Андрей Посняков
Судьба гусара
– Пока никак, – вздохнув, гусар развел руками.
– Ну, ничего, ничего, жди, – рассмеялся полковник. – Да не журись, ротмистр! Войны на наш век хватит. Бонапартий вон как на австрияков прет. Аки бык!
Выйдя от командира, Давыдов наконец-то выпил с друзьями чарку – так, с устатку – да отправился на конюшню, чистить коня. Гусарский конь не просто конь, он – друг, уважения и заботы требует. Потому и день гусар начинался одинаково – с конюшни, с чистки, с прогуливания лошадей и всего такого прочего, без чего не может существовать ни один кавалерийский полк. Кстати, не так много и пили – служба ратная, она как-то больше идет на трезвую голову. Тем более пришла очередь Дениса выходить в наряд – начальником караула.
Дел хватало: нужно было проверять посты, за всем тщательно проследить, составить дневной рапорт да подать его заместителю командира – секунд-майору Артемию Ивановичу Глотову.
– Значит, ротмистр, в порядке все? – Артемий Иванович был несколько подслеповат и читал рапорт, водрузив на нос очки. – И что, ни одного пьяного нет?
– Так нет же, господин секунд-майор! Балов нынче на неделе никто не давал, в гости гусар не звали. С чего и пить?
– Со скуки, ротмистр, со скуки, – со знанием дела пояснил Глотов. – Со скуки-то, голубчик вы мой, чаще всего и пьют. И другие нехорошие глупости делают.
Со скуки и выпили. Сразу же после того, как ротмистр Давыдов закончил наряд. Собрались, правда, не в казарме, а, пользуясь хорошей погодой, поехали на заливные луга. Стреножив лошадей, расположились на берегу узенькой речки Поповки, расстелили скатерть прямо на траве. Достали из корзин шампанское, водку, закуску…
– Ну, братие… За нас, за гусар!
Первый тост, как всегда, произнес Алешка Бурцов, ну а уж потом сразу же подключился Давыдов:
Бурцов, брат, что за раздолье!
Пунш жестокий!.. Хор гремит!
Бурцов! Пью твое здоровье:
Будь, гусар, век пьян и сыт!
Понтируй, как понтируешь,
Фланкируй, как фланкируешь,
В мирных днях не унывай
И в боях качай-валяй!
Вот это был тост! Тостище! Бурцов аж покраснел, обнял приятеля, едва не задавил от избытка чувств:
– Ах, Денис, Денис, как славно ты пишешь! Поистине славно. Ну, ведь, господа гусары, правда же? Грех за столь славного пиита не выпить. Право слово – грех!
Выпили и за Дениса, потом за самого старшего в компании, капитана Держакова, потом по очереди – за всех, пока не дошли до самого молодого – корнета Сашки Пшесинского. А уж за дам был отдельный тост, вернее сказать – тосты. За дам водку не пили, открыли шампанское.
Трава на лугу еще была зелена, в журчащих водах реки голубело небо. Солнышко сверкало в вышине почти совсем по-летнему, сияло так, словно заблудилось в золоте осенних берез, в багряном наряде кленов, в ажурной обнаженности лип. Славно было, ах как славно!
– Ну, господа гусары… За прекрасных дам!
Тут, к слову, никто не ерничал, даже «ёра и забияка» Бурцов. Выпили на полном серьезе и в знак уважения к женскому полу – стоя.
– А хорошее шампанское! – подкрутив усы, похвалил князь Серега. – Очень даже неплохое. Смею заметить – весьма неожиданно для нашей глуши. Где покупали? В селе?
Все по привычке называли Звенигородку селом, хотя вот уже девятый год сей населенный пункт считался вполне самодостаточным уездным городом, пусть и небольшим – проживало в ту пору в Звенигородке где-то около шести-семи тысяч человек. Для села – многовато, однако на город сие селение не походило никак. Пыльные улицы стелились самой что ни на есть деревенской раздольностью, дома обывателей утопали в садах, люди держали коров, коз, овец, гусей и прочую живность. Никаких мануфактур-предприятий не было, разве что купцы братья Окуловы разрабатывали невдалеке глину, нанимая у местных помещиков оброчных крестьян. Жизнь в новоявленном городе текла, как и встарь, по-деревенски неторопливо, без особенных новостей, зато со сплетнями, которые здесь, кажется, обожали все, не исключая гусар.
