Андрей Посняков
Загадка двух жертв
Хорошо было бы купить пластинку Дина Рида! Того самого американского красавчика-певца, что показывали в новогоднем «Голубом огоньке», а там ведь кого попало не покажут. Тем более настоящего американца! Дин Рид, кстати, хоть и американец, а Советскому Союзу не враг, а добрый друг и товарищ! Ах как он пел… «Лиза-Лиза-Лиза-Лизабет!» Ну не рок-н-ролл, но твист – точно.
– Дин Рид? Да что вы, девушка! У нас такого и не бывает.
Толстая, средних лет тетка за прилавком укоризненно покачала головой:
– Да зачем вам Дин Рид? Возьмите пластинку Эдиты Пьехи с ансамблем «Дружба» за рубль тридцать! Там «Сосед» и «Манжерок».
– А пожалуй, возьму! Раз уж там «Сосед» с «Манжероком»…
Больше в магазине искать было нечего. Да Женька не очень расстроилась – все ж в Ленинграде училась, а там… А там она того же Дина Рида чуть было не купила, отстояла в очереди в «Мелодию» битых три часа, но пластинки кончились! Пришлось брать что было – Радмилу Караклаич. Не за десятку же у спекулянтов покупать? И дорого, да и вообще – подсудное дело…
От Тянска до Озерска – около шестидесяти километров по грунтовой дороге. Женька проехала их за час, лихо обгоняя грузовики и лесовозы – не глотать же за ними пыль! Даже по грунтовке «Вятка» легко шла девяносто, тем более ее красотка-хозяйка большим весом не отличалась.
Дома колбасе обрадовались, сразу же и пожарили, тем более к вечеру дело шло, мама с работы пришла, а вот отец, как всегда, задерживался.
«Что такое Манже-ро-ок!» – задорно пела Эдита Пьеха с пластинки.
Все же не зря купила…
На место практики Колесникова явилась уже назавтра, с утра. Денек выдался хороший – погожий, солнечный. А вот платье пришлось замочить в тазу, потерев хозяйственным мылом, – вчерашняя езда по пыльной грунтовке даром не прошла! Что же оставалось надеть? А то, что было! Старенькая белая юбочка вполне впору пришлась, ну разве чуть-чуть тесновата, да и длина… Выросла за последнее время Женечка, вытянулась! А впрочем, что длина? Ну, мини и мини – в Ленинграде уже давнего так все ходят, что такого-то? Они вон с девчонками как-то по утрам бегать затеяли, между прочим в спортивных трусах-шортиках, так и то никто из прохожих и слова не сказал, хотя все мужчины оглядывались. Ну, тут вам не Ленинград, провинция – в шортах уж слишком… А вот в юбочке-то – отчего ж нет?
К юбочке Женька надела светло-голубую нейлоновую блузку с короткими рукавами. Подарок сестры, она и теперь выглядела как новая, все ж таки нейлон, не какой-нибудь вам ситец! Голубые гольфы, туфельки на низком каблуке… Собралась! Выкатила за калитку «Вятку»… Запустила двигатель, понеслась – только пыль позади закружилась!
А бабуси на углу, у колодца, глазастые! Сразу все приметили, заценили…
– От ить бесстыдница! В этакой юбке-то! Срам!
– Срам, срам, Егоровна! Вот в наши-то времена тятенька вожжами бы отстегал… Ужо бы попомнила!
– Ишо и волоса распустила! Ишь!
– Егоровна… Это ль не Колесникова ли Сашки дочка да-ак?
«Понаехавшие» из дальних деревень бабуси так вот и строили фразы – с ударением на последнее слово, так что было непонятно – то ли соглашаются, то ли спрашивают.
– Дак Колесникова и есть!
– Ой, Сашка, Сашка! Проглядел дочку-то.
– А неча в Ленинграды всякие отпускать! Шла бы на ферму.
– О-ой, на фермах-то нонче таки курвищи – ого-го!
– Много воли нынче молодежи дали, вот что! Ране-то так не ходили да-ак! Боялись!
– И правильно, Егоровна! Как еж без страха-то?
– Ой, бабы, что я вам скажу! Слыхали, на реке девку убили молодую? А допреж того – снасильничали да пытали! На спине звезду красную вырезали! Мне кума намедни рассказывала. Она, кума-то, в Погорельце живет. Говорит, милиция приезжала. По станции ходили, расспрашивали…
– И я что-то такое слышала! Ох, страсти-то какие! Неужто опять банды немецкие завелись? Это что же, теперича и за ягодами в лес не пойти?
