Андрей Нимченко
В будущем все по прежнему
Деловой подход
Утро только-только начиналось, но Сак Бессонов уже встал и пил кофе – тихо матерясь, глядя сквозь пуленепробиваемое стекло форта в предрассветную темень. Вчера аборигены опять не пришли – как и позавчера и всю неделю до этого. Хорошо хоть зеркала и бусы не относятся к скоропортящимся товарам. Он бы с радостью отправился на разведку, но нельзя – договоренность с населением сдвига запрещает. И не исключено, что задержка – "проверка на вшивость". Нарушишь границу, они уничтожат и тебя, и маяк. Такое уже бывало – если местные не желают тебя видеть, ты растворяешься в ткани их сдвига со всем своим барахлом.
Почему? Этого не знали даже ученые, а уж Сак и подавно. О методике сдвига ему было известно не больше, чем домохозяйке об устройстве микроволновки. Заходишь в переноску, жмешь на кнопку и ты уже в одном из тысяч миров, которые находятся "где-то": может быть в промежутках между атомами, может быть в альтернативной вселенной, а может, в соседней комнате.
Поле Сдвига разносило по этим мирам все, что в него попадало. Чтобы не сбиться с пути, цеплялся маячок, настроенный на сигнал точно такого же в точке прибытия. Вот и все. Новые миры назвали Сдвигами, а их обитателей – сдвинутыми. Возможно, потому что предмет перед исчезновением в поле выглядел так, будто его размазали в пространстве.
Сак допил кофе и стал смотреть, как выглядывает из-за горизонта солнце. Светило, цветом походившее на воду в не чищеном аквариуме, высунуло краешек неровного диска, оглядело прогнивший сырой мир и снова исчезло – похоже, передумало здесь появляться. Но нет – его лик старика-утопленника снова вернулся и медленно пополз вверх по небосклону. До чего тоскливые здесь рассветы!
Сак отвернулся. Он пятнадцать раз приобретал право на пеленгатор новых миров, истратив на это почти все наследство бабули. Но все миры, куда заносило его маяки, были безжизненны. Позже он узнал, что так было в 999 из тысячи случаев. И лишь с этим сдвигом ему повезло. Поначалу из-за царившей здесь тоски он посчитал его бесперспективным. Уж курорт в этом болоте точно не устроить. Но через неделю объявились гоблины и предложили люп. И за пять лет торговли, не выходя из форта, он сделал себе состояние. И притом никакой конкуренции! Никто не может появиться здесь без его ведома – код сигнала для маяка знает лишь Сак. Он единоличный владелец сдвига, до тех пор, пока тот не перейдет государству, но до этого еще шесть лет.
Только бы эти чертовы аборигены поскорее явились… Если с этой сделкой выгорит, он уже точно отойдет от дел, поручит их сыну, а сам навсегда обоснуется в своем особняке на Амударье.
Сак вздрогнул от неожиданности: в окне стояли, колеблясь под секущими струями, две худые рослые фигуры с хоботами вокруг грибообразных голов – местные. В руках у одного был небольшой мешочек – значит, пришли с люпом.
Сак натягивал защитный костюм судорожно, не попадая в рукава и путаясь в массе хоботов. Хорошо хоть у них две конечности – не нужно вживлять в тело сенсоры управления второй парой, как приходилось делать некоторым его коллегам. Ведь никто не знает, как туземцы отнесутся к твоей настоящей внешности, лучше походить на тех, с кем торгуешь. С костюмом готово! Теперь переходник, откачка воздуха, бусы и зеркала (два неприподъемных мешка, хорошо еще, что костюм снабжен мышечными усилителями), переговорное устройство.
Он вышел наружу и уперся в грудь одному из аборигенов. Ну, натуральный гоблин – наросты, черные пульсирующие вены поверх липкой кожи, стрекозиные глаза… А хоботы эти – мама родная! – они же постоянно забираются друг в друга. Весна у них, что ли?