Водку и шампанское покупал самый младший, Сашка.
– У пана Верейского брал, в лавке.
– У-у-у! И все же шампанское у этого выжиги ничего.
Купец Никифор Верейский держал в Звенигородке лавку, где, кроме скобяного товара, появлялась частенько и водка, и вот даже шампанское.
– Интересно, где он водку берет? В Вильну ездит?
– За водкой, может, и в Вильну… А вот такого шампанского в Вильне нет, – со знанием дела промолвил князь. – Нет, нет, господа, это я вам говорю точно. Только за границей такое!
Корнет Сашка хлопнул в ладоши:
– Так что же, Верейский-то этот – контрабандист?
– Ну-у… может, не сам. Но с контрабандистами связан точно!
* * *
Через пару-тройку дней в полк вернулся отец-командир, Яков Федорович Ставицкий. В компании с ним приехал и капитан-исправник, отставной пехотный майор, присланный городничим для расследования дела об убийстве ребенка. Капитан-исправник отвечал за порядок в уезде и занимался расследованиями всякого рода криминальных проявлений. Однако должность сия была выборной, и в случае чрезвычайных ситуаций деятель сей мог рассчитывать лишь на команду ветеранов-будочников (инвалидов, как их называли) либо вот просить помощи людьми у командира расквартированной в уезде воинской части.
По сути, полиции в общепринятом понимании в Российской империи еще не сложилось. Имелось Министерство внутренних дел и подчинявшиеся ему «Управы благочиния» во главе с городничими. Ну и вот – инвалиды да капитаны-исправники, избиравшиеся из наиболее уважаемых дворян, прошедших воинскую службу. «Управе благочиния» подчинялись так называемые «полицейские части» во главе с приставом, каждая часть примерно на двести пятьдесят дворов. Части эти и приставы больше занимались охраной общественного порядка, нежели ведением уголовных дел. Для последнего как раз и существовал капитан-исправник.
Уже часа через два после приезда полковник вызвал к себе Давыдова, представив ему гостя:
– Вот, Денис Васильевич, господин Ратников Федор Петрович, бывший майор, ныне же – капитан-исправник. Прошу любить и жаловать. Будет заниматься тем мерзким делом… ну, ты знаешь. Все, что видел, ему изложи подробно… Можешь прямо сейчас…
– Лучше позже. В присутствии, – тут же отчеканил майор. – Я вызову сам… как вас, господин…
– …ротмистр. Ротмистр Давыдов, Денис Васильевич, – наконец, представил гусара командир.
Сказать по правде, присланный деятель как-то не производил впечатления умного и знающего законы человека, способного разбираться в уголовных делах. На вид так чистый солдафон – «слуга царю, отец солдатам». Коренастый, длиннорукий, с квадратным, тщательно выбритым подбородком и бесцветными глазками усердного и недалекого служаки, сверкавшими под маленьким покатым лбом. Да! Еще брови – кустистые, выцветшие, большие хрящеватые уши и вислый, как баклажан, нос. Тот еще портрет – никакой тебе изящности, утонченности… и никакого проблеска мысли. Такой нарасследует, ага.
Ратников прямо там и поселился – в присутствии или, как его называли по-старому, – «в съезжей избе» – двухэтажном деревянном доме, выстроенном специально для всяких административных надобностей. Архитектор, как видно, был не чужд высоких исканий, аляповатые деревянные колонны и портики несколько напоминали модный стиль ампир, а вырезанные из дерева завитушки – барокко или, верней, рококо.
Как бы то ни было, а к приходу Давыдова доблестный капитан-исправник сменил дорожное платье на черный сюртук и темно-красный шейный платок-галстук, отчего стал похож на директора пионерского лагеря времен позднего СССР. Восседая за широким, крытым темно-зеленым сукном столом, следователь успел нацепить нарукавники и, кивнув вошедшему Денису на стул, окунул перо в бронзовый чернильный прибор, изображавший то ли троянского коня, то ли бескрылого Пегаса.
– Ну-с, молодой человек… Рассказывайте.
Гусар рассказал все, насколько мог – подробно, и даже присовокупив к своему рассказу аккуратно вырезанные из «поэтической тетради» листки с «протоколом осмотра».