– И куда только милиция смотрит?
– Э-э, в старые-то бы времена-а-а…
– Дак правда и есть! Сталина на них нету!
На произведенный ее проездом фурор Женька не обратила никакого внимания – просто не заметила, пролетела мимо. Свернув на центральную Советскую улицу, единственную асфальтированную, уже минут через пять подкатила к милиции, размещавшейся в приземистом одноэтажном здании барачного типа, обшитом досками и выкрашенном в веселенький ярко-зеленый цвет.
У милицейского крыльца стоял бирюзовый «газик», а вот мотоцикла что-то видно не было. Значит, не было и участкового – куда-то укатил.
Жаль. Участковый уполномоченный Дорожкин уже год как был женат на лучшей Женькиной подружке и бывшей однокласснице Мезенцевой Кате. Старший брат Катерины, Максим, с недавних пор тоже работал в милиции, только форму носил редко, потому что уголовному розыску не положено, это уж Женька знала.
Максим ей нравился аж с седьмого класса. Потом, правда, появился некий Тынис, симпатичный эстонец из этнографической экспедиции Тартуского университета. Они сюда приезжали частенько, почти каждое лето, – исследовали жизнь и быт местных угро-финнов – вепсов, в просторечии именуемых чухарями. Жившие в дальних деревнях, эти самые вепсы-чухари и русского языка-то толком не знали, говорили по-своему, по-фински, а еще в большинстве своем придерживались старообрядческой веры и сильно не жаловали чужих. Впрочем, то дальние. Ближние давно уже ассимилировались и язык свой почти не помнили, а их дети – так и вообще не знали. В паспортах – у кого таковые имелись – все значились русскими. Таково было указание властей…
В дежурке за оперативной стойкой с телефонами сидел Мезенцев в форменной голубой рубашке с погонами старшего сержанта и что-то писал в большой толстой книге. Позади него, у окна, два милиционера – усач и парень – играли в шахматы.
– А я вот – конем!
– А я – слоником! Шах, однако!
– Здрасте… Ой, Макс! – увидев старого знакомого, улыбнулась Женька. – Первый раз тебя в форме вижу!
– Дежурный у нас в отпуске, вот и замещаю, – захлопнув гроссбух, пробурчал Мезенцев. Впрочем, все же улыбнулся: – Рад видеть! Давно приехала?
– Вечером, вчера… Не знаешь, к Катерине когда можно зайти?
– Да когда хочешь. Светка, тьфу-тьфу, не болеет… Насколько знаю, Катька ее обычно часиков в десять в коляске выгуливает. Ты так и подходи – вместе и погуляете.
– Ага… если смогу… – Девушка хлопнула ресницами.
– А чего не сможешь-то? – удивился Макс. – У тебя ж каникулы – так?
– Так, да не так! – Колесникова со всей серьезностью сдвинула брови. – На практику я. К вам.
– К на-ам? Так тебе тогда к начальнику надо. Ревякин сейчас за него. Игнат Степанович.
– Знаю.
– Третий кабинет направо, – привстав, на всякий случай подсказал Максим.
Женька улыбнулась:
– Спасибо! Ну, я пойду тогда.
Глянув вслед девушке, Мезенцев испытал смешанные чувства. Они ведь дружили когда-то, переписывались, когда Макс служил в Венгрии, целых три года переписывались! А потом… потом все как-то не заладилось, что ли… Нет, они не поссорились, просто Максим, возвращаясь из армии, случайно встретил знакомую девушку из параллельного класса, с ней и закрутил – как-то само собой так вышло. И с Женькой тогда держался стеснительно-холодно, по-деловому. Вот ведь дурак… наверное… И с девчонкой той, Верой, тоже вышло как-то не очень… не по вине Максима, да, но они расстались…
– Макс, река на Восточно-Европейской равнине из пяти букв? – Дежурные милиционеры с шахмат перекинулись на кроссворды.
– Не знаю… Дунай, наверное… – Мезенцев все думал о Женьке…
Если она на практику – как с ней держаться-то? Все ж стеснялся, варнаком не был… Ведь выходит, тогда, с Веркой-то, он ей изменил… Так, а с Женей-то была ли любовь-то по-настоящему? Или просто привязанность, дружба? Они даже целовались-то редко. А про что-то большее и речь не шла! Ах, Женька, Женечка… какая красивая стала – не оторвать глаз… А улыбка – та же, что и в детстве.