– Привет, – переводчик передал Саку слова гоблина ласковым женским голоском, – была водяная буря, и мы задержались.
– Дороги залило? – как можно более вежливо поинтересовался Сак.
– Нет, в водяной буре легко поймать водяную крысу. Они очень вкусные, только нужно есть сразу, пока между пальцев не просочились. Торговать будем?
Сак героически подавил рвоту и покачал головой. Как и у некоторых африканских народов, у аборигенов этот жест означал согласие.
– Отличные бусы, великолепные зеркала, меняем как обычно? Мешок на мешок?
Первый абориген кивнул.
– Почему нет?
– Ты нас обманываешь, чужестранец, – проворковал переводчик, едва стихли свистящие звуки, которые издавал один из незанятых самокопанием хоботов, – в твоем мире люп ценится намного больше, чем то, что ты даешь нам взамен. Два мешка за один. Или конец торговле.
Эти требования его зеленые друзья выдвигали вот уже два года кряду. И с тех пор он не увеличил цену даже на пару бусинок. Сак вздохнул, и стал перечислять сложности, с которыми он сталкивается. Что товар его редкий и контрабандный, что сотни рабов трудятся, день и ночь не покладая конечностей, чтобы наполировать мешок зеркал и напились столько же драгоценных бус. За один кристалл люпа – по своим свойствам не уступающий чистейшим алмазам, он мог дать и сто мешков зеркал. Но, во-первых, переброска грузов на сдвиг стоила немалых денег, а во вторы, плох торговец, который не торгуется. Да и что, если в следующий раз они опять потребуют больше?
– Хорошо, – прервал его, наконец, гоблин, – но в другой раз мы снова потребуем больше.
"Давай, – подумал Сак, – интересно, сюда каждый раз приходят новые идиоты, или просто эти двое ни черта не смыслят в торговле?"
– Я дам еще… четверть мешка, если вы возьмете меня к себе в селение, – вслух сказал он, – и еще по пять зеркал и бус для ваших женщин – в подарок.
– Ха! Какая женщина решится одеть зеркало? – подал голос второй гоблин. – Это занятие для храбрых. Для мужчин.
Первый абориген просто печально покивал головой:
– Мы не можем. У меня шесть зеркал, у него пять – мы самые храбрые в селении. И то мы боимся, когда встречаемся с вами.
"Ага, значит, идиоты все время одни и те же!" – ухмыльнулся про себя Сак.
– А остальные страх как боятся! – продолжал гоблин. – Если вы выйдете за пределы отметок, – хоботы перестали резвиться друг с другом и указали на желтые валуны, окружавшие бункер в радиусе пятидесяти метров, – они решат, что вы им угрожаете, и будут воевать.
– А нельзя ли с ними договориться? Ведь у нас много общего, – не сдавался Сак.
– Нет. Между нами мало общего. Ваша верхняя кожа не обманывает нас – мы видим, какие вы под ней, мы изучили ваш настоящий язык. Вы нам не нравитесь, но нам нравятся бусы и зеркала. Если вы выйдете за пределы отметок, будет война.
Саку потребовалось все его мужество, чтобы сохранить видимость спокойствия. Оказывается, они способны видеть сквозь костюм-имитацию! И сумели изучить речь. А узнать, что происходит в бункере, они могут? "Вернусь, выброшу все диски с порнухой к чертовой матери!"
Гоблины синхронно повернулись, вскинули на плечи мешки с зеркалами и, неуклюже переваливаясь, пошли восвояси. Они никогда не прощались.
– Приятно было работать! – как обычно вдогонку крикнул Сак. – Значит, через неделю!
Второй гоблин, не оборачиваясь, неожиданно поднял вверх руку-ласту. Второй дернул в его сторону головой, и конечность тут же опустилась.
"Точно, – решил Сак, – ко мне все время ходили два гоблина. Главный и еще один. А теперь со вторым что-то произошло, и первый взял с собой новичка. Значит, им знакомы хорошие манеры. Просто у первого дурной характер. Ну, еще бы – он ведь у них самый храбрый. С шестью-то зеркалами… Как бы поговорить со вторым наедине? Может, тогда наметились бы какие-то подвижки…".