Губернский гость выслушал Давыдова не перебивая, с каменным лицом, и даже благосклонно соизволил принять «протокол», за который, правда, почему-то забыл поблагодарить. Ну, солдафон – солдафон и есть, что уж тут скажешь! Тем более – пехота. Был бы хотя бы драгун, кирасир, улан… Впрочем, в кавалерии этаких истуканов не держат.
Дня на три Денис и думать забыл о капитане-исправнике, некогда было – полк отправился на небольшие осенние маневры. Скакали, рубили, стреляли – уставали так, что никаких мыслей в головах не оставалось. По возвращении же в полк отец-командир вновь вызвал Давыдова к себе в кабинет.
– Помнишь капитана-исправника? Ну, того майора?
Еще б не помнить, ага… Интересно, что он там нарасследовал?
– Так вот, Денис Васильевич… Убивца он, похоже, нашел. Арестован Лазарь Рабинович, шинкарь. Ну, ты его знаешь.
– Дядько Лазарь? – удивился гусар. – Это ж добрейшей души человек! Однако… что же, шапка, выходит, его?
Полковник покачал головой:
– Не ведаю, что там за шапки, а вот тебя, милый друг, капитан-исправник вновь видеть желает. Не знаю уж и почему.
– Желает – загляну, мне не трудно, – повел плечами Денис.
– Вот-вот, загляни. Потом обо всем мне доложишь.
Молодой человек нынче не торопился. Почистив коня, отобедал с товарищами, естественно, не без вина. Потом так же, не торопясь, переоделся – сменил сорочку, да еще потом дожидался, пока Андрюшка-слуга почистит как следует ментик да наваксит кивер. Хотя, конечно, можно было явиться к сыскному в плаще и полотняной фуражке… Но все ж нужно было показать, что есть гусар!
Привязав лошадь у крыльца, Денис Васильевич легко взбежал по крыльцу и, кивнув вытянувшемуся во фрунт инвалиду, вошел в присутствие. Все тот же кабинет с большим столом нынче чуток обновился – над высоким креслом чиновника повесили поясной портрет государя-императора Александра Павловича. Пусть старый и засиженный мухами, но все-таки. Странно, почему это он раньше тут не висел?
– Непорядок, – перехватив взгляд гусара, соизволил прояснить Ратников. – Казенное присутствие – и без портрета государя. Впрочем, кажется, вы его не очень-то жалуете.
Денис тут же вспыхнул:
– А вам какое до того дело, любезный? Вас что, за мной прислали следить?
– Ну-ну, ротмистр, не хорохорьтесь, – капитан-исправник, казалось, ничуть не обиделся… или у него просто всегда было такое непроницаемое лицо. – Признаюсь, я навел о вас справки.
– Справки?! Вот как!
– И вовсе не потому, что прислан за вами следить, как вы почему-то подумали. Наоборот, господин ротмистр… я смею просить у вас помощи!
– Помощи? – Гусар ошарашенно заморгал. Вот этого он уж не ожидал никак.
– Именно так, – наклонил голову Ратников. – Помощи в расследовании дела.
– Но… вы же, кажется, уже нашли убийцу… арестовали Лазаря, шинкаря…
– Да, арестовал, – неожиданно хмыкнул следователь. – Однако какой из этого шинкаря убийца? Тихий добродушный старик. Он и мухи не обидит.
– Но вы же…
– Однако же все улики – против него… Я прочел все ваши описания, господин ротмистр. Смею заметить – толково, и весьма, – следователь прищурил глаза. – Так поможете?
– Ну-у… – Дэн задумчиво покачал головою. – Я, конечно, польщен, но… Решительно не вижу, чем бы я смог помочь столь опытному господину? Да и, знаете ли, у меня служба вообще-то.
– Со службой вопрос решим, – решительно молвил Ратников. – Вы нужны мне, очень нужны, господин ротмистр! Видите ли, я здесь – весь на виду, словно голый в бане. Городок маленький, чужого человека приметят все. А вы… вы здесь уже, можно сказать, свой, везде вхожи… Да и кто и подумает на гусара? Где гусары – и где мозги?
– Эй, эй, любезнейший! – Денис снова полез в бутылку. – Полегче о гусарах, полегче!