«И. о. начальника Озерского отделения МООП Ревякин И. С.».
Прочитав табличку, Колесникова откашлялась и, постучав, заглянула в дверь:
– Игнат Степанович, можно?
Ревякин – в белой, с короткими рукавами рубашке – как раз стоял у окна: курил, выпуская дым в распахнутую форточку. Из транзисторного приемника на подоконнике доносилась негромкая музыка… приятный мужской голос пел что-то про фонари…
«Жан Татлян», – улыбнулась Женька…
– А, Женя! – Поспешно затушив сигарету, Игнат выключил транзистор и махнул рукой. – Проходи, садись… Случилось что?
На спинке стула висел модный, с накладными карманами пиджак.
– На практику к вам. – Присаживаясь, девушка вытащила из сумочки бумагу с голубоватой печатью. – Вот направление. С прокуратурой согласовано.
– На практику, значит… – озадаченно протянул Ревякин. – Ну-у что ж, давай так – ты приходи завтра, а я пока подумаю, к кому тебя прикрепить.
– Завтра? – Женя похлопала ресницами.
– Ну да, завтра… Часиков в девять не рано?
– Да нет, в самый раз.
Улыбнувшись на прощание, Игнат задумчиво забарабанил пальцами по столу. На практику, ишь ты… И что теперь с этой девчонкой делать? Хотя есть одно дельце! Как раз для нее…
Потерев руки, Ревякин поднял телефонную трубку и сразу же услышал обычную фразу:
– Слушаю, милиция, дежурный!
– Максим, завтра на отсыпной не торопись. Я тебе тут помощника нашел. Как раз по тому делу, что ты «музыкальным» прозвал. Пусть по мелочи поработает, а ты пока главным займешься…
– Помощник – это хорошо… – обрадованно выпалил в трубку Мезенцев. – А кто? Стажера-участкового наконец дали?
– Вот завтра и увидишь.
Дежурство у Макса выдалось не слишком-то суматошным, за весь день оформили двух местных алкашей да вечерком съездили на пару домашних скандалов, или «кастрюльных дел», как их именовал тот же Дорожкин, – вот, собственно говоря, и все. И хорошо, было время подумать о главном, о поиске циничного убийцы! Эту-то обязанность с младшего опера никто не снимал, как не снимал и множество всякой мелочи типа «тайного хищения гуся неустановленным лицом» и «потравы покоса неизвестным животным». Мелочь не мелочь, а по ним тоже подходили сроки, и нужно было торопиться – отрабатывать материал да принимать решение – то ли в возбуждении уголовного дела отказать в связи с малозначительностью содеянного да списать материал в архив, то ли, наоборот, вычислить гадов – кто гуся украл и чья корова или коза забрела на чужой покос…
Хорошо хоть, от «музыкального дела» начальник вроде как освободил, спасибо и на этом.
В день убийства Максим отработал до вечера, подробненько опросив всех служащих станции «Погорельцы» насчет подозрительных незнакомцев, появлявшихся на станции в период с пятницы по воскресенье включительно. Таковых набралось ого-го! Ясно же – выходные, вот народ и ринулся в лес. Из Озерска, из Тянска, даже из Ленинграда! На рыбалку, за земляникой – пошла уже! – да и просто так, разбить палатки, полюбоваться природой, посидеть с гитарой у костерка… «у янтарной сосны», как пел замечательный бард Юрий Визбор.
Эти вот шумные группы с гитарами Мезенцев отмел сразу же. Убийца явно был один… вряд ли даже и двое… Двоим-то мужикам упирающуюся девушку бить незачем совершенно – схватили, скрутили, да свои дела гнусные сладили – долго ль? В этом и Ревякин с Максимом согласился… тем более на бережку, у мостков, следок выявился – неглубокий, размытый, но все-таки… Опытный Теркин сразу заявил, что не от сапог! Скорее всего, от кед. А размер – от сорок второго до сорок четвертого. Самый популярный мужской размер. Однако уже то хорошо, что кеды! Значит, не рыбак (те в сапогах все!), а турист, скорее всего не местный. Хотя мог быть и местный – судимых и в Озерске, и по деревням хватало, причем и по самым тяжелым статьям, вплоть до сотрудничества с оккупантами. Дорожкин таких в первую очередь проверил… и продолжал проверять. Как уехал с утра в Лерничи, так до сих пор еще не вернулся. Ну так там и деревень – целый куст, поди проверь всех один – упаришься!