Финита ля комедиа!
Первый гоблин зашел за самый большой валун на границе резервации Сака Бессонова, потрогал нарост на лице, и его хоботы прекратили безумную оргию. Он обернулся к спутнику и уставился на него стрекозиными глазами:
– Я говорил, чтобы ты помалкивал и не лез в разговор? – начал он ровным голосом. – Лучше бы я дождался, когда выздоровеет твой брат! Никуда бы этот Сак не делся – подождал бы еще неделю. И мы бы без зеркал обошлись – отнесли бы из прошлых запасов, у меня там еще два мешка осталось. А что теперь он подумает? Неизвестно еще, что он может подумать. На водяных крыс он охотился!
– Но Ига! Это была импровизация! – запротестовал второй гоблин.
– Еще одна такая импровизация, и ты погубишь все дело. Импровизируй в своем театре! Здесь я хозяин! Если бы мой маяк залетел сюда на неделю раньше, мне не пришлось бы ломать эту комедию. Но до тех пор, пока этот болван сидит в бункере и таскает товар, оплачивая накладные расходы, я не хочу, чтобы понял, что его водят за нос. Что если он заподозрит подвох и решит попутешествовать? Отсюда до Розовых на машине всего три дня пути.
Гоблин по имени Ига вздохнул и оглядел путь, который им предстояло пройти – километров десять по пересеченной местности до подножия серо-зеленых холмов на востоке. Там его блокпост, благоустроенный куда лучше, чем бункер Сака. Туда поле забросило его маяк через пять дней после того, как Бессонов зарегистрировал свое право на этот сдвиг. По закону Иге – а если правильно, Игорю, находиться здесь было нельзя. Но Сак не знал, что он здесь. И до тех пор, пока он считает себя самым удачливым дельцом на сдвигах, его бояться нечего. Риск развязать "войну" с гоблинами и потерять все, слишком велик, чтобы Сак решился на разведку…
Игорь поправил на спине тяжелый мешок. Хорошо, что в этих костюмах есть мускульные усилители. Иначе "тачку" пришлось бы прятать где-то неподалеку, а это лишний риск.
– Пойдем, – бросил он спутнику. – На базе попьем кофе, возьмем сухпай и в дорогу. Времени немного, итак опоздали сильно. В трех днях к востоку за эти два мешка нам дадут килограмм двадцать отличного люпа!
Эволюция Го
Мир полон подсказок, которые мы в слепоте своей не замечаем. Подсказки везде. Кто бы мог подумать, что слова "начало" и "конец" в русском языке происходят от одного слова "кон". Эту лингвистическую мудрость можно перефразировать: то, что на первый взгляд кажется концом, зачастую всего лишь веха, поворотная точка, от которой начинается отсчет нового времени…
Символично, что два самых важных в новейшей истории человечества события произошли практически одновременно. 5 мая 2129 года поляк Йожеф Кржевский получил первую полусинтетическую клетку, способную делиться и размножаться. Спустя без малого четыре месяца, 23 августа того же 2129-го, прыгун с шестом, американец русского происхождения Питер Броски обнаружил в своей раздевалке неизвестного господина. Питер собрался позвать охрану, но мужчина остановил его:
– Я не опасен, – сказал он. Услышь эту фразу сотни конкурентов, уничтоженных знаменитым банкиром Робертом Гауссманом, они разрыдались бы в приступе горькой иронии.
– Вы, кажется?… – спросил, вспоминая лицо с обложек, Питер Броски.
– Конечно, – протянул руку Гауссман.
– Чем могу? – Питер аккуратно принял в огромную ладонь пухлую, почти кукольную ручку финансового воротилы.
– Вы установили рекорд, – сказал тот, – 8 метров 50 сантиметров. На метр 15 сантиметров больше, чем предыдущий. Без допинга – это мои люди проверили.