– Прошу извинить, если вдруг чем-то обидел, – замахал руками капитан-исправник. – Только поймите – дело страшное, а зацепок никаких. Лишь бедолага шинкарь. Я и арестовал-то его только потому, чтоб все думали, что дело слажено, убийца найден.
– А сие не так?
– Я же уже сказал! Так как?
Подумав, Дэн согласился. С радостью! Коль уж представилась вдруг возможность поработать «по специальности», так почему бы и нет? Тем более такое резонансное дело. И старика Лазаря, конечно, было жаль… Оставалось лишь выйти на настоящего убийцу, найти.
– Но я должен иметь доступ ко всему ходу следствия, – соглашаясь, предупредил Денис. – Иначе как же я смогу…
Следователь пожал плечами:
– Что смогу – покажу. Извольте.
Со следующего утра Денис Васильевич Давыдов приступил к исполнению своих новых обязанностей. Как и обещал Ратников, с полковником Ставицким никаких проблем не возникло, Яков Федорович даже рад был – и впрямь весьма резонансное дело, весьма!
Об убитом мальчике по всей Звенигородке ходили уже самые разные слухи. Поговаривали, что ребенка убили евреи в своих ритуальных целях, а именно – замесить на детской крови свою ритуальную лепешку – мацу. Кто такую ересь придумал, было не ясно, однако сплетни ходили упорные.
– И они не сами собой появились, отнюдь, – специально подчеркнул капитан-исправник. – Кто-то все это придумал, распространил… и весьма, надо сказать, активно.
Приемы информационной войны изучались в академии факультативно, тем не менее кое-какое представление о них Денис все же имел и ныне четко представлял: Ратников прав абсолютно. Слух о ритуальном убийстве именно что вбросили… Кто и зачем? Кому нужно было подставить невинного старика, не особенно и богатого, между прочим?
Какое бы то ни было алиби, кстати сказать, у дядьки Лазаря отсутствовало напрочь. Его супруга Сара еще с неделю назад уехала погостить к родственникам в Житомир, да так еще и не вернулась. Никаких слуг в шинке не было, старик со всем управлялся один, так что где был, что делал – никто подтвердить не мог.
Все улики были против. И злополучная, найденная возле трупа шапка действительно оказалась принадлежавшей шинкарю, но «третьего дня затерялась», как пояснил сам Лазарь. Старик признал свой головной убор сразу – именно по надписи:
– Таки да – моя. Видите эти буквы? Это же мне подарил житомирский раввин, ребе Исаак! Не помню уже, на какой праздник.
Кроме всего прочего, на кухне, под столом был найден окровавленный разделочный нож и окровавленные же лохмотья – одежда убитого мальчугана. И что оставалось делать следствию? Какие выводы делать?
Однако же и Давыдов, и капитан-исправник, отставной майор Федор Петрович Ратников, были убеждены, что старик-еврей не имеет к этому убийству никакого отношения.
– Шинкарь ведь далеко не глуп, – вслух полемизировал сам с собой капитан-исправник. – И коли уж пошел бы на такое дело, так уж всяко обставился бы так, чтоб и комар не подточил носа. И нож бы выбросил, и одежку окровавленную сжег бы, уж никак на своей кухне бы не оставил. Какие-то ошибки, бесспорно, допустил бы, но не такие грубые. Косвенно свидетельствующие, что старик невиновен.
Рассуждая вслух, почти сам с собою, старый майор преобразился. И глаза его уже никак нельзя было назвать бесцветными, по сути, перед Денисом вдруг воочию представился истинный облик капитана-исправника: не только добросовестного служаки, но и человека умного, тонко чувствующего, мало того – одаренного!
– Конечно, можно сказать, что шинкарь уж так хитер, что на то и рассчитывал… Однако это было бы уже слишком, обычно в жизни так хитро не складывается… Ну что, Денис Васильевич? Что там свидетели? Узнали от них хоть что-нибудь новое?
– Практически ничего, – махнул рукой Дэн. – Да, видели в лесу и телегу, и возницу, закутанного в плащ-пелерину, да еще с поднятым капюшоном. Внимание особого не обратили, мало ли кто едет? Все-таки – тракт. Да и дождило тогда изрядно. Из-за дождя да тумана возницу как следует не рассмотрели. Старик, молодой – бог весть.
– И все же я вижу, у вас глаза горят! – Федор Петрович неожиданно рассмеялся и погрозил гусару пальцем. – Э, батенька! А ну-ка, выкладывайте, что вы еще удумали? Кого намереваетесь допросить?