Подозрительных, одиноких мужчин «туристского» вида, по словам сотрудников станции, оказалось семеро. За все три дня. Двое уехали еще в субботу, на дизеле, в Тянск, еще трое – туда же, но в воскресенье. Еще один сел на проходящий архангельский поезд, а другой – на вологодский.
Выглядели все семеро примерно одинаково – рюкзаки, куртки или там олимпийки, треники, кеды… Эх, еще б хоть какую-то примету! Скажем, бороду или шрам на лице… И еще хорошо бы установить, откуда или куда ехали…
Было уже около двух часов ночи. Все магазины, почту и склады наряд в очередной ряд проверил – проехались по маршруту, шуганув по пути стайку молодежи с гитарой, и вот только что вернулись, затеяв попить чайку.
Сделав все отметки в журнале, Мезенцев потянулся и вдруг услыхал приближающийся треск мотоцикла. Судя по звуку, это был какой-то тяжелый мотоцикл, «Урал» или трофейный БМВ с коляской, такие после войны имелись у многих…
Черт! Ну конечно же…
Глава 3
Озерск и окрестности, июнь 1968 г.
Выглянув в окно – благо ночи стояли светлые, белые, – Максим увидел подкативший к отделению служебный мотоцикл с коляской. Заглушив двигатель, участковый уполномоченный Дорожкин прихватил из коляски фуражку с полевой сумкой и поднялся по ступенькам крыльца…
– Что-то ты нынче долго, – хмыкнул, выглядывая из окна, Мезенцев.
Вот ведь, поди, и домой не заезжал. К молодой-то супруге с ребенком. Бедная Катька… А с другой стороны, знала ведь, за кого замуж выходила! У участковых рабочий день ненормированный, впрочем, как и у оперов.
– Уф-ф, замотался! – Первым делом Дорожкин заглянул в дежурку. – Чай-то есть у вас?
– Сейчас заварю. – Пройдя в комнату отдыха, Максим поставил на плитку чайник.
Да, плитка в отделении была электрическая. Не керосинка, не примус и не какой-нибудь там керогаз, с которым без привычки обращения намучаешься! Недавно реконструированная подстанция исправно снабжала электричеством и сам Озерск, и окрестные деревни, пусть даже и не все. Напряжение, правда, частенько скакало, но были рады и этому, помнили, как еще лет десять назад электроснабжение на город вырубали ровно в 24.00. И до шести утра! В кустовой больнице имелся дежурный генератор, а у каждого жителя Озерска – те же самые керогазы, примусы, керосинки… Запасливые жители их до сих пор не выкинули – электричество в городке частенько отключалось и по сей день…
– А я хозяев плотика установил, – запив кусок пирога с капустой крепким свежезаваренным чайком, похвастал участковый. – Ну, того – «Кон-Тики».
– И кто это? Тур Хейердал?
– Сам ты Хейердал! Пацаны из Нового Погорельца! Мне про них одна бабуля сказала… землянику собирала невдалеке. Завтра установлю!.. Слушай, Макс, хорошие пироги, вкусные! Вера Ивановна напекла?
– Кто же еще-то! Я не просил – сама. Возьми, говорит, на дежурство…
– Вкусные! – еще раз похвалил Дорожкин. – Так ей и передай.
– Обязательно. Да она сама к вам завтра собралась…
Мезенцев подавил улыбку. Матушка его, Вера Ивановна, уже год как приходилась Дорожкину тещей и зятя не обижала, а в недавно родившейся внучке так и вообще души не чаяла!
– Так, Игорь, что там за пацаны-то?
– Бабуля сказала говны погорельские. – Участковый хитро прищурился и склонил голову набок. – Ну, уголовный розыск! Смекай!
– Да чего там смекать-то? – хмыкнул Максим. – Говны, или еще говорят – говны собачьи, – значит, лет по десять-двенадцать… Коли б постарше были – бабуся бы сказала – «робяты». Это ж ясно! Что я, в деревнях не бывал? Робят уже можно и за стол со взрослыми посадить, бражки налить, а то и стопочку… Зато и обязанности – почти как у взрослых. Скотина, дрова, рыба, огород, сенокос опять же! Сначала все дела сделай, а уж потом можно и в клуб, на танцы. А мелкой-то всякой шпане пока в самый раз дурью маяться – плоты вот мастерить.