– Да, – Питер не смог не выпустить на волю довольную улыбку, иначе грозившую разорвать его некрасивое лицо.
– Продайте мне его…
После того, как стих смеховой гром – реакция Питера Броски на самое неожиданное в истории спорта предложение, визитер объяснил:
– Я сделал необходимые консультации – юридическая база для нашей сделки вполне надежна. Рекорд установили вы, он принадлежит вам. Отдельного определения сущности спортивных достижений, их отличия от произведений, к примеру, литературного труда не существует. Автор романа вправе продать свои права на него, в том числе право подписывать произведение своим именем. Новый владелец может делать с этим товаром то, что посчитает нужным. Если вы уступите мне рекорд, такие же права будут у меня. Вы получите деньги, много денег. Я – славу.
– Но это же глупо! Пресса тут же все разнесет, над нами станут потешаться. Во всем мире будут знать, что купленный вами рекорд принадлежит мне.
– Отнюдь. Газетные заголовки – товар смертный, он выводится из мозгов примерно с той же скоростью, что и какой-нибудь проглоченный вами гамбургер из организма. А статистика вечна. Через 10 лет о том, что рекорд установили вы, никто и не вспомнит. А если будут помнить – что ж, я займу место первого, кто провернул такую сделку.
Он написал сумму на листке старомодной записной книжки и протянул его Питеру.
– Я… подумаю… – сумел произнести тот.
Питер Броски думал примерно неделю. Спустя семь дней, шесть часов и сорок три минуты в огромном кабинете мистера Гауссмана, на 189-м этаже нью-йоркского здания по Айвенгтон-авеню, в окружении сонма адвокатов, они подписали контракт и пожали друг другу руки. В этот миг произошло редчайшее событие. Гроза, третий час кряду барабанившая в пуленепробиваемое окно, разразилась фонтаном небесного электричества. Молнии попали в распределительный узел системы жизнеобеспечения здания, и на несколько секунд оно погрузилось во мрак. Всполохи белого огня, сыпавшие за окном, оставили в темноте всех, находившихся в комнате. Кроме жмущих друг другу руку Питера Броски и Роберта Гауссмана. Питеру вдруг показалось, что на бледном лице финансиста слишком ярко горят глаза, а за сутулой спиной двумя валами вырастают черные тени крыльев… Свет включили, и он убедился, что перед ним хоть и очень богатый, но все-таки человек – всему виной было дьявольское освещение.
2.
Сделка Броски – Гауссмана наделала шуму. Кто считал финансиста старым дуралеем, кто просчитывал варианты выгоды столь неожиданной покупки. В любом случае до апреля 2139 года о проданном рекорде успели забыть. Но в апреле, спустя почти десять лет, Питер Броски подал в суд, требуя опротестовать сделку. Миллионы, полученные им по контракту, к тому времени успели вырасти в разы, а вот нового рекорда, на что он очень рассчитывал, Броски так и не установил. Суд отклонил иск – в свое время юристы Гроссмана поработал на славу. Но спустя год экс-рекордсмен подал еще один. На этот раз он не требовал вернуть ему право собственности. Он судился из-за формулировки. После того, как судебный молот трижды опустился на кусок дерева, в электронной базе данных рекордов после фразы: "Прыжки с шестом – 8 м 50 см, рекорд принадлежит Роберту Гауссману", было дописано "Установлен Питером Броски".
Если бы к тому времени у Гауссмана оставались волосы, он рвал бы их с корнем…
Эта полукомичная история могла бы кануть в Лету, как миллионы историй об эксцентричных богачах. Но спустя еще три года компания "Кока-Кола" выкупила рекорд в беге на стометровку у Ньола Нганга. Чернокожий кениец променял славу на пожизненную карьеру звезды рекламных роликов. "Какой еще рекорд? – Спрашивал атлет с экрана, отрываясь от бутылки с красно-белой этикеткой. – Да я просто бежал за "Кока-колой"!". "Кока-кола – первая в беге, первая во всем!" – подытоживал брутальный мужской голос за кадром.