– Так ребятишек же! – усмехнулся Дэн. – Там компания дворовая… вместе бегают, играют. А заправилой – вы удивитесь – девчонка! Лидкой зовут, от роду четырнадцати лет – можно сказать, уже барышня.
– Насчет девицы не удивлен, – Ратников покряхтел и, спрятав улыбку, пояснил: – Супружница моя, Марья Даниловна, как раз вот из этаких заводилок. В отрочестве прямо парень в юбке была! Да и сейчас, хоть и постарела, да, бывает, такое учудит… Впрочем, не о ней нонче речь. Значит, барышня, говорите? Ребятня? Ну, дерзайте, ну-ну…
Договорить коллеги по розыску не успели. Неожиданно явившийся пристав путано доложил о новом трупе, на этот раз – девичьем:
– Барышня там это… в пруду. Не поймешь, то ли сама утопла, то ли помог кто.
– Утопленница, говоришь? Вот как… – капитан-исправник проворно выбрался из-за стола и призывно махнул рукою. – Ну что, Денис Васильевич? Однако поедем поглядим, а?
* * *
Пруд оказался маленьким и заросшим тиною до такой степени, что топиться в нем можно было бы лишь при отсутствии всякой брезгливости. Квадратный, размерами метра три на четыре, и глубиной – тут же измерили – метра полтора, пруд сей, как видно, был когда-то гордостью своих владельцев, однако ныне же совсем пришел в упадок. Верно, как-то уж стало не до него.
Хозяин пруда и участка проживал здесь же, в старом доме, как у всех здешних помещиков, выстроенном в виде длинного проконопаченного сруба под тесовой крышей. При всей своей внешней убогости видно было, что дом недавно ремонтировали, починили и крышу, и крыльцо, и даже придали благообразный вид крохотному палисаднику, выходившему прямо на деревню Вороново. Пруд же находился на заднем дворе, и до него пока что не дошли руки.
Утопленница лежала в воде лицом вниз, так что была видна лишь спина в обтягивающем платье.
– Ну, вытаскивайте, вытаскивайте, чего встали? – капитан-исправник махнул рукой инвалидам, и те, зацепив труп багром, вытащили его на старые мостки из местами прогнивших досок.
– Переверните теперь… ага…
Это была вполне молодая особа лет двадцати – двадцати пяти на вид, с приятным – даже в таком вот виде – лицом и темными, распущенными по плечам волосами. Платье с широкой юбкой и большим вырезом – явно городского пошива – наталкивало на мысль, что утонувшая мадемуазель – девушка из общества. Хотя…
– Гребень-то у нее дешевенький, – Денис деловито склонился над трупом, – да и колечки так себе – медь. Думаю, и драгоценные камни в колье тоже ненастоящие… ну-ка… ну-ка…
Осторожно сняв с утопленницы колье, молодой человек взял в руку подвернувшийся камень и сильно ударил по одному из камней… тут же и расколовшемуся на мелкие осколки.
– Однако бутылочное стекло, господа! Да! Поищите-ка шляпку… хотя, полагаю, и она того же пошиба.
– Да, платьице дешевое, – согласно покивал Ратников. – Но с претензией. Здесь, у нас, так не шьют. Что имеем на первый взгляд? Некую молодую особу, желавшую казаться дамой из света, но таковой вовсе не являющейся. А ну-ка, разденьте-ка ее… Да осторожно!
– Судя по коже, она вряд ли пролежала тут больше суток, – Дэн глубокомысленно покусал ус. – Разложение еще не началось, эпидермис не отслоился… Скорее – с ночи или даже с утра.
– Вижу, вы разбираетесь в медицине, господин ротмистр, – тут же отреагировал Федор Петрович. – Ну-ну… что еще скажете?
Инвалиды быстро освободили труп от одежды… И тут все стало ясно. Под левой грудью несчастной зияла еще кровящая рана.
Капитан-исправник тут же глянул на инвалидов:
– Однако надо пошарить в пруду да и вокруг. Нож ищите… или что-то подобное. Да! К дому караул приставили?
– Приставили, вашество! Как и приказывали, – доложивший ветеран лихо выпятил грудь.