– Про дурь не скажи, – допив чай, неожиданно возразил участковый. – Плот-то аккуратно сделан. Так не всякий плотник соорудит… Ладно, завтра этих парней отыщу. Если они где-то у своей деревни плот на реке держали.
– Так там же заброшенная деревня рядом! – ахнул Мезенцев. – Старый Погорелец! Километрах в четырех от Нового. С десяток изб точно есть! Рыбаки там ночуют, охотники… Вот и осмотреть бы да людей поспрошать! Ну, ребят этих… Вдруг да кого чужого заметили? А может, и ту девчонку видели… Кстати, личность ее установили!
– Ну, ну? – Дорожкин азартно потер руки. – Рекетова Татьяна?
– Она самая. – Максим отрывисто кивнул и завернул недоеденные пироги в газетку, чтобы утром доесть. – Рекетова Татьяна Алексеевна, шестнадцати лет, учащаяся школы номер два… бывшая уже – документы после экзаменов забрала. Да в школе, честно говоря, задней ногой перекрестились! Училась она так себе, частенько прогуливала…
– Постой-постой! – замахал руками участковый. – Я ж эту семейку знаю! Рекетова Нинель, мать, и сожитель ее покойный – те еще пропойцы. Нинель, правда, бывает держится и месяца два не пьет, а потом сорвется – и туши свет! Вот их с утра и проведаю. А потом – в Погорелец! Хочешь со мной?
– Конечно!
– Я с Игнатом поговорю – отпустит. Вдвоем-то мы там быстро сладим! Ч-черт, забыл – у тебя ж отсыпной после смены…
– И что? Слушай, а что, завтра стажер твой на работу явится? Начальник что-то такое намекал…
Удивленно моргнув, Дорожкин хлопнул себя по коленкам:
– Да ладно! Неужто прислали наконец?!
– И еще Женька Колесникова к нам на практику, – вспомнив, сообщил Макс.
Участковый покривил губы:
– Так может, она – этот самый стажер и есть? Ну, про которого тебе начальник намекал…
– А ведь может быть… – задумчиво протянул Мезенцев. – Как же я не подумал…
– О! Голова два уха! Кстати, Варфоломеич про убитую ничего больше не сказал?
– Сказал, а как же! – убрав пироги в стол, Максим всплеснул руками. – Телефонограмму прислал, а завтра и официальное заключение будет. Не девственна, но и не беременна, полового контакта не было, в крови – слабые следы алкоголя…
– Винишко, значит, пили… – покивал Дорожкин. – А потом что-то пошло не так! Хм… странно – почему не отдалась? Не девочка ведь…
– Может, не понравился?
– Может… Ха! Он ее вином поил, а она – от ворот поворот! Вот и осатанел, собака! Ясно все – на почве внезапно возникших неприязненных отношений.
Макс озабоченно скривился и, подойдя к окну, прикрыл форточку – от комаров:
– Ну ладно, в угаре случайно убил… А звезду зачем вырезал?
– Так, может, и вправду из бывших? Фашист, полицай… Отсидел свое, вышел… Да я всех таких наших проверю! А вот ежели вдруг залетный какой, тогда беда-а. Покачав головой, участковый вновь подставил кружку: – А плесни-ка еще чайку! И пироги ты зря убрал…
* * *
Утром Женя Колесникова оделась соответственно новой своей работе, вернее, практике. Темная юбка вполне приличной длины, скромная серенькая блузочка… правда, поясок все тот же – черный, лаковый, и та же сумочка, и лодочки… Ну не широкий же белый пояс надевать, купленный в Риге? Этот только под мини…
Заплетать волосы девушка, подумав, не стала – эдак останется еще только сиротский платочек поверху повязать, уж слишком! Расчесалась, чуть подвела глаза и подкрасила ресницы, ну и губы слегка тронула новой польской помадой. Помаду эту Женька, отстояв солидную очередь, случайно купила в магазине на Невском, взяла сразу несколько штук, хоть и дорого, – на подарки! Матушке вот, и вчера отдала лучшей подружке Катьке, бывшей Мезенцевой, а ныне уж почти год как Дорожкиной.