Наученные опытом Гауссмана юристы компании просчитали все варианты и использовали все рычаги, включая административный. Помимо того, что фирма покупала права на будущие рекорды, спортсмену изменили имя на "Кока", а фамилию на "Кола". Спустя восемь лет, когда бегун Кока Кола умер от алкоголизма (некоторые утверждали, что от позора), ему поставили памятник в столице республики – ведь столь крупных сумм в бюджет государства не приносил до сих пор ни один спортсмен. Одноименная фирма открыла рядом с памятником мега-маркет. Все были довольны.
По сути, история Коки Колы была очередным шагом к попранию свобод, нарушала права человека, и т.д., и т.п. Но делалось все на добровольных началах. А заодно создавался прецедент – основа основ будущих судебных свершений. Поэтому, когда в июле 2146 англичанка шведского происхождения Алина Рай подала иск против правозащитного комитета Великобритании, суду, уважавшему прецедент, ничего не оставалось, как встать на ее сторону. Правозащитники требовали признать недействительным договор между госпожой Рай и компанией по производству стирального порошка, которой женщина продала часть своих гражданских свобод на 3 года.
Женщину приглашали на работу в недавно созданный экспериментальный отдел научных разработок. Фирма считала, что простой контракт не может гарантировать защиту секретной информации, поскольку при столь развитой судебной системе и в условиях жесточайшего промышленного шпионажа сотрудник получал возможность разгласить информацию конкурентам и выйти сухим из воды. Контракт об ограничении гражданских свобод был подписан, правозащитники подали в суд, суд признал, что Алина Рай имеет право передать свою жизнь и свободу под контроль нанявшей ее организации с тем, чтобы в случае обнаружения утечки информации, компания могла применить к работнику любые дисциплинарные меры. Спустя три года контракт продлен не был. По признанию самой госпожи Рай, она "слишком устала от ощущения, что попала в рабство". Ирония судьбы – журналистам удалось выяснить, что предок владельца компании в семнадцатом веке в Америке заготавливал сахарный тростник на фазенде предка Алины Рай…
3
Это был последний раз, когда права человека покупались за крупную сумму. Спустя год и два месяца группа китайских гастарбайтеров продала себя в рабство на десять лет компании "Русский лес" за копейки (курс копейки на тот момент составлял 344600 юаней – прим. авт.). После введения жесткого запрета на иммиграцию азиатов в Россию, это был единственный способ въехать в передовую державу – не в качестве гражданина другой страны, а как вывозимая собственность. Впрочем, для самой компании афера так просто не кончилась. После того, как она перепродала права на гастарбайтеров аффиллированному в России строительному концерну "Вся Молдавия и Ко", последнюю обвинили в нарушении прав потребителей. Пришлось доказывать через суд, что азиаты, занятые на строительстве объектов в Москве, не могут расцениваться, как дешевая китайская подделка под высококачественных молдавских строителей. И что, де юре, они лишь используемый на работах отделочный инструмент, импорт которого из Азии не запрещен. Связанный единым планетарным правом суд, руководствуясь делами Рай и Броски-Гроссмана, под гром аплодисментов и крики "Браво, лохи!" был вынужден разрешить "Всей Молдавии" использование инструмента.
Сам инструмент, вызванный в качестве свидетелей, курил китайские папиросы "Бамбук" в коридоре. До конца рабства оставалось всего девять лет, деньги за весь период были выплачены сполна, семьи в перенаселенном Китае уже вложили их в дело и процветали. А что касается безопасности, в стране победившей частной собственности – России, порча имущества приравнивалась к изнасилованию. Так что жизнь удалась…
В последующие десять лет разные индивидуумы и группы лиц по разным причинам отдавали себя в рабство на самых разных условиях. Не сумев запретить, общество вынуждено было подстраиваться под нарождавшуюся систему взаимоотношений, в которой за нелицеприятным словом "рабство", по сути, скрывалось стремление отказаться от ответственности, жертвуя при этом правами. Это было время расцвета судебной системы. Трансляция процессов давно била все рекорды популярности. Фраза "Не суди, да не судим будешь" вызывала у современников разве что гомерический хохот. Коллизии судебной системы стали излюбленной темой разговоров даже у подростков. Отныне в подворотнях они били и грабили, четко осознавая правовые последствия своего поступка, и заранее продумывая, каким образом, если что, строить защиту. Воистину, по-своему и в подворотнях торжествовало правосудие!
