главным было именно законодательство – то, что либеральная политическая система не подавляла, а поддерживала экономическую активность. Следствием этого и стали изобретения: «Промышленная революция произошла бы и без Кромптона и Аркрайта и была бы, особенно на поздних стадиях, такой же, какая имела место в действительности».[37]
ДРУГОЕ ОБЩЕСТВО
XVIII век начался в Британии, как в аграрной стране.
Число самостоятельных крестьян-йоменов в 1685 г. составляло 160–180 тысяч семей или одну седьмую населения. В их руках была почти половина обработанной земли. Восемьдесят лет спустя великий экономист Адам Смит произнес: «Мне жаль людей, которые раньше назывались английскими йоменри».
Куда же они исчезли?
Для начала – помещикам было выгоднее разводить овец, чем сдавать землю в аренду или сеять зерно. Правительство запрещало огораживания: ему были нужны солдаты и плательщики налогов. Однако с ростом колониальной империи и промышленности правительство перестает защищать йоменри. Шерсть для промышленности важней! Более того, парламент за XVIII век принимает больше 2 500 актов об огораживаниях – на площади более двух миллионов гектаров.
Цены растут… В том числе, и на аренду земли. Бедный фермер просто не мог организовать хозяйство: для этого нужен хоть небольшой, но капитал.
Крупный фермер поневоле вел хозяйство капиталистически: вкладывал капитал, нанимал работников, применял передовую агротехнику, все более сложные земледельческие орудия.
Сгоняемые с земли крестьяне или уезжали в колонии, или пополняли ряды наемных рабочих.
При этом не было никакого рабочего законодательства, никакой социальной защиты наемного работника. Вообще. Ни пенсий, ни пособий по безработице, ни оплаты больничных, ни страхования, ни декретных отпусков, ни отпусков для отдыха.
В Англии времен промышленного переворота жило 8-12 миллионов человек. Годовой доход 85 % англичан составлял тогда менее 50 фунтов стерлингов. Например, ткач получал 2 фунта в месяц. Сельскохозяйственный рабочий – 1 фунт. Кузнец – 2–4 фунта.
Труд женщин и детей оплачивался в полтора – два раза хуже. Безработица страшная, машины вытесняют людей. К тому же первые машины не требовали особой квалификации, поэтому на самые разнообразные работы охотно брали не только женщин, но и детей.
В шахтах размеры забоев и вагонеток приспосабливались под рост работников 8-12 лет. У станков ставили специальные подиумы, чтобы девочки могли работать на ткацких станках.
При этом продолжительность рабочего дня составляла не менее 12–14, а часто и 16 часов. В том числе и у детей. Называют разный процент безработных родителей, живших за счет работающих детей: от 20 до 40 % всего населения Британии.
11 % британцев жили на годовой доход от 50 до 200 фунтов стерлингов. Столько имели священники, управленцы, офицеры. Таков мог быть доход торговца, владельца своего предприятия или крупного фермера.
4% британцев жили на годовой доход более 200 фунтов стерлингов. Это верхушка предпринимателей, помещики.
ГОСУДАРСТВО И НОВОЕ ОБЩЕСТВО
Наивно видеть во всей обеспеченной верхушке честных предпринимателей, «не упустивших свой шанс». Так же наивно видеть в толпах безработных «бездельников».
Государство формировалось определенным классом людей, именно этот класс оно поддерживало. Все нити управления сводились в парламент.
В Палате лордов заседали шестьсот наследственных аристократов. Чтобы обеспечить правительству голоса Палаты лордов, правительство охотно предоставляло этим и так далеко не бедным людям различные синекуры.
Ценз для избрания в Палату общин составлял 600 фунтов годового дохода с недвижимости для представителей из сельской местности и 200 фунтов для представителей от городов. Реально быть избранными на 7 лет могли 2 % мужского населения Британии.
Депутатские места продавались и покупались, на них была установлена определенная такса. Эту таксу поднимали вернувшиеся из Индии «набобы» (испорченное «наваб»): новые богачи привозили из колоний деньги и охотно вкладывали их в место в парламенте. Один из основателей Британской Индии Роберт Клайв привез из Индии состояние почти в миллион фунтов стерлингов.
При Георге I (1714–1727) стоимость депутатского места оценивалась в 1 500 фунтов стерлингов. При Георге III (1760–1820) стоимость места возросла до 2 000 фунтов.
Правительство подкупало и членов Палаты общин, но им не давали должностей, а устанавливали пенсии и единовременные выплаты. В 1739 г. на жалованье правительства находилось до половины членов палаты общин (около 300 человек), на каковые цели было истрачено около 200 000 фунтов.
Невероятных масштабов достигало казнокрадство. Министерский пост был вернейшим способом обогатиться.
А с другой стороны, правительство старалось жестко принудить «нижние 85 %» англичан к почти даровому труду.
Законы под страхом жестоких наказаний воспрещали беднякам самовольный переход из одного прихода в другой. Их пороли плетьми и заточали в специальные «работные дома»: тюремный режим, каторжный труд, раздельное проживание полов. Если предприниматели просили об этом, приходские власти сами «поставляли» нужное число людей.
Ставки заработной платы в каждом приходе устанавливали мировые суды. Повышать эти ставки было категорически запрещено под угрозой больших штрафов.