Хорошо вчера так погуляли, славно, наболтались всласть. Все последние новости обсудили, даже то страшное убийство – с вырезанной звездой, про которое Женьку так и подмывало спросить вот уже прямо сейчас, в кабинете врио начальника отделения. Правда, девушка сдерживалась – все ж таки не в детский сад на практику пришла, понимание иметь надо!
– Так вот, Евгения, тебе, так сказать, наставник, – спрятав усмешку, Ревякин указал на только что вошедшего Макса. – Прошу любить и жаловать… Ну и ты, Максим, практикантку нашу не обижай! Чего улыбаешься? Вижу, догадался уже, что за стажера я тебе вчера обещал?
– Да уж догадался, – усмехнулся Максим. – Тоже мне, бином Ньютона!
Начальник шутливо погрозил пальцем:
– Ну, ты это, не умничай! И не маячь в дверях, что за привычка такая? Садись уже. Дорожкин тебя просил в помощь…
– Угу, – косясь на Женьку, поспешно закивал молодой человек. – У нас там наметки кое-какие есть по убийству.
Вот эту фразу Максим постарался произнести не то что б уж очень солидно, но со значением и с некоторой обыденностью и даже с небольшим цинизмом. Чтоб Колесникова – практикантка! – так сказать, понимала, что они тут не шутки шутят, а страшные преступления раскрывают, ничуть не хуже, чем Шерлок Холмс или Эркюль Пуаро!
Что ж, впечатление Макс произвел – это было видно. Тем более и Дорожкин уже появился, заглянул в кабинет:
– Разрешите?
Да, вот именно так – к начальству на «вы»! Хоть коллеги и были знакомы уже много лет, и даже дружили, но при посторонних как-то было принято соблюдать субординацию. А Женька еще не была совсем уж своей.
– Говоришь, Макса тебе в помощь?
А вот начальство могло позволить себе и на «ты» – и в этом тоже никакого моветона не было.
– Ну да, Макса… Хорошо бы! – Участковый присел на стул. – Вдвоем-то мы быстро управились бы. Все равно нынче с матерью убитой глухо. Пьяна как пень! Похоже, не понимает, что дочку убили. Или, наоборот, как раз дошло до нее уже…
– Что ж, ежели товарищ младший оперативный уполномоченный не возражает… – склонив голову, начальник искоса посмотрел на Мезенцева. – В конце концов, это его законный отсыпной, и никто не имеет права…
– Оперативный уполномоченный не возражает! – быстренько вставил Макс. – И даже более того…
– Ну, тогда поезжайте! – Игнат махнул рукой. – По возвращении жду с подробным докладом. Да! Макс, притащи сюда живенько материал по «музыкальному делу». Введу практикантку в курс дела.
– А! Сейчас.
Оба – Дорожкин и Мезенцев – вышли, и начальник с тоской посмотрел им вслед. Как бы ему сейчас хотелось бросить душный кабинет и поехать с ребятами, заняться наконец настоящий делом, а не отчетами, докладами, сводками и всем таким прочим, без чего немыслимо понятие «руководство». Скорей бы уж Дормидонтыч из отпуска вернулся!
– Ну вот, Женя, так сказать, первый твой материал… Ничего, что на «ты»?
– Даже лучше!
– Ну и славненько.
Развязав папку, Ревякин хитро прищурился и вытащил оттуда две маленькие грампластинки, записанные на целлулоидной пленке.
– Посмотри внимательно, ну и скажи, что думаешь?
– Да тут и думать нечего! – повертев пластинки в руках, практикантка пожала плечами. – Эта вот, с приклеенной снизу открыткой, – официальный продукт, так сказать, «звуковое письмо». Записано в ателье по утвержденным расценкам. Вон тут и адрес указан.
– Все верно, все так, – довольно потер руки Ревякин.
– Эта же, – девушка подняла другую пластинку, – так называемая «запись на костях», на старом рентгеновском снимке. Их обычно на помойку выбрасывают. Сейчас на таких, наверное, и не пишут уже. Короче, самопал. На этом пока все.
– Почему «пока»? – искренне удивился Игнат.
– Потому что я еще не слышала, что там записано.
Что ж, логично. Молодец девочка! Может, и будет из нее какой толк?
– А ты, Женя, возьми домой да послушай. Может, еще какие мысли в голову придут?