4
Необходимость предпринять серьезные меры по приведению Права и Конституции во взаимное соответствие была осознана после того, как крупнейший нефтегазовый король Кирилл Абрамович на свой пятидесятилетний юбилей выпустил акции… самого себя, которые за копейки раздавались кому угодно. "Ваш раб навеки!" – значилось на ценных бумагах под портретом закованного в цепи богача в одной набедренной повязке. Народ воспринял шутку как надо. Акции скупались в качестве сувенира, раздавались знакомым. И, даже страшно сказать, использовались в бедных кварталах как туалетная бумага. Гром грянул, когда со счетов приобретателей стали уходить деньги.
Подтвердилось старое правило, что в каждой шутке доля шутки, увы, незначительна. Богач был официально признан собственностью, но при этом, по закону, мог получать доход. Однако же, налоги с полученного дохода возлагались уже не на него, а на его владельцев. Когда опомнившийся народ попытался избавиться от акций, выяснилось, что это не так просто. Данные о покупателе, в какой бы забегаловке он их не приобрел, передавались в центральный банковский терминал, и одного того факта, что ты избавился от реальных бумаг, было уже недостаточно. Как только правда выплыла наружу, продать акции оказалось совершенно невозможно. Обращения в суд ни к чему не приводили – все оказалось в рамках закона. Спустя три месяца после скандала кто-то вдруг начал скупать акции Абрамовича, и они резко поднялись в цене. Ходили слухи о неком враге богача, который решил приобрести контрольный пакет и задать тому жару. Говорилось также, что акционерам на всеобщем референдуме предложат выбрать, как именно они хотят избавиться от своей обнаглевшей собственности....
После серии удачных сделок на бирже Абрамович положил на свой банковский счет еще несколько сотен миллионов, а потом выяснилось, что и за этой аферой стоял он. Неплохо сэкономив на налогах, и заранее имея контрольный пакет, магнат решил позабавиться напоследок, прежде чем полностью отойти от дел, оставив бизнес наследникам. К несчастью для шутника, у разоренных им людей хватило денег на киллера… Заказчика не нашли – круг тех, кто мог желать жертве смерти, оказался безгранично широк.
Прежде чем история с правом перешла в эндшпиль, случилось всего одно яркое событие на судебном небосклоне – освобождение тройного убийцы, оказавшегося собственностью убитых. Вся четверка состояла в некоем садомазохистском клубе, и нотариально заверенный договор был составлен особо изощренно, если не сказать извращено… По нему собственность отказывалась от всех человеческих прав и даже называлась не иначе, как "рашпиль". По приговору суда все трое садомазохистов были признаны погибшими в результате неосторожного обращения с рашпилем…
5
На третий день после того, как рашпиль обрел свободу, произошло нечто, надолго отвлекшее внимание мира от проблемы собственности на человека. Старик Йожеф Кржевский представил миру первого полусинтетического Гомункула. Перед тысячами камер, на виду у всего человечества существо ростом не более полутора метров, с короткими сильными руками, грубо сработанным лоснящимся лицом совершало в уме сложные математические вычисления, отвечало на самые каверзные вопросы и даже шутило под прицелами удивленных взглядов многотысячной аудитории. Кржевский мог бы явить публике более совершенное существо, но у него не было времени – пожилой ученый умирал. Через три месяца его не стало, и работу в области, прозванной прессой "контролируемой псевдо-жизнью", продолжили преемники. Спустя еще пять лет на Земле было уже несколько сотен Гомункулов. Правда, все они не обладали разумом, и были выведены в пробирках для исполнения сугубо утилитарных целей людей. Разум самого первого представленного миру псевдо-человека оказался не стоек, он сошел с ума вскоре после смерти своего создателя. Но работы над созданием существа, которое могло бы встать бок о бок с человеком, быть его другом и соратником, не прекращались. Первый устойчивый искусственный интеллект, заключенный в оболочку ПС-клетки, появился спустя всего тринадцать лет.