Особенный спрос в промышленности был на детей бедняков, которых в самом раннем возрасте отрывали от семьи и которым платили в два – два с половиной раза меньше, чем взрослым. Смертность в казармах для детей на шахтах достигала 30–40 % в год.
Считалось, что в Австралии удивительный климат: волшебным образом он делает каторжников честными людьми. Но большинство сосланных в Австралию и не были никогда преступниками. Часть «каторжников» совершили такие незначительные преступления, что о них и говорить несерьезно. По английским законам того времени кража любого имущества более чем на 6 пенсов (одна сороковая, 2,5 % фунта) каралась смертной казнью. Другие были сосланы за «бродяжничество» – то есть за то, что были нищими и безработными.
НОВАЯ ИНФРАСТРУКТУРА
С конца XVIII века стремительно растут новые промышленные центры – Манчестер, Бирмингем, Ливерпуль, Лидс и другие. В основном, это грязные, неблагоустроенные города, где огромные пространства занимают промышленные зоны и районы типовой малоэтажной застройки, однообразные и неудобные для жизни.
В 1900 г. 90 % британцев снимали жилье. Теснота неописуемая, по 5–6 человек в комнате. На вопрос отца, «где мама», шестилетняя девочка ответила: «В помещении».[38]
Жизнь в городах непрестижна… А в сельской местности престижна жизнь не крестьянина, а скорее обеспеченного горожанина. Сельская Британия пустеет, в ней образуются «пустоши» – районы, откуда почти все население ушло в поисках работы.
К 1800 г. в Англии возникло 56 «гнилых местечек» – округов, где проживало совсем мало избирателей, но от каждого из которых по традиции избиралось столько же депутатов, как и от крупных городов. Жители таких мест могли довольно выгодно торговать своими голосами.
От местечка Ганитон члена парламента выбирали 350 человек. Каждому из них полагалось в разное время от 5 до 15 фунтов. В местечке Грампаунд жило всего 42 человека, и они тоже посылали в парламент одного депутата! Их голоса стоили подороже – по 70–80, а к концу XVIII века – и по 350 фунтов.
ЛУДДИТЫ
Промышленный переворот поставил Британию на грань новой гражданской войны. Крестьяне сопротивлялись огораживаниям. Петиций в парламент с жалобами на огораживания известно больше тысячи. Число вооруженных выступлений было не меньше, но всех мы не знаем: учитывались они не как восстания, а как разбойные нападения. А то и вообще не осталось никаких сведений.
Рабочим машины несли не богатство, а безработицу. Изобретатель прялки «Дженни» Харгривз едва унес ноги от разъяренных прядильщиков. Лишаемые работы люди устроили в его доме погром и поломали все механические прялки.
Борцов с машинами стали называть «луддитами»: ходил слух о неком Неде Лудде, который уничтожил первые чулочные машины. Существовал ли в действительности Лудд, до сих пор не известно. Но в него верили, его называли «Король Лудд» или «Генерал Лудд».
В наше время «луддит» – слово почти ругательное. Эдакий доморощенны враг технического прогресса, борец с новым и совершенным. Тогда же «подданные» «короля Лудда» старались избежать голодной смерти. Они собирались по ночам на торфяниках, окружающих индустриализованные города. Там они обменивались оружием, занимались строевой подготовкой. А потом нападали на фабрики, ломали и сжигали машины, громили продовольственные лавки, убивали членов магистрата, офицеров и полицейских.
Уничтожение машин парламент объявил наказуемым смертной казнью. Известно, что в 1813 г. 17 человек были казнены, а больше двух тысяч луддитов было отправлено в Австралию.
Есть забавное место в «Записках Пиквикского клуба»: когда мистер Пиквик привозит в некое место известие о подходе повстанцев и власти проявляют очень большое беспокойство, вплоть до созыва ополчения.[39] Забавное поведение нелепых английских чудаков? Вовсе нет.
В 1811–1813 годах против луддитов было брошено больше вооруженных людей, чем против войск Наполеона. На перекрестках многих дорог стояли войска с артиллерией, чтобы не пропускать повстанцев в другие части государства. В промышленные центры вводили воинские части, а сельские джентльмены тренировались в быстрых сборах конных ополченцев.
Сражения между луддитами в Западном Райдинге, в графстве Йоркшир в начале 1812 г., а в Ланкашире – в марте того же года, у фабрики Бартонсов в Миддлтоне и у фабрики Вестоутон велись с участием нескольких тысяч человек, с применением артиллерии.[40]
Только эта гражданская война шла тихо и незаметно, без ажиотажа. В газетах о ней почти не писали и вообще старались не привлекать внимания. В результате о ней известно до обидного мало.
Хорошо видно, как колонии снимали внутреннее напряжение в Британии, позволяли не довести дело до вооруженного взрыва.
В XVII–XVIII веках за море, в колонии Северной Америки, уезжали религиозные «диссиденты», то есть «инакомыслящие», несогласные сдогмами англиканской церкви.
В XVIII–XIX столетиях в Америку, Южную Африку, Индию, Австралию и Новую Зеландию выехало не менее трех миллионов человек – 10 % населения Британии, ставшие «лишними» из-за внедрения машин.[41]