Широко улыбнувшись, начальник снова стал серьезным:
– А теперь – о сути дела. Все ты правильно заметила, одна пластинка – официальный продукт, другая – самоделка. И те и другие на специальном аппарате нарезают. И самоделок-то в последнее время появилось у нас как-то слишком много. И тут одно из двух – либо это в каком-то ателье гонят «левак» на их же оборудовании, но, так сказать, в свободное от основной работы время, либо приобрели специально для записи аппарат. Понимаешь, к чему клоню?
– К диспозиции статьи сто пятьдесят третьей уголовного кодекса РСФСР, – почти без задержки отрапортовала Женька. – Частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество… Так, кажется. Еще спекуляция может вылезти – статья сто пятьдесят четвертая.
– Молодец, Женя! – с искренним уважением похвалил Ревякин. – Вижу-вижу, не зря на юрфаке хлеб ешь!
– Ну уж… – Девушка опустила глаза – застеснялась.
– Так вот, – между тем продолжал начальник, – Кодекс у тебя дома есть?
– В общежитии есть, но могу взять в библиотеке.
– Вот, возьми мой. Сиди теперь, думай! Кто эти пластинки пишет, как именно распространяет, через кого, за какую сумму? Не много вопросов?
– Да нет. – Женька неожиданно улыбнулась. – Но тут да, подумать надо.
– Вот-вот. А то ведь некоторые всерьез полагают, что уголовный розыск – это стрельба да засады. А вот нет – головой работать нужно в первую очередь. Так что думай, Женя, думай. Утром мне все соображения свои доложишь. Поняла?
– Поняла, Игнат Степанович. Доложу.
* * *
– Итак, кого ищем? – Бросив мотоцикл на окраине деревни, участковый посмотрел на Мезенцева.
– Так мальчишек же! – усмехнулся тот. – Хозяев плота.
– Ха, мальчишек! Иные девчонки в ребячьих делах ничуть не хуже мальчишек участвуют!
– Ну-у, кто бы спорил! Но сам же говорил, бабуля…
– Бабуля указала на возраст, но не на половую принадлежность, – наставительно сказал Дорожкин.
Ох и любил он поучить шурина! Пусть тот и опер, да ведь молодо-зелено. Ничего, сам такой же был!
– А девчонка если на рыбалку, она в платье пойдет?
– Штаны какие-нибудь наденет или треники.
– Во-от! Так что на мальчишках одних не зацикливайся. Удачи!
– И тебе!
Новый Погорелец представлял собой типичную советскую деревню с добротными избами, вытянувшуюся вдоль старой грунтовки Озерск – Тянск. Лет пять назад, после объединения районов и лишения Озерска статуса райцентра, дорогу реконструировало тянское ДРСУ. Сработали на совесть, асфальт, правда, не положили – обещали в следующей пятилетке, – но ямы и все неровности засыпали и отгрейдировали, так что даже рейсовые автобусы проносились ласточками, конечно, кому позволял мотор. Сто пятьдесят пятые «ЗиСы» (до сих пор ходили и такие) так сильно не разгонялись, а скромненько скрипели километров под шестьдесят. Да, самое главное, дорогу во многих местах выпрямили, засыпав болотины и овраги, так что проходившая через Новый Погорелец дорога, ранее проезжая, быстро превратилась в обычное сельское поле, заросшее травой и кустарником. Около кустов паслись местные козы.
– Да уж, не Рио-де-Жанейро! – посмотрев на козу, вспомнил когда-то прочитанную книжку «Золотой теленок» Максим. – Зато тихо, и никакой транспорт зря не ездит! Однако немаленькая деревня, домов сорок.
Глянув на зашедшего в первую же попавшуюся избу напарника, Мезенцев ухмыльнулся – он-то все ж не участковый, а опер и шататься по всем домам вовсе не собирался, этак тут и до ночи провозишься!
Внимательно осмотревшись по сторонам, молодой человек в задумчивости взъерошил волосы на затылке. И где тут всякая шпана-то собирается? Огороды уже наверняка пропололи, воды принесли – это уж их с утра заставляли, неча в постели валяться, чай, не городские лодыри!