Когда стало понятно, что Гомункулы в массе своей превосходят людей в интеллектуальном и физическом смысле, в правительственных кругах всерьез обсуждался вопрос – не получим ли мы конкурентов цивилизации, которые в конце концов сотрут нас с лица планеты. Изучения велись долго, и в итоге перед Верховным Советом планеты было объявлено, что такой угрозы не существует. Новое существо отличалось кротостью, умом, чрезвычайной работоспособностью, и, что уже совсем переставало делать его подобным людям – было абсолютно альтруистично. Казалось, Сатана просто не сумел вложить свое дьявольское семя в это творение гения. Альтруизм был лишь одной из черт, которые не позволяли расценивать их как самостоятельные личности – в том смысле, в каком привык понимать значение слова личность хомо сапиенс. Гомункулусы были лишены творческого дара. Они идеально справлялись с самыми сложными техническими, управленческими, логическими, исследовательскими и прочими задачами, находили ответы на запутаннейшие вопросы, но только если те лежали в области уже существующей теории и практики. По сути, это были живые машины с массой потенций, которые не могли быть реализованы в отрыве от человека. Впрочем, большинство из Верховного Совета волновало другое.
– Этот парень будет работать на вас десять лет и не потребует в уплату даже цента, – подытожил доклад о безвредности существа председатель оценочной комиссии.
Ответом ему был одобрительный хохот. Несмотря на то, что большинство государств уже давно являлись странами цивилизованного капитализма, иметь работника Балду, которому не придется потом подставлять лоб для расплаты, многим показалось заманчиво.
Итак, внедрению Гомункулусов в массы дали зеленый свет. Поначалу общество восприняло идею без энтузиазма. Отдельные группы выражали недовольство тем, что у человека появился сильный и умный конкурент. Другие, наоборот были только рады. К примеру, лица с нетрадиционной сексуальной ориентацией – поскольку "гомиками" называли уже не их…
Возможно, до погромов и уничтожения дорогущих синтетиков дело бы и дошло. Но на помощь цивилизации пришло то, что до этих пор помогало ее развитию всегда – лень.
6
Невероятно удобный ход придумал Алекс Бонтвани – отпрыск славного дома Бонтвани, дельцов с Нью-Йорк-стрит. Столкнувшийся с необходимостью поддерживать и приумножать немаленький капитал, свалившийся ему на голову, и при этом совершенно не желая заниматься чем-нибудь, кроме космического керлинга и верховой езды, он использовал науку в самых унизительных для нее целях. Большинство синтетиков к тому времени трудились на самой грязной, вредной и опасной работе. Некоторые выполняли роль супермозгов в суперсекретных суперлабораториях.
Гомункулус, созданный по заказу Алекса Бонтвани был похож на него, как брат близнец, но в бизнесе разбирался лучше раз в сто. Разум существа впитал все необходимые знания для ведения дел. В том числе и такие, которые порядочному бизнесмену использовать вовсе и не обязательно. Сначала Бонтвани пробовал выдавать его за себя самого, но разительный контраст не в пользу оригинала сразу обнаружил подмену. И Алекс пошел в суд. Согласно решению последнего, прозвучавшему 13 июня 2206 года, Алекс Бонтвани по собственному желанию и на основании всех прежних судебных решений об отчуждении прав и гражданских свобод лишался этих самых прав и свобод и становился собственностью… Гомункулуса, к которому все его права и свободы переходили. Общество обмерло, открыв от изумления свой огромный многомиллиардный рот. Свершилось предсказанное фантастами, на Земле появился первый равный человеку НЕчеловек.