– Ну, молодцы, молодцы… Денис Васильевич! Однако пойдем в дом, посмотрим… Чей дом, кстати?
Инвалид отозвался тут же:
– Некоего Кузьмы Федосыча Воронова, помещика местного. Не из крупных, так, мелкота – всего-то крепостных с полсотни душ.
– Да, негусто… Однако откуда же деньги на ремонт? – Ратников постучал тростью по резным балясинам крыльца. – Вся вот ажурность эта, стекла новые, тес… Немаленьких денег стоит. Ну, однако ж заходим, заходим… Митрич, давай-ка под окна – вдруг да выскочит, побежит?
– Ужо не убежит, ваш-бродие! – добродушный ветеран Митрич лихо подкрутил седые усы.
– И этих, отроков этих, давай сюда. Тех, что утопленницу заметили.
Денис первым вошел в темные сени, на ощупь нашел дверь, толкнул… В прихожей стоял стол со скамьей и пятью гнутыми венскими стульями да изрядных размеров печь, покрытая изразцами.
– Стол-то не для таких вот стульев, – с ходу оценил следователь.
– Да и печь старая, – покивал гусар. – Однако изразцы…
– И стулья – рублей по пяти, по десяти за штуку будут…
– Я по двенадцати брал!
В дверях, точнее сказать – в дверном проеме, ведущем в анфиладу комнат, – возник некий вполне молодой джентльмен, сильно напомнивший Дэну хрестоматийного персонажа картины художника Федотова «Свежий кавалер». Такое же напыщенно-помятое лицо, горделивая поза, шелковый весьма недешевый шлафрок до самого пола, подпоясанный длинным шнуром с кистями. Только на голове не папильотки, а ночной колпак.
– С кем имею честь? – Серо-голубые, слегка навыкате, глаза молодого человека вовсе не лучились дружелюбием… что, в общем-то, было понятно.
Вошедшие представились, и капитан-исправник, в свою очередь, уточнил:
– А вы, значит, Кузьма Федосыч Воронов, помещик?
– Он самый и есть. – Джентльмен повел плечом и вспыхнул. – Какого черта ворвались ко мне, господа? Прошу… нет – требую! Объяснений.
– Получите, – пообещав, Ратников незаметно ткнул локтем Дениса. – Поговорите-ка быстренько с мальчишками, ага.
Ага…
Давыдов вышел на крыльцо и уселся на лавку, тоже, как видно, недавно поставленную, еще светлую. Инвалиды подвели ребят, двух сопленосых отроков лет по десяти-двенадцати. Оба чем-то похожи – худые, темноволосые, смугленькие – правда, видно, что не цыгане. Так что не смуглые – загорелые просто, и светлые у обоих глаза. Один чуть повыше, постарше, да получше одет – длинные порты, косоворотка с кушаком. Второй – в сермяге залатанной, оба – босы. Детишки-то крестьянские, ясное дело – до снегов босиком ходят.
– Ну, чьих будете? – покровительственно улыбнулся Давыдов.
– Местные мы. Кузьма Федосыч Воронов – барин наш, – ответил за двоих тот, что постарше.
Младший лишь шмыгнул носом и кивнул.
– Однако пусть так – местные. А что в барском пруду забыли?
– Там, господине, караси раньше водились. И посейчас еще есть. Ей-богу, вот такие караси! – парнишка развел руками с видом бывалого рыбака. – Ловить только – навозишься. А Кузьма Федосыч нам разрешает. Поймаем одного – ему, поймаем двух – один нам.
– Угу, – задумчиво протянул гусар. – Вот оно как. Значит, добрый барин-то ваш?
– Ага, господин. Добрый. Если и велит выдрать – так за дело. И никого на сторону не продает.
– О как – не продает! – Денис оживился. – Это почему же?
– А ему самому людишки нужны, – довольно пояснил отрок. – У барина нашего – каменоломня на двоих с братом евонным, Мефодием Федосычем. Камень добывают… как его… гранит, во!
– Гран-и-ит! Надо же! И куда ж он его продает?
– Да много, господине, куда. И в Киев, и в Херсон, и в Одессу!
Давыдов искренне удивился:
– Ого, да вы и географию знаете!
– А чего ж! – мальчишка подбоченился. – Нас дьякон Филипп учит. Барин сказывал, коли выучимся, приказчиками станем. В Одессу нас с гранитом пошлет. Или в Киев.