Скорее всего – на автобусной остановке…
Сложенный из бетонных блоков остановочный павильон напоминал знаменитую испанскую пещеру Альтамира, где были обнаружены рисунки древних людей! Здесь рисунки тоже имелись, правда, не древних людей, а вполне даже современных, но тоже в чем-то первобытных. Рисовали углем – вон и кострище на платформе… Церковь с куполами, Пушкин очень, кстати, похож, еще какое-то лысоголовое чудище… А, вот же подписано – Фантомас! Неплохой, между прочим, фильм, веселый… Дальше – половой член… еще один, почему-то с крылышками… интересно почему? Надписи… кроме матерных еще и «The Beatles» – надо же… «Катька Тюлькова дура»… «Катька плюс Петька – любовь до гроба, дураки оба»… А вот лодка под парусом! Точнее говоря – плот! Он и подписан – «Кон-Тики». Ага-а! На плоту нарисована девчонка в платье и с косами… Стрелочкой указано – «Катька»… Похоже, ясно, кто в здешней гоп-компании главный. А прав оказался Дорожкин-то! Однако на остановке-то собираются вечером… а до вечера-то еще ого-го!
Ну-ка, ну-ка… что это там?
Невдалеке от магазинчика местного сельпо как раз отъехала скрипучая телега, запряженная пегой лошадкой. Правил лошадью седобородый дед в застиранной до белизны гимнастерке и синих диагоналевых галифе. К таким штанам требовались бы еще и сапоги, однако сапог не было, а были надетые на босу ногу сандалии, голову же покрывала серая засаленная кепчоночка.
– Митрич, смотри, недолго там! – напутствовала с крыльца сельпо объемистая продавщица в сером халате со значком «Отличник советской торговли» на лацкане. – И, главное, накладные, как в прошлый раз, не забудь!
– Да уж не забуду!
– И пиво в ларьке не пей с алкоголиками! Как товар привезешь – я тебе сама бутылочку поставлю. «Адмиралтейского».
– Ой, Тихоновна! Хороший ты челове-ек!
– Поезжа-ай уже! Да постарайся к обеду.
Хлопнув дверью, продавщица скрылась в магазинчике.
– День добрый! – Легко нагнав телегу – лошадка-то была вовсе не рысак, – Мезенцев широко улыбнулся и тут же продолжил, не давая деду и рот открыть. – Тюлькову Катю где мне найти? А то взяла в библиотеке книжки, а вернуть забыла! А сроки-то, между прочим, прошли.
– Катьку-то? – Дед подозрительно посмотрел на Макса. – А ты кто, мил человек, будешь?
– Так это… из отдела культуры…
– А документ какой есть? Покажь!
Однако же лажа не прокатила – дедок-то оказался боевым, на кривой кобыле не объедешь!
– Покажь, говорю, не то живо счас сдам участковому! Вона мотоцикл-то, видал?
Что ж, верно, лучше было б сразу удостоверение показать… Ну уж как вышло…
– Так я ж с ним, с участковым-то, и приехал. С Игорем Яковлевичем! А вы тут меня за шпиона какого-то приняли. Обидно!
И впрямь обидно… Опером Максим работал меньше года, не во всех деревнях его еще знали, особенно в таких вот глухих. Другое дело – участковый!
– Обидно ему… – Услыхав про Дорожкина, возница сменил гнев на милость. – Понимаю… Дак и ты пойми – тут же у нас убивство! Слыхал, верно?
– Да уж слыхал, – не стал отнекиваться Макс.
Вообще-то хорошо бы опросить здесь всех, а не только детей. Впрочем, по всем сельсоветам указания разосланы насчет подозрительных чужаков. Вот и результат налицо – дед ведь не просто так прицепился! Бдительный оказался товарищ.
– Вона Тюлькиных изба – третья с краю! – Бросив вожжи, дедок указал рукою.
– Вот спасибо! – смахнув упавшую на лоб челку, искренне поблагодарил Мезенцев.
– Только Катьки там нет, – вдруг огорошил дед.
– Что, в город уехала?
– Не-е… На сенокос со всеми ушла. К озерку. Ниче сказать, девка-то работящая! Хоть и шальная. До обеда – покосы, потом там и купаются… ну, вся ребятня… Только вечером в деревню вернется.
– А озерко какое?
– Так Светлое! Какое тут еще озерко-то есть?
Простившись с дедом, Максим побежал к мотоциклу – Дорожкин как раз выходил из соседней избы, сверкая тремя лейтенантскими звездочками на погонах, и вид у него был крайне разочарованный.