Алекс Бонтвани, собственность Алекса Го Бонтвани, отвесив звучную оплеуху современникам, отправился отдыхать на одну из лун Сатурна. Через три года он, или, вернее, его официальный двойник на Земле, смог купить и эту луну, и еще десяток других.
7.
В том, что хорошо сработанный синтетик способен сторицей вернуть вложенные в него деньги, люди убедились слишком быстро. Спустя всего 10 лет после достопамятного 13 июня, уже очень многие жители Земли не работали.
Однажды вложив деньги в неутомимого двойника и передав ему личные права гражданина, они удалялись на покой. Хотя каждый выходящий из рук ученых синтетик был абсолютно отдельным существом со своим характером и уровнем интеллектуальных способностей, последние всегда оказывались так высоки, что их хозяева (а потом их имущество) практически ничем не рисковали. Доходило до того, что бедные африканские деревни покупали одного Го вскладчину и отправляли, скажем, в Россию. И этот "засланец" кормил всю свою человеческую "семью".
8
К середине 23-го века в Малайзии был избран первый полусинтетический президент Павел Го Граан.
Спустя 15 лет, после того, как Малайзия была провозглашена первой страной победившего коммунизма, синтетик Граан встал у "руля" человечества. Через 25 лет на Земле не осталось голодных, больных, необразованных. Планета медленно, но необратимо превращалась в цветущий парк, где развивались культура и искусство. Взрослые и дети резвились на лугах, наслаждались близостью природы и, в общем-то, не сильно горевали о том, что решением всепланетного собрания рождаемость на планете была ограничена одним ребенком на пару.
А в лабораториях и мастерских, разбросанных среди цветущего рая по имени Земля, синтетические люди придумывали все новые способы сделать легкой и беспечной жизнь своих создателей. …Еще через 25 лет один из последних ученых планеты, тот самый, что когда-то произвел на свет Павла Го Граана, в пароксизме запоздалого понимания кричал на улицах Токио:
– Мы сами сделали себя вещью! Мы сами сделали это! Мы…
Ни один человек не обратил внимания на этот крик. Токио, как и остальные города прошлого, был давным-давно покинут людьми. Престарелого, слабого умом ученого бережно отвезли в его дом, в благоухающий розами сад Калифорнии… И здесь, среди белых колонн и розовых статуй, старый ученый вскрыл в ванне горячие вены.
Такое, увы, случалось все чаще. Общество людей, избавившихся от необходимости бороться за существование, потрясали катаклизмы, страшно далеко оно было от тех идиллических картин, что когда-то рисовало воображение утопистов. Если прежде три четверти своего времени средний человек тратил на сон и работу, то теперь в его распоряжении были годы и десятилетия, которые он волен был потратить по собственному разумению. Но тратил он их не на саморазвитие, не на науку (зачем, все равно не сравнишься с умными и услужливыми "волшебниками" Го), не на совершенствование в искусствах, а на занятия куда более телесного свойства – секс, экстремальные виды спорта, а также на то, что забавляло порой не меньше первого и было не немее опасно второго – индустрию игр. Золотой век, венец развития цивилизации, полное материальное довольство, и даже роскошь, которые на блюдечке принесли людям умницы-синтетики, каждому конкретному человеку не могли дать одного – удовлетворения его Эго. Божественный дар самоидентификации, ощущения себя как личности, на заре времен умело превращенный врагом рода человеческого в желание превалировать над другими, требовал реализации. Необходимость ощущать собственную значимость побуждала создавать игры, охватывавшие миллионы участников. В виртуальных пространствах внутри машины проживали они свои жизни, стремясь, сражаясь и добиваясь воображаемых целей в придуманных мирах, раз уж реальный мир перестал нуждаться в их героизме.