– Завидно! – от души рассмеялся гусар. – Вот, ей-богу, завидно. Гляжу, повезло вам с барином, парни. Теперь поведайте-ка, как вы утопленницу нашли.
– Да что говорить? – отроки переглянулись. – Пришли с утра на пруд – а тут…
– Когда именно с утра? – тут же уточнил Дэн. – Солнце уже поднялось или только-только начинало.
– Рано было. В церкви едва колокола отзвонили.
– Ну-ну-ну! – подогнал гусар. – Говори, говори… Звать-то тебя как?
– Федька. А это братец мой, Микитка. Так я и говорю… Мы сразу – к барину, стучались, стучались – не открывает. Один ведь. Слугу-то, дядьку Финогена, он еще вчерась в город послал, а другой слуга, Ерошка, приболел – в избу к родне подался, на леченье.
– Хм… однако негусто у барина вашего со слугами, негусто.
– Так на каменоломне ж все!
– Итак… Увидели утопленницу, бросились к барину, барина не добудиться… Что дальше?
– А дальше мы дьякона встретили, отца Филиппа. Ему и рассказали, а уж он…
– Понятно с вами все.
Денис потер ладони и, поднимаясь с лавки, спросил:
– А никого чужого вы тут рядом не видели?
– Дак не видели…
– А вчера, вечерком? Ну, к примеру, дамочку эту?
– Не-а. Мы вчерась за деревнею, на полях, солому старую собирали.
Отпустив ребят, гусар вернулся в дом. Усевшись на венский стул, Ратников как раз допрашивал подозреваемого, изрядно, кстати, нервничающего. Видать, узнал уже, что к чему.
– Да говорю же, не было у меня вчера никаких женщин! Никаких – ни молодых, ни старых. Да бог знает, откуда она в моем пруду взялась. Может, мимо шла, да… А я ничего не видел, не слышал – спал.
– Спали они… хм…
– Так-таки крепко спали? И часто вы так? – с молчаливого разрешения капитана-исправника Дэн тоже задал вопрос.
– Нечасто! – глянув на гусара, подозреваемый почему-то вздрогнул и опустил глаза.
Впрочем, можно было понять – почему. От стыда – от чего же еще-то! Как многие помещичьи дети, верно, еще с рождения был приписан к какому-нибудь полку, может, даже и к гусарскому. Только не служил, а числился, да потом и вовсе службу оставил, вернулся в родные места да занялся хозяйствованием.
– Нечасто! Вы понимаете, господа, до скотского состояния я вообще никогда не напиваюсь! Никогда. Дело у меня – каменоломня, договоры, поставки… Некогда пить! Тем более сейчас, когда старший брат мой, Мефодий, уехал с делами в Киев. Я ж за старшего нынче, за все отвечаю, так!
– Вот, верно, и расслабились!
– Да что вы такое говорите?! – вскинулся молодой человек. – Вы… вы на каком основании… вы… Я городничему жалобу подам, вот!
– Подадите, подадите. Ваше право, – Федор Петрович развел руками и поднялся со стула. – А теперь, любезнейший господин Воронов, мы произведем в вашем доме обыск.
– Что-о?
– И ежели намереваетесь оному воспрепятствовать, то не советую. Не получится, а свое положение сим еще более усугубите.
Голос капитана-исправника звучал грубо и четко, истинно по-военному, не оставляя никаких сомнений в том, что следователь намерен исполнять порученное ему дело до конца.
– Итак… начнем с кухни.
Именно на кухне и нашлось все самое интересное! Прямо за печкою обнаружился женский плащ-пелерина, а на самой печке – заколка. Медная, с позолотой и теми же бутылочными брильянтами, что и на колье.
Плащик, кстати, был еще мокроватый…
– А нонче-то ночью немного дождило, ага…
– Тут еще и вино, господин капитан-исправник, – отворил залавок вислоусый ветеран.
– Денис, гляньте.
– Ну-ка, ну-ка… Вино! И два бокала… – гусар принюхался. – Шампанское… даже и не скисло, свеженькое. Вчера и открыли, и выпили. А бокалы-то и не помыли даже. Ну да, слуги-то отпущены, некому мыть. Вон и помада на оном… – Денис посмотрел бокал на свет. – На собачьем сале – жирная… А говорите – женщины не было! Как вас понимать, господин Воронов?
– Не было женщины! – обернувшись к висевшей в углу иконе Николая-угодника, Воронов истово перекрестился и с искаженным от злобы и ужаса лицом взглянул на допрашивающих. Губы его скривились, словно от зубной боли, тонкие холеные усики задрожали:
– Чем хотите клянусь… Памятью покойной матушки… здоровьем племянниц… Один я был! Один!
– А соседи говорят, видели, как вас вчера на коляске привезли! – вскользь заметил Ратников. – Вели, говорят, под руки.
– Не помню я коляски. Вообще ничего не помню!
– Ну, вот видите. Могли и даму не вспомнить.
Помещик взъерошил волосы руками, зябко поежился и простонал:
– Да поймите же вы! Никого я не убивал, не было никакой женщины…
В этот момент в окно постучали. Прямо с улицы, со двора. Капитан-исправник поспешно распахнул окно:
– Что там такое, Митрич?
– Нож, господине, нашли. Прямо тут, под оконцем, в репейнике. И лезвие – в пятнах кровавых.
– Ну, насчет кровавых – это надо еще посмотреть. Давай-ка нож сюда, живо.
Воронова арестовали сразу же и пока поместили в присутствие, в арестантскую комнату, где уже дожидался своей участи незадачливый шинкарь Лазарь. Федор Петрович довольно потирал руки, а вот Денис покуда от этого дела отстал – необходимо было закончить старое. Установить личность убитого мальчика и найти наконец-то истинного убийцу.
Начал Дэн, как и планировал, – с опроса малолетних свидетелей, тех, кто все же мог видеть хоть что-то. Хотя бы теоретически мог.
Дворовая «атаманша» Лидка оказалась худой долговязой блондинкой с милым личиком и едва оформившейся грудью. Вышитая сорочка из выгоревшего на солнце холста, широкая синяя юбка, башмачки свиной кожи, простенькие, но с претензией бусы, и даже серебряные сережки в ушах. Еще бы! Девица-то была вовсе не из крестьян, и не из мещан даже. Единственная дочка некоего Епифана Андреевича Мирского, служащего местной почты, вдовца, на склоне лет дослужившегося до небольшого чина провинциального секретаря, но богаче от этого не ставшего. Епифан Андреевич души не чаял в единственной дочке и ни в чем ей не отказывал, хоть и не было в доме никакого достатка. Так, как и многие местные помещики из мелкоты, перебивались с хлеба на квас. Собственный огородик, плюс небольшое жалованье – на скромную жизнь хватало, а о большем Епифан Андреевич не мечтал. Разве что – о счастье для дочери, да и тут было все вилами по воде писано. Замуж бы… Да кто ж возьмет бесприданницу? Разве что какой-нибудь совсем уж старый помещик, тоже вдовец, или нищий молодой ловелас. Ловеласа никак не хотелось бы, а вот помещик вполне бы подошел… Только, увы, пока никто на Лидочку не заглядывался… исключая местных мальчишек – уж для тех-то она была истинною звездой!
Все это поведал заглянувшему в гости гусару сам провинциальный секретарь, выказывая свое самое искреннее радушие. Еще бы – такой человек! Говорят, из самой столицы, из гвардии… да еще за стихи сосланный! Опасно с таким общаться. Опасно… и лестно, ой как лестно! Будет потом о чем соседям-помещикам рассказать.
– А вот и дочка! – заслышав шум на крыльце, Епифан Андреевич улыбнулся и принялся суетливо хозяйничать на столе, потчуя гостя. – Вот, отведайте-ка, огурчиков соленых! А вот, извольте, капусточка. А вот репа… Сейчас – по чарочке, а потом – щи… Лидочка, давай же скорее к столу! Вот тебе щей… кушай… Это вот Денис Васильевич, наш гусар и ныне к следственному делу приставленный. Поговорить с тобой хочет.
– Ой… – усевшись за стол, девчонка хлопнула ресницами, длинными, темными, пушистыми… А глаза… глаза голубые, большие, чудные! И прямой носик, и нежный, оставшийся с лета, загар, и чудные ямочки на щечках. Год-другой – и настоящая красавица подрастет, распустится, словно волшебный бутон… Его б тогда и сорвать… Тьфу ты, тьфу ты, охолонись, гусар!
